За сеном.
В Степаненков лог меня послали с дядей Андреем Заречневым. Там было несколько стогов сена и по наряду бригадира, нужно было привезти то, что осталось, не сопрело за дождливую осень. Чалка и Гаврюша - два молоденьких мерина, неторопливой рысцой тянулись с санями в пологую длинную горку в сторону Каранчака – так называлась стройная берёзовая рощица.
В санях под тулупом - тепло. Дядя Андрей, монотонно матеря Советскую власть, бригадира и погоду, тревожно поглядывал на небо. Задувал буранчик. За косогором, в белёсой мгле пропала деревня. Колки то проявлялись, то пропадали в облаках налетающей снежной пыли, пляшущей кругом, словно тысячи замысловатых, меняющих форму фигур.
- Ты подреми пока, Витьша. Ишо далече, только Каранчак проехали, а я опосля, когда обратно пойдем.
Дядя Андрей не любил лишних движений. В 30 году за отказ вступить в колхоз его, двадцатилетнего парня, раскулачили. Отобрали рабочего коня, угнали на общий двор пару коров с телушкой. Нехитрый сельский инвентарь унесли в колхозный амбар, а его вместе с женой, в чем были, сослали в Нарым на долгое десятилетнее поселение. В ссылке умерла жена, но он скрепился, очерствел душой, вернулся, чтобы тут же уйти на фронт. В неразберихе первых месяцев войны попал в окружение и плен. Вновь вернулся домой в деревню только в 46 году с синим лагерным номером на лбу, бесстрашием и ненавистью к любому начальству.
За Налобихой дуло сильнее. Монотонно визжали полозья саней. Завывал ветер, загоняя под воротник тулупа редкие колючие снежинки. Только к обеду добрались до места. Встали в затишке, раскопали занесенный с осени стожок.
- Ну, Витьша, подавай, я на возу буду.
Я споро подавал дяде Андрею большие навильники сена. Неторопливыми, уверенными движениями он раскладывал его по саням ровным пышным прямоугольником, легко поспевая за моей дурной силой.
- Не торопись, Витьша, еще успеешь сорвать пупок на работе. Давай, теперь ты на воз лезь, я подавать буду.
- Дядя Андрей, я не умею, – смахивая со лба пот вперемешку с сенной пылью, сказал я.
- Ну, когда-то и учиться надо. Давай, лезь!
Вскоре возы были полны. Не торопясь, пожевали мерзлого сала и тронулись по чуть видной под снегом, колее. В поле буран дул во всю. Казалось, земля и небо слились, превратились в одну режущую колким снегом, мешанину. Чтобы не растеряться в буранной мгле, повод Гаврюши, норовистого и хитрого мерина, привязали к бастрику саней Чалки, идущего впереди. Мы забрались на один воз и укрылись тулупами - вдвоем теплее. Ехали долго. Опытный дядя Андрей бросил поводья со словами:
- Кони учуют дорогу домой, не заплутают, дойдут до деревни сами.
Пригревшись под тулупом под мерное покачивание воза, я задремал. Очнулся оттого, что воз стоял. Дяди Андрея не было. Выглянул – край согры. Чалка стоял, опустив голову, пофыркивая и прядя ушами. Хитрый Гаврюша лежал за санями сзади, в оглоблях, вытянув морду и натянув повод. Дядя Андрей, по глубокому снегу, проваливаясь почти по пояс, шел из согры с только что срубленным длинным черёмуховым прутом.
- Ты чего - крикнул я – удочку решил срубить?
- Ну-ка, Витьша, протяни-ка эту скотину вдоль спины, ишь гад улегся, не хочет воз тянуть. Развалился поганец! Никакого ему лешего!
Я слез, дернул Гаврюшу за натянутый повод. Лежит. Взял вырубленный хлыст. Примерился, и с оттягом, дважды вытянул мерина наискосок по спине. Ничего. Даже головы не повернул.
