ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ
Главное - человеческая личность. Она важнее любых дел и любых идей. Без нее жизнь - не жизнь и даже самые возвышенные идеи без людей ровным счетом ничего не стоят.
Аурелио Печчеи,
видный итальянский общественный и политический деятель
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО - ПРЕДИСЛОВИЕ
Я расскажу вам о человеке умопомрачительной судьбы. Она вместила столько событий, что их хватило бы на несколько сериалов, куда более захватывающих, чем мексиканские. Жизнь подчас закручивает таким лихие сюжеты, с которыми не может тягаться даже самая изощренная писательская фантазия. Старуха-смерть не раз пыталась задушить его свое костлявой рукой, но ему удавалось всегда ускользать от нее. Не иначе как его опекали не один, а несколько ангелов-хранителей.
Этот человек - Дмитрий Семенович Иванов. Подстать неброской фамилии и его внешность. Он худощав, невысокого роста, элегантен. Взгляд светло-карих глаз доброжелателен. Над орлиным носом парят темные брови. Редкие ковыльные пряди волос на голове зачесаны назад.
Иванов не обладает накачанными мускулами, которыми щеголяют звезды мирового кинематографа Шварценеггер и Сталлоне. И, как они, не вел схватку с земными и космическими чудовищами. Тем не менее, ему приходилось вступать в единоборство с куда более опасными противниками рискуя при этом собственной головой не по-нарошку, а на самом деле. И побеждал их Иванов не мускулатурой и не фантастическим оружием, а интеллектом, умением быстро ориентироваться в сложившейся ситуации целеустремленностью и упорством.
Подобно тому, как по крупинке железа можно составить представление о целых залежах, а по капле воды - о море, так, вероятно, по жизни одного человека можно судить о времени. В судьбе Иванова отразились потрясения и противоречия целой эпохи.
Я познакомился с Дмитрием Семеновичем Ивановым у памятнике Жанису Липке. Майское солнце жарко лоснилось на юной зелени кустарников и четко высвечивало барельеф с профилем Липке в надвинутом набекрень берете. В его облике было что-то от драматического актера
Среди пришедших почтить память Липке в связи с десятилетием со дня его смерти, мое внимание привлек человек чем-то похожий на него. После окончания непродолжительного митинга, я разговорился с ним. То бы Иванов. Заинтригованный несколькими брошенными им фразами, условился о встрече у него дома.
Уже первая беседа с Дмитрием Семеновичем показала, что чутье не подвело. На меня хлынула такая мощная информационная волна, что я наверняка утонул бы в ней, если бы не многолетняя журналистска практика.
После посещения на дому Дмитрия Семеновича, я буквально заболел этим человеком. Ночью я засыпал, а утром просыпался с мыслями о нем. В голове роились варианты будущего литературного произведения. Должен сказать, что в своей обычной практике я ни при каких обстоятельствах не брался за перо, если человек, о котором я собирался писать очерк, чем-то не нравился мне. А Иванов сразу же вызвал у меня большую симпатию.
Моей давнишней журналистской мечтой было встретить человека, в котором воплотились бы лучшие человеческие качества: ум, доброта, интеллигентность, порядочность, трудолюбие, душевная щедрость, отзывчивость, отсутствие зависти. Все это я обнаружил в Иванове. Ко всему он был естественнен и прост. Не той простотой, которая по пословице хуже воровства. А той простотой, которая присуща воздуху, которым мы дышим, воде, которую пьем, хлебу, который едим.
О простом человеке, каким мне представлялся Иванов, и повествовать хотелось просто. Для меня в этом отношении всегда образцами, причем недосягаемыми, являлись герои «Кавказского пленника» Толстого, "Тамани" Лермонтова, "Простой души" Флобера, "Звезды" Казакевича. А в последнее время таким же недосягаемым образцом для меня стал Сергей Довлатов. С присущей ему самокритичностью, вот как он определил самого себя: "Есть высший класс в литературе - это сочинительство: создание новых собственных миров и героев. И есть еще класс как бы попроще, пониже сортом. Вот писателем в первом смысле я никогда не был - я бы назвал себя рассказывателем". Ни в коем случае не сравнивая себя с блистательным Довлатовым, я осмелюсь все же и себя именовать рассказывателем.
