Речка-то что решила – плывёт и плывёт. Хоть что ты с ней делай. Вот намедни катерок развлекательный в мост затянуло, пассажиры кричат, утонутие им блазнится. Зарань замутилось со страху сознание, у болезных-то.
Катерок-то, вестимо, подвыковырнули да и вытянули, пассажиров посымали всех к чертовой матери. Чисто как пенку с варенья.
А речка что ж ?
Плывёт и плывёт, чего ей. Ей что кошак дохлый, что трамвайный билет, что катер – главное, штоб в море, к водянистым гешефтам.
Так и мы с Публей – живём и живём. А как солнце нам камень нагреет, так и с философическим смыслом житийствуем. С теплом оно завсегда ить на лирику.
Березки, опять же, на той стороне.
- От ить епта, - Публя грит, - весна!
Седня даже не чешется.
Это я знаю, почему он не чешется. Промерз - зимишка была серьёзная, почесухеры сами повывелись. Пожирнее кого мож нашли.
- Солнце, епта, - грит Публя опять же, - и березки вона уже.
Публя когда про березки речить начинает, значит, оно к потеплению. Он после этого свой коверкот в землю закапывает – в пакет с-под Окея сначала трамбует, а потом в матвиенкин газон. Ни разу никто не украл.
- Да-а, - грит Публя, - интересное дерево берёза. Ужас какое заманчивое.
- Это еще почему?
- Жизненно сильно устроено. Глаз вот радует. Ветки такие, что хрен и повесишься.
- Это у нас , Публя, берёза такая. Ей у нас тут не то што жизнь отымать, ей самой бы не окочуриться.
- Сок даёт, опять же. И ствол – вот ты глянь. Всё ж серое, грязное. А она белая, как ты её не мутузь. Интересное дерево!
Любит Публя найти положительное. Завсегда уважаю таковые задвиги в товарище, подхватываю тоже почин-то.
- Ты тоже, - грю, - человек интересный. Нисколько,- грю, - не хуже берёзы.
- Это чего это?
- Ствол, Публя, белый – сильно это, Публя. У нас вот с тобой тоже белые. Ну, грязноваты, конешно. Растут, мож , давно не туда.
- Но белые, - соглашается Публя.
Как тут не преисполниться благолепия-то. Живем и живем себе под мостом. Чисто река.