( п а м ф л е т )
ОТ АВТОРА. Много лет назад, сгоряча, на злобу дня, я написал этот памфлет, и тогда, из всех источников, под рукой были — записки академика Дубинина и биография Г.Уэллса. Сегодня, когда общим достоянием стали некоторые "селекционно-евгенические" прожекты 20-х годов, меня не оставляет мысль:
ТАК ЛИ УЖ "ПРИДУМАНА" эта история?..
———————————————————————————————-
Они говорят: "Господин умер. Второй,
тоже с хлыстом, умер, а тот, ходивший
в море, такой же, как и мы"
Г. Дж. Уэллс. "Остров доктора Моро"
———————————————————————————————-
Этот конверт со многими следами сургуча не дошел до адресата.
Приведенные ниже документы, оказались вне поля зрения
Комиссии по рассекречиванию архивов КГБ. Поскольку
они не были зарегистрированы, то лицо, ставшее их обладателем
во время событий 19–21 августа, считает себя вправе, без
согласования с Комиссией, обнародовать их содержание.
——————————————————————————————-—-
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ
Комитета государственной
безопасности СССР
тов. К****у В.А.
и.о. начальника
Новоострожского УКГБ
подполковника Нахрапова Р.С.
Р А П О Р Т
Контролировать прохождение занавеса объектом "Лидер" в настоящее время не представляется возможным из–за быстро осложняющейся политической обстановки.
В результате оперативных мероприятий изъята корреспонденция, пришедшая объекту по официальным каналам.
В теперешней ситуации считаю нецелесообразным использовать технические средства связи. По той же причине объект в документа¬ции указывается аббревиатурой "Л".
Печать
Подпись
Альберт–отель, 8200,Эйлсбери Июль 14, 1991 г.
Дорогой Л.!
Выражаю восхищение неожиданной прозорливостью сути проблемы, даже о существовании которой, до самого последнего времени, не подозревали ни я, ни мои коллеги по Уэллсовскому обществу.
Признаюсь, предлагаемая Вами версия, а частью и фактография, а livr ouver * были восприняты не без настороженности. Хотя вскоре мы именно в Англии получили решающее доказательство.
Вам известно о существовании закрытых разделов в архиве Эйч Джи **. Хотя одни в положенный срок уже стали доступны для исследователей, но среди оставшихся есть и такие, которые, согласно воле завещателя, могут быть преданы гласности только по истечении полувека с момента вступления завещания в силу.
Полагаю, Вы с пониманием отнесетесь к невозможности хотя бы и намеком указать высокую особу, связи которой позволили досрочно приподнять завесу тайны.
Полученные таким образом материалы классифицируются нами как серьезные аргументы в пользу Ваших выводов.
Высылаю Вам копии оригинальных документов: по архивной нумерации Листы 3418, 3419, 3422, 3423, 3424, 3427. От Вас ожидается известная осмотрительность – копирайт уже продан североамериканскому издательству, реквизиты которого в письменном сообщении были бы неуместны.
В свою очередь с удовольствием воспользуемся Вашими "Дополнениями", что обсуждалось в мае с.г. Они усилят публикацию в США.
При затруднениях в связи с изменением ситуации в России рекомендую обратиться к референту посольства г–ну Илайджу Хайтседу, который не позднее середины августа прибудет в Москву.
И последнее.
Я позволил себе сопроводить некоторые материалы кратким комментарием. Не для того, разумеется, чтобы настаивать на собственной трактовке эпизодов, но, возможно, они окажутся небесполезными при первом чтении.
С уважением
профессор филологии
Эйлсберийского университета
У.Р. Хаусмит
Р.S. К сожалению, ксерокопии Ваших материалов на удивление низкого качества, что затрудняет использовать при публикации факсимиле. При возможности повторите хотя бы фрагменты диаграмм.
Р.Р.S. По данным Большого архива Лондонского муниципалитета, лицо, с которым Вы идентифицируете М., действительно слушало курс в "Южном Кенсингтоне" по крайней мере в 1883 г.
Примечания переводчика —————————————————
* по раскрытой книге, т.е. без подготовки (фр.)
* H.G. Wells
ЛИСТ 3418 ——————————————————————
Троубридж–стрит, 10 Гаррисберг,
Пенсильвания 26 января, 1897 г.
Уважаемый мистер Уэллс!
Лишь на Рождество я сумел ознакомиться с вышедшем на Острове в апреле прошлого года Вашим сочинением. Хотя Я мог бы, кажется, рассчитывать, что по известному адресу оно будет представлено отдельно и заблаговременно. Учитывая особые мои отношения с главным персонажем Вашего опуса, дядей Эдвардом Прендиком.
Вышло иначе и, перелистав роман от корки до корки, понимаю, почему так случилось.
Прежде всего образ моего дяди не только неоправданно оттеснен на второй план Вашими небесспорными рассуж–дениями об Эволюции и Божьем промысле, которые почему–то приписываются доктору
Моро. Но замечу, что
по ходу Вами допущены и искажения событий на острове Ноубл.
