-
И все-таки, как быстро течет река времени…
В зрелом возрасте наступает пора, когда осмысливание прошлого неизбежно требует материального воплощении в прозе. Такая проза, красиво напечатанная на свежей бумаге для принтеров пахнет, к сожалению, не тем запахом, который так меня сильно очаровывал в далеком, безоблачном детстве, когда мой папа, большой любитель художественной литературы, почему-то ранним утром, или более поздним временем – когда я ещё был в постели - приносил из книжного магазина, по подписке, свежие, вкуснопахнущие волшебным запахом чудной бумаги книги, в которых печатная продукция идеологически целенаправленной сталинской эпохи настойчиво насаждались, и этому никто не препятствовал - даже наоборот, фантастическими романами Жюль Верна, с их умопомрачительным оптимизмом, согревающим мое отроческое сердце, или вообще человеческие сердца, о которых так много писал в своих стихах поэт - лирик – мой отец…
Я иногда играл с папой в шахматы. Это были десятиминутные блиц -партии с часами… Упадет флажок и ты проиграл…. Я всегда тяготел к позиционной игре, как у Карпова, а папа играл в стиле Таля – сплошная, искрометная тактическая игра…С жертвами фигур, многоходовыми комбинациями…
Так вот, отец мой – был тактиком в шахматах… Но был ли он тактиком в жизни? Вряд ли. Может быть, из за боязни быть осмеянным или резко критикуемым, он так и не рискнул отдать в печать свои стихи….Ещё бы!! Основная тема его стихов – ЛЮБОВЬ К ЖЕНЩИНЕ!!! Такая стихотворная тематика не особенно приветствовались партийной цензурой (а отец был коммунистом) в советские времена.
И при этом, он сознательно писал в стол исповедальные, прозрачные, романтически - наивные стихи, полагая, что их никогда не опубликуют…
Стихи отца валялись, где попало,
И в мусорном ведре,
И вдоль помойки,
И в самом деле: отец довольно небрежно относился к своему поэтическому творчеству… Я не помню ни одной публикации его стихов в прессе, не говоря уже о том, чтобы издать их отдельной книжкой… Мама часто ругала отца за то, что он не хочет издать свои стихи. Уговаривал его издать свои стихи известный читинский ученый – географ, друг отца и шахматист, В.П.Евладов. Я сам был свидетелем таких неоднократных разговоров, когда следил за их игрой, наблюдая за шахматными баталиями… Но отец, будучи членом союза журналистов СССР, так и не стал официальным поэтом в городе Чите… …
Совсем недавно, седьмого февраля, папе исполнилось сто лет со дня рождения… А в памяти он остался молодым – джельтменом за шестьдесят… с блеском в озорных карих глазах, неисправимым оптимистом, весельчаком, рассказывающим скабрезные анекдоты… или читающего свои новые стихи про любовь – неиссякаемая лавина чистейшей искренности и откровенности… Я не могу вспомнить чтобы у отца было плохое настроение, или отец на кого – то повысил голос, или с кем-то поссорился… он был человеком общества – коммуникабельность его была насыщена добротой и верой в справедливость и добропорядочность…Он был довольно известным человеком в городе. Бывало, прогуливаясь с ним по городу – невольно удивляешься, с ним невозможно было беседовать во время прогулки – нас все время прерывали бесконечные «здорованья» со стороны совсем незнакомых людей .
- Папа! Это кто?! - спрашиваю я.
- А я откуда знаю…
Еще бы – отца знали многие. Известный журналист областной газеты – её репортер и фельетонист, обозреватель читинского радио и телевидения, футбольный комментатор (местный Вадим Синявский), лектор – международник и, наконец, шахматный судья республиканской категории (у него был первый разряд по шахматам) – вот, наверное, далеко не самый полный перечень деятельности человека, чья поэтическая книжка лирических стихов, находится перед глазами читателей.
Он очень любил жизнь и любил стихи, любил читать книги… Он ими зачитывался…. Его младший брат – дядя Абраша (Абрам Борисович Шергов) частенько рассказывал нам, что Володя всю жизнь, с раннего детства не расставался с книгой … Он читал всегда и во время обеда и ужина, и завтрака и в гимназии на уроках математики или химии. Его «запойное» чтение привело к довольно широкому образовательному уровню. Не имея высшего образования (университет марксизма - ленинизма не в счёт), вряд ли отец уступал своему окружению в общем уровне гуманитарных знаний. Ну, конечно, маловероятно, что он читал стихи Анненского или Ахматову с Цветаевой и Мандельштамом, влияние которых нет да нет, но почему то проскальзывает в его стихах. Да и в те далекие годы – первая половина двадцатого века, когда отец и написал большинство своих стихов, эти замечательные поэты не почти не печатались и были далеко не в почете у советского власти…
Вспоминаю… Наши нечастые встречи, когда я приезжал в Читу на каникулы, были насыщены беседами об искусстве и поэзии, литературе и театре…Папа мне читал свои стихи, я тоже «кое что пописывал» и тоже вслух читал ему…Мы спорили, сорили словами и отец мне с усмешкой говорил:
- Витька! То, чем ты сейчас увлекаешься, я уже успел забыть…!!!
