Сигарета и пистолет.
И терпкий поцелуй набережной в подошвы. Она в синем плаще, у неё вкусные губы, каштановые лёгкие волосы, смех истеричный, плачущий. Ничто не разъединит нас. "Ничто не разъединит нас", - шепчу и впиваюсь, как пьяный, в горлышко слабого розового рта. Словленный за плечи, вырывается из объятий июнь. Оскаленное изломанным белым солнцем небо хрустально смотрит, как шагает торопливо и сбивчиво уволенный с работы вечер, приминает ребром ладони тёмную синюю шляпу так, чтобы посерёдке была вежливая джентельменская вмятинка, продолговатый проваленный овал. Валится ловкою, изгибистою, свежо и влажно блистающей вуалью тонконогая танцовщица - ночь. Изящно опускается маленькими, как детские ладошки, ступнями на фонтановый парапет, затеняя шаловливо бесконечными потоками волос чей-то бессмертный афористичный голос, запрещающий ходить по узкому этому камню. А набережная тиха. Мы пьём реку жадными глотками глаз. Это косвенное, бескостное, извилисто-абстрактное "она" красного цвета оплавленной плоти. Я боюсь говорить "ты", почти дым, под дых, выдох, резкое распахивание ресниц, опушённых сияньем заката - и по воде, по воде плывёт синий тонкий шарф... мокрые каштановые волосы... она падала долго, а он - я ли, я ли, ли я, лилия - просто ломко согнулся в эту секунду от невероятной боли, квартира резко опрокинулась, беспричинный страх прозревшего за слепыми веками...
Сигарета и пистолет. Дым в лёгких - не ты. Щелчок - и я с тобой. И красный висок обрушился на красное дерево. Ничто не разъединит нас. "Ничто не разъединит нас", - шепчу и боюсь отпустить твои руки в эту серебристо-звёздную влагу.