Москва 1612 года была удивительно похожа на Иваново середины 90-х годов ХХ века: та же обшарпанность, грязь и обилие деревянных строений частного сектора. Митин и Поджаркин с тяжелыми сумками в руках шли по самой широкой улице Китай-города, которая должна была привести на главную площадь, а уж там неизбежно должна была находиться гостиница. По утреннему морозцу идти было легко, ледок на неглубоких лужах приятно хрустел под ногами.
…Проход во временном континууме обнаружил Митин и, как водится, проболтался об этом Поджаркину. Они тогда сидели на квартире Поджаркина, кажется, выпивали и спорили о русской истории. Обоим не давал покоя один из проклятых вопросов – когда же все пошло «не так»? Тогда-то, ломая стулья и роняя с полок тома из ПСС Ключевского и Карамзина, и остановились на ключевой дате Смутного времени. Прекраснодушный Поджаркин и выдал: «А что бы было, если б поляков в Москву не пустить?». Впавший в самоуверенность Митин согнул тремя пальцами десертный нож и сказал, что при тогдашнем развитии военной техники он один с АКМ и полной разгрузкой боезапаса мог бы переломить ход всей кампании. А после обсуждения этого тезиса в прениях – два раза по сто – и сорвалось у него с языка, что такая возможность есть. Технические детали Прохода гуманитарий и аристократ духа Поджаркин выслушивать отказался, но проникся и поверил Митину сразу. И, пав на колени, со слезами на глазах упросил взять его с собой. Взамен пообещал финансирование всей операции – деньги везунчик Поджаркин, казалось, мог доставать прямо из воздуха. И вот теперь в их дорожных сумках мирно покоились в разобранном виде две американские автоматические винтовки М16 с оптическими прицелами и огромным запасом патронов, которые Поджаркин приобрел по случаю у каких-то своих сомнительных знакомых.
В центре площади, рядом с православным храмом, как и ожидалось, располагалось высотное здание гостиницы. Над входом горел электрический фонарь.
- Откуда здесь этот анахронизм? – нервно захихикал Поджаркин.
- Электричество открыли еще древние римляне, - спокойно пояснил инженер Митин. – У них на каждом храме был установлен громоотвод, а внутри – фонарь. Бьет в громоотвод молния – фонарь горит. Задолго до Ломоносова.
- А как электроэнергию хранить? – удивился Поджаркин.
- Да я тебе из любой бочки с рассолом аккумулятор сделаю. Ты думаешь, в Москве рассола нет? Просто широко раньше электричество не использовалось, так, как чудо, для прикола.
- Ну ладно в храме, а здесь почему?
- Так гостиница ж для интуристов. Повыпендриваться.
- Да, мало мы все-таки знаем русскую историю! – глубокомысленно изрек Поджаркин.
- Мы о ней вообще ничего не знаем. И мы сами здесь анахронизмы. Поэтому перебирай ногами поживей. В нашей одежде и с нашим русским сойдем за интуристов.
Двойные массивные двери гостиницы, больше похожие на ворота, им помог отворить здоровенный бодигард в черной косоворотке. На рецепшине миленькая не в меру нарумяненная девица в костюме а-ля рюс – в кокошнике и сарафане быстренько выдала Митину и Поджаркину большие кованые ключи от номеров и вместе с другими постояльцами проводила к… лифту.
Со скрипом и скрежетом миновав этажа четыре, кабина лифта выехала на крышу, очевидно, пристройки и начала двигаться горизонтально. Затем вновь въехала в помещение и пошла вверх. Когда в окошечко счетчика этажности упала жестянка с цифрой «8», чудо механики, наконец, остановилось.
Отыскав в полумраке просторных сеней этажа свой номер и открыв тяжелым ключом расшатанную дверь, Митин и Поджаркин сбросили тяжеленные сумки и осмотрелись. Митин тут же оценил, что узкие, похожие на бойницы окна номера выходят на главную площадь и как нельзя лучше приспособлены для ведения по ней прицельного огня. Поджаркин сразу завалился на набитый сеном матрас.
Спускаться вниз решили пешком по лестнице, чтобы сориентироваться в незнакомом здании.
- Значится так, Поджаркин, - начал Митин инструктаж, - я на рекогносцировку, а ты осмотрись пока здесь, поводи хоботком, порасспроси людишек что да как – это ты умеешь. Встречаемся в номере. Оружие береги пуще глаза!