При всем – я почти готов оправдать Вас: увы! читательские вкусы, что в Новой, что в старой Англии далеки от восприятия правды, какой она есть. А в положении начинающего литератора не учитывать интересы публики – значит подписать приговор будущей популярности. Искренне надеюсь, что в одном из последующих изданий будет найден способ исправить допущенные ошибки. Лишь потому считаю необходимым изложить хотя бы часть замечаний. Например:
Вы игнорировали ту часть "Воспоминаний" моего дядюшки, где он дает подлинный портрет доктора. Могу предположить, что, поскольку действительный облик Моро Вам хорошо знаком (достаточно вспомнить соответствующие места в рассказе "Препарат под микроскопом", где, хотя и под другим именем, он выведен с подобающей точность), причина "камуфляжа" – в опасении нажить непредсказуемого недруга, с которым, судя по дядюшкиным намекам, у Вас уже произошел личный конфликт в "Южном Кенсингтоне". Тем же, видимо, объясняется и декларируемый в сочинении преклонный возраст главного персонажа романа. При том, что Моро всего на девять лет старше Вас, дорогой мистер Уэллс!
До подобных неточностей можно снизойти, если бы и вся интерпретация происшествия не привела к тому, что вместо осуждения безответственной вивисекции не выскочила из–под пера развлекательная история из тех, что легко забыть, перелистнув последнюю страницу.
Однако, ради истины признаюсь: трудно заподозрить, что и Эдвард Прендик сознательно либо по небрежности опустил часть эпизодов. Время склоняет к компромиссам! Увы, дядюшка уже полгода покоится на муниципальном кладбище Гаррисберга, и я могу лишь попытаться, исходя из его ранних рассказов об острове Ноубл, восполнить вероятные пробелы. Главный из которых – утверждение о гибели доктора Моро и его коллеги Монтгомери, причиной чего якобы стали несчастные существа, порожденные наполовину Богом, наполовину – скальпелем.
В действительности случилось по иному.
К концу того ужасного года для Моро стало вполне очевидным, что "упражнения в вивисекции" зашли в тупик. Во–первых значительная часть животных погибала от болевого шока еще на столе оператора, а во– вторых, без познания механизмов наследования уникальные эксперименты не выходили за границу, очерченную еще практикой компрачикосов. Между тем поставка "сырья" для цирковых балаганов не соответствовала главной цели Моро. Слишком далеко оставалось до Совершенного Человека (если хотите – Сверхчеловека!), единственного, по мысли Моро, законного властителя Земли во все грядущие времена.
С другой стороны финансовое положение биологической станции становилось катастрофическим. По словам дяди, все чаще разговоры заканчивались проклятиями по поводу мизерности средств, которыми располагал доктор в последние месяцы.
Все в совокупности привело к необходимости "подвести черту" под опытами на острове и эвакуировать лабораторию.
По плану забрать с собой предполагалось лишь аппаратуру (в основном оригинальную, включая удивительное устройство для искусственного дыхания) и важнейшие отчеты об исследованиях. Разумеется, и речи не шло о перемещении в Европы или в Штаты материала. Я имею в виду химерических существ, весьма правдоподобно описанных в романе. Но и предоставлять их собственной судьбе и Господу Моро не соглашался – слишком живы были в памяти картинки безграмотной травли, которой ученого подвергли в Лондоне противники вивисекции.
Он решил усыпить большую часть животных. По иронии – прежде всего тех, в "очеловечивании" которых удалось добиться некоторых успехов.
Вот тут–то, по словам дяди, между Монтгомери и Моро возникли трения, переросшие в конфликт.
Вы правильно пишите, что Монтгомери, "хотя и стыдясь", но жалел "объекты экспериментов", что лишний раз показывает достижения вивисекции. Человек слабый, с болезненным пристрастием к алкоголю, за что в свое время был даже уволен с должности препаратора, на этот раз Монтгомери проявил необычайную твердость характера. Дядя не поверил своим ушам, когда тот заявил Моро, что наотрез отказывается участвовать в истреблении "недочеловеков". Правда, в тот злосчастный день солнце палило особенно сильно, а бутылка, к которой прикла–дывался "второй с хлыстом" пустела чересчур быстро.
Будучи человеком воспитанным и как–никак посторонним, дядюшка не счел возможным участвовать в распре ученых джентльменов и большую часть дня провел на берегу моря. Удаляясь, он расслышал угрозу Монтгомери взбунтовать против Моро обитателей острова: "Я докажу, что они гораздо более люди, чем вы думаете!.."– кричал помощник Моро.
Через час дядю, дремавшего под тентом, разбудили выстрелы со стороны биологической станции. После появился озабоченный Моро и сказал, что Монтгомери свихнулся от виски и пять минут тому, после попытки пустить в ход револьвер ("чтобы рассчитаться с вивисектором") сбежал в лес. "Не пойти ли нам на его поиски?"– спросил Моро.
Дядя с достоинством возразил, что джентльмен не занимается чужими проблемами.
