Синее небо было в диковинку для жителей Тикары. Крики птиц поражающие воображение некоторых вновь прибывших, были записаны на искусственных носителях информации и передавались круглосуточно по всем каналам психотропной обработки. Для дикарей-людоедов сегодня был выходной день, и они поклялись, что никого не съедят. Местные сантехники, обещали, что из водопровода не потечет водка. Никто им не верил, но официальное соглашение было подписано и обмыто шампанским. Всем было весело.
О том, как я провел лето, лучше расскажет тюремный надзиратель по прозвищу Билли-решетка, физиономию которого я вспоминаю куда чаще, чем мордашку Мари.
Когда закончилась революция, мы любили сидеть по вечерам, на балконе нашего подвала и пить чай. Обычно бутербродам с черной икрой, мы предпочитали соленые сухарики, которые воровали у бабушки Мари из буфета. Но не в этом главное. Революция — это поэзия, жизнь после нее — проза, и неизвестно, что нужней жителям Тикары. По ночам все выходили из подвалов и с замиранием сердца слушали, как лают собаки. Этот лай сблизил нас с Мари, насколько это возможно, без специального разрешения ведомства по различным видам сближения.
Иногда от избытка положительных эмоций, мы отправлялись в театр. Там всегда шли ужасные пьесы. Какие уродливые отношения между нами когда-то имели место. Просто не верится, что такое могло произойти. Этот гадкий мир, без партии, единства, справедливости и пустых прилавков. После таких спектаклей с большим пониманием начинаешь относиться к завоеваниям революции. Если, предположим, купить ишака и поехать на нем в кругосветное путешествие, то и это не даст полной картины бытия, определяющего сознание.
Сознание Хрк, о котором нельзя не упомянуть в этой связи, было окутано туманом, который специально привозили для этих целей не то с Трамаки, не то с Корхнамбишларо. По улицам Хрк обычно разгуливал с черным портфелем и в сопровождении автоматчика. В прошлое воскресенье, я встретил его в районе штаба и подойдя хотел поздороваться, но уткнувшись животом в ствол автомата, решил отказаться от этой затеи. Черт бы побрал этих саперов, перепахали все вокруг. На станцию за спиртом теперь, наверное, и не пройти.
В школе я ходил по кабинетам, задавая ничего не значащие вопросы, пытаясь наткнуться на тех, кто был в автобусе по пути на четвертую площадку. Последняя степень озарения еще не наступила, но все боялись, что проплывающий по реке катер, будет той самой последней каплей. Даже дымовые шашки не спасали от этих Кровопийцев. Сохранять олимпийское спокойствие, мне было уже не под силу. Зеленый дождь смывал краску с моего лица, становилось холодно и мерзко, но через полчаса я вдруг почувствовал, что голова полностью прояснилась.
— Дья, друг, добро пожаловать в нашу компанию! — закричал Чер, хватая меня за воротник.
— Деточке пора спать, — возразила ему стерва, постоянно ошивающаяся с этим дерьмом.
Я не знал, как ее зовут, при мне Чер обращался к ней не иначе как: «Эй ты, жаба». Вот и сейчас он, оттолкнув ее наштукатуренную физиономию, произнес:
— Эй ты, жаба попридержи язык. Он тебе еще понадобится, для ловли мух. Этот парень пойдет с нами.
Я никогда не испытывал особых дружеских чувств к Черу, просто в этот вечер мне было все равно куда и с кем идти. Мы завернули к ближайшему бару. Спокойная привычная обстановка, о которой я мечтал последние месяцы как о счастье, ускользала от меня как ящерица, и под ботинком оставался лишь хвост. Больше всего я боялся расспросов, но именно так оно и вышло. Мой лепет насчет военной базы, с которой меня давно выгнали, и счастливой семейной жизни, о которой я имел смутное представление, по-видимому, удовлетворил Чера. Он ткнул сидящего напротив парня и кивнув на постоянно хохочущую с ним рядом девицу, сказал:
— Слушай, приятель, тебе тоже пора сделать своей детке ребеночка.
— Да, подожди, вот только рука заживет, — оскалился тот. Рука у парня была действительно забинтована.
Меня вдруг начало клонить в сон. Уж, не подсыпали ли они мне в пиво, какой-нибудь гадости. Чер заказал еще по кружке. «При чем здесь рука», — тупо подумал я. Какой то тип не очень молодой, но и не то что бы старый, небритый, маленький и худой, в солдатской форме без погон и половины пуговиц, явно с чужого плеча, она болталась на нем как на пугале, бродил между столиками. Его здесь почти все знали, называли Папаша, похлопывали по плечу, и предлагали выпивку. Папаша не отказывался и принимал все эти знаки внимания, постоянно улыбаясь, гримасничая, жестикулируя и шаркая ногами. По всему было видно, что он к тому же глухонемой. Затем он куда-то исчез, исчез навсегда.
Мне было душно, кружилась голова. Вдруг показалось, что я иду по периметру вокруг объекта, слева и справа колючая проволока, и слышу шаги. Обернувшись, вижу как ко мне, на двух мощных конечностях, приближается динозавр. В верхних маленьких лапах, он держит автомат и направляет его на меня. Идет еще вперед и наткнувшись в темноте на колючку, издает дикий вопль.
Мне говорят, сегодня такой день. Сегодня я еще жив, значит, знаю не так уж и много. Интересно, есть ли на Тикаре абдротопулы? Первое слово, которое я услышал сегодня проснувшись, было — скотина, произнесено оно было мной лично и относилось к индивидууму, произнесшему это слово. Я проспал.
Страшна болотная гниль. За забором начиналось поле, за полем лес. Болото казалось, не начиналось ни где и в тоже время было везде. Оно бесконечно во времени и пространстве. Много гадости породило оно своей сыростью. Механическая собака, гложет металлическую кость. Изобретатель рад. Он сменяет орден на банку тушенки. Зачем нужен орден, если хочется жрать. Все продается, все окупается. Наши сердца в пластиковых пакетах, идут на барахолку нищеты, нашими ногами. Я собираю материал, что бы сшить из него кафтан, и ходить по улицам, пугая тех, у кого есть власть. Придут друзья, мы сломаем забор, вспашем поле, и засеем его надеждой. Мне скажут: «Ты портишь пейзаж! Твой кафтан, раздражает роговицу глаз, тех, кто хочет всем нам добра. Вот уже столько лет». Мне скажут: «Ваши глаза больны! Купите очки, розовых тонов». Они вставят какую-то штуку в мой фотоаппарат, что бы заставить его лгать. Не выходите на улицу, там солнце. Не подходите к реке, там вода. Не открывайте окно, там воздух. Не смотрите туда, там жизнь.
Лично я никогда не задавался вопросом, правильно ли мы живем, с точки зрения мухи, сидящей на потолке. Нет, это не детектив. Мало ли, что померещится пьяному матросу, в океане несбывшихся надежд. А все же, есть на Тикаре абдротопулы или нет?