Когда и где он записывал свои стихи, я не знаю…Я, по крайней мере, никогда не видел, чтобы отец мучился муками творчества. Его стихи, как мне казалось, рождались естественно, легко, без правок, может быть, на работе, за репортерским редакционным столом… Хотя сочинение некоторых стихов, их бытовая повседневность иногда тесно соприкасалась и с моим бытием - моим безоблачным, немудреным и безмятежным детством.
Стихи Отца с пеленок мне уж снились,
Когда ложиться спать всем не хотелось,
Когда в беспамятстве соседи наши жили,
Хватая все, что под руку попало.
Вспоминаю… Когда мы, в далекие сороковые и пятидесятые годы - семья из пяти человек – папа, мама, две старшие сестры – двойняшки, и я, жили на улице «Костюшко – Григоровича», в самом центре областного города Читы в старом двухэтажном доме, на первом этаже, размещаясь в одной восемнадцатиметровой комнате, с двумя окнами со ставнями, с печкой у двери, в пятикомнатной коммунальной квартире, то в нашем дворе, охраняя имущество простых советских тружеников, жил славных пёс Дик. Это была этакая злющая большая собака, с грозным рычаньем и громким лаем на всю вселенную…(Когда он сидел на цепи)… Но иногда Дика поздним вечером снимали с цепи и он неспешно, с царским видом, прогуливаясь по подворотням, становился добрым, ласковым и добродушным зверем. Эти прогулки и послужили основой для папиного восьмистишья.
Помнишь, Дик, этот вечер студеною осенью поздней?
Навсегда он запомнился в сердце моем.
В небе ярко блестели большие холодные звезды.
Помнишь, Дик, мы её провожали вдвоем?
Мы стояли, а ты где-то рядом бродил недалече
И махал своим добрым, пушистым хвостом…
Ты счастливей меня: ты, конечно, забыл этот вечер.
Ну, а я все грущу и тоскую о нем.
Некоторые мотивы его стихов насыщены нашей семейной жизнью, - в них отец воспевает мою маму, сестер, да и я мелькаю кое - где в пространстве его музы…
Однажды ночью, при луне, украдкой
Домой пришел он с прежнею тоской.
Сынишка вскрикнул, соскочил с кроватки,
К нему прижался теплою щекой.
И этот крик, что слышал он не часто,
И детских рук родной, душистый шелк
Ему сказали, что такое счастье
И в чем его призвание и долг.
А вот стихи, в которых отец упоминает моих сестер – Элю или Аллу – непонятно…
И ведь было все это как будто,
Помнишь, к нам в институт ты пришла танцевать?
А потом ты стучалась в закрытые ставни
И про время ворча, мама шла открывать.
И в каком-то счастливом, неясным тумане
Говоря: «Что ты, мама, двенадцати нет»!
Ты тушила в глазах радость первых свиданий,
И в окошках твоих гас оранжевый свет.
Вспоминаешь сегодня ты это недавнее
И задумчиво молча сидишь у стола,
Ждешь, когда постучатся в закрытые ставни:
Наша дочь на студенческий вечер ушла.
Или ещё одно характерное для времени пятидесятых годов «стихотворное наблюдение»…
Это счастье – как молодоженам,
Быть друг в друга все ещё влюбленным.
Да ведь ты по-прежнему красива
И такая, как была, точь в точь!..
Только то пальто, что ты носила,
Ныне надевает наша дочь.
Да, да – мы носили одежду наших родителей… Из маминой шинели, финансовой служащей читинского областного промбанка – мне в пятнадцатилетнем возрасте досталось её «шикарное», перешитое зимнее пальто – шинель, вместо бурой землянистой «зэковской» телогрейки, в которых мы, пацаны пятидесятых, в лютый сорокаградусный мороз дружно шагали в школу…
Удивительное дело! Отец, с его увлечением лирическими стихами, умудрился оставить нашему поколению замечательный, лубочно-поэтический документ эпохи тридцатых годов. Это стихотворение написано в тридцать пятом году. Оно повествует о событиях того времени. Наивно и искренне передает двадцатичетырехлетний поэт романтику строительства социализма в тридцатые годы. Да этой романтикой пронизано все поэтической творчество отца. Я специально полностью воспроизвожу полностью текст. Вот пример того, как стихи могут объёмно изложить большое в малом.
В ночной смене
Сегодня откуда то издалека
В глаза забралась тоска.
Сегодня я сумрачной грустью томим:
Наверное, она с другим.
Сегодня и вечер как будто не тот:
И ветер уныло поет,
И звезды мерцают в густой высоте
Как будто совсем не те.
Поставив фонарный ночной караул,
Взмохначенный город уснул,
Лишь сон иногда разрывает слегка
Прощальная песнь гудка.
