Бунт

Павел Малов-Бойчевский
Рассказ


Часу в седьмом вечера в квартиру семейства Мухоморовых позвонили. Открывать двинулась Алла Митрофановна, торопливо что-то дожёвывая на ходу. Позади, из кухни, откуда она только что выплыла, послышался звук наливаемой из бутылки жидкости и затем другой звук, который обычно сопутствует вливанию этой жидкости в человеческий организм. Алла Митрофановна ещё успела по дороге оглянуться назад и предостеречь там кого-то словами:
- Мне же оставь хоть немного, слышишь?!
Нетвёрдым движением руки она отперла входную дверь и с криком: «Лизонька!» - принялась обнимать и смачно лобызать кого-то, стоявшего на пороге.
- Проходи, проходи, Лизонька, я так рада!
- Ах, я к тебе с новостями, - тараторила в ответ вновь пришедшая. Это была уже немолодая женщина весьма приятной наружности, упитанная, лет эдак сорока на вид.
- Что ж за новости, Лизонька? – переспрашивала её Алла Митрофановна, всё ещё прожёвывая свою жвачку.
- Ах, сейчас расскажу, Алка, сейчас всё расскажу, дай отдышаться, - говорила гостья, заглядывая в зал.
- Нет, пойдём в кухню, - поправляла её Алла Митрофановна. – Валентин, кто к нам пришёл!..
Это она уже обращалась к другому лицу, которое перед этим колдовало в кухне с жидкостью.
- А кто к нам пришёл, Валентин!
Подруги, пышущие здоровьем, краснощёким дуэтом ввалились в тесную кухоньку, которую следует описать подробнее. Она представляла из себя не кухню, а скорее всего, склад всевозможных вещей, начиная с немытой посуды, Гималаями возвышавшейся на столе, и кончая грязным бельем, заменявшим в углу постель громадному рыжему котяре.
Около стола, возложив на него мозолистые руки, сидел Аллы Митрофановны Валентин и широко улыбался беззубым ртом Лизе.
- Здравствуй, Валечка! – скорчив комическую гримасу, пропела та. - чтой-то ты, Валечка,  постарел зa последнее время?
- Работаю вот... да... Только вот с работы пришел, навкалывался, - отвечал ей продолжавший скатиться Валентин.
- А я в гости к вам... Дай, думаю, схожу, Валечку проведаю, - говорила женщина, оглядывая кухню и решая куда бы ей лучше всего присесть.
- Нy что ж у тебя за новости, Лаза? Выкладывай, - обратилась к ней, пододвигая табуретку, Алла Митрофановна.
- А такие, Алка, сдохнешь сейчас! Ты Beркy из тридцать пятой квартиры знaeшь? - устроившись рядом с Валентином, начала Лиза.
- Это чьих же Верку? Уж не Костенко ли?
- Да нет, Костенки в  сорок пятой живут, а энта Самойлова, на третьем этаже.
- Самойлова Лёньки, что ли?
- Его девчонка, да!.. Лёнькина Верка-то! - продолжала своё повествование Лиза. – Так поверишь ли, беременная она у них, во как!
- Беременная? - радостно опешила Алла Митрофановна.
- Точно так, беременная! Четвертый месяц пошёл. А он-то, он-то знаешь кто?! Oй, Алка, подохнуть мне - капитан!
- Капитан? - приуныла развеселившаяся было перед этим хозяйка.
- Точно так, капитан дальнего плавания, - отчитывалась супругам Мухоморовым
Лиза.
Помалкивавший Валентин не выдержал и изрёк:
- Ну вам, бабам, мёду не надоть - дай языки почесать! - и махнул с горечью рукой.
- А тебе что надо, вермуту? – накинулась на него малиновощёкая Аллa Митрофановна.
- Да, вермуту! - согласился с ней главный Мухоморов и, нагнувшись, начал тарахтеть под столом пустыми бутылками.
- Aй-aй щекотно! – от чего-то взвизгнула Лиза и принялась от кого-тo там, под столом, отбрыкиваться ногами. – Щекотно, те¬бе говорю, дьявол!.. Алка, куда ты смотришь!
- Валентин! – грозно прикрикнула на распоясавшегося мужа Мухоморова.
