Мне приснился сон…….Это Гринёву у Пушкина приснился……он приснился темным, вынырнувшим из какого-то будущего, которое уже стало прошлым, уже откорректировало всю жизнь тех, кто с ним вступит в контакт, уже заказало все погребальные костры, все аллилуйя, все погубленные жизни, все крики о помощи, о сладострастии, о рождении в этот мир…
Он сам пришёл и приснился. Монолог.
Но пришагал Емельян в эту оренбургскую степь не сам. Далеко-далеко за сотни, тысячи километров родился замысел. У родивших его была цель. А цель эту родил Раскол. Как явствовало из исторических хроник, в старой Руси народ мало интересовался религией, то был обряд и исполнялся плохо, спустя рукава. И только великая смута, гонения, пробуждение собственной совести в решении столь спорной темы, где уже сгорели скиты, уже были принесены жертвы, все уже пошло не по маслу – только это и породило движение мысли, возможность спорить о Боге, горячее, всегда бунтующее нутро русского человека в расколе обрело стремление добиться какой-никакой правды, истины, освободиться от суеверий и предрассудков, возможно, стать в чем-то светлее. Ведь в Раскол ушли не самые нагие да босые. Туда двинулись самые зажиточные, экономически состоятельные, знающие грамоту. И тем резче выступила граница между нарядной церковью и темными раскольничьими храмами. Гонители и гонимые.
Но гонимые оказались в большинстве своем не мёртвовыброшенным блудом, а более дерзостным и живым началом Руси.
Вот тот раскол и пророчествовал, что Никону – быть изгнанным из Москвы в свой час. Тот раскол пророчествовал, что не стоять дому Романовых свыше трехсот лет. Тот раскол так и не смирился с анафемой.
Это его рука снабдила документами Пугачева и послала его тайными тропами в Оренбург, сквозь соглядатаев на тысячи километров от места зачина. Это зачинщики ничью в тихом церковном храме вели строгие беседы, напутствия новому русскому царю. Его и желали возвести на трон – дабы вернуть веру, впустить в жизнь всё выстраданное ими в нелёгие часы гонений.
И пошёл по Руси этот темных мужик. Тёмен со светлою надеждой на возврат к прежней русской жизни. И силу ему послало неимоверную.
Да только закружила та сила, слава военных успехов подняла на гора такую пену, что не в силах уже стал владеть собой «мужицкий царь».
Полилась по Руси кровь. И царь перед холопством не устоял. Перед изменой и ему и с ним.
И сказали тогда сами пославшие: «Доколе?»
Кровь то она солёная хоть своя, хоть чужая. Не приняла их вера такого движения крови и такого навечерия Богоявления. Но самолюбивый, уже принявший в свои руки власть Пугачёв не смог обуздать ни себя, ни други своя. И настал решительный момент. Сами породили – сами и убьём.
Почувствал Пугачёв, что наступает конец поддержке со стороны старообрядческих скитов. И как не верил в своё войско новый русский царь, а пошли у него неудачи одна за другой. Народ ни к его власти не прибился, ни к царице не шатнулся. Обмельчало войско – что и дало печальный итог то ли бунта, то ли восстания.
А Пугачев пошёл проторенной дорожкой русских вождей.
Вот только перед смертью испугался, да на кресты новой веры перекрестился. В огромной толпе пошёл ропот - народ то и запомнил, что и веру в итоге продал. Явственно отрёкся от старой веры и Руси. Уже изобличённый, осуждённый, низложенный со своего самопринятого сана, уличённый в кровавых деяниях – стал еще и вероотступником.
Удивительная судьба у этой смуты. Сколько в ней падений, сколько возвышений, сколько изменчивости. Надолго запомнилось это буйство в народе. Однако и дом Романовых не устоял……..
Мне приснился сон…..ни к городу, ни к селу.