На улицах встали дома подряд.
В них люди с улыбкой спят.
Они размечтались в туманном сне
О завтрашнем светлом дне.
Верхушки антенн в высоту задрав,
Не спит по ночам телеграф,
И чуткому проводу вести даны
О жизни моей страны.
О том, как в арктических льдах, далеко
Свой путь пробивает «Садко»,
О том, как пилот, и спокоен, и тверд,
Высотный дает рекорд.
О том, что стахановский крепнет размах
В глуби большевистских шахт,
О том, что в снегах заполярных широт
Большая Игарка растет.
О том, что куда ты ни повернись –
Повсюду кипучая жизнь,
Что счастьем и творчеством люди хмельны
В просторах моей страны.
И сразу ночная моя печаль
Бесследно умчалась в даль –
И снова рокочет в словах простых
Мой радостный, звонкий стих.
Окончена смена. И я пою
Страну молодую мою.
Пусть песня несется к друзьям моим
И к той, что наверно с другим.
1935 г.
Нужно отметить, что стихи В.Б.Шергова достоверно и доверительно передают «оптимистическое» настроение людей сталинских лет …Мы все жили одинаково бедно, но дружно и верили в счастливое будущее. И, как дети в детском саду увлеченно играют в песочницу, исправно ходили на работу, учились, участвовали в праздничных демонстрациях, занимались физкультурой и спортом… И как у всех, у нас тоже была дружная, нешумная, прилежная семья, такая, как вот в этом стихе папы, который так и называется – «Дружба»
Мы встаем по утрам ровно в восемь
На работу выходим вдвоем.
Желтоватая мутная осень
Окружает со всех сторон.
Мы проходим в прохладу утра
Из тепла затуманенных снов
Серебристая, легкая пудра
Застывает на крышах домов.
Из глубин темно – серого свода
Тонкой сеткой всплывает туман…
Ты присядешь за стол счетовода
В цифрах вывести промфиноплан.
Я же буду стремиться упорно
В окружении свежих газет,
Перелить в очерковую форму
Раскаленные цифры побед.
Мы уходим с работы в четыре
Под шумливый трамвайный трезвон.
Окружает нас ярче и шире
Посиневший в дали небосклон.
Мы в сентябрьскую входим прохладу,
Нашей дружбы тепло храня,
И большая, горячая радость
Обнимает тебя и меня.
Нами долг нашей радости отдан.
Дни свои мы стране отдаем:
Ты за синим столом счетовода,
Я – за редакционным столом.
***
Такими простейшими, минималистическими стихотворными откровениями, совместимыми с безискустным примитивизмом – (лубок, лубок!!), отец рассказывает нам, читателям двадцать первого века о прелестях немудреной жизни в сталинском государстве…
Когда я родился, то, как вспоминает сестра Эльвира – папы дома не было. Была война. Май 1943 года. Папа тогда служил военным корреспондентом в газете «На боевом посту». Его не было в Чите в день моего рождения… Он был в Манчжурии, где стояли наши войска, охраняя восточные границы… Единственное сохранившееся у отца стихотворение о войне датируется 1945 годом. Оно отличается сдержанно – суровым стилем изложения и правдиво передает напряженную тональность того военного времени. Тогда, в августе началась война с милитаристской Японией…
В Манжурской степи
Далекие, но яркие зарницы
Тревожным пламенем прорезывают тьму.
Над степью ночь. Но мне сейчас не спится,
И я склоняюсь к Твоему письму.
Глухие орудийные раскаты
Гремят с востока ночь всю напролет.
Спят на траве усталые солдаты.
Им через час опять идти вперед.
Горят на небе звезд цветные свечи.
Горит в груди огонь моей тоски.
Но знаю я: минуты нашей встречи,
Любимая, не так уж далеки.
Жди, дорогая, Близятся те сроки,
И скоро Ты мне бросишься на грудь.
Чем дольше нахожусь я на востоке,
Тем ближе мой к Тебе, на запад, путь.
***
И совсем в другой тональности – тональности озорного мажора, звучат поэтические строки из своеобразного цикла «Агинские стихи», сочиненные в зрелом возрасте… (Поселок Агинское – центр бурят-монгольского округа на территории Забайкальского края)…
Агинская степь – нараспашку,
Дорога белеет вдали,
Как шрам оставленный шашкой
На влажном лице земли.
Отец частенько в последние годы жизни ездил туда, наверное, по своим репортерским делам… К сожалению, до нас дошли не все стихи о впечатлениях папы об этом удивительном крае, но кое – что осталось. Озорные стихи о Цырме, молоденькой доярке, просто умиляют своим шаловливым юмором и игривой непосредственностью шуточного преклонения перед бурятской красавицей!
***
( Из Агинских стихов)
В седой степи стоит гора,
А под горою ферма.
Я буду ездить каждый раз
На ферму ту, наверно.
В долине той моя Цырма.
А от Цырмы я без ума.
