1967-70 г. Кто в армии служил, тот в цирке не смеется
Эти три года, указанные в заголовке, моя мать проработала в войсковой части, которая находилась в парке на улице Куусинена, напротив нынешнего дома культуры общества слепых. Некоторые старожилы еще помнят, что место это и остановка назывались тогда «108 квартал».
Бегал тут дурак, пистолетом махал…
Начальник войсковой части, где работала моя мать, полковник Артем Титович Сергеев по служебным делам находился с младшими офицерами неподалеку от города Наро-Фоминска. Как положено, деловая часть была закончена выпивкой. День был погожий, солнечный, настроение хорошее и Артема понесло.
«А знаете ли вы, что я этих местах воевал…» - гаркнул он, после чего долго и нудно стал рассказывать о своих фронтовых буднях молодым лейтенантикам, у которых вся служба была еще впереди, которым и побахвалиться-то было нечем. К тому же, на фоне брежневской «борьбы за мир» новая война отодвигалась все дальше и дальше и возможность проявить свой героизм и нахватать орденов становилась все менее и менее реальной. Естественно, что полковничья бравада им была, ну, если не совсем противна, то совершенно не интересна и больно била по самолюбию.
Заметив, что интерес личного состава к его словам резко падает, и молодежь больше смотрит по сторонам, чем командиру в рот, полковник перешел к активным действиям.
«Вон деревня, давай подойдем» - сказал он и бодрым шагом направился к ближайшему домику. На его несчастье, там, в огороде, под летним солнцем, задницей вверх, копалась какая-то немолодая уже женщина. Действительно ли она была такой старой, что помнила войну или же просто тяжелый крестьянский труд слишком рано состарил ее – неизвестно.
Но к ней, как раз и обратился полковник – «Бабка!» – воскликнул он – «я в этих местах воевал летом сорок первого, ты должно быть помнишь войну…» Женщина, покряхтывая, с неохотой разогнулась, шумно вздохнула, а потом повернула к нему свое лицо, но при этом молчала. Что творилось в ее душе понять было невозможно, то ли она силилась припомнить прошедшую тридцать лет назад войну, а может быть просто-напросто была ошарашена вопросом. «Бабка!» – снова выкрикнул Артем – «а может ты и меня помнишь?»
«Да... бегал здесь какой-то дурак – пистолетом махал…» – ответила она совершенно бесстрастно. После чего, отвернулась, наклонилась и продолжила пропалывать грядку.
Куда там Гоголю с его Ревизором! Вот это истинная «немая сцена». Ведь в словах женщины не было, ни осуждения, ни насмешки, ни желания обидеть, только простая констатация факта и это, естественно, было самое обидное. Простой человек незамысловато и честно оценил ситуацию, которую видел и которую помнил. Полковник на какое-то время полностью потерял дар речи. Сделав резко «кругом», он не произнеся ни слова, глядя себе под ноги, направился обратно. Молодые офицеры сжав губы до крови, чтобы не расхохотаться, затаили дыхание и стараясь не встречаться друг с другом взглядами, потрусили за полковником, понимая, что Артем был строгим, хотя, к его чести, всегда справедливым, командиром, но после такого афронта его поведение могло стать неадекватным.
В этот вечер его больше никто нигде не видел...
У меня ведь есть сын
«Боевые крещения», дедовщина были, есть и всегда будут в армиях, тюрьмах и прочих подобных заведениях, где люди скучены не по своей воле, обезличены и лишены не только физической, но и душевной и, уж тем более, духовной свободы. Там, где человеческое естество сведено до животного уровня, где главенствуют «традиционные» ценности - сон, еда, отправление естественных надобностей и борьба за выживание. Где вместо Разума главенствуют Мышцы. Бороться с этими явлениями бесполезно, поскольку они всего лишь следствия, а не причина.
Но так уж устроено наше общество, что оно скорее искоренит следствие, чем причину, поскольку это намного легче. Не надо думать, трудится, ломать голову, чтобы докапаться до истоков проблемы, а только карай, да запрещай.
И вот в войсковой части, где работала мать, один младший сержант был уличен в организации «боевых крещений». Не помню к чему они сводились, по-моему к двадцати ударам пряжкой ремня по заднице или к чему-то подобному. Все это продолжалось не один год с не одним призывом, да вот попался хиловатый призывник, который после экзекуции чуть не помер. Может ему. вместо жопы, били по почкам, а может просто - слабоват от рождения здоровьем был. Как бы то ни было - лазарет ему не помог и, чтобы спасти ему жизнь, его перевели в окружной госпиталь. А там эту историю замять уже не удалось. Из какого-то забубенного, богом забытого, села, прикатили мать с отцом, началась шумиха. Врачи также были в замешательстве - как оформлять больного, поэтому руководство решило - не замалчивать - пусть будет так как есть - дедовщина.