Моро усмехнулся, позволил себе похлопать дядю Эдварда по плечу, чем тот остался крайне недоволен, и вернулся в дом. А ночью вспыхнул пожар.На следующий день доктор избавился–таки от десятка зверо–человеков, используя для усыпления самое простое средство – револьвер фирмы "Смит и Вессон".Тело Монтгомери не обнаружилось.
Позже выяснилось удивительное совпадение: именно на следующий после пожара день ожидалось прибытие шхуны. Однако и неделю спустя на горизонте не появилось ни единого паруса.
Признаться, дядя не чувствовал себя в безопасности в обществе бездеятельного Моро. Затянувшееся ожидание вконец испортило ему и без того плохое настроение. На восьмой день он раздраженно предложил воспользоваться вельботом, чтобы добраться до ближайшего острова с английской факторией милях в стадвадцати к северу. Шлюпку с "Ипекуаны", парусника, с которого высадили из–за ссоры с капитаном Эдварда Прендика, решено было повести на буксире.
Через сутки плавания что–то в поведении моего дяди или в его настороженных репликах круто изменило первоначальные замыслы Моро. Теперь он утверждал, что мистеру Прендику удобнее будет добраться до берега самостоятельно. Хотя единственным аргументом был револьвер, дядя счел довод убедительным и отчасти обрадовался повороту событий, так как стал подозревать Моро в помешательстве. Он спустился в шлюпку. Также, в силу обстоятельств, пришлось пообещать доктору придерживаться его версии случившегося.
Дядя Эдвард свято верил в талантливость Моро и отнюдь не испытывал навязчивого желания отправить этого человека на виселицу.
Незадолго до своей смерти дядя окольными путями узнал, что доктор жив и успешно практикует корабельным врачом на одном из крейсеров Соединенных Штатов.
В отличие от Эдварда Прендика, я, Чарльз Прендик, не считаю себя связанным обязательством и мне не дает покоя, что бедняга Монтгомери, виновный лишь в пристрастии к алкоголю и чрезмерной чувствительности, стал жертвой этого маньяка. Я полагаю, несчастный был самым подлым образом убит.
P.S. Ныне доктору Моро должно быть около сорока и он еще не так стар, чтобы не предстать перед судом присяжных.
...Интересная подробность! Когда в 91 году корабль королевских ВМС "Скорпион" обнаружил на острове остатки "стада" Моро, то как ни отвратительны представлялись на вид эти существа, лейтенант Пирс припоминает, что жаркое из их мяса оказалось вполне съедобным. Во всяком случае матросы, утомленные походным рационом, выбили про запас почти треть местного очеловеченного "населения".
С уважением Чарльз Эдвард ПРЕНДИК
ЛИСТ 3419 —————————————————————————
Борт фрегата "Фалкон"
рейд Олангапо, Филиппины.
2 сентября 1900 г.
———————————————————————————————-
Господин Уэллс!
Ровно неделю тому имел и использовал возможность быть представленным известному нам лицу!
В одной из сухопутных операций против филиппинцев и остатков испанского гарнизона, к которым, право, совершенно нельзя относиться как к джентльменам, так как они отказались выполять приказ собственного командования сложить оружие, несколько наших морских пехотинцев, в том числе капитан Баггл, получили серьезные ранения. Их пришлось срочно эвакуировать в один из госпиталей, развернутых эскадрой в Олангапо, куда по случаю наведался и я.
Представьте мое удивление, когда, беседуя с доктором Финком (уж его–то Вы, как лондонец, должны несомненно знать!), я услышал фамилию Моро. А минутой спустя был представлен человеку средних лет, аристократичной внешности и завидной невозмутимости. В последнем я мог убедиться, присутствуя на выполняемой им сложнейшей операции. Немало наших солдат и офицеров благодарны доктору Моро, вырвавшему их из лап неминуемой смерти. Причем в таких условиях, когда я не рискнул бы и вскрывать фурункул. Используя препараты и методы – это лишь немногое из его открытий! – доктор добивается фантастически быстрого и полноценного выздоровления.
Будучи ему представленным, я заметил признаки удивления. "Прендик? Племянник Эдварда Прендика?.."
Увы, наше знакомство не получило дальнейшего развития – днем он был занят, а вечером мне самому пришлось возвращаться на борт "Фалкона". Однако я подтверждаю, что Моро жив и, по–моему, настроен искупить собственные грехи (если таковые и вправду были), поставив талант оператора на службу хирургии.
Д–р Чарльз Э. ПРЕНДИК
ЛИСТ 3422 ——————————————————————————-
Гостиница Чаньшу,
Виктория Гонконг,
1 февраля 1918 г.
S I R!
Надеюсь, и в теперешнем положении Вы находите время для личного ознакомления с корреспонденицией, поскольку мое сообщение касается Вас и никого другого. Находясь в Гонконге по делам фирмы, занятой армей–ским снабжением, я вновь имел случай встретиться с господином Моро. Встреча вызвала беспокойство и вдохновила это письмо.
