***
Мессершмидте гроссо,
Битте капуляйнен.
Элементо оссо
Фройлен Отто Айнен.
Уоллес Майкл Маус,
Бенедикт Сантьяго,
Эни вери Штраус
Ишь бин Ноу Хау.
Либе швайне Браун,
Гауляйтер Гёте…
Мы сидели в ванной,
Выпивали что-то.
* * *
В латунном свете фонарей
Была ты краше и милей.
Стояла, голову склоня,
И охуярила меня.
Сняла часы, браслет, кольцо,
Разбила сапогом лицо.
Ушла. В ночи растаял свет.
О, где ты, милая Аннет?
***
Пенсне
А. Батурову
Был обычный серый день.
Тихо, как во сне,
Подошел ко мне старик:
«Где мое пенсне?»
«Где пенсне?!» – кричит старик
И хватает лом…
Я по речке напрямик
От него бегом.
Он за мной пустился вскачь,
Лом согнул в дугу.
Я по полю мимо дач
От него бегу.
«Помогите! – я кричу, –
Он совсем непрост!».
У моста даю свечу
И бегу за мост.
За мостом, замедлив бег,
Он махнул рукой,
Нацепил на нос пенсне
И пошел домой.
* * *
Мы ехали в трамвае с поручиком Петровым.
Петров – поручик ехал, а я смотрел в окно.
Трамвай свернул налево. Петров пошел направо.
А я поехал прямо и завернул в кино.
Потом на остановке мы встретились с Петровым.
Петров в очках и шляпе, а я в одном плаще.
Он вышел на Таганской, а я – на Пролетарской.
И больше мы с Петровым не виделись вообще.
***
Не пугайте зайца автогеном…
Не пугайте зайца автогеном,
Не стреляйте в белого орла.
Рано утром приходил Каренин
И сказал, что Анна умерла.
Я не жду пощады пробужденья,
Паровоз нельзя остановить.
Машинист в порыве вдохновенья
Восклицает: «Быть или не быть!»
Белый шарф расправив легким жестом,
Кочегар стремителен и чист.
Его прадед воевал под Брестом,
Его дед – почетный коммунист.
Он не знает, что такое тормоз,
Все сметает на своем пути.
Перед ним лежит бескрайний космос,
Орден ветра на его груди.
Не заметит машинист потери,
Не всплакнет надменный кочегар.
Лишь кондуктор – проводник материй –
Утром возвратится в Кандагар.
* * *
На самом дне глубокого колодца,
В прохладной тишине сибирских руд,
Живут зеленоглазые японцы
И очень близорукий Робин Гуд.
Когда они, испытывая жажду,
На пароходе прибыли сюда,
Тогда еще их мог бы видеть каждый,
Пренебрегая таинством стыда.
Но годы шли, и опустел колодец
До глубины незыблемой тиши.
Тогда явился им первопроходец
С огромным чемоданом анаши.
Он сел в трамвай и, не сказав ни слова,
Слегка поправил помутневший взгляд.
Лишь на углу зеленая корова
Чему-то улыбалась невпопад.
И было все, как завещал Китаец,
Покуда корень жизни не иссяк.
Лишь, пробегая, окосевший заяц
Ударился случайно о косяк.
И каждый раз, когда над ними солнце
Встает из-за сиреневой горы,
Резвятся ошалелые японцы,
Под лопухи скрываясь от жары.
* * *
Еврей на розовом слоне
Неспешно движется под гору
Встречать весеннюю Аврору
Еврей на розовом слоне.
Еврей на розовом слоне
Бредет уныло по пустыне
Просторы кажутся пустыми
Еврей на розовом слоне.
Тунгус в облезлом шушуне
Импровизирует на скрипке
Плывут аквариумные рыбки
Тунгус в облезлом шушуне.
Индус с картинами Моне
Под мышку прихватив Ван Гога
Бредет тропою носорога
За ним хромая Шагане.