- Ага, Митин, ага, - часто кивал Поджаркин.
В районе четвертого этажа ощутимо витали в воздухе ароматы кухни, а у дверей, видимо, ресторана терлись и блудливо стреляли глазенками два, прости Господи, недоросля.
На лице у Поджаркина немедленно появилось такое же блудливое выражение.
- Ну, я пошел прощупывать обстановку! – бросил он на ходу. – Надо же посмотреть, чем здесь кормят!
- Только помни уговор! – крикнул Митин в спину убегающему Поджаркину. Перед выходом на операцию Митин поставил жесткое условие - не пить. Понятно, для Поджаркина это было тем труднее, что финансовая проблема перед ними не стояла, карманы были туго набиты мелочью советских времен – Митин четко просчитал, что монеты из чистой меди должны котироваться, а незнакомая аборигенам чеканка вполне может сойти за иностранную. Кроме того, в качестве НЗ друзья честно поделили горсть сталинских серебряных полтинников и четыре николаевские червонца. На карту было поставлено все – Митин честно предупредил Поджаркина, что билет, скорее всего, окажется в один конец.
В вестибюле первого этажа Митин пробрался к выходу через галдящую толпу детей - очевидно, экскурсия учеников районной церковно-приходской школы приехала на экскурсию – и смуглых людей с большими носами.
- Понаехали тут, рахдониты! – выругался Митин, запнувшись об один из их многочисленных баулов.
- Ты, милок, по улице сторожко ходи, у нас шалят! – напутствовала его девица с рецепшена.
Митин только усмехнулся с высоты своего 35-летнего стажа уличной драки. На разведку местности он решил идти без оружия, даже свой выписанный по каталогу, так и не принятый на вооружение российской армией малый вспомогательный нож спецназа оставил в номере. Больше татей он опасался местных ментов, каковых по случаю осадного положения должно было быть в изобилии. А законодательную базу в отношении ношения холодного оружия в данный исторический момент грешным делом досконально не проработал, потому и решил не рисковать.
По боковой улице Митин направился в сторону крепостной стены. Она должна была быть неподалеку. Однако буквально через четыре квартала наткнулся на некое то ли полуразрушенное, то ли недостроенное каменное здание непонятного назначения. Обходя его, едва не заблудился и даже попытался спросить дорогу у двух баб. Те вылупились на Митина, разинув рты. Наконец одна махнула рукой куда-то за спину. Основательно поплутав, Митин наконец вышел к заставе.
При виде городских укреплений и собранного ополчения ноги его вдруг сделались ватными, а в пищеводе возникла тяжесть, будто по ошибке проглотил грязную двухпудовую гирю. Никакой крепостной стены не было и в помине, ее заменял гнилой забор, который в пять минут мог разметать на щепу не то что отряд панцирной пехоты, а один разгулявшийся купчик с Охотного ряда. Часть забора составляли стены свинарников и дровяных сараев. Защитники города при вопиющем отсутствии начальства вольготно расположились снаружи забора. На выглянувшем солнышке основная масса уже начала выпивать и закусывать. Вполне военнообязанное мужское население предместья продолжало беспечно вскапывать огороды.
Взглядом опытного прораба Митин моментально отметил и другие недостатки – толпа ополчения не была разбита на бригады, не было организовано горячее питание. Про постановку боевой задачи и речь не шла – такое войско было категорически небоеспособно. На толпу из трехсот человек Митин насчитал одну ржавую пищаль, выстрелить из которой было ненаучной фантастикой, и две тупых пики. У остальных защитников города из оружия были в лучшем случае ухваты да дубье. Да и те, чувствовалось, притащили, выполняя мобилизационное предписание, больше для вида, специально взяли постарее, чтоб бросить при поспешном бегстве было не жалко. Воевать явно никто не собирался.
Первоначальный план Митина – организовать здесь огневую точку, прицельным огнем вызвать замешательство противника и воодушевление защитников, переходящее в массовый героизм – провалился с треском.
