Честно говоря, плохо помню, как добрался я до деревни своей. Пока шёл, всё время оглядывался, как примечал путников на дороге, прятался.
Однако, вопреки опасениям, никто на меня не напал, никто не пытался преследовать и даже ни разу не окликнул. Впрочем, я прекрасно понимал, если канари последует за мной, я не узнаю о её присутствии, пока не умру. И зная, репутацию этих убийц, я не сомневался – смерть моя придёт столь внезапно, что я не успею осознать случившегося.
Домой к себе я заходить не стал, а зачем? Некому было встречать меня, я ведь сирота, из всего домашнего зверья имелась некогда одна собака, да и та прошлым летом умерла от старости. Поспешил сразу ТУДА. В место, кое было для меня истинным раем, источником блаженства и наслаждений. Местом надежд и мечтаний.
А, вот и он, «сказочный дворец». (Таинственная обитель, в коей под охраной хмурых братьев и всегда полупьяного папаши, обитала королева моего сердца), слегка покосившись от времени, немного мрачно наблюдает он («дворец», естественно) за окрестностями крохотными оконцами, затянутыми мутными бычьими пузырями. Во дворе сей волшебной обители возились многочисленные ребятишки, собаки, щенки, и парочка весьма тощих кур.
Я осторожно облокотился о ветхую низенькую изгородь и… запел:
Тревожным сном спит полуночный лес,
Не слышно шорохов деревьев, птичьих вздохов,
Лишь в зарослях, среди чертополоха
Мерцают отражением небес
Зеленовато-влажные зрачки
Упавших звезд, фонарики живые
Передающие сигнал в миры иные,
Хранители секретов - светлячки...
– И о радость, наполняя сердце моё блаженством, такой родной, нежный и чистый голосок ответствовал мне:
И, кажется, лишь руку протяни,
Задай вопрос да подожди ответа,
Как затрепещут нереальным светом
Ночные призраки, зовущие огни.
Пускай ответ расслышать не дано,
Не выдаст тайну яркое создание,
Узрела я картинку мирозданья и…
- Ой, забыла я, как там дальше то! – Дверь распахнулась и во двор, вытирая выпачканные в муке руки о штопанный – перештопанный сарафан, выпорхнула она, моя нежная пери, чей облик способен был пробудить любовь даже в каменном изваянии. И вновь узрел я её пепельные косы, серые, чудесные глаза, изящный носик, розовые губки, за которыми скрывался сверкающий жемчуг зубов, эту белую, как первый снег кожу, эту высокую грудь и тонкий стан и…
– Кард, ты вернулся, воскликнула моя милая певунья, ринулась ко мне, прямо в раскрытые объятия и впилась своими розовыми губками в мои уста.
Следующие несколько блаженных мгновений я не очень понимал, умер ли я и оказался на небесах, или всё ещё жив. Когда же любимая моя вспомнила, что смертным, подобным мне, положено ещё и дышать, и соблаговолила отпустить меня, я, отдышавшись немного, улыбнулся загадочно моей жар птице, хранительнице нашего сада любви, и произнёс.
– О, Иша, дева из рода Хавай, чей лик краше солнца, повелительница моей души, спешу доложить я тебе, что задание батюшки вашего я исполнил.
– Кард, ты достал его!!! – Воскликнула моя принцесса. – Ты молодчина, о, возлюбленный мой. Пошли скорей, батюшка, уверена я, будет рад тебя видеть.
– Угу. – Подумал я. – Боюсь, папаша Хавай был бы рад видеть меня лишь в двух случаях, если бы заявился я к нему с бутылочкой доброго самогону, или в гробу.
«Родовой замок» отрады моей души и хранительницы ключей от моего сердца, был не намного больше моего собственного жилища. Так же состоял он из одной комнаты, разделённой перегородкой. По стенам располагались лавки. Топилось сие жилище по чёрному. Дым выходил из дыры в крыше. У стены, напротив двери, стояла огромная печь, на коей дремали дед Хавай и его приятель, столь же старый кот. Впрочем, не смотря на бедность, в сём «обиталище фей» было довольно чисто.