Тот вылез из-под стола красный, как рак, и водрузил на стол, раздвинув немытые тарелки, увесистую посудину зеленого стекла, вмещавшую в свои недра восемьсот граммов жидкости бурачного цвета, называемой, как о том гласила этикетка «Вермут».
- Вот, Лизонька, у нас «Вера Михайловна» по случаю припасена. Опорожним по стаканчику!
- Ой, Валечка, я ведь эту дрянь-то не пью! - чисто символически запротестовала Лиза, но потом согласилась: - Хотя ладно уж, ради тебя пригублю.
«Пригубили» весёленький напиточек и остальные участники «банкета». Закусывали одной единственной котлетой, чудом сохранившейся на сковороде. Валечка сразу же закурил замусоленный окурок, лежавший на уголке стола, и приготовился слушать Лизину историю дальше. В это время в коридоре вновь дико задребезжал звонок. Алла Митрофановна удалилась. Когда она пришла, Валечка почему-то быстро отпрянул от гостьи, а та, слегка смущённая, застёгивала верхнюю пуговицу своей кофточки.
- Кого это принесло там? – подал голос, оправившийся от конфуза, Мухоморов.
- Не знаешь кого? К Надьке! – огрызнулась хозяйка, которой изрядно надоели уже вечные сборища у дочери её друзей и подруг.
- Женихи! – погрозила ей пальчиком Лиза.
- А кто их разберёт нынче, молодёжь эту, - пожала плечами Алла Митрофановна, - крутят свою музыку – «буги-вуги»!
- Мы не так росли, мать! – встал на её сторону подгулявший Валечка.
- Ага, мы хлеба вволю не видели! - вторила ему Мухоморова.
- Колоски в войну собирали, - подсказывал Валечка и почему-то мычал от избытка чувств: - Мы!.. мы... мы...
Не находя слов, он поднял вверх сжатую в кулак руку и, вопросительно глядя в глаза жующей супруги, продолжал мычать, как бурёнка:
- Мы!.. мы... понимаешь... мы!..
- Пухли! – нашлась наконец что добавить Мухоморова. – Мы хлеба в волю не видели, а они сейчас!..
- Щикаладами на двор ходют, - заключил всю эту долгую и нудную тираду Мухоморов-старший.
- Да ну вас! – отчего-то махнула рукой Лиза и обиженно поджала губки. – К ним по-человечески, с новостями, а они...
- Да, да, что дальше-то было? – встрепенулась Алла Митрофановна.
- А дальше, милые мои, он, майор-то этот, набил Веерке брюхо, да и был таков! Улетел себе в эту, как её чёрт, в Антарктиду! На самолёте, бабоньки, улетел, - продолжала прерванную повесть Лиза.
- В Антарктиду! – схватилась за голову Мухоморова.
- Ага, прям в Антарктиду! На самый на этот Северный полюс! – рассказывала Лиза.
- Капитан-то?
- Ну да, капитан. А Веерка брюхатая ходит, вот-вот разродится. И слышь, Алка, что мне Борисовна говорила: брешет, что как уплыл он, моряк-то этот Веркин, два года назад, так до сей поры и нет про него ни слуху, ни духу!
- Утонул неужто? – горько воскликнула Мухоморова.
- Может, утонул, а может, на острове каком-нибудь живёт, на необитаемом. Как Робинзон Крузо, - подливала масла в огонь гостья. В этот миг опять позвонили...
Пришедшая во второй раз из коридора Алла Митрофановна вновь заметила в кухне какой-то переполох. Валентин очень быстро отдёрнул руку от Лизы, как обычно отдёргивают её от горячего предмета. Лиза же еле успела захлопнуть подол своей крепдешиновой юбки.
- Вот, Алка, я тут обновой хвастаюсь, - горячо заговорила она при виде вошедшей в кухню хозяйки, - чулки вчерась на базаре купила, гляди!
- С этими словами она вновь на некоторое время подняла юбку, демонстрируя компании запретную деталь женского туалета. При этом она с усмешкой добавила: - Валечка, не смотри!
Мухоморов что-то промычал в ответ и опять покраснел.
- А я, Лизка, комбинацию на толкучке купила и лифчик, импортные, - в свою очередь принялась хвалиться Алла Митрофановна.
