Горе да беда поодиночке не ходят. Так говорят в народе с давних времен. И то, правда! Беда, она ведь дряная бабенция. Любит компанию, чтоб не скучно в дороге было. Потому то и прихватывает с собой горе непроглядное. Если к кому привяжутся, то надолго. А если их еще и покликать, и того дольше.
Набрели как-то беда лютая, да горе горькое на страну добрых и покладистых таженцев. Налетели черной тучей, переломали, перекалечили судьбы, озлобили, обездолили народ. Были люди как люди – стали задиристыми. Были таженцы добрыми, стали злыми да равнодушными.
Все из-за того, что всякому встречному поперечному на слово верили. Все потому, что доверились без оглядки сладкоголосому Галюню. Уговорил их черноголовый, убедил, что булки на деревьях растут, а конфеты на клумбах дожидаются. Знали, что враки, но поверили, потому что больно хотелось поверить. Обрадовались сказке, и руки навстречу раскрыли, думая и мечтая о том, как они замечательно заживут, совсем ничего не делая.
Не знаю, заживут или не заживут, только вот раны от горя да беды накликанной заживут не скоро. А если и заживут, то шрамы позабыть не позволят.
А дело было так…
Возвернулся в Тажению пеший пехотинец Галюнь. Он долгое время проходил обучение в далекой, теплой стране Восьминогии. Как уж он там учился, никто толком не знал. Только важен был и горд своими успехами.
Собрал Галюнь работящий люд и давай ему голову морочить:
-Так, мол, и так! Бедные мы и несчастные, пожалеть нас и то некому. Работаем день-деньской, а выходных лишь два в неделю. И живем мы не так, и жуем не эдак. А вот в соседнем царстве-государстве славной стране Восьминогии всё уж шибко распрекрасно. Вы и работать не станете, а вам, все едино, пирожки с мясом в рот класть станут. Царь тамошний строгий Восьминог сам за процессом доглядывает, - соловьем заливается Галюнь, - так почему мы должны мучиться, горбы надрывать? Хватит жить по-дедовски, пора к цивилизации приобщаться. Даешь демократию! Надо пригласить Восьминога са Гидраю к нам, поцарствовать. Пусть поучит нас уму разуму.
Зашумела, загалдела толпа.
- Можна пригласить, а не пондравится, так и выпереть недолго, - орет благообразный старичок с окладистой бородой.
-Даешь Восьминога! – Блажают желторотые птенцы.
-Братцы, - попытались урезонить толпу братья-богатыри земли Таженской, - позвать то недолго. Только как бы он со своей Гидрой нас не сожрал. Поговаривают, что не очень-то они церемонятся с народом.
-Отстаньте, придурки, - беснуются желторотики, - у нас зубы, как у акулы, в двадцать два ряда Мы сами кого хошь сожрем. Даешь новую, красивую жизнь! Надоело работать.
Плюнули на них богатыри и ушли на высокую гору Народную, что за седьмым холмом от краю стоит.
Так-то вот и накликали таженцы горе-беду. А прикатила она на золоченой карете с эскортом матерых волков. Прислал Восьминог к таженцам друга разлюбезного, Гидру ненасытную.
Галюнь у иноземцев за приказчика. Так и стелется под ноги бархатным ковриком. Предано в глазки Гидре заглядывает, подошвы длинным языком облизывает.
Поселилась Гидра в стране Тажении, как у себя дома, и даже лучше. В Восьминогии у нее хозяин был, а здесь она полная владычица. Вот и распустила щупальца во все стороны и давай к себе людское добро тягать, да в короба складывать. Галюнь короба к Восьминогу переправляет. Гребет Гидра много, да еще больше хочется. А коль кто из народа вдруг недовольство высказать захочет или подумает не так, сейчас его голубчика щупальцем обовьет и в рот. Потом мерзко икнет, да еще ищет, кого бы слопать.
Разжирела подлая и обленилась до того, что стала, есть всех подряд, кто под щупальце попадется. Требовала, чтобы на обед к ней приходили люди сами, добровольно.
Не стало видно и благообразного старичка с окладистой бородой, и ряды желторотиков поредели.
Попытались таженцы отправить Гидру восвояси, договор с Восьминогом разорвать, да где там. У остатошных желторотиков зубы волчьи поотросли. А Гидра на все требования только гогочет, да щупальцами потуже, потуже обвивает.
Вот уже и дышать стало нечем. Глаза у таженцев из орбит начали от натуги вылазить. Чувствуют люди, что конец близок, и пошли тогда они на гору Народную, кланяться богатырям.
-Простите нас не разумных, - рыдают послы, - спасите нас от чудища ненасытного, Гидры поганой.
Пожалел их старший брат Мизгирь, встал с лавочки и говорит:
-Ну, эта беда еще не беда. Не беспокойтесь, люди. Тут я и один справлюсь.