Мамаша Хавай и пять сестёр моей возлюбленной, суетились у той же печки.
Посреди комнаты, за столом, на старом ларе примостился сам хозяин дома. Пред ним стояла початая бутылка весьма дрянного винца, кое папаша Хавай сам гнал на досуге, краюха хлеба и обглоданный рыбий хвост.
– Батюшка, матушка, а, у нас новость радостная! - Моя Иша вся так и сияла от счастья. – Кард вернулся и не с пустыми руками.
– А, бездельник заявился. – Хмыкнул любезный хозяин. - Ну, ка, приятель, давай показывай, что принёс? Небось, всучили тебе, дураку неотесанному, медяшку начищенную, а, ты и рад. Разве ж такому, как ты, глупому, да непутёвому, золото от подделки отличить?
- Кард вовсе не бездельник, а, менестрель. – Обиделась за меня моя очаровательная защитница. – И вовсе он не дурак, скажи матушка?
- Молчи, несчастная, как смеешь ты отцу перечить? - Папаша Хавай хлопнул пудовым кулаком по столу, так, что бутылка подпрыгнула, а, дед на печке икнул с перепугу.
– Прошу прощения, уважаемый. – Я поклонился низко старому пропойце. – Дочка ваша ни в коем случае не хотела разгневать вас, только любовь ко мне подвигла её, на сей неправедный поступок. Но, поднеся вам дар, коий вы затребовали от меня за руку и сердце прекрасной Иши, я надеюсь устранить возникшие….
– Ты чего там бормочешь, непутёвый? – Брови папаши Хавай полезли вверх.
– Короче, я принёс кольцо, - я осторожно извлёк из кошеля сокровище, кое доставило мне столько треволнений, и добытое с риском для жизни, и положил перед любезным хозяином на грязный стол. - Вот оно.
Папаша Хавай разинул рот от удивления, поморгал бестолково глазами, даже головой тряхнул, пытаясь в себя прийти.
Мамаша Хавай у печки выронила ухват и села мимо лавки прямо на пол.
Иша всплеснула руками от восхищения, зарделась, как маков цвет, запрыгала на месте и захлопала в ладоши.
– Дык, это, того этого, чего ж ты стоишь гость дорогой, любезный зятюшка. - Папаша вскочил с ларя, схватил меня за руки и чуть не силком усадил на своё место. – Эй, мать, неси ка нам еды и, слышь меня, там, в погребе бутылочка стояла заветная с забулонским золотистым эликсиром, не забудь его, такая радость в доме. Не откажитесь принять стаканчик, господин менестрель?
- Краса вашей дочери, столь сильно опьяняет, - я улыбнулся любезному хозяину, - что самое крепкое вино, созданное руками простых смертных, покажется мне лёгким прохладительным напитком в сравнении….
– Чего-чего? – Не понял папаша Хавай.
– Наливай, любезный мой тестюшка. – Вздохнул я.
– Во, вот такие слова мне по душе!!! – Папаша подмигнул мне. – А, то бормочет невесть что, на каком это хоть языке, на альвийском что ли?
***
К сожалению, на настоящую свадебную церемонию, с многочисленными гостями, обильным угощением, дарами и прочими роскошествами, денег ни у семейства Хавай, ни, тем паче, у меня, нищего сироты музыканта, не было и в помине, но… но, опытная мамаша Хавай, коя успела уже ранее выдать троих своих дочек замуж, организовала празднество блестяще.
За деревней, на особой, так называемой, гуленой поляне, расставили столы, одолженные у соседей по всей деревне, украсили цветами, сорванными на той же полянке, и ветками висколиза, так называемого дерева любви. Установили вокруг столов тех котлы с жидкой кашей, разложили на столе хлеб. И уж конечно, главным украшением застолья были многочисленные бутылки с вином, кое собственноручно нагнал хлебосольный хозяин.
Там же, рядом установили камень, коий должен был изображать из себя алтарь.
