В последнее время мне всё чаще и чаще вспоминается давным-давно подслушанный монолог:
- Существование бога не очевидно. Его бытиё никогда не будет полностью ни опровергнуто, ни подтверждено. Человек обречён, находиться в подвешенном состоянии неизвестности.
Слова эти лазерным лучом болезненно вырезались в моём сознании каждый день.
Отчуждённость по отношению к окружающему миру нарастала у меня уже давно. Бывало, беседуя с кем-нибудь на нейтральные безличные темы, вроде цен на бензин, о футбольном счёте, погоде, я вдруг замолкал, поражённый собственной разъединённостью с людьми и своим безразличием к диалогам, вынуждающим меня на улыбчивое притворство. Всё вокруг начинало казаться гротескным карнавалом, с уродливыми масками на лицах. И хотелось подбежать, крикнув в ухо собеседнику, что-то невразумительное злое и пошлое, сорвав маску благопристойности с человечества.
В реальности же безостановочный спектакль общения затягивал меня в свою игру условностей и видимостей, без надежды на проблеск чистого света.
Понятия «бытиё», «истина», «смерть», «смысл жизни», «добро», «зло» кубиком-рубиком крутились у меня в голове, в итоге никак не складываясь в однотонные цвета ясного понимания.
Я не мог внятно постичь – люблю ли я по настоящему своих родителей, свою землю, свою девушку. Как не мог постичь того любят ли они меня в действительности. Мои дни проходили в мучительном угадывании по их словам, поступкам, жестам, мимике как же всё-таки относятся ко мне окружающие. Истина ускользала. И в этой постоянной неопределённости я, волей-неволей, начинал видеть символ непостижимости бытия.
Бывало, я замечал в других людях какие-то дурные мотивы, наклонности. Но, вдруг, с ужасом, осознавал, что вижу в них только то, что присуще и мне самому. А это значило, что того чего нет во мне, я в других никогда не увижу. Именно поэтому, вероятно, их поступки и казались мне, порой, столь противоречивыми. Я был заперт в тюрьме собственного «я», своих свойств. Вещи вокруг приобретали определённое значение в зависимости от состояния моей души. Мимолётные эмоции создавали костные понятия, которые при освещении новыми чувствами выглядели, неубедительно и устаревши.
Неизбежность смерти угнетала меня и одновременно привлекала своей загадочностью. Что меня ждёт за главной чертой? Чёрная пустота? Райские кущи? Адский пламень? Ни в одном религиозном учении я не мог найти ответов на эти вопросы, испытывая отвращение к их навязываемой тенденциозности.