Мы столкнулись с ним в холле отеля "Ориент", где я встречался с несколькими офицерами флота США, корабли которых прибыли в Гонконг.
Моро уже около шестидесяти, но держится он просто замечательно. И до сих пор не чурается человеческих "радостей". Беседа состоялась в китайском ресторане, славящемся не только прекрасной кантонской кухней, но и хорошим погребом европейских вин (хотя я предпочитаю "шаосинское").
Я представился и напомнил о встрече на Филиппинах. Моро долго меня разглядывал, прежде чем пробурчать ответное приветствие, помянув и покойного дядюшку. Самым мягким выражением было "Этот дурак Прендик".
Однако, понуждаемый интересом, я пропустил вздор мимо ушей. Между нами – в чем–то с Моро можно было и согласиться. Наконец, я был вознагражден за выдержку.
Моро с иронией, хотя и не без ностальгии, вспомнил годы на острове Ноубл. Он сказал, что в то время так и не вырвался из плена консервативных представлений.
– Увы, Чарльз! – развел он руками, едва не смахнув на пол фарфоровый чайник в желтых драконах. – Я не подозревал тогда, что Он, – Моро воздел глаза к потолку и икнул. – ...Что Он гораздо заковыристей! Скажу, Старик хитер прямо–таки до зло–на–ме–рен–но–сти!.. Понадобилось два десятка лет, чтобы сообразить – выход совсем в другом направлении. Моя прежняя работа...– он махнул рукой. – Она была сродни искусному конструированию кукол–автоматов с часовым механизмом, прославившим ХVII век. Не более!.. Я практиковал отдельные сложные операции. Несколько опытов на Борнео...
...Вы помните – в "Сатердэй ньюс джиогрэфик" об открытии вымирающего племени автохтонов? – Моро хитро при–щурился. – Какой–то умник отнес их происхождение ко временам Адама! Да! Это была удача. В конце–концов разница между орангутангом и человеком далеко не так значительна. Правда, у туземцев сохранились шрамы. Ученые из Европы отнести их на счет "изуверских обрядов", которые проходят при достижении зрелости. А рассказы дикарей о Боге в белом плаще и миф о сотворении первого человека заняли место в этнографическом сборнике Кембриджа. В седьмом номере за девятьсот пятый год, если не ошибаюсь. Идиоты! – Моро хихикнул.
Мне показалось, за прошедшие годы с ним случилась странная перемена. И не только во внешности. Теперь он походил скорее на умалишенного, без видимой причины срывающегося на крик, нагоняющего ужас на прислугу и... Словом, Моро был – "не тот".
Я подумал, не отразились ли его опыты на собственной психике? Также, как здоровье, а вернее нездоровье пациентов накладывает отпечаток на врачей, чему имеются примеры, особенно в психиатрических клиниках.
Но когда Моро дошел наконец до сегодняшних своих интересов, он вновь переменился. Вся, только что бившая через край энергия тела, словно сосредоточилась во взгляде. Зато уж глаза...
Господин Уэллс, я бы предпочел встретиться с бенгальским тигром на узкой тропе в безлунную ночь!
Не исключено, что некоторые из опытов Моро провел над самим собой. Например, шрамы, поднимающиеся из воротника рубашки и достигающие не по годам буйной шевелюры. От прямого вопроса он отмахнулся, сказав, что это "памятка" о неудачной попытке приобретения "двуногого" материала зулусов.
– Боже! – воскликнул я. – Неужели Вы перешли к опытам над людьми?!..
Он протрезвел. Во всяком случае, дьявольский огонь в его глазах померк, словно в камин на угли плеснули воды. Опасливо глянув по сторонам, Моро понизил голос:
– М–м–да,– проговорил он. – Кажется, вы не намного ушли от своего дяди. У того было оправдание: викторианская эпоха. Плен очаровательных предрассудков: мораль, духовные ценности, прогресс!.. А вы?! На ваших глазах четыре года миллионы и миллионы разумных по виду существ занимались зверским истреблением себе подобных. И, заметьте, без всякой пользы для вашего человечества, науки или самих себя. Так почему бы МНЕ не попользоваться этим материалом? ...К тому же, Прендик, сейчас широко применяется анестезия.
Несмотря на разъяснения, я никак не мог подавить в себе чувство жути – отнюдь не расстроенными нервами объяснялись кошмары Эдварда Прендика в первые дни на острове Ноубл!..
Мой вопрос, а возможно и количество выпитого повернули рассуждения Моро в специальные области. Тут, увы, я мало что понял. Он сыпал фамилиями и датами. Он ссылался на Вейсмана и Кольцова, Чэтсона, Четверикова, Гальтона, Завадовского. Вообще – славянизмы из его речи не исчезали на протяжении всей беседы.
Моро оперировал неизвестными или непонятными терминами. Одни я когда–то встречал на страницах журналов, другие были, как слова забытого языка: гены, хромосомы, реплики, редукция, зиготы – лишь малая часть словаря нового Сатаны. Не исключаю, что отдельные термины Моро, в силу своего заболевания, придумывал тут же, во время беседы.
