Поэтому после переезда дочери, Татьяна Михайловна перебралась в комнату дочери. Муж остался в их прежней спальне. Супружеские отношения их прекратились практически полностью. Даже больше – они начали переходить своеобразный порог этической дозволенности в отношениях между супругами. Татьяна Михайловна и Николай перестали друг друга замечать. Хотя пока еще здоровались по утрам и ночевали оба пока еще дома.
Но муж все больше и больше стал раздражал ее. И все. что бы он ни делал, он делал теперь не так, как надо было бы это делать с ее точки зрения. Оказалось, что после трех десятков лет совместной семейной жизни у них вообще нет ничего общего. Ни в интересах, ни во вкусах, ни в привычках, ни в привязанностях, ни даже в питании. И как это она раньше не замечала, что они абсолютно разные люди?
Муж любил жирные блюда, где было много мяса, острых соусов, густых пряных подлив с перцем, горчицей и другими пряностями. А горчицу он вообще любил намазывать на хлеб перед тем, как садился есть. Он любил борщи типа украинских, в которых использовалось чуть ли не все овощи российских огородов. Борщи густые, жирные, наваристые, такие, чтобы ложка стояла! И на второе обязательно картошка с чем-нибудь мясным. Картошка любая – жареная, вареная, тушеная, пюре. Макаронных изделий, будь то сами макароны или вермишели, рожки, ракушки и тому подобное, терпеть не мог. А от каш его чуть ли не трясло! Ни манные, ни гречневые, ни перловые, никакие каши он не ел. Снисходил еще до рисовых каш или плова.
А она предпочитали овощные салатики и жиденькие прозрачные супчики. И никаких пряностей! Даже лавровый лист старалась никогда не класть в первые блюда. С удовольствием ела каши, но чаще всего не густые или рассыпчатые, а тоже жиденькие. И овощи во всех видах: и капусту, и огурцы, и помидоры, и лук, и чеснок, и укроп, и петрушку, и зеленый горошек, овощи свежие не консервированные – все с рынка или огорода в живом, не переработанном виде. Хотя могла спокойно позавтракать или поужинать обычной квашенной капустой, купленной по дороге домой у какой-нибудь бабки, торгующей на улице. А лук могла есть с черным хлебом и солью чуть ли не килограммами. Ну, а уж без яблок и дня не могла прожить. А ему все эти травы, листья, все эти овощи и фрукты были до лампочки – что есть, что нет! И если ел, то лишь в качестве приправы к основным блюдам. Дашь – съест. Не дашь – и не заметит, что нету.
Муж обожал все жаренное, а они предпочитала все вареное. Картошку жареную с хрустящей корочкой муж готов был есть каждый день. Яйца, сардельки, сосиски – только жареные. Обожал яичницу на сале с колбасой, помидорами и кусочками предварительно обжаренного хлеба. А она ела картошку только вареную, да еще со сметаной. А муж терпеть не мог ничего из молочного. На кефиры, йогурты, сметану без отвращения смотреть не мог!
Муж любил домашние пироги, особенно с мясной или рыбной начинкой. А она не умела и не любили печь. И не старалась этому научиться. Ну, если по правде, то в самом начале их семейной жизни она пробовала печь и у нее не плохо это получалось. Особенно торты. Свой торт "Птичье молоко" у нее получался изумительнейше! Были еще несколько своих коронных тортов, от которых ее домашних было невозможно оттащить. Но потом она все забросила и никогда к домашней стряпне уже не возвращалась.
И так абсолютно во всем! Татьяна Михайловна, как и большинство Российских женщин, боготворила Пугачеву. И ее мало интересовало песенное творчество Пугачевой, как явление национальной культуры. Татьяну Михайловну притягивал ее образ, который она создала себе на сцене – образ простой российской бабы, свободной от всяких предрассутков, от всех и от всего; ни от кого не зависящей, кроме как от своего собственного желания; образ обыкновенной российской бабы, пусть с интеллектом ниже плинтуса, что-то вроде продавщицы овощного ларька, но зато бабы пробивной, бабы наглой, нахрапистой, грубой, малообразованной, малокультурной, дурно одевающейся, вульгарной до жути, но совершенно свободной во всех своих человеческих и античеловеческих проявлениях. Как хочу, так и живу! И никто мне не указ! Хочу пью, хочу матерюсь, хочу курю, хочу прилюдно плююсь и сморкаюсь, хочу на сцене подолы платья задираю или бегаю по сцене полуодетая, хочу сексом занимаюсь с кем угодно, где угодно и сколько угодно! Не ваше дело! Как могу, как хочу - так и живу!