Был суд. Младшего сержанта разжаловали в дисбат рядовым. Хилый солдат так и не выздоровел, оставшись на всю жизнь инвалидом. Вот вроде и все - справедливость восторжествовала.
Перед тем, как отбыть в дисбат, бывший командир отделения обеспечения, теперь уже рядовой, зашел попрощаться с командованием, поскольку прослужил он здесь почти два года, был на хорошем счету, нареканий не имел, а поскольку часть была маленькая - знали его исключительно все.
Планерка только что закончилась, почти весь руководящий состав был на месте и он, по очереди, на прощание, стал пожимать всем руки. Мать стояла, ни жива, ни мертва, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но ей это не удалось, поэтому как только очередь дошла до нее, она демонстративно завела ее за спину.
Все вздрогнули...
- У меня, рядовой, - крепко надавив на слово «рядовой» - произнесла мать - дома сын-первокласник...
Пришел Жан и все опошлил.. - сквозь зубы прошипел Артем Титович и ужом выскользнул из кабинета, несмотря на свою могучую фигуру.
А подполковник Кривонос, вздрогнув, огляделся по сторонам диковатым взглядом, как будто бы очнувшись от дурного сна и, схватив листок бумаги со стола, тщательно вытер им свою ладонь и, приплюнув, швырнул его в мусорное ведро.
Испытание СМП
Вот ведь как устроен человек – согнутая в локте рука, находится как раз на уровне головы сидящего человека.
Войсковая часть только что получила строительно-монтажные пистолеты, которые одним выстрелом вгоняли в бетон гвоздо-дюбеля длиною 6 сантиметров. Мощное и грозное... оружие! Именно – оружие! А солдатам-первогодкам очень хотелось немедленно испытать его в действии. Посмотреть как это – бац – и гвоздь вбит.
Их можно понять - шло второе десятилетие бетонного строительства. Жители были в шоке. Раньше - захотел картину повесить - бамц - гвоздик в стену. Захотел полочку присобачить - бух-бух молоточком. Пять минут и полочка висит. Даже в кирпичные стенки и то гвозди вбивали, а в бетон-то - как - гвоздь не идет, гнется?!!!
Ударные дрели, твердосплавные сверла - в те годы ничего этого не было в этой стране и в помине. Обычную дрель на предприятии было трудно найти, но и она не брала бетон. Вот и приходилось по полчаса стучать шлямбуром, чтобы проделать дырочку, засунуть в нее деревянный дюбель, в который потом вбить гвоздик. Долгая песня!
Быстро распаковали один комплект, снарядили согласно инструкции, и решили проверить на внутренней стенке своей казармы, совершенно не задумавшись о том, что здание – деревянное, а внутренние перегородки вообще чуть ли не из дранки или гипсокартона сделаны.
Еще покрутили в руках - ну, ни дать, ни взять - настоящий пистолет, только тяжелее и крупнее боевого. Ствол толстенный.
Бац… дюбель, как нож масло, проткнут утлую перегородку, пробил голову, сидящему в соседней комнате бухгалтеру и, долетев до внешней, бревенчатой, стены, вошел в нее целиком. Круто!
В общем, испытание прошло успешно, если бы не убитый бухгалтер, из-за чего, солдаты долго еще чалились в дисбате.
Собачки марки ТЗГ
Мамка составляла ведомости потребных материалов для строительства кабельной линии связи. В те годы пишущая машинка была редкостью, да и печатать, даже одним пальцем, умели немногие, поэтому во всех организациях существовали машинистки. Вот и в войсковой части, где работала мать, была совсем юная, печатальщица, только что окончившая курсы машинописи.
От руки мать написала несколько листков, вечером отдала машинистке, а наутро, после планерки, забрала. И, как все нерадивые работники, даже не взглянув на то, что там напечатано, сразу же отнесла их начальнику воинской части Артему Титовичу.
Тот, только глянув в документ, взревел зверем – «Тащи мне эту сучку сюда» - приказал он моей матери. Та, вспыхнула, и от страха и от полковничьей грубости, но за машинисткой не то что пошла, а заспешила.
Сквозь тонкие стены деревянного барака было слышно как Артем орет, а машинистка плачет. Ее писклявый плач начисто заглушал отрывистые басовитые слова командира. Ничего толком разобрать было нельзя. Вся часть ходила в недоумении и была сильно заинтригована - что же могла напортачить машинистка, чтобы вывести полковника из себя, причем настолько.
Наконец дверь кабинета распахнулась и оттуда, вся в слезах и соплах, вылетела машинистка. А вслед ей громкий бас Артема добавил: «и если написано «***» надо печатать «хуй», а не «пиписька»!