- Покажи!
Подруги сейчас же скрылись в зале, откуда до загрустившего Валентина долетали только отрывочные фразы их воркования да шелест снимаемых одежд.
- Валечка! - раздался вдруг из зала голос Лизы: - Валечка, иди сюда!
Пришедшему Валечке предстала такая картина: обе женщины в одном нижнем белье стояли перед зеркалом и со всех сторон осматривали свои фигуры.
Вновь зазвонили.
- Можно я! - вызвалась почему-то гостья и почти в чем её когда-то произвела на свет божий родительница порхнула к входной двери.
- Наденьку?.. Ах, молодой человек, извините, я так одета!.. Да, да она у себя. Проходите, пожалуйста.
Дверь захлопнулась. Чей-то юношеский басок смущенно покашлял в коридоре и затем шаги обладателя этого баска удалились в направлении опочивальни самой молодой из Мухоморовых – Наденьки. Затем там, в свою очередь, на мгновение распахнулась дверь, на волю вырвался какой-то комок дикого капиталистического рока – и вновь всё стихло.
Прибежавшая к хозяевам Лиза закатывала глазки.
- Ах, какой мальчик, Алка! Ах, мальчик!.. Ягодка!
Валентин угрюмо взглядывал на часы и делал супруге какие-то магические знаки.
- Чего тебе? - окрысилась Мухоморова.
- Дай на бутылочку! - выдавил из себя робкий хозяин.
- Не нажрешься никак! - проворчала недовольно Алла Митрофановна, но «на бутылочку» всё же дала.
Вернулся он из гастронома не один, а с приятелем, у которого было синее, слегка перекошенное лицо и сено между волосами. Приятель поминутно тряс своими грязными руками и повторял старые уличные стишки:

У тебя троячок –
У меня троячок.
Вот еще бы троячок –
Сообразили б на коньячок!

Последней явилась другая подружка Аллы Митрофановны, которую все величали Борисовной. Она так же для чего-то всё время трясла руками, и с огромный наслаждением осушила предложенный ей штрафной бокал. Правда, это был не бокал, а ваза из-под цветов, употребленная для сих целей оттого, что во всей квартире Мухоморовых более не оказалось ровным счетом никакой посуды. Сам хозяин «заведения» отдал свою тару приведенному с улицы на поправку фиолетовому товарищу, и в продолжении всего «банкета» пил напиток бурачного цвета прямо из горлышка бутылки. В компании она метко именовалась «огнетушителем».
Разговор среди располагавшихся на кухне протекал примерно такой.
- Митрофановна, морда ты с тряпок, - обращалась к хозяйке опорожнившая уже вторую вазу Борисовна, -Митрофанна, в субботу я свово запрягаю, сидаем на машину и едем на толчок! В тебе е что-небудь на продажу?
- Туфли есть, две пары. Австрийские. Три батничка, велюр, джинсики, - отвечала ей Алла Митрофановна.
... - А он мне толкует: «Почему на работу еще не устроился»? - доказывал Мухоморову его, уже начинающий понемногу белеть, фиолетовый товарищ. - Я ему грю: «Товарищ старший лейтенант, не имеете прав в «алтепэ»! Так ведь, Валюха, без санкции-то?..
- Эх, мужика бы сичас! - вздыхала старейшая из гостей, Лиза.
- Куда, черт, не разливай! Куда льешь-то, глаза повылазили? - орала на всю кухню Мухоморова, замахиваясь на своего мужа, пролившего на стол добрые полстопки пойла. Вино тоненькой струйкой скатывалось на пол.
Товарищ Мухоморова со словами: «Эх, не пропадать же добру!» - опустился на четвереньки и, нагнув голову, принялся слизывать с пола пролитое вино. Неизвестно, чем бы закончилось всё это застолье, если бы в коридоре опять не задребезжал звонок.
Пошла открывать сидевшая ближе всех к выходу Борисовна.
- Здрасте! - проговорила она, пропуская в квартиру старшего сына Мухоморовых Костю.
Он ввалился и ничего не понимающим, хмельным взглядом стал изучать перекошенную физиономию Борисовны.
- Не признал, что ль, Коська? - попробовала та засмеяться, но смех застрял у нее в горле, и она медленно начала ретироваться от греха в гудящую от голосов выпивающих кухню.