- Вот ить гад, не хочет идти. А здесь заметет. Замерзнем с ним!
Мерин упорно лежал в снегу, не реагируя ни на понукания, ни на изломанный о его бока прут. Тут до меня дошло…
- Дядя Андрей, дай спички.
- Ты чего Витьша, закурить с горя решил?
- Да нет. Сейчас попробую, так вот еще…
Дернув с воза клок сена, подложил под бок упрямо лежащему Гаврюше и, ломая гаснущие на ветру спички, поджег затрещавшие сухие былинки. Вспыхнувший было костерок, задымил, пламя присело и тут же подпрыгнуло, разгораясь, весело лизнуло ленивую тушу. Запахло паленым волосом. Гаврюша повернул морду, оглядываясь, резво поднялся и пошел, сминая огонь полозом саней, и пытаясь обогнать стоящего еще Чалку.
- Ну, Витьша - молодец, заваливаясь на уходящий воз, прокричал дядя Андрей.
Кони понуро брели в снежной мгле. Мне показалось, небо слегка приподнялось, ветер стих. Стали проглядывать мутные пятна колков. Дороги не было. Неожиданно в вышине как будто отворилось окошко. Хлынул яркий свет солнца, будто вспышкой осветив все вокруг. И видно стало, в ослепительно засверкавшей снежной дали, знакомые увалы с речной долиной между ними.
Где-то сзади, в вышине послышался нарастающий незнакомый рокот. Я оглянулся. Прямо на нас, стремительно снижаясь, шел самолет. Отчетливо увидел залепленные снегом створки радиатора. Промелькнуло в секунду напряженное лицо пилота, зелень крыльев над нами и, скрывшаяся в буруне снежного вихря - красная звезда на хвосте.
Самолет приземлился в метрах ста от нас, и тяжело переваливаясь на лыжах, заскользил, поворачиваясь, отгоняя от себя тучу поднятого снега. Дядя Андрей бросил мне вожжи, соскочил с воза, схватил под уздцы, рванувшего было Гаврюшу.
- Стой, не балуй! Куда рванул, скотина худая?!
Рокот самолета затих, вместе с ним, как по команде, захлопнулось солнечное окно в небе. И вновь все погрузилось в липкий серый сумрак.
От самолета шел к нам, увязая в снегу, летчик, в шлеме с выпуклыми очками на лбу, кожаной меховой куртке, рыжих пушистых унтах, с планшеткой через плечо. Такие же планшетки я видел на редких фотографиях наших деревенских фронтовиков.
- Ты чё балуешь? Бензин кончился? – Еще издали окликнул дядя Андрей приближающегося летчика, – али поломался? Мерин – то мой, едва не окочурился со страху!
Летчик подошел, поздоровался, придерживая рукой планшетку, сказал:
- Извините, мужики, что напугал, муть такая, заблудился я. Только просвет увидел - сразу к земле, а тут и вы. Покажите, в какой стороне Кытманово? Пакет срочный везу.
Дядя Андрей хмыкнул.
- Видно и у тебя милок, начальство дурное, не жаль им ни тебя, ни техники твоей, когда в такой буран лететь заставило. Добрый хозяин сегодня и собаку из дому не выгонит.
- Ничего, скоро другой хозяин будет, - рассмеявшись, ответил летчик.
Дядя Андрей показал рукой в снежную даль.
- Тебе, милок туда. Отседова - верст эдак тридцать.
Летчик достал карту, сверился с местностью, угостил нас папиросами, поблагодарил и пошел к самолету.
Взревел мотор и с коротким разбегом, машина оторвалась от снежной равнины, оставляя за собой длинные белые полосы, скользящие с лыж тонкой прозрачной кисеей. Самолет сделал над нами круг, качнул напоследок крыльями, быстро превратился в точку и исчез. Кони послушно тронулись. Вскоре, за увалом, открылась деревня.
Вечерело.
Было 6 марта 1953 года.
г. Барнаул 2010г.