Впечатление было удручающее.Однако, даже если Моро безумен (а в той или иной степени он несомненно страдает этим недугом, вопрос лишь – в какой),он, безусловно, является одним из крупнейших ученых нашего времени. Счастливо для себя и несчастливо для всех остальных сочетающий глубокий теоретический ум, не обремененный и зачатками морали, с умением и талантом воплощать в жизнь самые бредовые свои умозрительные построения.. А также важным качеством доводить начатое до логического завершения. Последнее представляет наибольшую опасность для мирового (я не преуменьшаю!) порядка.
Моро жаловался, что в "цивилизованных" странах (он так произносил "цивилизованных", что ставлю кавычки) при окостенелых социальных структурах, хотя и рас–шатанных войной, при все еще живом инстинкте общественного самосохранения трудно реализовать свои грандиозные замыслы.
– Понимаете, Прендик, природа имела в распоряжении миллионы и миллиарды единиц живого материала для бесконечных опытов – плевать, что большая часть неудачна – количество экспериментов рано или поздно реализовывалось в новом, более совершенном виде животного. Я – разумнее природы, но и мне нужны тысячи и миллионы особей, чтобы добиться решающего успеха. Нет, Чарльз, полем моей деятельности должна стать обширная нива, хорошо взрыхленная катаклизмами и потрясениями, политая кровью и, как навозом, удобренная человечиной. Страна, стоящая перед пропастью и ужасами, по сравнению с которыми "ужасы" Моро окажутся наивной выдумкой, а мои новые опыты – не самым трудным путем ко всеобщей благодати.
Я покачал головой.
– Место, о котором вы говорите, называется преисподней. неужели вы думаете, Моро, что найдется правительство, согласное на ваши опыты над своим народом? Оно падет в двадцать четыре часа!..
Моро усмехнулся:
– Именной сейчас, Прендик, я нахожусь на полпути к Богом назначенной мне земле обетованной – громадной и полупустой. Я говорю о России.
– Большевики?! – вскричал я. – Во–первых, они не признают западной науки и вздернут вас на первом же суку. Вверх ногами. А во–вторых, я слышал, их дни сочтены. Наконец... опыты над не помнящими себя дикарями?!.. Это, знаете ли... даже и подло!
– Жаль вас, Прендик, – сказал Моро. – Я скажу. Вам одному. По секрету. Из чувства благодарности к покойному "дяде Эдварду". Спешите вкусить все от вашей жизни, пока История только примеряется, как бы половчее дать коленом под ваш жирный зад. Обещаю: не более, чем через десять, ну пятнадцать лет вас разбудят наконец тяжелые шаги Нового Человека. Собственно... Господь позволил себе кое–как, спустя рукава, вылепить из глины тощего телом и нищего духом Адама. Я, Моро, человек, представлю самого Господа во плоти.
– Скорее – дьявола, – пробормотал я.
Моро наклонился совсем близко.
– Через пару месяцев японцы высаживаются во Владивостоке. Это носится в воздухе. Думаю, Америка с Антантой не останутся в стороне. Но лично я тороплюсь и заручился поддержкой адмирала Тохоху, который, кстати, вполне разделяет мои убеждения. С передовым отрядом императорского флота меня доставят в бухту Золотой Рог. Сегодня я отплываю в Нагасаки.
Он глотком допил вино и поднялся.
– Думайте, Прендик! Не опоздайте перебежать к победителю. Уверяю вас, скоро многие согласятся отдать правую руку, чтобы только услышать подобное предложение.
Наверное я походил на кролика, глядящего в пасть удава, потому что Моро засмеялся. У входа какой–то японец подавал ему знаки. Моро кивнул в ответ и бросил на стол несколько купюр.
– Прощайте, Прендик!
Я не ответил. На глазах раскрылась бездна, которую, кажется, вижу пока я один. Играла странная китайская музыка, переговаривались посетители, в широкой вазе мокро блестел лотос. А я слышал запах тысяч и тысяч разлагающихся человеческих тел. Запах нашего Будущего...
Пишу это письмо утром следующего дня. Не могу определить: что в словах Моро – правда, а где начинается паранойя. Но сказано пророком Иезекиилем: "Если стаж видел идущий меч и не затрубил в трубу, и народ не был предостережен, то, когда придет меч и отнимет у кого из них жизнь, сей схвачен будет за грех свой, но кровь его взыщу от руки стража".
Полковник Чарльз ПРЕНДИК.
Р.S. Отнеситесь к моему сообщению со всей серьезностью. Моро – опасен.
Дорогой Л.!
Следующий документ может быть датирован 1924–25 гг. и представляет фрагмент одной из газет советского Дальнего Востока. Какой именно – не установлено. Что до следов огня, частично уничтожившего текст, можно предположить, что Эйч Джи сам пытался сжечь документ. В определенный момент жизни он никоим образом не желал причинить вред Советской России. В этот период он еще питал иллюзии в отношении Вашей страны. Слава Богу, иллюзии быстро проходили.