О нет, не говорите «не»…
О, говорите, говорите!
Другому взглядов не дарите
Моя хромая Шагане.
Звезда холодная в окне
Мерцаньем согревает душу
Ее мерцанья не нарушит
Узбек, поющий в тишине.
Араб с бутылкой «Каберне»
Еврея укусил за пятку
Монгол, танцующий вприсядку,
Сегодня заходил ко мне.
Бокал с осколками на дне
И недопитое «Мартини»
И я, висящий на гардине,
Сюда явившийся извне.
Калмык, парящий в вышине,
С араба зоркий глаз не сводит
И песнь унылую заводит
Киргиз, рыгающий во сне.
***
Кубинское
Из Кубы в Баку до Кубани
Бакунин отправился в путь,
С собой прихватил чемоданы
И кубики, чтоб отдохнуть.
Он вышел еще до рассвета
И думал, продрогнув насквозь:
Какое прекрасное лето,
Какой замечательный лось.
Кубинский наследник Якуба
Бакунин – кубанский казак.
В его основании куба
Кубинский магический знак.
Шагает бакинский кубинец –
Потомственный грозный Якуб.
Вдали проплывает эсминец,
Над ним возвышается куб.
* **
Высшие силы, поверьте –
Я не виновен ни в чем.
Пусть дожидается смерти
Рыцарь, лежащий с мечом.
Пусть его ржавые латы
Красит багровый закат…
Нешто ли мы виноваты
В том, что сломался домкрат?!
Пусть не поднять из могилы
Пьяного рыцаря нам,
Есть еще высшие силы;
Не сокрушайтесь, madame.
Поэма
Гиппопотамус
Я вышел в сад, тебя увидел там,
А на тебе лежал гиппопотам.
* * *
Я встретил человека. Он шел к себе домой.
Немного неодетый и, кажется, хромой.
За черными очками, скрывая мутный взгляд,
Он мутными зрачками смотрел на звездопад.
Дырявые калоши на стоптанных ногах,
Голодный и промокший, в лохмотьях и репьях.
Мы встретились случайно, и я сказал ему:
«Здесь холодно и сыро… Пойдемте на войну.»
Мы шли по переулкам вдоль и наперерез,
Таинственно и гулко в ночи скрипел протез.
У Старого Арбата он закричал: «ку-ку!..»
Потом достал гранату и выдернул чеку…
* * * «сказка о наречии и
великом противоречии»
Наречие –
картечью х...ячу я,
Навстречу мне бродячая собачая.
Вонючая – е...учая…
Над тучею, по случаю – гремучая.
Нет, лучше я… заучивать.
Закручивать, вымучивать, вымачивать,
выучивать, выпячивать.
Не лучше ли навьючивать, раскачивать?
***
Я шёл по улице с киркой,
Чеканя мерный шаг.
Мотался наконечник мой
На розовых ушах.
Светила полная луна,
Струились звуки сфер…
Из приоткрытого окна
Раздался револьвер.
Сражённый в сердце, я упал,
Но разом, наотмашь,
Кирку забросил меж зеркал
В хохочущий пейзаж.
Сквозь звон разбитого стекла
Я слышал: “Ну и ну!..”
А ты смотрела на меня,
Прильнув лицом к окну.
***
Колыбельная
Падают снежинки пухом на поля,
Снегом покрывается чёрная земля.
Сосны принакрылись шапкой серебра,
То зима вступает в лютые права.
Бело-синий иней на усах лежит,
Каждой своей клеточкой комиссар дрожит.
Спят давно заставы, часовые спят,
У ворот усталые фонари скрипят.
***
Ты стоишь Ты стоишь
На пороге На пороге
И куришь В глазах твоих
Сигару Радость
И сигара Ты хотела
Мелькает Сказать мне
Во тьме. Прощай!..
Я беру Но тебя
Осторожненько Проглотила
С полки Какая-то
Гитару Гадость…
И тихонько До свиданья,
Пою Мой друг,
О тебе Ай-яй-яй!..