Костя нетрезво покачивался и шёл, вытянув вперед руки, как слепой, на Борисовну.
- Узнал, как не узнать, шкура спекулянтская!
- Ты шо, Коська, окстись - белены объелся?
- Объелся! - подтвердил её гипотезу непутевый отпрыск семейства Мухоморовых и, наконец-то ухватил испуганную спекулянт¬ку за седые, растрёпанные патлы.
- Вон отсюда, падаль!
В ту же минуту Борисовна с воем вылетела на лестничную площадку. В кухне засуетились.
- Это наш дурак старший приперся, из тюрьмы без году неделя! - успела шепнуть Лизе враз побледневшая Алла Митрофановна и громко закричала, устремив глаза на стенку:
- Надя, Надя, скорее сюда!.. Помогитя, люди добрыя!
Валентин гремел под столом своими «огнетушителями», видно, прятал остатки «Вермута». Товарищ его отбежал к газовой плите и стал там по стойке смирно, как будто солдат.
Грозный Костя ввалился в кухню.
- Попались, гады! - зловеще проговорил он, с ненавистью оглядывая перепуганную компанию.
- Костенька, Костенька, ведь это же твои родители! Разве можно так?.. - затараторила, перегораживая ему дорогу, Лиза.
- Какие родители? Это, что ль?.. Не знаю никаких родителей, в упор не вижу, - продолжал куражиться Костя.
- Ну а меня-то хоть ты знаешь, надеюсь?
- Да, тебя я знаю, - утвердительно кивнул головой Костя, - ты тётя Лиза.
- Ну вот, - облегчённо вздохнула гостья, но в ту же секунду крепкий Костин кулак, как в тесто, с силой влип в рыхлый тётин Лизин живот. Тётя Лиза охнула, переломилась в поясе и в такой позе, не разгибаясь, с трудом заковыляла к выходу из квартиры.
Наступила очередь Аллы Митрофановны.
- Надя, Наденька, на помощь! - продолжала она вызывать дочку, и когда та, так же вся пышущая краснотою, появилась на пороге кухни, Костя уже успел выхватить откуда-то из загашника пару дорогих женских австрийских туфелек.
- Продаешь, мать? Покупаешь?.. Туфельки, кофточки – совесть в придачу, цена та жe!.. Эх, мать, мать... - горько сетовал Костя.
- Отдай туфли, гаденыш! - орала в ответ Мухоморова. - Надя, ну чтo жe ты смотришь? Скажи ребятам, пусть придут успокоят...
- Ребятам? - удивленно переспросил Костя и в ту же минуту австрийские туфельки со свистом вылетели в форточку.
- Ай, а-а-а-а! – протяжно, как по покойнику заголосила Алла Митрофановна и схватилась за сердце. Валентин схватился за стакан и под шумок проглотил добавочную дозу ободряющего напитка.
- А ты, папа, всё глушишь? – переключился на родителя Костя. – Гуляешь всё? Гуляй, гуляй... А это что еще с тобой рядом за обезьяна?
- М-м-мы... – что-то промычал в ответ насмерть перепуганный Валечка, - м-мы... вот... тут...
В дверяхкухни, между тем, взамен исчезнувшей Наденьки возникли три «лба» в потёртых, давно не стиранных джинсах и импортных маечках, на которых было написано черт знает что по-английски. Наденька, выглядывая из-за их спин, командовала:
- Вот, ребята, алкаш несчастный, тюремщик! Припёрся, дебош устроил, мои туфельки в форточку выбросил...
- А, это ты, сестра! И ты противменя? - с горечью глянул на неё Костя. - Дрянь ты этакая, дешёвка, модница!..
- Дайте ему, ребятa! - посоветовала своим телохранителям Наденька.
- Покатили, чувак, побазарим, что ли! - обратился к расстроенномy Косте один из в!вышеупомянутых «лбов» на каком-то своём, мало доступном обыкновенному смертному, стиляжьем диалекте.
– Пошли побазарим, что ж... - не противился Костя.

...Били его в спальне у Наденьки. Костя не сопротивлялся и только ждал конца экзекуции, чтобы хоть немного поспать перед третьей сменой.


22 декабря 1984 г.