Иной вопрос – каким образом документ попал к Уэллсу? На этот счет нет определенной версии. Сам Ч.Э. Прендик сразу после участия в англо–американо–японской интервенции на Дальнем Востоке выехал в Европу, но был захвачен спадающей волной инфлюэнцы и скончался. По одним данным – в госпитале в Лиссабоне, по другим – уже в Англии. Нет ни одного серьезного свидетельства, что ему удалось лично встретиться с Эйч Джи.
У.Р. Хаусмит
ЛИСТ 3423 ——————————————————————————-
«...признание СССР не только классовыми друзьями – пролетариатом и трудовым крестьянством, но и сознательной частью буржуазной... невие... сизма! Многие ученые из стран капитала готовы верой и правдой служить целям окончательного освобождения человечества. В Хабаровск наконец–то специальным поездом прибыл известный профессор из Америки. Его зовут доктор Моро. День и ночь светятся окна на улице Победившей Коммуны. "Открытия, сулящие бездну могущества и хлеба, я посвящаю народу, сбросившему иго вековой отсталости и религиозных предрассудков" – сказал международный светоч мысли».
Несмотря на недоверчивое отношение Эйч Джи к сообщениям о судьбе доктора Моро, новые обстоятельства, похоже, заставили его, если не пересмотреть свою позицию, то, по крайней мере, сильно ее пошатнули. Не последнюю роль сыграли настойчивые сообщения из России об ужесточении режима и все более чудовищных репрессиях, которые стали превосходить некий разумный предел, долженствующий обезопасить правящую верхуш–ку от сопротивления побежденных. Террор приобретал черты безумия, характерные, например, для Рима эпохи
Нерона или Калигулы, но при этом значительно превосходил исторические аналогии масштабами. Вряд ли Эйч Джи, собираясь в 1934 году в Москву, был противником большевизма, но в силу характера не мог не попытаться выяснить степень достоверности доходивших до Англии слухов о Большом терроре.
Уэллс и на этот раз был принят самым уважительным образом и 23 июля 1934 г. удостоен длительной аудиенции у господина Сталина. Позднее и в России, и в Англии появились стенографические отчеты об этой беседе. Однако, как остроумно заметил один из блестящих исследователей биографии и творчества Эйч Джи, господин Кагарлицкий, "стенографическая запись слишком коротка, сравнительно со временем, в течение которого продолжалась беседа. Все выглядит так, словно после каждых нескольких слов Сталин и Уэллс замирали и лишь некоторое время спустя выходили из оцепенения".
Что ж, догадка в свете новых материалов получила документальное подтверждение. Записи выполнены Эйч Джи в сентябре 1934 года. Повидимому, он восстанавливал этот фрагмент беседы в Кремле по памяти и не исключено, что в нем имеются неточности и ошибки, которые вряд ли серьезно искажают суть вопроса.
Нежелание Эйч Джи предать огласке эту часть беседы со Сталиным объясняется, кроме вышеназванных причин, по–видимому, весьма просто. После беседы в Кремле Уэллс собственноручной подписью подтвердил предназначенную для публикации официальную стенограмму. Таким образом, выступить некоторое время спустя с ее дополнением и, более того, де–факто – с опровержением, было для него равнозначно самообвинению в недобросовестности или малодушии. К последнему Эйч Джи был совершенно не готов.
У.Р. Хаусмит
ЛИСТ 3424 ——————————————————————————-
...Несколькими осторожными намеками я попытался повернуть беседу в русло моих интересов. В тот момент они целиком сфокусировались на роли, хочу сказать – недействительной роли Института экспериментальной биологии. Однако мой собеседник либо делал вид, что не понимает меня, либо искусно уходил от вопроса. В один из моментов показалось, что он раздражен моей настойчивостью, но я всеми силами изображал толстокожего англичанина и не отступал.
– И все же, – сказал я, – в Германии эти работы после прихода нацистов к власти получили, кажется, самую широкую государственную поддержку. Знакомы ли у вас с трудами господина Розенберга?..
Уманский перевел мои слова.
Сталин помолчал, а затем решительно возразил, по крайней мере по тону – это было возражение:
– У нас тоже есть хорошие ученые. Я даже думаю, что у нас есть ученые очень хорошие. Вооруженные, к тому же, самой передовой идеологией. Фашисты для нас не пример! Мы и сами могли бы поучить господина Розенберга... Мы не допускаем серьезного отставания в науке. И не допустим! Однако мы должны помнить о недоброжелательности западных политиков... И многих западных ученых. Поэтому – не стоит объявлять об успехах раньше времени. Лучше вообще не сказать, чем сказать и не исполнить. Так, кажется, у старика Соломона?..
– Не знаю, – ответил я. – У меня нелады с каноническими текстами. Мое образование было чисто светским.
Позже я понял, что эта фраза прозвучала для собеседника оскорбительно. Учитывая его собственное образование. Но ни один мускул на лице Сталина не дрогнул.