* * *
Хоть мы грустим и радуемся розно,
Твое лицо средь всех прекрасных лиц
Могу узнать по этой пыли звездной,
Оставшейся на кончиках ресниц.
В. Набоков.
Твое лицо таинственно и нежно
Глядит мне вслед. Как будто бы вчера…
Еще вчера я жил одной надеждой
На этот взгляд. Но вот промчались мимо
Былых надежд скупые вечера.
Ты для меня была неуловима,
Как солнца луч, как времени игра.
И каждый раз, когда мы были рядом,
В тени цветов и в отблеске волны,
Я чувствовал за этим кротким взглядом
Мятежный лед холодной тишины.
Пройдут года, и под покровом ночи,
Где нет зимы и лета тоже нет,
Ты обо мне промолвишь между прочим:
«Ах, этот, тот, что был тогда… Поэт?..»
***
Одиночество – это награда
За бессонные ночи и дни.
Где ты, где ты, немая прохлада?
Где вы, где вы, былые огни?
Только шелест пера по бумаге…
Всё такое же, только не то –
И черёмуха в белой рубахе,
И рябина в осеннем пальто.
Лунный сумрак в объятии комнат,
Где душа отлетает ко сну.
И безумного разума хохот
Обречённо встречает весну.
И, подкравшись на цыпочках, вечность
Молча смотрит в пустое окно,
И свеча догорает беспечно,
И привычно поэту перо.
Мысли мерно бегут, без размаха,
Тихим светом струится поток.
И ложатся стихи на бумагу,
Как на мрамор ложится цветок.
Не тревожит ни боль, ни усталость.
Тише шаг торопливых часов,
И, войдя, осторожная старость
Запирает тяжёлый засов.
И лицо твоё стало моложе
На потёртом от времени фото,
И душа твоя где-то тоже
Потеряла заветное что-то.
Всё уходит, чем жизнь отмечена,
Всё теряется в толще веков…
Ты короной была увенчана,
Мне ж достались следы от оков.
Я приду к тебе, только свистни,
Я воскресну из пустоты.
У поэта четыре жизни,
И одна из них – это ты.
***
Под звездной чешуей известки,
Превозмогая боль и страх,
Я встретил Вас на перекрестке
(Где днем гуляет ветер хлесткий)
С огнем божественным в руках.
В одном движенье, в жесте, взгляде,
В словах едва слетавших с губ,
Вы посылали мне проклятья.
Я улыбался… Радость мук,
И сладострастие ночей бессонных
Приятно наполняли грудь,
И тысячи созвучий стройных
Мешали навсегда уснуть.
Я видел Вас на дне бокала. Ветер –
Ваш спутник дерзкий обрывал листву.
И колыхались занавески…
Из зеркала смотрел уныло старик,
Пророча смерть Богине,
И, запрокинув в пасть бокал,
Блевал под ноги ее имя
И, обессилев, умирал.
И вновь лишится мир покоя,
Завидев Вас в лучах зари.
Но Вы – единое со мною,
Гремящее в ушах: «Умри!..»
Посвящение
Х...ёвина для Лёвина
Сижу и пишу посвящение Лёвину,
Как ни стараюсь – выходит х...ёвина.
Разное в голову бедную просится,
Только всё это к нему не относится.
Тужится-пыжится, пыжится-тужится,
Вертится, строится, кружится, лужится,
Лижется-мажется, кроется, крепится,
Варится-жарится, моется, лепится,
Слышится, кажется, нежится, душится,
Тянется-глянется, может нарушиться.
Нет, мне с моим положением не справиться!
Сверится, слюбится, надо расслабиться.
Ставлю на стол самогона литровину,
Снова пишу, и снова –
Х...ёвина.
Скоро рассвет за окном обнаружится,
В небе предутреннем Лёвины кружатся:
Кружатся-вертятся, крепятся, строятся,
Жарятся-варятся, моются, брОются.