Муж же Пугачеву терпеть не мог! И когда ее показывали по телевизору, он, чертыхаясь, поднимался и уходил в туалет или на кухню, чтобы не видеть и не слышать ее. Татьяна Михайловна до невозможности обожала Бабкину и Людмилу Гурченко. И опять же не как артисток, а как женщин соответствующего образа поведения в жизни. Но мужа от их манерного и неестественногоот вида на экране телевизора в буквальном смысле слова тянуло на рвоту и он тоже убегал от них в туалет или на кухню.
Татьяна Михайловна любила женские душещипательные романы и криминальные романы Донцовой, Устиновой, Марининой и других женщин писателей, появившихся в девяностые годы, любила слезливые мыльные телесериалы и захватывающие кроссворды бесчисленных криминальных телесериалов, любила концерты новоиспеченных звезд эстрады, юморные передачи всех нынешних бесчисленных последователей Жванецкого, Винокура и Хазанова с дешевым юмором ниже пояса. Короче, она любила простые и яркие зрелища, любила все то, что любил массовый Российский телезритель, ибо являлась типичным представителем этого самого массового телезрителя.
Николай же смотрел в основном серьезные исторические фильмы, психологические драмы, психологические триллеры, приключения и мистические ужастики, а также аналитические политические программы. И смотрел их в основном по компьютеру. Телевизор он отдал в распоряжение Татьяны Михайловны.
Но самое поразительное, что все эти их семейные противоречия выявились лишь в последнее время. Причем выявились, как-то вдруг и сразу. Раньше ничего подобного не замечалось. Даже намека на подобное не обнаруживалось. Раньше они пытались подлаживаться друг к другу, угождать друг другу и делать друг другу приятное. Сейчас же каждый из них пытался жить своей отдельной от другого жизнью, совершенно не замечая свою бывшую половину.
Поэтому у каждого из них со временем появился свой телевизор, ибо вместе они уже ничего смотреть не могли. У жены на кухне, у мужа в гостиной и у дочери в ее комнате. Кроме того, у дочери был еще и свой персональный компьютер, а в гостиной находился общий большой компьютер с принтером, которым чаще всего пользовался Николай по своим личным делам. Или, как язвила Татьяна Михайловна, чтобы лазить в порносайты. Муж был нормальным мужчиной, и как все нормальные мужчины в порносайты лазил. Не сказать, чтобы так уж часто. Но и не редко! Лазил, лазил! Чего уж скрывать? Живой ведь человек!
Правда от этих порносайтов компьютер частенько заражался вирусами и зависал. Как говорится, ни туда, ни сюда. Сам Николай с этой проблемой справится не мог и приходилось обращаться к дочери. Она была современной девушкой и в компьютерах разбиралась абсолютнейшее. Но как она смотрела на него в эти моменты! Хоть сквозь землю провались! Дочь он любил и ее точка зрения о себе была для него одной из главнейших на свете. Но… Жизнь есть жизнь и никуда от нее не денешься!
Короче, все в этой семье жили своей отдельной и мало зависящей друг от друга жизнью. А с переездом дочери к мужу этот разрыв между супругами усилился и принял уже необратимую форму. Правда, продукты они пока еще покупали целиком на семью и готовить Татьяна Михайловна еще готовила. И завтраки, и обеды, и ужины. Но все больше и больше она готовила из расчета лишь собственных вкусов и собственных интересов. И Николай, соответственно, все чаще и чаще еду для себя стал готовить себе сам. А в холодильнике у каждого из них появились свои отдельные полки. Правда, уборку квартиры и стирку белья Татьяна Михайловна по прежнему делала сама. Но больше по привычке, чем из каких-либо других соображений.
Как бы то ни было, но их общая трехкомнатная квартира стала потихонечку превращаться в малолюдную коммунальную квартиру, а их семейная жизнь - в настоящий, хотя и тихий ад.
И первой не выдержала Татьяна Михайловна. Как-то утром на кухне, когда они оба, собираясь на работу и старательно не замечая друг друга, торопливо поглощали свои завтраки: он пил свой неизменный чай с бутербродами, а она ограничивалась лишь стаканом кефира с крошечным кусочком хлеба; она, сполоснув стакан после кефира и неожиданно уронив его в раковину, вдруг всхлипнула и резко повернулась к мужу:
-- Слушай, Николай! Я так больше не могу! Это не жизнь, а черт знает что! Давай разводится.
Николай, допивая свой чай, спокойно посмотрел на нее и также спокойно произнес:
-- Давай. Это действительно уже не жизнь.
Продолжение:
http://proza.ru/2011/05/26/902