Наконец на вислозадой кобыле притрусил рысцой мужчина в кафтане и шапке с нелепой короткой саблей на боку, верно, начальство. О чем-то переговорил, склонившись с седла, с сидевшими на жухлой траве стариками и начал кричать и размахивать руками. Народ, по наитию выполняя невнятную команду, потянулся внутрь города, за ворота. Вместе со всеми поспешил и Митин. Затем отделился от толпы и, слыша, как за спиной пытаются затворить и укрепить гнилые ворота, вприпрыжку припустил к гостинице.
В вестибюле гостиницы царила паника и давка, постояльцы спешно выезжали. Бодигард куда-то пропал, а девица на рецепшене сменила платье – вместо сарафана и кокошника на ней красовалась белая кофта с буфами на рукавах и плиссированная юбка до пола. Румяна со щек она стерла, зато накрасила губы.
- Цо пан хцет? – поинтересовалась перекрасившаяся администраторша.
- Нема тчасу! – бросил на бегу Митин, не успев удивиться ощутимым изменениям в менталитете обслуживающего персонала.
Лифт еще работал, но на четвертом этаже встал намертво. Кое-как протиснувшись наружу, Митин бросился вверх по лестнице. Но дверь номера была заперта снаружи, Поджаркина не было.
- Вот педераст одно слово! – беспомощно выругался Митин. И покорно поплелся вниз к ресторану.
Однако двойные двери предприятия общепита также была заперты, на сей раз изнутри.
- Ау! – принялся орать в щель и ломиться Митин. Минут через пять сонный бабий голос ответил:
- Чего орешь? Нету никого! На улице все, – затем послышались удаляющиеся шаги.
- На улице? – не понял Митин, но ноги сами вынесли его на открытую площадку ресторана.
Несмотря на весьма прохладную погоду и вдруг поваливший снег, здесь было многолюдно. Половые подносили кушанья и самовары, но здесь же демократично продавали горячий сбитень из бочонка, что для замерзшего Митина было весьма кстати. Подвыпившие купчики угощали разряженных дам полусвета, а начальствующие лица в меховых шубах и шапках изо всех сил старались соблюсти грань, чтоб и лишнего не сказать, и дать всем почувствовать собственную значительность.
- А тебе, Данила Титыч, какой участок обороны доверили? – спрашивал один из «генералов». Жировые складки у него на лице образовали такую странную гримасу, что в полумраке Митину почудилось, что из щек у него растут маленькие ладошки, которыми он в минуты благодушия закрывает глаза.
- А я еще посмотрю, Клим Савельич, какие за мной сани подадут, - отвечал другой с четырьмя подбородками.
Стоя со стаканом сбитня у парапета смотровой площадки, Митин в очередной раз поразился изыску средневековой механики. Внизу к гостинице периодически подавалась повозка с лошадьми. Затем лошади отпрягались, а повозка устанавливалась на подвижную платформу, которая с помощью громоздкого механизма поднималась до уровня смотровой площадки. В повозку загружалось очередное начальствующее лицо, платформа опускалась вниз, вновь запрягались лошади, и повозка отъезжала. Весь процесс сопровождался немыслимым скрипом и скрежетом.
Митин вдруг вспомнил, как в его время начальство оправдывало собственное бездействие: «Есть закон, но нет механизма его реализации».
«Так вот им какие механизмы нужны!» - подумал Митин.
- А вот и за тобой, Данила Титыч, подали! – захихикал названный Климом Савельичем и закрыл глаза ладошками, растущими из щек.
- На этой не поеду! – лениво бросил Данила Титыч. – Эта телега не одного приказного укатала.
Митину сразу живо представилась целая шеренга приказных дьяков, начинавших службу государству российскому с иллюзиями и надеждами, но насмерть укатанных по тряским российским дорогам злосчастной телегой.
Вместе с ними умерла и надежда Митина договориться с местным начальством. Телегу вновь спустили вниз на платформе, запрягли и отогнали, а капризный «генерал» принялся дожидаться более подобающего его чину экипажа. Публика тем временем разъезжалась, площадка пустела.
Замерзший Митин попробовал вернуться в гостиницу, но дверь внутрь была уже заперта. Бесследно испарились половые, замуровав за собой служебный выход. Оставалось только спуститься вниз с площадки по лестнице, обогнуть здание и зайти через парадный вход.
Двери парадно хода были вырваны с корнем, как и электрический фонарь, вестибюль встретил мраком и пустотой. Включив заранее припасенный электрический фонарик, Митин бросился вверх по лестнице. Еще не добежав до своего этажа, понял – бесполезно. Двери всех номеров были взломаны, имущество разграблено. В гостинице не было ни души.