Оказалось, что юное создание вместо слово «кабель» (приняв его за «кобель») напечатала «собачка». Причем, когда Артем обрушил на нее свой гнев, она, не понимая разницы между «кабелем» и «кобелем» еще и упорствовала, ссылаясь на то, что на курсах машинописи их учили заменять в текстах «грубые» и «экспрессивно окрашенные» слова на более нейтральные. Может так бы полковник и посмеялся бы над юной дурочкой, которая не знает разницы между кабелем и кобелем, но эти «экспрессивно окрашенные» слова вывели его из равновесия – не любил старый вояка, когда кто-то гражданский бахвалится своей образованностью.
А подполковник Саломатин, втихаря, вытащил из мусорной корзины начальника ведомость и читал, в курилке на улице, перлы, вроде: «Собачка марки ТЗГ…» под громкий хохот сослуживцев.
Провинциальный идиотизм
Часть в которой работала моя мать вела строительство не только линий связи, но и подъездных путей, для чего они получали песок и щебень на железнодорожной станции, где под автоматический бункер подъезжал самосвал и в его кузов высыпался песок или щебень.
Один солдат-первогодок из какой-то глухой деревни очень удивлялся этому бункеру. Стоило ему только попасть на станцию, как он, как зачарованный глядел и глядел на него. Очень его занимало – как из него песок сыпется. Видимо этому дураку никогда не приходилось через воронку зерно или муку ссыпать. Да и видел ли он в своей жизни воронку?
Чаще всего солдаты ездили по двое: водитель и сопровождающий. Будущий покойник был сопровождающим и, пока водитель подгонял машину на загрузку, мчался в контору с заявкой на получение материала, а потом летел обратно, но каждый раз опаздывал – к моменту его появления песок уже ссыпался в кузов. А ему очень хотелось увидеть, именно, как он начинает высыпаться. Об этом он пожаловался водителю. А тот, не понимая, что отправляет человека на верную смерть, сказал: «попроси в конторке, чтобы попридержали разгрузку».
Наш дурак так и сделал.
Водитель ждал-ждал, а напарника все нет и нет. Уж минута прошла как весь песок высыпался, а его нет. Посмотрел по зеркалам - нету! Вышел из кабины, повертел головой - нету! Стал обходить автомобиль сзади, заглянул в кузов… а из кучи песка торчат подошвы сапог!
Видимо, дуралей залез в кузов, чтобы получше рассмотреть – как сыпется песок. Ну и принял все четыре с половиной тонны на грудь…
Согласно табели о рангах
Отмечали Седьмое ноября.
Что случилось и почему моя мать поцеловала на прощание капитана Четверикова, осталось тайной. Она либо не помнит, либо не хочет говорить. Но факт поцелуя был замечен всем личным составом!
После Праздников, как только окончилась планерка, ее тотчас вызвал к себе в кабинет молодой стройный красавец (сам видел на фото – гусар, да и только) подполковник Саломатин и стал отчитывать за совершенный поцелуй в расположении воинской части в служебное время. И не просто отчитывать, а требовать, чтобы «подобные вещи» выполнялись только в порядке старшинства воинских званий. Поэтому в случае возникновения «желания поцеловать» следует выполнить это со старшим по званию в этой воинской части, то есть с ним – подполковником Саломатиным, а потом, «если желание не улетучится» со всем остальным личным составом по уменьшению воинских званий. Причем свои слова он произносил без какой-либо тени тени усмешки или юмора, твердым уверенным голосом, будто бы зачитывал на плацу очередной приказ по воинской части. От этого мать подумала, что он, либо свихнулся, либо бредит с праздничного перепоя. Но глядя на его чеканный шаг и отличную выправку, поняла, что он просто издевается над ней...
И, не став дослушивать до конца его словоблудие, она распахнула дверь кабинета чтобы выйти…
Но не тут-то было! В этот момент, оттесняя ее своими могучими плечами, в кабинет ввалился начальник воинской части Артем Титович. Не обращая никакого внимания на мою мать, заорал: «Вас что, Саломатин, в полковники произвели! – Нет! – Так какого черта вас должны целовать первым! Я – начальник! Я – полковник! А ты – мой подчиненный! - Моя очередь первая! - За мною будешь!»
Мать вылетела из кабинета, с горящими щеками, как ошпаренная, а очевидцы утверждали, что через секунду после этого из кабинета раздался такое дикое гоготание, что в соседней бухгалтерии звякнули, вставленные на зиму стекла.
Начальник с заместителем, как дети, радовались удачно сыгранной «казарменной» шутке. Но моя мать таких шуток, своей начисто гражданской душой, к сожалению, не понимала, не принимала и страшно обижалась. Эта милая, по моему мнению, и очень удачная шутка, положила предел ее терпению и она решила уволиться.
К тому же, перестройка армии превращала вольнонаемных гражданских специалистов в прапорщики. Получался хоть и не кадровый военный, но уже и не гражданский человек. Становится военным мать не хотела, тем более таким - который ни рыба, ни мясо, поэтому отставилась в институт «Гипросвязь», где проработала до самой пенсии.