Сейчас мне показалось, что если печатать стоя – это намного удобнее и еще можно свободно двигаться в ритм музыке, а не глупо ерзать на стуле. Смотрится неплохо. Подоконник широкий и пустой. Смотрю прямо в окно, затем эти кнопочки. Так люблю нажимать эти кнопочки с голубенькими буквами. Ммм…наслаждаюсь. Сейчас два часа ночи. Интересно меня кто видит. Я раньше любила наблюдать за одним окном, за квартирой, которую снимал парень. Он уехал. Поселилась какая-то пара потом там. Они такие скучные. Смотрела, смотрела на них и разочаровалась. Спать ложатся вовремя, встают на работу, как и все, приходят с работы как всегда. Парень тот был необычный. Мало бывал дома. Работал где-то допоздна. Приходил с работы в два часа ночи регулярно. Вставал в двенадцать. Выходил на балкон и курил. Медленно, наблюдая с шестого этажа за всеми, кто бродил по тротуарам. У меня совпадало расписание с ним. Поэтому мы были хоть и незнакомы, но близки по духу. Его устраивала его жизнь, меня моя.
Играет та, которую всегда хочу слушать одна, в пустой комнате и квартире и громко, только в наушниках, потому что так глубже проникает во все органы.
Потому что сегодня новые турки, Димы и японцы найдут новых девушек для «Банана кафе». Потому что сегодня новые девушки найдут новых турков, Димов, японцев для развода их на зеленые коктейли. Потому что сегодня меня никто не ждет на какой-нибудь странной машине возле подъезда. Никто не заехал за мной в университет. Сегодня я не сорвалась с места и не видела новых. Сегодня я жаждала приключений, но снова почувствовала себя мертвой.
Забытье. Живу?
Уже второе такси проехало мимо моего окна на первом этаже. А ведь кто-то и сегодня вышел на охоту. Тяжело сидеть дома. Тяжело сидеть дома. Очень тяжело. Третье.
Сорваться. Броситься с головой. Окунуться. Забыться. Только бы подальше от того, что будет дома. Дома. Точка. Тишина и скрип подошв по паркету. Пришла. Умерла. Ожила. Вспомнила что он. Сегодня еще два-три коктейля и много-много кальяна. От него уже кашель. Сразу было хорошо. Теперь хочется убраться из этой компании и из этого места. Держат за запястье. Меня это злит, вырываюсь. Ухожу. Мощеная улица старого города. Все было так же. Туфли, ночь глубокая и я. В моем воспоминании я была не одна. С кем была? Была. Определенно была, и мне было хорошо быть не одной. Сейчас одна и мне хорошо. Хорошо. Странно, приторно и горько. Горько, скорее, от кальяна. Горло прожег. От воспоминаний ни горько, ни сладко, ни больно. Ушло все. Все ушли, кто в них был. Уходят, забывают, забыли. Мне плохо.
Новые на стене, в стене и за стеной. Я старое вне стены. Еще жива. Не нужна передышка. Просто жить хочу. Ревность уходит. Я меняюсь. Отдаю. Влюбляйся. Пусть все как ты только хочешь. Не мое было, не моим осталось. В песне, которая сейчас, хороши лишь последние семь секунд.
Думала, не умею терпеть. Думала, не умею ждать. Оказалось, сломалась. Терпеливая и жду. Уже три года их жду. Их – призраки. Их нет. В моих воспоминаниях живы. Живы лишь в воспоминаниях. Ушли. Пусть все так. А я бы сейчас и потом, и потом-потом сорвалась и снова. Зеленые коктейли, яблочные кальяны и туфли.
В коктейле не хватает льда. Льда. Где лед? Почему кальян так жжет горло? Все прожег. Сделайте что-нибудь! Может, сделаешь что-нибудь? Сам! Не я. Не хочу больше я. Сделай же что-нибудь ты. Мне нужен ты. Сделай ты. Не молчи. Уйди. Лучше уйди…уйди. Прости, но уйди. Устала.
Поймала! Себя. Думала о нем. Не о том. О старом, который убил меня. Он не принес мне льда. Мне нужен был лед. Снова была у него там на страницах. Не изменился. По-прежнему не со мной. Мужчина. Мужчина. Он мужчина. Мужчина!
Уехать хочу, но не туда куда говорила. Туда, где никто меня не знает. Что бы снова с головой и снова терпеть в ожидании. Снова на расстоянии ничего не мочь сделать. Заполняя жизнь ночными прохожими, наблюдать, как отбирают лед. Привыкла. Если все по-другому. Не смогу. Не я. Хочу с головой. Так что бы тряслось, скрипело, драло и кровоточило постоянно. Что бы болело так, что не хотелось бы жить. Что бы рвалось все. Что бы внутренности были надорваны. Что бы сидеть, упираясь спиной в холодную летнюю батарею, стеклянные глаза и тряска всего тела. Неудержимые сокращения мышц и холодные конечности. Что бы не владеть своим телом. Дотрагиваясь до лица, разодрать щеку и не заметить боли. Содрогается все тело. И кажется, приходит конец. Но потом приходишь в себя и слышишь музыку, которая убила тебя уже однажды. Было так. Это и заставило меня жить.
Тогда я держалась руками за батарею. Сухожилия на запястьях хотели прорезаться наружу. А вены на шее выпирали через кожу и светились синевой. На лбу появилась огромная зеленая вена. Губы рвались по швам от крика. Животное. Потом я перестала и началась тяжелая отдышка. Не хватало воздуха. Я дышала, дышала. Мне было мало.
До сих пор печатаю стоя. Устала. Хочется сесть на пол. Но лучше на стул и ногами упираться в батарею. Села.
Лед. Что бы творить, что бы жить. Что бы то, что убивало, приносило неутолимую жажду снова. Все ради безумной не щадящей боли. Моя боль. Это только моя боль. Мужчина. Снова боль, снова боль. Снова ползать по полу без сил с зеленцов в лице, без сил подняться. Ничтожество, которое медленно убивали болью. Это ничтожество не умерло, живет. Еще оно живо. Только лежит на полу и трясется все. Потому что он мужчина. Лед.