У ней горячие глаза,
Тугие губы ярки.
Ну, как, скажите, рассказать
О ней, моей доярке?
Моя красавица Цырма…
От ней все парни без ума.
И видел я, - и там, и тут
По ласковому зову
За нею радостно идут
Послушные коровы.
И я бы также шел за ней
Всю жизнь, сквозь все ухабы,
Лишь бы улыбкою своей
С собою позвала бы.
Моя любовь, моя Цырма,
Как от неё я без ума!..
***
И томик Фета на столе лежал,
Во хлебной крошке погибая.
Мне так его не доставало,
Когда отец мой на работу уходил…
Поэтическое творчество отца иногда у меня вызывало неоднозначное восприятие…Так в юные годы мне старшекласснику не особенно нравились стихи папы.. Они казались скучными, однообразными, старомодными… Да и в консерваторские годы, в Новосибирске, где мне посчастливилось учиться искусству музыкальной композиции в середине шестидесятых в разгаре «эпохи оттепели», умные люди из дома актеров – КТМ – (Клуб Творческой Молодежи), - сами того не подозревая, разбудили во мне любовь к поэзии «серебряного века» - и я, как выяснилось в последствии, наркотически и навсегда погрузился в загадочную и бездонную пучину Высокой Лирики Анненского, Мандельштама, Ахматовой а, впоследствии и Пастернака с Цветаевой – то отстранённость от стихов отца, процесс временного неприятия их, еще более усилился. Это потом, впоследствии, через много - много лет, когда папы уже не было с нами, и когда из далекого приморского города Артема от сестры Эльвиры Владимировны я получил объёмистую посылку с архивом отца, то заново и внимательно, с высоты своих зрелых лет, по – новому вчитываясь в его стихи, я с изумлением вдруг открыл для себя необыкновенную свежесть и яркость поэтического дарования папы, его тонкий лирический дар скромного и в чём - то неповторимого поэта… Я заново впитывал в себя и необыкновенные красоты его стихов, их камерность, тонкость, хрупкость, естественность. Все это зазвучали во мне новой музыкой… Да – да – музыкой…Той музыкой, которая насыщена пейзажная и любовная лирика Фета… Тоненькая, потрепанная книженция со стихами Афанасия Фета в мягкой обложке и небольшого формата, все время лежала у нас на большом, крепком обеденном столе – центральной цитадели нашей царственной комнаты. За этим столом мы – дети делали уроки, читали, завтракали, обедали, ужинали и… играли в шахматы…Отец за этим столом просматривал любимые книги газеты и журналы… Наверное Фет – с его романсовой, импрессионистической музыкальностью - и был самым любимым поэтом отца…Такая, фетовская музыка иногда звучала и в его стихах…
« В аккордах пламенные звуки
В них все свилось, покой губя:
Минор
при мысли о разлуки
Мажор
При взгляде на Тебя».
Или: «Плачет день снежинками солеными,
Разрыхляя грудь сырой земли,
И с глухими, сдавленными стонами
Хрипло гром ругается вдали.
Вдруг огнем зардел закат пылающий.
Дождь ушёл испуганно назад. –
И плывет, волшебно одуряющий,
Тополевый пряный аромат».
И ещё: «В окна смотрит лиловая осень,
Льет последние струи тепла.
Над землею молочная просинь
Покрывалом холодным легла.
А на небе горящие звезды
И литая подкова луны
Говорят до полуночи поздней
О чудесной победе весны».
Папа не был музыкантом… Он не умел играть ни на гитаре, ни на мандолине, как мама… Я никогда не слышал, чтобы папа напевал какие-нибудь песни… Но слухом музыкальным несомненно обладал. И артистическим дарованием отличался… Неслучайно же одно время он был актером любительского театра. Сохранилась одна единственная фотография, где отец загримирован в роли дряхлого старика…И совершенно обворожительно воспринимаются его «театральные» стихи…
Давно мы ушли от сценической рампы.
На время со сценой покончен вопрос.
Сейчас уже ночь. Молчаливо у лампы
Ты занята снова завивкой волос.
И пряди покорно свиваются в кольца,
Под белой косынкой спокойно лежат,
И хмурым молчаньем по-прежнему колется
Твой невеселый, задумчивый взгляд.
В тебе я не вижу ни капли участья,
Враждебны и холодны взгляды твои.
А мне же безудержно хочется счастья,
Немножечко ласки, немножко любви.
***
А вот настоящий пример подлинной музыкальности стихов. Обратите внимание на аллитерацию шипящих звуков (Ж,Ч,Ш. да и С – шорох листьев)…
«Желтый шорох шагов облетевшей листвы
То будит сонную тишь полуночи
И шуршит по ночам по избытым камням мостовых –
Там, где свет словно сжался в комочек.
И при свете мерцающих в такт фонарей,
В месте с пылью, светящейся в выси,
Закружился вверху – все быстрей, все быстрей
Рой бесшумный оторванных листьев».