Взял Мизгирь свой меч-кладенец и пошел в долину. Прошел семь холмов и добрался до логова Гидры. Стучит Мизгирь в дверь.
-Выходи, - кричит богатырь громовым голосом, - подлая, Сразись со мной в честном бою.
От его голоса черепица с крыши посыпалась, волчья свора поджала хвосты и затряслась от страха. Тут двери офиса раскрылись, на порог выскочил верткий Галюнь. Согнулся в три колышки перед богатырем и со слезою в голосе говорит:
-Проходи, великий Мизгирь, в палаты мраморные. Не бывать битве. Напугал ты Гидру до смерти, вон уж и вещички сложила, ехать собирается. А перед отбытием поговорить с тобой желает. Снизойди до несчастной, отобедай, утешь на прощанье.
Не посмел богатырь отказаться. Это даже и не вежливо: преступница раскаялась, едет по добру, по здорову. Вошел Мизгирь в палаты, сел за столы дубовые и стал беседы о нравственности беседовать. Сколько они так просидели, не угадаешь. Только чует гостенек, что шевельнутся, не может. Опутали, оплели его тело щупальца плети и душат, и давят. Гидра же в лицо богатырю смотрит и жуткие морды корчит.
Так и пропал Мизгирь не за понюшку табака.
-Ах, так, - рассердились братья богатыри, - ну держись, нечисть заморская! Ванька, - крикнули они младшему брату, - а ты по малолетству дома останься.
Схватили они мечи булатные и кинулись на Гидру. Идет по земле Таженской стук да хрясь. Это богатыри Гидру рубят. Только диковинное дело случается: отрубит богатырь щупалец, а на его месте два, а то и три новых вырастают. Чем дольше рубят богатыри, тем выше пучится гора змеистых отростков. Вот, вот задавит защитников и народ своей вонючей массой.
Выбрались мужики из срамоты заморской, сидят на горушечке – думу думают. Глядь, а по тропочке тащится в гору дряхлая старушка. Кое-как дотащилась.
-Принесла я вам, защитнички, - говорит старая, - зелье чудодейное. Если зельем посыпать отрубленную конечность той пропастины, она двоиться перестанет.
Богатыри бабушку, конечно, поблагодарили и снова в бой бросились. Рубят, рубят Гидру ненавистную, обрубки зельем посыпают, в кучи складывают да сжигают. К вечеру, глядишь, и почище на земле стало.
Только горе да беда всегда близко.
Зелье кончилось. Все до последней пылинки израсходовалось. Рубанули мужики по Гидре, а из обрубков сразу по десять щупалец выросло. Богатырей за горло эти веревки схватили, и давай душить. Хрипят, синеют защитнички…
Обидно стало Ваньке, что братовья так глупо погибают. Схватил он дубиночку дубовую и бросился вниз. Бежит, а про себя думает:
-Лучше я со всеми сгину, чем на горушке всю жизнь трястись буду.
Про себя так-то думает, а вслух вопит, не помня себя:
-Мужики, один раз пропадать! Неужто гадину не одолеем? Вяжи ее мерзостную, бей подлую!
Что тут началось…
Надоело народу заморское правление, стали бить тварь ненавистную. Все вышли. Кто чем лупит. Мужики щупальца вязать крепко стали да скручивать. И диковинное дело – прячутся змеи, уползают под рыхлое тело Гидры. Видно тоже жить хочется.
Видит заграничная тварь, что жареным запахло, и выпустила на людей волков клыкастых, да желторотиков с Галюнем. Несется стая, почуяв кровь. По всей округе клацанье зубов раздается.
В долине все были заняты каждый своим, и никто не увидел, что Ванька в ярости и суматохе добрался до самой Гидры. Размахнулся, как следует, да как хряпнет дубинкой по кумполу…
У восьминоговской приспешницы искры из глаз посыпались, словно салют в День Победы. А Ванька снова поднимает инструмент, для обучения вежливости, да размышляет как бы половчее, да по сильнее вдарить треклятую. Только Гидра не стала ждать, когда богатырь-недоросток опустит дубину – в секунду из палат вылетела, даже чемоданы собирать не стала и, прыгнув в золоченую карету, аллюром понеслась восвояси. Только ее и видели.
Волки и желторотики кинулись в след, да в впопыхах Галюня то и затоптали, а налетевший ветер и вовсе развеял остатки по белу свету.
Три дня и три ночи праздновали Таженцы победу над горем и бедой. Зареклись слушать брехню подлых людишек, дали слово не приглашать к себе заморских правителей, а жить своим умом.
Хотели, было Ваньку правителем сделать, да тот на свою горушку ушел, учиться богатырскому мастерству, защищать землю родную от горя-беды.
1993 год.