Высится лестница; катятся, пятятся,
Смотрятся в зеркальце в розовом платьице,
Каются-маются, мирятся, ссорятся,
Лижутся, лаются, не беспокоятся.
Что-то случилось в проклятой окружности,
Я ощущаю приступ ненужности.
Нет мне пощады! И нет мне прощения!
Больше не буду писать посвящения!
***
Китай
…высокие материи культура
если общее наше страны
кто живет в физических процессах
особенно в быту
склонен человек видеть следующий метод познания
где каждый элемент выполняет свои функции
модельный мир искусство для науки
количество спресованной в идею
но больше всех подходов на земле
культура перевернута прогрессом
политика как можно предсказать
разнообразие подходов под влиянием образов культуры
что в новом освещении
являет состояние систем
как простоту сознания китайцев
увидевших Европу с высоты Пизанской башни
которая в падении своем
ведет войну с культурами Востока
информацией владеют обработчики избытка новых авторов
великие не знают много
то что кажется так просто и доступно
в течении семнадцати минут
для этого должна быть та культура
которая приводит к осознанию столбов электропередач
…
***
Ах, ты, ****ь колхозная –
Добрая душа.
Жижею навозною
На меня дыша,
Ходишь по околице,
Нюхаешь цветы…
…………невольница,
Гений красоты.
_________________
***
Корова печально мычит на луну,
Собой заслоняя весны тишину.
Шагаю отважно,
А в мыслях одно:
“ Всё это не важно,
Всё это говно…”
__________________
***
Переулок, крест, помойка,
Мутное окно.
Я лежу на грязной койке,
Нюхаю говно.
Солнца луч ласкает крыши,
Мух сачком ловлю.
Жаль, что ты меня не видишь…
Я тебя люблю.
***
Запахло в воздухе сиренью,
Передо мной явилась ты.
(Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.)
Твой образ дивный и печальный
Проплыл по улице пустой:
Цыганка с чёрными очами
И охуительной пи...дой.
И так хотелось в этот омут
Нырнуть по самые носки;
И слушать сладостные стоны,
И трогать твёрдые соски.
Ты, мерно бёдрами качая,
На землю с неба снизошла.
И, ничего не замечая,
Так замечательно ушла.
____________________
Из дневника: Новая вещь Д
Сегодня я читал ………
Пребывая под впечатлением
Вечером у меня
Нарезались в хлам
Утро тяжёлое
……………
Трижды проблевался.
***
Жаба желтая.
Жижа.
Жужжала жалила и
Животом…
Жуть -- жарко.
Пружина жахнула – прыжок
Над жужжащей жижей…
Живая
***
Лирическое галлюциногенное
В свете ярких светил
Упоительны росы.
Молодой крокодил
Утопает в навозе.
Нет покоя душе,
Сердце ноет от скуки,
Бродят толпы мышей
И кусают мне руки.
Я лежу на траве,
Надо мною березы,
А в моей голове
Копошатся стрекозы.
В поле бродит туман,
С поля тянет прохладой…
Ничего не хочу,
Ничего мне не надо.
***
Poems variations
Мой друг, с тех пор, как мы расстались,
Прошло немало долгих лет.
На память от тебя остались
Мундштук, часы и пистолет.
Я помню этот тихий вечер
И завещанье на столе,
Ввалилась грудь, поникли плечи,
Блуждали мысли на челе.
Я видел, заходя с порога,
Твою тяжелую тоску.
И ты печально так и строго
Подносишь пистолет к виску.
В твоих глазах застыли тени
Окаменевшего огня…
А ты, достойный восхищенья,
Смотрел с улыбкой на меня.
Я побежал, забыв усталость,
Купил венок, купил цветы.
Они твоей жене достались.
Как жаль, что промахнулся ты.
Sergey Graph
В оформлении обложки использованы творческие эксперименты Михаила Барташука