На улицу Митин вышел в сгущающихся сумерках и состоянии легкого нокаута – самое значительное событие в жизни, самое яркое приключение грозило закончиться нелепо и бесславно. Оружие было потеряно, Поджаркин сгинул в небытие. Хотя был еще шанс уйти в подполье, организовать сопротивление…
На улицах не было ни души, не горело ни одно окно. Казалось Москва пала без всякого штурма. Вдруг слева и справа возникли какие-то фигуры, и Митин сам не заметил, как оказался окружен группой из дюжины человек.
- Что стоишь? Пойдем! – спокойно сказал один из них.
«Поляки!» - мелькнула паническая мысль. Который раз за день Митина посетило ощущение полнейшей беспомощности.
«От них просто так не уйти, их слишком много», - в отчаянии подумал Митин.
Одеты были поляки, как… поляки на лодзинском рынке, где Митин с Поджаркиным оказались, когда бежали в Германию от ГКЧП. Оружия на виду не держали, но опасностью так и разило от них. Митин еще надеялся, что поляки примут его за своего. На вопросы отвечал односложно, по-польски «так» и «не». Поляки же будто специально для Митина говорили на русском, изредка вставляя в речь польские слова. И разговор попутчиков Митину совсем не нравился.
- Я сегодня убил одного русского, - хвастался самый молодой.
- Мачек убил десятерых! – ставил его на место другой.
- Кто тебе сказал? – спрашивал самый взрослый.
- Мачек и сказал.
- А ты говори, что убил двадцать русских.
От общего смеха поляков у Митина по спине поползла струйка холодного пота. И тут его осенило, так что даже страх отступил – не было ни штурма, ни взятия города. Поляки уже были здесь, въехали в порядке безвизового режима.
Вдруг из темного переулка поляки вместе с Мининым вышли на небольшую площадь перед двухэтажным домом. В совершенно темном городе он один был ярко освещен. Горели окна, пространство перед ним, и даже над крышей поднималось сияние.
Вся площадь перед зданием была забита поляками со свечками в руках. Но перед группой, ведущей Митина толпа расступилась и пропустила внутрь здания. Митин понял, что у поляков это что-то вроде молельного дома. Подталкиваемый сопровождающими, он поднялся по лестнице на второй этаж и оказался в просторном зале, тоже залитом светом свечей. Там шло какое-то непонятное богослужение. Совсем юные златоволосые девушки в белых ночных сорочках ходили кругами и пели заунывно и красиво. Один из поляков толкнул Митина сзади под коленки и Митин бухнулся на колени.
«По-ихнему, слева направо креститься не буду! - твердо решил он. – А на коленях постою, все ж христиане, греха в том нет».
Так он и стоял, молитвенно сложив перед собой ладони, и шевелил губами, делая вид, что молится. Мысль о спасении судорожно металась в голове и всюду натыкалась на запертые наглухо двери.
Тем временем странное богослужение не то что б закончилось, а как-то поутихло. Один из сопровождающих жестко положил руку на плечо Митина:
- Вставай! Пошли!
Пятеро поляков вышли из зала впереди Митина, трое сзади. И на верхней площадке лестницы Митин точно и доподлинно понял, что сейчас его будут убивать. Он развернулся к идущим сзади, и когда один из полков заорал и прыгнул на него, нагнулся и бросил поляка через голову на стоящих внизу. Несколько человек упало. Затем Митин прыгнул на толпу сам, сбив ещё троих. Но толпа внизу была слишком плотной, и Митин понял, что встать не удастся.
- Да люди вы или нет! – заорал он в последнем отчаянии и, уже теряя сознание, почувствовал сильный удар по затылку.
… «Митин лежал, сидя на стуле», - от этого вербального выражения его нынешнего положения Митина пробил безудержный хохот. Сильно болел затылок. На спину вместе со стулом Митин грохнулся из-за стола с остатками холостяцкой пирушки, где мордой в тарелке мирно спал Поджаркин. По допотопному черно-белому телевизору, каковой и сохранился только в квартире Поджаркина, шел научно-популярный фильм про русско-польскую войну 1612-го года. Митин встал, потер затылок и выключил телевизор – он теперь знал, как все было на самом деле.