Питер не видел ее вот уже две недели, равноценные двум вечностям. Его пятидневная щетина была признаком вовсе не душевных страданий, а глупых, даже наивно-детских фантазий: Изабелла предпочитала его щеки щетинистыми, а он все представлял, как она вдруг вернется и... и что? Питер этого не мог объяснить даже себе. Вероятно, в его воображении та должна была потерять рассудок и всякое самообладание от вида его небритых скул. В общем, не брился он для нее, на случай... на всякий случай.
Еду он готовил на двоих, втайне от себя надеясь, что Изабелла может поспеть к ужину (будто она на него и впрямь спешила), а в слух списывая все на привычку. Только так и проходили его дни, пустые, бессмысленные, пока в одно воскресенье не пришел Джеймс, его школьный друг, сохранивший беспечность и легкое отношение к жизни именно с тех самых пор.
- О, ты и для меня приготовил? Очень мило с твоей стороны! - Усмехнулся - Джеймс, хлопнув друга по плечу и падая на стул.
На это Питер благоразумно решил промолчать.
- Хотя вообще-то я собирался вывезти тебя в свет, так что собирайся. Поедим тоже там. - Это Джеймс сказал уже практически у двери.
- Знаешь, я сегодня не в настроении.
- Конечно. Как и всегда. - Темноволосый и высокий Джеймс сверкнул глазами. - Сколько я тебя помню, ты всегда переживаешь какую-нибудь любовь. Моришь себя голодом, отшельничаешь и даешь все поводы полагать, что решил переквалифицироваться в неудачника.
- А ничего, что мне нужно книгу закончить через пару месяцев?! Кто-то из нас двоих не получает оклад, если для тебя это новость.
- Ладно, я сделаю вид, что поверил в эту чепуху, но только не говори, что ты собрался ее заканчивать этим вечером!
Сопротивляться было бесполезно и Питер сдался, впрочем, у него не было ни малейшего желания выбираться куда-то из своей уютной квартирки. Мало по малу оживление Джеймса стало передаваться и ему, но на пол пути его вдруг охватила страшная паника. А что, если именно в этот вечер Изабелль вернется? И что он ей скажет: что не прошло и месяца, как он отправился в ночной бар с приятелем, хорошо известным ей из рассказов Питера про его анти джентльменскую политику? Вернуться уже не представлялось возможным, но он мгновенно принял решение отдать неугомонного обольстителя в руки какой-нибудь барышни, а самому уехать. Возможно не так давно этот план бы и имел шансы на успех, но только не в тот вечер, когда Джеймс из лучших побуждений стал восприимчив исключительно к душевным травмам друга, а никак не женским намекам.
То был типичный английский паб, где наливали не меньше двух десятков сортов пива, сидра и эля и накапывали остатки Джека Дэниелса. Они сели в дальний конец барной стойки из темного дерева, и только когда перед ними оказались двойные порции виски, заказанные Джеймсом, Питер понял, что ночь предстоит долгая. Такие разговоры между друзьями детства всегда начинаются с глубокого вздоха, выдоха и фразы: «Ну, рассказывай». Сперва ему не так-то легко было начать говорить о Изабелле, но с каждой стопкой задача упрощалась, после четвертой он уже едва мог различать объекты вокруг себя, но все еще рьяно доказывал Джеймсу, что эта женщина должна принадлежать ему одному. Только на следующий день, и уже в совершенно других обстоятельствах и обстановке, он смутно припомнит вечер и сообразит, что все четыре порции виски изначально предназначались для него. Хорош друг, он просто решил его напоить! Но в тот пьяный и туманный вечер было так, наконец, здорово выговориться! Он чувствовал, будто с его груди слетели оковы, и теперь он был свободен настолько, что мог, наконец, прокричать всем о том, какую женщину он любит, будто любить кого-то вообще может быть подвигом. И, конечно же, деря глотку в откровениях и сжигая ее виски, он чувствовал себя мужчиной-героем, достойным быть прототипом для абсолютно всех классиков британской литературы.
Было около пяти утра, когда Джеймс вытащил бессовестно пьяного Питера за двери бара. Тот что-то несвязно бормотал, путался в собственных ногах и постоянно норовил улечься спать прямо на тротуаре. Ледяной металлический запах пробуждающегося Чикаго не производил ровным счетом никакого отрезвляющего эффекта. Или же то было состояние, в котором ничто не могло отрезвить, кроме двадцати часового сна, и это как минимум.
- Да постой же ты! - Джеймс попытался удержать Питера в вертикальном положении, но тот соскальзывал к земле, обнимая фонарный столб, к которому друг приставил его. - Мне нужно поймать такси!
Сумеречные улицы были практически пустыми, не считая пары-тройки прохожих, которые были единственными свидетелями катастрофы, произошедшей несколько секунд спустя.