Венчать нас с возлюбленной моей взялся странствующий жрец из секты так называемых, праведно живущих, кои, как известно по обету не имеют право брать плату за свои услуги иную, кроме пищи и некоторого количества потребной им одежды.
Не смотря на скудность угощения, немногочисленные приглашённые гости, разодетые в относительно новые одежды (Кроме родственников семейства Хавай, это были, в основном, мои друзья и подруги невесты) были веселы, шутили и балагурили.
Но, вот один из моих знакомцев музыкантов, протрубил в рог, и сразу воцарилась тишина. Пред алтарём в два ряда, подобно слугам, встречающим лорда иль принца, выстроились подруги невесты.
Хоть платья, в кои обряжены были сии девы, не блистали ни красотой покроя, ни яркостью цвета, ни изяществом, а, ноги их были босы, зато венки на их головках и браслеты сплетённые из стеблей священных цветов остролизии, белоснежные, розовые и золотистые казались драгоценными диадемами, достойными королев.
И вот, я, сопровождаемый жрецом, проследовал медленно и торжественно к алтарю. Жрец, коего все звали попросту достопочтенным Етимием, не старый ещё человек, облачённый в простую белую рубаху, обвязанную вместо пояса верёвкой, босой, как и все мы, но, зато с крепким дубовым посохом и серебряным серпом, в руках, обошёл алтарь с правильной стороны. Стукнул своим посохом о землю и тут же девы разом запели обрядовую:
Природу замуж взял июнь,
он так красив и очень юн,
в его объятьях утопала
о всём на свете забывала
сыграли свадьбу в летний день
когда осыпалась сирень
от счастья солнышко сияло
тепло любовью источало
одев на голову фату
из тополиной, снежной ваты,
природа пела на лету
танцуя под грозы раскаты
вплетая в свадебный венок
Июню запах свежей мяты
дарила нежности глоток
в бокал, за здравие поднятый
Природа нынче в браке с летом,
владыкой солнечного света,
хозяином ночной луны...
Пусть будут счастливы они!
А, как смолкли юные голоса певуний, вновь ударил жрец посохом о землю, толпа гостей поспешила раздаться на две стороны и появилась моя Иша, в сопровождении отца своего и четверых братьев, вооружённых ритуальными дубинками. Одновременно сестрёнки моей суженной, те, что уже состояли в браке, выпустили в небо четырёх белых голубков.
И вышли вперёд четверо моих друзей, так же вооружённых дубинками, и накинулись на «стражей» прекрасной Иши. Поединок был не долгим, но, молодые люди всё же, изрядно намяли друг другу бока.
Папаша Хавай подхватил дочурку на руки, и быстро миновав сражающихся «героев», поспешил к алтарю и осторожно передал свою чудесную ношу мне.
Принял я невесту свою и осторожно поставил на землю.
Новый удар посохом и достопочтенный Етимий начал речь свою.
– О, люди, дети Адама и дочери Евы, собравшиеся здесь, спешу донести я до вас радостную весть. Сегодня, в первый день лета, свершиться благое дело – два любящих сердца объединятся в одно в священном союзе. Властью данной мне Единым, я благословляю сиё чудесное начинание и желаю вам, мои юные друзья, чтобы дни ваши полнились счастьем, а, детей у вас было бы больше, чем звёзд на небе. Пусть ты, Кард, достойный муж, будешь ярким солнцем для прекрасной Иши. Ты же о, чистая дева, да будешь единственной отрадой супругу своему, подобно луне в ночи. Живите долго и счастливо и умрите в один день. О, Кард, прошу, поспеши надеть кольцо златое, на палец жене своей.
Я быстро извлёк кольцо из поясного кошеля, осторожно взял руку моей принцессы в свои, и надел кольцо на тонкий пальчик любимой.
Иша, прелестная, как никогда в своём свадебном сарафане, в коем венчалась ещё мать её и все сёстры, белоснежном венке из орибисов и фате, сшитой из старой скатерки, мило зарделась, улыбнулась мне скромно, потянулась, дабы поцеловать меня и…. вскрикнув вдруг, упала в мои объятия!!!