– Полагаю, мы пойдем дальше Розенберга, – добавил он. – Гораздо дальше, – повторил он задумчиво и глядя мне прямо в лицо. Товарищ Ленин сказал вам: "Приезжайте в Россию через десять лет и вы ее не узнаете"... Сбылись ли слова товарища Ленина, господин Уэллс?..
– Да, – ответил я. – Но...
– ...Скажу больше, – перебил он. – Если еще через десять лет вы приедете в СССР, то не узнаете и советского человека! В настоящее время мы только заложили фундамент радикальных преобразований, основу такого изменения личности, равного которому не знала история и природа. И мы непременно доделаем намеченное.
Признаюсь, имея паузу для размышлений, я, возможно, и не решился бы задать ЕМУ следующий вопрос.
– Значит ли это, – проговорил я, стараясь отчетливо выговаривать слова, – значит ли это, господин Сталин, что речь идет и о масштабных биологических преобразованиях человеческой популяции? О громадном по значению и размаху медицинском эксперименте, который вы проводите в закрытых сибирских поселениях?
Сталин выслушал перевод, закрыл глаза и неожиданно усмехнулся. Не говоря ни слова, он поднялся и, как лунатик, медленно зашагал по кабинету, держа в ладони свою знаменитую трубку. Потом вернулся к столу и, также не спеша, стал набивать ее табаком. В кабинете установилась такая тишина, что показалось, я слышу поскрипывание кожаных ремней на охранниках в соседней комнате.
Наконец он заговорил.
– В языческую эпоху в эллинизированном Египте царь Птоломей Второй Филадельф, сделавший необычайно много для расцвета естественных наук, в том числе медицины, не только разрешил своим ученым анатомировать трупы, но и повелел выдавать некоему философу Эрасистрату с острова Кеос живых преступников для исследования методом рассечения.
Табак затлел, и Сталин сделал мягкое движение ладонью перед глазами.
– Это было... больно. Царю больно... Философу больно... Но нельзя не думать о – целесообразности! О куда более полезных жизнях, спасенных впоследствии благодаря опытам Эрасистрата!..
Он подождал, пока Уманский закончит перевод.
– Большевики, как известно, не проводят подобных опытов над людьми. Во всяком случае мы – не располагаем информацией. Мы пошли другим путем. А если кого и карает народное правосудие, то извергов и предателей. В остальном – пролетарское государство не мстит, но преобразовывает.
Он подумал:
– Мы, наверное, могли бы организовать вам... командировку на один из северных объектов. Товарищ Ягода... позаботится. На сколько вы хотите туда отправиться? Полагаю, через год... у вас не останется вопросов.
Сталин выжидающе посмотрел на меня. Показалось, в усах промелькнула улыбка. Я с готовностью засмеялся. Правда, смех мой прозвучал хрипловато. В кабинете было даже прохладно, но рубашка на спине вдруг взмокла от пота. Однако, я позволил себе спросить:
– Я располагаю сведениями, господин Сталин, что в вашей стране уже много лет работает в области биологии американец, некто – Моро. Известный ученый. Его судьба интересует западного читателя. Тем более, в свое время я писал об этом человеке.
Едва Уманский перевел мой вопрос, как азиатская кошка напротив меня подобралась. Имя Моро он явно слышал не впервые. Впрочем, он тут же расслабился, и только чуть более густое облачко дыма из трубки его выдало. Сталин покачал головой.
– Не припоминаю. А скажите, вам известен такой ученый, – неожиданно обратился он к Уманскому. Возможно, текст был несколько иным, но интонации и смысл я разобрал отчетливо.
Переводчик невозмутимо ответил: "Нет, товарищ Сталин."
– Хорошо, – сказал Сталин. – Говорите – Моро?.. Мы... поинтересуемся. Соответствующие службы... наведут справки. Скажем,.. сегодня,.. нет – завтра вам будет дан официальный ответ.
Характер беседы резко изменился, и через десять минут аудиенция окончилась.
Господин Сталин известен как человек слова. Утром следующего дня в номере появился нарочный – военный чин со звездой и двумя квадратами на рукаве гимнастерки. Мне вручили пакет с запиской. Воспроизведу по памяти.
Наркомюст сообщил, что «некто гражданин Моро, из примкнувших к рабоче–крестьянской власти специалистов, был уличен Омским ОГПУ в действиях, могущих причинить серьезный ущерб интересам Советского государства. Указанный Моро решением военного трибунала приговорен по ст. 58.7 к десяти годам исправительных работ без права переписки, которые ввиду преклонного возраста Моро были заменены пятнадцатью годами ссылки с последующим поражением в гражданских правах». Наркомюст сообщил еще, что в 1933 году, находясь на поселении в п. Хордогой, поднадзорный Моро скончался от сердечной и легочной недостаточности, о чем имеется соответствующий протокол и заключение врача Иваненко Е. И.
Внизу было указано, что справка выдана по требованию СНК СССР, и стояла неразборчивая подпись с печатью.
