Взрослые перед рождением детей спрашивают у них, хотят ли те появиться на свет. Ведь вынесение смертного приговора не шутка. Не каждый судья может взять на себя такую ответственность. А тот, кто является всего лишь родителем, а никаким не судьей? Как он может вершить судьбы? Поднимать шлагбаум, открывая своей кровинке путь, разный по протяженности и интенсивности, но с неизменным пунктом назначения. Мы все его рано или поздно достигнем, захлебнемся в волне безмолвия и закроем глаза навсегда.
А извилистым будет этот путь или прямым, ухабистым, с царапающим ноги настом или мягкотравянистым, заасфальтированным или раскисшимся из-за промозглых дождей и сырости – уж русская рулетка. Какой вытянешь билет в один конец, как говорится.
И в лотерею ты сам играешь. И имя себе выбираешь. И внешность тоже. Да и родителей. Чего уж тут? Если твоя миссия в этой жизни – самопожертвование, то почему бы не родиться в семье недостойных, чтобы контрастировать с ними, замаливать их грехи, подвергаться самоистязанию, побоям, ненависти со стороны более «достойных». И таким образом совершать свой подвиг, страдая.
Или жить припеваючи, шлепая по мухам газеткой, свистя в дудку, ковыряя в носу и покачиваясь в гамаке.
Место рождения ты также выбираешь сам.
И вот такой процесс – еще не вылупившееся чадо программирует себе жизнь. Заранее планирует все, что только можно. И появляется, наконец, там, где захотело. Оглашает родильный дом первым криком, размежует глаза, видит свет и понимает, что вот она, поверхность бездны. Теперь все зависит только от того, оправдает ли ребенок ожидания. Но чьи? Свои же! Достигнет ли тех целей, которые поставил до. Конечно, они подвержены варьированию в течение жизни, кто-то может вмешиваться в карту памяти родившегося, перепутывать квесты, менять приоритеты, срывать планы, нарушать привычное и ожидаемое. Веселиться, одним словом. Кто этот весельчак? Злодейка Судьба? Или Господин Случай?
Заведомо неверные варианты. Это Бог учиняет баланс, дабы чадо не зазнавалось, помнило своё место, и не совалось туда, куда не следует, да не мнило о себе многого. Все под контролем. Хотя кажется, что царит сумбур.
Вот так и жили в мире бумажных ленточек.
И появился у приличных молодых родителей, студентов, ребенок. Они, знакомые со всеми новыми идейными веяниями, не стали застегивать на нём цепочку имени, с самого рождения предоставив ребенку право решать за самого себя. Назвали его Я. Просто и вкусно.
Во-первых, в их роду никто не мог похвастаться таким именем, следовательно, чадо ни в какие эпискрипты вляпаться не сможет. Во-вторых, по достижении определенного возраста подросток сам выберет то, что захочет. А на первое время сойдет. Я и Я. Ясно и коротко.
Я рос. Повзрослел и пошел в школу. А там же знакомиться надо с другими ребятами, представляться. Ну, и испытал он, конечно, немало неловкостей в связи с остроумием родителей своих демократичных. «Я – последняя буква алфавита!»- кричали дети параллельного класса. И Я вдруг начинал чувствовать себя буквой. К тому же практикантки, которые раз в неделю оттачивали на младшеклассниках свое мастерство, любили подолгу его мучить, пытаясь вытянуть из мальчика раскаленными клещами его настоящее имя. И ошарашенные, наконец, отставали от него, удосуживаясь очень своевременно заглянуть в журнал, убедившись, что мальчик не воображает, утверждая, что он – Я.
Я задумывался и о том, что он личное местоимение, которое обозначает кого-то, но не называет его. И здорово было. Я – вроде бы существительное, имя собственное в его случае. Но одновременно и буква, и местоимение, которое обозначает его, но не называет. Зато называли его другие. И он часто поворачивался, удивляясь, с чего это вдруг упоминают его, когда люди, рассказывая о себе, говорили: «И вот я пошел туда-то и сделал то-то». Чтобы не причинять парню неудобств, друзья по возможности избегали использования личного местоимения первого лица единственного числа. В его компании все старались изъясняться, повествуя о себе в третьем лице. Со стороны это всё выглядело забавным. Но никаких неловкостей или трудностей в понимании между ними не было.
Кто-то подтрунивал над тем, что Я общего рода. И что он с таким-то именем кем угодно может представиться. И мальчиком, и девочкой, и картошкой вареной. Ко всему прочему еще и фамилия несклоняемая. Подпишись под чем-нибудь, пусть люди сидят гадают, что это за чудо такое. Якающее.