И ещё: - «Шелест нежных шагов на всю жизнь мне запомнится
Бесконечным кошмаром в мучительном сне»…
И это ещё далеко не всё! Перепечатывая на компьютере его стихи и редактируя для печати, я вдруг невольно становился счастливым и потрясенным свидетелем неожиданных поэтических находок, которых в изобилии находил, во многих стихах его лирики. На мой взгляд, совершенно невозможно не восхищаться такими «перлами» стихотворных откровений, щедро рассыпанные пером неизвестного читинского мастера по всей его книжке стихов! Так его поэтические пейзажи трогательно воспевают изумительную красоту забайкальской природы, которую Чехов сравнивал со Швейцарией…
Здравствуй, утро!
Ты дочь забайкальского яркого лета
Ты приносишь с собой
Кумачовую сумку зари,
И оттуда врываются в ночь
Золоченные россыпи света,
И один за другим
Угасают везде фонари.
***
Но я все годы в Забайкалье рос,
Я и поныне в этот край влюблен,
Где осень – это солнце и мороз
И голубой, как море небосклон.
Как осень здесь похожа на весну!..
Она сама красавица весна;
В её глаза, как в небо загляну,
И радостью душа моя полна.
***
Природа в стихах отца играет своеобразную роль изысканно раскрашенной декорации, этакий лирический, живой фон жизни, представленный фантазией поэта…Я ведь и не помню, чтобы папа «активно» любил природу… Он не был ни рыбаком, ни охотником, как его брат «дядя Абраша»; он не ходил с нами в лес за грибами, не плавал и не загорал на песчаных пляжах славного читинского озера Кенон… Да и дачи у нас никогда не было, где можно было черпать поэтическое вдохновение на лоне живой природы…Отец был просто типичным городским жителем, так сказать - городским обывателем…
«И в людском беспорядочном гуле
Средь вокзальной пустой суеты»…
«В неоновых рекламах синий вечер,
И улиц трепетный прибой»…
«В мутном отблеске мечтаний,
«Бродят тени темных улиц»…
«Серебристая, легкая пудра
Застывает на крышах домов»…
«Поставив фонарный ночной караул,
Взмохначенный город уснул»…
«Горят в отраженьи заката
Лиловые окна домов»…
«Синих сопок косматая грива
Городок обступила кругом»…
«За окном в синем сумраке вечера
Вижу я городские огни.
Словно властной рукою диспетчера,
Загораются разом они»…
Все вот эти примеры городского пейзажа хоть и изредка, но иногда встречаются на страницах его стихов. Но не они определяют тот цветисто – акварельно - пейзажный фон., в которых ощущается и фетовское влияние и влияние акмеистических пейзажных зарисовок Иннокентия Анненского… Но ведь отец, как я уже отмечал, не мог читать Анненского… Его стихи появились в печатном виде несколько позднее… И тем более, тогда непонятно откуда у городского поэта такое проникновенное, такое одурманивающее растворение в окружающей природе… Этакий мощный Забайкальский пантеистический дух?!
Ночь накинула плащ – покрывало
На зеленый, на бархатный луг.
И ревниво от мира скрывала
Все, что рдело, цвело вокруг
***
Вам приходилось видеть на рассвете,
Как осторожно, как исподтишка
Целует поседевший горный ветер
Накрашенные локоны цветка…(Фет по-новому)
***
Туч темно – серая вата
Нависла, как мутная тень.
Желтом окне заката
Сгорает неласковый день…(Анненский!)
***
Цветы с поблекшим, замогильным цветом
Вдруг ярким, пышным цветом зацвели,
Прощальной лаской, трепетным приветом
Большой и недосказанной любви.
А вот ещё несколько коротеньких, избранных двухстишей - мотивные зарисовки с натуры, вырванных из его стихов… Мгновенный, чистейший абрис одухотворенной природы!..
И словно в холодную, черную тень,
Оделся сияющий день.
***
И на старой яблоне вспыхнули вдруг
Покрывалом душистым цветы.
***
В небесах горели звезд цветные свечи,
И невольно грёзы охватили Вас…
***
А за окном предутренняя мгла,
И ночь, как темно – синие чернила.
***
Звездной шалью окутался вечер.
В синем небе купаются сны…
***
За окнами сиянье небосклона
И лес веселой зеленью одет…
***
И золото осенних тополей….
***
И блеск сентябрьский солнечного дня
Похож на ласку утомленных глаз
***
И совершенно поразительное у отца поэтическое представление понятия «тишины», воспетое в некоторых стихах у Блока – «Здесь тишина цветёт…», или у Пастернака – «Тишина ты лучшее, что слышал»…
Довести может так до безумия
Напоить допьяна,
Эта гулкая и безумная,
Невозможная тишина
***
И все его, отца, метанья,
Как восковые колебанья,
Проснутся вскоре, через век:
На многие лета во славу -
Великой Женщины Дерзанья!