Пусть не обвинят меня в черствости, но ознакомившись с переводом, любезно помещенным в том же пакете, я почувствовал, как у меня упала гора с плеч.
Через переводчика я спросил нарочного, где этот самый Хордогой. В ответ он широко улыбнулся (о, эта знаменитая русская улыбка!) и неопределенно махнул рукой: "Хордогой? О!.. Это там... далеко. Сибирь". – И неожиданно:
– Вы правда Ленина видели?
Когда я ответил утвердительно, сказал, что не только видел, но и долго беседовал с ним, военный улыбнулся снова, уже с совершенно детским восторгом, и протянул мне книжку. Для автографа. Это было харьковское издание "Острова доктора Моро".
Похоже, что на несколько лет Эйч Джи был совершенно успокоен Сталиным. И верил, что широкие исследования в области генетического преобразования человека в СССР не проводятся. Эйч Джи всячески избегал этой темы в дальнейшем, так что даже сложилось мнение, будто он не только не интересовался генетикой, но и не был знаком с этой проблемой. Мимо внимания исследователей прошел факт, что Уэллс имел по крайней мере одну встречу с организаторами VII Международного конгресса по генетике. Того самого, который первоначально предполагалось провести в России и который (в результате известной деструктивной деятельности Лысенко–Презента) состоялся в Эдинбурге.
Удивительно, но Эйч Джи окончательно успокоила как раз информация о непонятной для посторонних волне репрессий в России, обрушившихся с 1935 года на эту науку, так что к сороковому году она практически перестала там существовать. Лишь в конце жизни Эйч Джи осознал, что таким образом осуществлялась огромная операция, во–первых, по переводу квалифицированнейших российских научных кадров в государственное подполье, т.е. лаборатории ГУЛАГа, а во–вторых, одновременно, по дезинформации мирового сообщества. Между тем, значительная часть населения СССР к тому времени уже прошла через генетическую вивисекцию.
Трудно, невозможно предположить, что Моро стоял в стороне от страшного эксперимента. Подозрение об истинном состоянии дел пришло к Уэллсу, когда он жил на Ганновер–Террас в центре Лондона. Об этом говорит последний из документов.
У.Р.Х.
ЛИСТ 3427 ——————————————————————————-
...Сталин обманул меня. Моро жив! Многое, приходящее из России, кричит об этом. Речь идет не менее, чем о рождении нового Человечества. Возможно ли повлиять на процесс?
Памятуя о давнем опыте на острове Ноубл, не могу не содрогаться, предвидя страшную опасность для самих русских – вероятную редукцию, которой заканчивались эксперименты Моро даже по простейшей вивисекции. Не исключаю, что после смерти "господина" и "других с хлыстом", советская популяция квазихомо не только возвратится к предыдущему варварству, но и перешагнет этот предел. Возможно это осуществится, как процесс преимущественно социальный, но скорее как коллапс каждой отдельно взятой личности, которая пройдет все стадии звероподобия и закончит кретинизмом. Несомненно, реакция затронет как подвергнутых вивисекции, так и их потомков. Процесс может быть достаточно длительным, и остается лишь повторить слова, сказанные полвека назад: "Самое страшное, если они узнают вкус крови." Оцениваю срок до начала процесса не более чем в 40–50 лет.
Если к тому времени иные "достижения" не прекратят наше совместное с квазихомо существование, останется надеяться лишь на дальнейшее сверхъестественное везение.
Да помилует нас Господь, в которого мне и до сих пор трудно поверить.
Кажется, этот фрагмент не нуждается в комментариях. Но трудно удержаться, чтобы не вспомнить последнюю книгу Уэллса – вышедший в 1945 году трактат "Разум у предела", где Эйч Джи говорит о близком конце Человека и о его возможном вытеснении неким Новым существом.Впрочем, он не привел в этой книге ни единого доказательства, и отчасти поэтому его последнее предупреждение осталось не услышанным.
У.Р. Х.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ТОВАРИЩ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ! ————————————————————-—-
Сообщаю, что поиски дополнения пока безуспешны. В оперативных мероприятиях задействованы 12 сотрудников. Есть основания предполагать, что объект "Лидер" получил информацию от работников психиатрической лечебницы вблизи Новоострожска. К сожалению, контакт не задокументирован. Виновные в недобросовестности по предыдущему расследованию наказаны в дисциплинарном порядке.
Достоверно, что среди могил ближайшего кладбища, где производятся захоронения умерших пациентов, сохранился крест с надписью "МОРО 1857–1953". По не поддающимся проверке слухам Моро был помещен в больницу вскоре после войны "большим начальством" и умер от телесных повреждений, выразившихся во множественных разрывах внутренних органов.
......................................................
18 августа 1991 г.
(подпись неразборчива)
ПРИМЕЧАНИЕ ИЗДАТЕЛЯ: На последней странице документа на бумаге отчетливо видны глубокие царапины, напоминающие длинные порезы тупой бритвой.
Конец