Но ожидания родителей не подтвердились. Я, когда настало время получения паспорта, не захотел менять свои имя и фамилию: не видел в этом смысла. Его всё устраивало. К тому же он с детства не искал легких путей. Так уж повелось. Да, и в один миг поменять имя означало стать совершенно другим человеком. Конечно, тебя будут продолжать узнавать на улицах, но за пределами той геометрической фигуры, что встречается с тобой постоянно, ты потеряешь вес, который имел до этого. Превратишься в ничто. Все твои достижения, которые могли обнаружиться, если просто в любом поисковике набрать инициалы, так и останутся там, на каких-то сайтах, в бесконечном свертке ссылок, не пополняясь и попросту выветриваясь из человеческой памяти, оттесняясь вдаль новообразовавшимися страничками.
А кто это - новый ты?
Тщеславие не позволяет отвязаться от собственного имени. Вне его ты ничего не значишь.
Придется заново выкладывать по кирпичику свои деяния. Либо все же оставаться связанным, постоянно оговариваясь: дескать, я тот самый Я и есть. Только уже не Я, а… Петя, Вася, Гриша (нужное подчеркнуть).
Родители Я это прекрасно понимали, к тому же, видя, что их ребенок растет гениальным, даже винили себя в том, что принесли ему много неудобств, поверив по молодости, по глупости в то, что всё возможно в одночасье изменить. В то, что ребенок должен выбирать себе номинацию, а не тот, кто дал ему жизнь.
Я продолжал пополнять свой уголок тщеславия грамотами да всякими достижениями. Спортивными, интеллектуальными, человеческими. Но мысль о том, что он не подтвердил ожиданий родителей, неприятно зудела, тревожа его. Он видел, как они расстраиваются по пустякам, думая, что ему тяжко живется с таким жутким именем. Он не мог этого вынести. Уныние родителей навевало уныние на него. Я терзался, бичевал себя, но ничего изменить не мог. Они тоже каждый вечер вместе ревели в подушку, чтобы сын не услышал, истязали себя, но от них больше ничего не зависело.
Что-то должно было произойти. Но ничего не происходило, как назло. Слишком сильно привязывается к человеку его имя. Или человек – к имени. Да даже к прозвищу, никнейму, что в Интернете. Все стремятся к стабильности. Мистификации редки. И в том-то и дело, что они изначально задумываются, как мистификации. Как нечто несерьезное, неличное. А когда личное перестает быть личным, что тогда?
Я плюнул на всё. И решил, что не может быть такого, что человек – пластилиновый кукл на ниточках, только и жаждущий славы да узнавания. Можно быть кем-то и при этом никем. Он не только поменял имя, но и внешность, место обитания, род деятельности. Оборвав связи со всеми, кроме родителей. Те, кстати, продолжали горевать, думая, что сын не сможет достигнуть уровня, с которого упал на первую ступеньку, ушибся и больше будет не в силах подниматься вверх. Разве что ползти.
И во всем этом они винили себя. Вся их оставшаяся жизнь прошла под флагом самосъедения. Итог оказался ожидаемым. В третий раз своего закрепления на вершине новый Я долго оплакивал их, ведь он после того дважды поднимался еще выше. Только родители хоть и были тогда живы, не знали этого. Теперь же и вовсе не живы.
Путь, расположенный по вертикали, который он выбрал сам, манил его всё больше. Он забирался наверх, а потом прыгал вниз. Стремительно. Зная, что вновь поднимется туда, только теперь еще выше. И это не зависело от того, чем он занимался. Я просто научился овладевать всеми языками. Хотел он стать успешным в бизнесе? Пожалуйста, Я выучил правила игры, всех обыграл и стал самым богатым и влиятельным человеком.
Несмотря на то, что он был у всех на виду, в один миг Я куда-то исчезал, тем самым будоража мировой ковер из человеческих ворсинок. Сплетни, гадания на кофейной гуще, статьи, розыск. Ему было неинтересно следить за этим, он уже в новой роли пытался зарекомендовать себя в роли ученого. И это удалось. Опять всемирное признание. И … испарение. Вот Я – семьянин. Что его связывало с теми, предыдущими, жизнями? Ведь он действительно за несколько лет проживал целую жизнь человека карабкающегося.
Когда-то это должно было наскучить. И наскучило же. Я самому себе доказал, что можно быть никем и при этом быть всем. И писателем, и музыкантом, и художником, и мультимиллиардером, и президентом, и ученым, и террористом. И все будут говорить об одном и том же человеке, даже не подозревая, что в ролях всех этих фильмов с композицией градации и открытым загадочным финалом один актер. Он сам. Человек без имени. Без лица. Без внешности и без возраста. Актуальны лишь кажущиеся недостижимыми цели, недюжинное желание и бесконечная тяга к узнаванию новых языков. Поймешь, как складываются, паззлы, и устремишься наверх, не втолдычишь, так и останешься в одной плоскости плавать на меляках, довольствоваться крохотным, гребсти, но безрезультатно. Останешься связанным по рукам и ногам собственным именем.
Перестать быть кем-то, стать самим собой. Настоящим Я. Истинным.