Ну конечно же «тема Любви» - (Великой Женщины Дерзанье) - занимает ведущее место в лирике читинского поэта… Причем той наивнейшей «любви – дружбы» - столь характерной для эпохи «раннего и развитого» социализма…Хотя тема «платонической», и, чаще всего, неразделенной любви, для поэзии благодатная и …. Рыцарская любовь средневековья, поклонение перед «Прекрасной дамой», или блоковской «незнакомкой» - все эти гламурные образы вошедшие в содержимое подавляющего большинства его стихотворений вряд ли вызвали бы, как я уже отмечал, сочувствие у партийного начальства газеты, в которой служил отец, если бы он задумал тогда опубликовать свои стихи… Да он и не пытался обнародовать свои куртуазные образы поэтики, в которую с головой окунулся с самой ранней поры своей юности…Так к семнадцатому году жизни относится его замечательная «Элегия», насыщенная мотивами лирической поэзии Пушкина или Лермонтова…
Элегия
В немой тоске страдающей разлуки,
В жестокой скорби гибнущей мечты,
Я засыпал – и, отгоняя муки,
Ко мне во сне являлась только ты.
Ты утишала тихою мольбою
И лаской нежной – чистой и простой.
И я шептал: «Мне хорошо с тобою»
И просыпался с радостной мечтой.
Когда же я, надеждой избалован, (Это же мотив Пушкина)
С улыбкой счастья дожидался сна,
Передо мною ты являлась снова,
Но приходила в сон мой не одна.
Была с другим. И холодно смотрели
В немом призренье серые глаза.
И горем жгучим мысли пламенели
И в сердце рдела бурная гроза.
Тебя я часто с тихою тоскою
Мучительницей милою зову:
Всегда во сне бываешь ты такою,
Всегда такою бываешь наяву.
А затем появлялись разные по – настроению стихи. Чаще всего о неразделенной, несчастной, взаимно - невозможной … или, скорее всего, платонической любви к холодной, но прекрасной, возвышенной и недоступной возлюбленной. Эти стихи рассыпаны по всей книжке его поэзии. Тема вечной разлуки – «Мир поразить симфонией разлуки», «Горькая, но вечная отрада», «Разве счастья взволнованной встречи Мы с Тобой навсегда лишены», «Но не надо слов. Не надо встреч. Ничего от Тебя мне не надо»… и так далее… - мотивы неразделенной или невозможной любви – этакое редкостное в наши дни продолжение традиций средневековой лирики великого итальянца Петрарки… тем более в условиях периферийного, «зрелого социализма»…
На тебя смотреть приятно,
Слепнет глаз от красоты!
Только людям непонятно,
Отчего такая Ты.
***
Она сильна иною красотой –
Красою целомудренной стыдливой,
С ее заветной, трепетной мечтой,
Чтобы тебе нужна была, как воздух,
О ней одной всю жизнь мечтал везде,
Чтоб далека она была как звезды
И чтоб ты сердцем рвался к той звезде.
***
Вот такая пиитическая красота преследовала поэта Шергова Владимира Борисовича на протяжении всей его поэтической, творческой жизни... Часто неприступная, неприветливая, холодная красота: - «С ней мы говорили обо всем на свете, Но не говорили только о любви»…Он бурно упивался в своих стихах возможностью воспеть своё удивительное щедрое и ненасытное чувство восхищения перед «видением волшебным … небывалого счастья черты»… и…«То, что для других неуловимо, Всё полно значенья для меня», одаривал читателя своим безумным, головокружительным, сердечным упоением…
Пред такою красотою я немею.
Признаюсь, кружится голова.
Разве я когда-нибудь сумею
Подобрать все нужные слова…
***
В жизнь мою вошло большое счастье,
И пьянит, как крепкое вино…
Я перед Вами раскрываю сердце настежь.
Посмотрите, как горит оно!
***
Я себя без раздумья спалю (!!!)
В сером пламени ласковых глаз.
Никого не любил!
Я люблю
Только Вас,
Только Вас,
Только Вас!
***
Мне виденьем волшебным блеснули
Небывалого счастья черты…
***
В синем сумраке вечера, в юной свежести утра
В яркий полдень и в полночь – Вы всегда предо мной –
Это пламя кораллов, это блеск перламутра
И чарующий голос – и чужой и родной.
