Зеленый вагончик у Лысой горы приветливо курит дымком. Возле него рядком стоят ярко-красные трелевочные трактора. Рядом горит костерок. Над ним к металлическим прутьям приварен старый масляный радиатор. Котелок с горячим чаем всегда наготове, и сторож неторопливо наслаждается им. Сегодня понедельник, и бригада лесорубов, уехавшая домой в пятницу, вот-вот должна прибыть. До села километров сорок. Пока утрясут все дела, пока заправятся бензином, пока доедут – время обед.
И вот натужно гудит автобус-вездеход. Первым из кабины выпрыгивает Славка - высокий, белокурый. Он заносит свой рюкзак в вагончик, берет закопченное ведро и, зачерпнув из ручья воды, ставит на радиатор. Тут же начинает чистить картошку. Глаза у Славки острые, и хотя руки заняты, он все видит и слышит. Бригада расслабилась в выходные, сегодня с утра слегка похмелилась, пока доехали – дошли до кондиции.
Вылезать из автобуса никто не спешит. Две личности спят сидя, свесив лохматые головы на грудь. Еще двое утомленных спят друг на друге крест-накрест.
Николай - плотный, чернявый - первым начинает опасный путь от автобуса к вагончику. Надо сказать, что путь этот, хоть и недлинный – метров восемь всего - удается пройти не каждому. Дело осложняется тем, что снег почти растаял, почва здесь глинистая, скользкая. Нужно сначала спуститься с бугра, обогнуть похожую на лунный кратер лужу глубиною в локоть, затем повернуть налево и, припав к железной лесенке, заползти в теплое нутро вагончика. Не забудем и о всяких разных железяках, разбросанных повсюду.
Сделан шаг. Хорошо! Второй. Отлично! Близится обрывчик, и тень глубоких раздумий ложится на чело Николая.
- Съезжай на заднице! – командует Славка. Картофельная кожура так и вьется из-под его ножа.
Николай против. Он не хочет осквернять свои штаны. Споткнувшись, он просто скатывается с бугра. Впереди лунный кратер, наполненный мутной водой. Невероятно, но и он пройден. Николай торжествующе смеется, но тут же, теряя равновесие, смешно балансирует на грани земли и воды.
- Микола, не промажь! – азартно кричит ему Славка, забыв о картошке. Еще трое, выпавшие из автобуса, зачарованно следят за изящными телодвижениями товарища. Остановись, мгновенье! Ты прекрасно! Но… Кануло мгновение в лету, и Микола последовал за ним, плюхнувшись в проклятую лужу.
Федор, богатырского сложения мужик, сидит за столом, недалеко от очага, трет редьку на терке, чтобы потом залить ее гутой деревенской сметаной. Он не пьет и не курит, и поглядывает на растрепанных собратьев, будто видит их впервые.
Бригада потихоньку просачивается на стан.
- И сделали мы тогда с дядькой две тонны ореху! – перекрывая все голоса, многозначительно подняв палец, говорит вальщик Костя. – Спускали орех по крутяку, носили по два мешка, молодой я тогда был – семнадцать лет всего. И болят с тех пор мои колени…
Он грустно поник головой, воспоминания бередят его душу, руки сами гладят многострадальные колени.
Толя, коренастый, похожий на бочонок, решил прикурить от костра. Споткнувшись, падает лицом на край радиатора. Какой-нибудь французишка сразу бы испустил дух, но не таков русский мужик. Крепко сколочен Толя. У него всего лишь разбит нос. Он с сожалением рассматривает сломанную сигарету и бредет к ручью обмыть лицо. Славка уводит его в вагончик, укладывает на спину. Толя затихает, но ненадолго.
- Чуть помедленнее, кони! Чуть помедленнее… - гундосит он.
У Толи есть слух, и он неплохо поет песни Высоцкого.
Двое кое-как спускают по вагонной лестнице третьего. Тому приспичило.
- А дальше иди сам – не маленький, поди…
Тощий мужик делает пару шагов неверными ногами, на которых одни носки, и падает в грязь. Поднимается, удивленно рассматривает грязные ладони свои, капризно трясет ими, но чище они не становятся. Тогда он вытирает руки о штаны, снова падает, но уже не встает, уползает на карачках за большой камень, на котором написано сажей: «Направо пойдешь – сортир найдешь».
В стане суматоха – не могут найти бутыль с водкой. Люди мечутся в разных направлениях, сталкиваясь и матерясь. Глаза выпучены, на лицах ужас. Лужу – о, чудо! – никто не потревожил.
Суп готов, пропажа обнаружена… Обедают не спеша, разговоры иссякают.
- Ты когда перестанешь есть? – говорит вдруг Косте угрюмый парень с несчастными глазами. – Сидишь два часа, из-за стола не вылазишь...
- Почему? – возмущается Костя. – Я вылазил…
- Конечно, - ехидничает угрюмый, - ты и вылазил только для того, чтобы снова налить чашку…
В вагончике включают магнитофон, кто может, пускается в пляс.
- Бух! Бух! Бух! – гремят сапоги. Веселится народ, потому и живет, несмотря ни на что.
Солнце уже зашло за горы. Вечерне небо чистое, будто только что вымытое. Дрожат робкие звезды.
Все уже в вагончике. Сигаретный дым мощным потоком выходит из приоткрытых дверей. День прожит не зря и притом весело. Кто-то никак не может взобраться на свое место. Толя затаскивает его на топчан. В проходе торчат ноги. Взявшись за них, Толя толкает обессилевшего головой вперед, будто это бревно.
- Все. Оттрелевал… - говорит он, укладываясь рядом.
Уже ночь. Молодой золотистый месяц, не спеша, карабкается в гору, освещая тайгу, присыпанную снежком. Бормочет что-то горный ручей. Пахнет легким морозцем.
Спит бригада. Завтра они будут совсем другими. Завтра у них работа.