***
Вот так Поэт в своей откровенно – наивно - романтической манере (но не в откровенно сексуальной – ничего плотского – только одни глаза, брови и взгляды), воспевает необыкновенную чистоту открытия мира красоты и преклонения…
Но не забыть вовек мне взгляды эти,
В немом вопросе поднятую бровь,
***
Нет, поэт, ты рифмы и не тронь
Разве можно выразить словами
Ярких глаз разительный огонь…
***
Твои милые нежные плечи
И алмазные россыпи глаз…
Поэт воссоздает редкостный, пленительный портрет современной ему женщины – идеала…в образе «Прекрасной Дамы», в котором визуально ощущается влияние модного тогда, в сороковые – пятидесятые годы городского, душещипательного сентиментального романса или песни - («Танцевать я совсем не могу, Спотыкаюсь на каждом шагу»,,,) - в стиле Вертинского, со всеми противоречиями и жеманностями прошедшей эпохи куртуазного Серебряного века, эпохи вычурного, капризного эпатажа, в стиле изысканных рисунков, акварелей и офортов Константина Сомова…
***
И красотой своей блистая броской,
Она другой, совсем чужой была:
Карминный рот с горящей папироской,
Полузакрытых глаз ночная мгла…
И он увидел, как её богиню,
К которой лишь колени преклонял,
Его любовь, мечту его, святыню,
Какой-то тип нахальный целовал.
И совсем другой, контрастный портрет, как будто из романтического, из «параллельного мира»…Но реальный, живой и узнаваемый нами…
Ей в деревнях ещё кладут поклоны
Перед небесным трепеща отцом.
Но что такое древняя икона
Перед Твоим божественным лицом!
***
И каждый мой нерв в напряжении взвинчен,
И каждая жилка огнем налита:
Ведь словно с картин Леонардо – да – Винчи
Сошла огневая Твоя красота!
***
Шаблонные слова «глаза лучистые».
А я пишу. Шаблонно? Ну и что ж.
Глаза Твои – лучистые и чистые.
Да их иначе разве назовешь.
Они то ярче Солнца горячи,
То холодны, как горные ключи.
Острей ножа, прозрачны, как вода.
В них жизнь моя, в них радость и беда.
***
Я запомнил черты дорого лица
В серой сетке застенчивых глаз.
***
Тебя я увидел впервые
Давно, но как будто сейчас –
И косы Твои золотые,
И синие россыпи глаз.
***
Но неожиданно тот, другой мир, мир грёз и сладостного томления иногда оборачивается, иной, негативной стороной бытия. Он вдруг становится суровым и лживым в своей закрытой оболочке равнодушия и холодной недоступности… Так в стихах отца просматривается тема ревности и тоскливого одиночества… «Улетели мечты, как апрельские струи, Как кипучие грозы шумливой весны»… «Но к чему мечтанья эти? Далека она, как небо, Холодна, как в небе звезды, равнодушные глаза»…
Любви поклоняюсь так низко я.
Тебе поклоняюсь, жестокая,
Такая до капельки близкая
И непомерно далекая.
Тебе приношу в поклонение
Я всю чистоту нераскрытого,
Кипящего сердца горение,
Слезами восторга омытые.
Тебе поклоняюсь, жестокая,
Любовью как море безбрежного,
Как синего неба глубокою,
Как запах черемухи нежного.
***
И за каждым окном жизнь полощется…
Только ты беспощадна ко мне –
Присудила меня к одиночеству…
***
Одето бывает в мягчайшее платье
Предательство жесткое словно репей.
Не верю теперь ни в какие объятья,
Ни в святость речей, ни в сиянье очей.
А вот этот стих сочинен в самые последние месяцы жизни поэта… В комментариях он не нуждается….
Сон странный этой ночью мне приснился –
Ты уходила молча за порог.
Хотел кричать –
но голоса лишился,
Бежать –
но с места сдвинуться не мог
Ты уходила…
В это же мгновенье
Я рухнул наземь, полз туда.
Полз, обдирая в кровь свои колени,
А ты ушла, я видел, навсегда.
А я все полз –
уже без всякой цели,
Барахтаясь в земле, грязи, крови,
Беспомощней ребенка в колыбели,
НО БЫЛ СИЛЬНЕЕ ВСЕХ В СВОЕЙ ЛЮБВИ!!!
***
И все таки в лирике Владимира Борисовича Шергова довольно часто имеют место светлые – жизнеутверждающие стихи … связанные с просветлённой радостью, упоением мимолетного счастья: – «Я давно не писал тебе нежных стихов, Мое счастье, мечта поэта»… и солнечным настроением – «Но с тобою всегда звуки радостных строф, Но с тобой мое сердце согрето», несмотря ни на что… Такие стихи разбросаны по всему календарю творческого пути поэта.
Вспоминаю, как в нашем городе Чите работали множества фотоателье… Мы - читинцы - регулярно фотографировались… Фотоснимки были преимущественно черно-белые. Реклама фотоателье выставлялась в общем стенде, под стеклом – на центральных улицах города… Мы мальчишки, целыми днями болтаясь по городу, торчали у этих фотостендов и разглядывали скромные, но очень выразительные фотографии читинских красавиц…
Я в день два раза вижу Вас.
Гляжу я без конца,
Не отвожу влюбленных глаз
От милого лица.
И я запомнил наизусть
Как песню, как рассказ,
Запечатлевшуюся грусть
Чудесных Ваших глаз.
Я губы вижу, как во сне,
Бровей крутой излом.
И улыбаетесь Вы мне
В витрине фото - ателье
Под матовым стеклом.
***
Зима в городе Чите морозная, суровая, но очень красивая… солнечная… Снега выпадает немного. Но в лесу, на сопках - покалено. Самое место для лыжных прогулок… Не знаю. Ни разу не видел, чтобы отец, ходил в лесу на лыжах. Но зато написал об этом в стихах…
Люблю по снежной целине
Бродить наедине.
Но в тихий час мечтаю я,
С твоим встречаясь взглядом,
Чтобы всегда моя лыжня
Была с твоею рядом.
***
Нам солнце протянуло нити
И время прекратило бег,
И твой пушистый легкий свитер
Белее был, чем этот снег.
***
Шел снег. Он падал и не таял.
Кружился бесконечный и бесшумный вал.
Он словно воротник из горностая
На Вас безмолвно надевал.
***
Да нужно просто прочитать содержание стихов этой книжки, (начальные строчки стихов), чтобы сразу понять, в какой уникальный мир стихотворного, интимного и необычайного романа мы можем вступить и вместе с поэтом пережить то, что почти всегда встречается в жизни каждого человека…
«Зачем?» - спросили Вы меня…», «Ночь накинула плащ – покрывало…», «Мои стихи вернули Вы обратно…», «Я запомнил черты дорогого лица…», «Мне бесконечно жаль умчавшегося лета…», «Давно мы ушли от сценической рампы…», «Эта тонкая шея, эти бледные щеки…», «О, сколько мук, невиданно тяжелых…», «Я хочу полюбить горячо…»«И опять я один. И опять я взволнован…», «Моя любовь глубока, как бездна…», «Я – весь пустой, без мыслей и желаний…», «Страстью нашей любви пламенея…», «Я не знаю и имени Вашего…», «В это тихий весенний вечер…», «Я вновь гляжу на Вас…», «Я пел восторженные песни…», «Мне сегодня хочется плакать…», «Плачет день снежинками солеными…», «Эти трепетные встречи…» «Когда гляжу в глаза твои лучистые…», «Эти глаза – большие глаза, голубые…»… и т. д…
Тогда ещё не ясно было:
Что скоро ль будет Солнце? -
В котором вся его поэзия проснется
И расцветет со временем, сверкая,
Логическую связь теряя…
Как, все – таки быстро течет река времени…и ставит всё на свои места…
Со временем многое проясняется… Спадает какая–то невидимая пелена и глаза различают то, что ранее было недоступным… Неслучайно говорится - великое видится издалека… И стихи, достоинство которых мы ранее не замечали, звучат в нас каким – то новым качеством освоения жизненного пространства, окружающего мира…
Наконец – то я пришел к выводу, что стихи отца в нашем, двадцать первом веке должны возродиться к новой жизни! Они должны быть прочитаны и стать достоянием общества! Предстать, раскрыться перед читателем! Пусть эти стихи читает и старшее поколение, и мои сверстники, и люди среднего поколения, и мои дорогие студенты – молодые люди новой России! И вот так возник проект издания всех сохранившихся стихов В.Б.Шергова.
В одном из последних стихов отец послал мне стихотворное завещание…Вот оно перед Вами…
Когда мое остынет сердце
И жизни подведут черту, -
Я сыну передам в наследство
Мою влюбленность в красоту.
Мечты безудержные ливни,
И грозы гулкие в крови,
И трепетную жадность к жизни,
И верность в дружбе и в любви.
И с правдой боевое братство
С любой неправдою в борьбе,
И самое мое богатство –
Стихи.
О счастье.
О Тебе.
Я отвечаю своему отцу с благодарностью, спустя тридцать с лишнем лет, уже своими стихами, написанными три года тому назад… Эти стихи не похожи на стихи моего папы. Они написаны верлибром и зашифрованы, как дань традициям моих любимых поэтов двадцатого века. И это стихи про стихи моего отца. Они фрагментально, как лейтмотив, уже звучали в этих воспоминаниях и размышлениях об известном читинском журналисте и неизвестном забайкальском поэте имя которого – ВЛАДИМИР БОРИСОВИЧ ШЕРГОВ!
Стихи отца
Стихи Отца с пеленок мне уж снились,
Когда ложиться спать всем не хотелось,
Когда в беспамятстве соседи наши жили,
Хватая все, что под руку попало.
И томик Фета на столе лежал
Во хлебной крошке погибая,
Мне вновь его тогда не доставало,
Когда отец мой на работу уходил.
Стихи отца валялись, где попало,
И в мусорном ведре,
И вдоль помойки,
И выгребная яма колыхалась
С тоски…
От лирики бесхозной погибая.
Тогда ещё не ясно было:
Что скоро ль будет Солнце? -
В котором вся его поэзия проснется
И расцветет со временем, сверкая,
Логическую связь теряя…
И все его, отца, метанья,
Как восковые колебанья,
Проснутся вскоре, через век:
На многие лета во славу -
Великой Женщины Дерзанья!
А Чичиков с коляскою трухлявой -
Промчится мимо …