Итак, по воле случая в поле моего зрения оказался один из ветеранов второй мировой войны. Я восхищаюсь этими людьми. Они прошли через кровопролитнейшие сражения. И, несмотря на многочисленные недуги, полунищенское прозябание, презрительное отношение к ним в свободной Латвии - несмотря на все это - они с гордым достоинством переносят и физические, и моральные перегрузки. Пусть эта документальная повесть послужит данью моего уважения к ним.
ЗДЕСЬ ОН ЖИЛ
Когда человек долгое время обретает на одном и том же месте, находящиеся в его жилище вещи могут многое поведать о характере, склонностях, привычках и увлечениях их владельца. Все они несут определенную смысловую нагрузку и уж обязательно связаны с каким-либо событием.
Пока Дмитрий Семенович, вопреки моим возражениям, хлопотал на кухне с каким-то угощением, я осмотрел квартиру. В гостиной - картина молодой женщины, гитара в пластмассовом прозрачном чехле, увеличенная фотография эпизода из какого-то спектакля, фотография молодого Дмитрия Семеновича с артистической бабочкой, трое медвежат и кукла, пристроившаяся на диване, гипсовый барельеф Ленина на ковре над диваном, а в спальне - фотография Дмитрия Семеновича в парадной форме офицера с многочисленными медалями - все это в свое время "выстрелило", как знаменитое ружье чеховской пьесы.
Бросалась в глаза некоторая запущенность. Не то, чтобы квартира была; не прибрана. Все стояло на определенных местах и полы были вымыты. Впечатление же запущенности исходило и от остановившихся и незаведенных часов-ходиков, от оконных мутных стекол, и от незаделанных трещин на стенах и отставших местами обоев, и от такой пустячной мелочи, как отсутствие рукоятки у сливного бачка в туалете. Во всем этом ощущалась даже не столько отсутствие постоянной и заботливой женской руки, сколько вероятная нехватка времени у хозяина квартиры. Просторной ее, конечно, не назовешь. Хотя для одного человека места вроде бы достаточно. Она состоит из двух комнатушек, крохотной прихожей, небольшой кухоньки, миниванной и минитуалета, где можно только ступить ногой. Много места занимает стол, три дивана, платяной шкаф, сервант, буфет, две тумбочки, на которых водружены телевизоры. Солнце сюда редко заглядывает, так как высокие соседские дома загораживают вид и с юга, и с севера. Ни репродукции двух картин Шишкина и обнаженой Вирсавии, ни пейзаж морского залива с лодкой и сохнущими рыбацкими сетями на переднем плане и туманным дальним берегом, не привлекли особого моего внимания. А вот портрет молодой женщины-аристократки кисти неизвестного художника я рассматривал долго. Картина, вернее, репродукция с нее, выдержана в излюбленном Рембрандтом коричневатом колорите. Художник нарисовал женщину по пояс. У нее нежный овал лица, на котором выделяются большие цвета спелых желудей глаза, черные дуги бровей, точеный нос и прелестные алые губы. На высокой шее поблескивает золотой медальон. Пышные черные волосы стянуты заколкой. На женщине коричневое платье с глубоким вырезом. Через плечо наброшена темная шаль. В горделивой осанке подбоченившейся женщины явно проглядывало сознание собственной неотразимости. Она напоминала "Незнакомку" Крамского, но без ее тяжелого взгляда. Наверное, подумал я, эта женщина похожа на мать Дмитрия Семеновича, поэтому он и хранит эту картину. Дмитрий Семенович накрыл на стол и мы уселись, чтобы за чашкой чая повести беседу. А женщина с картины словно участвовала в ней. От картины исходил некий магнетизм.
Беседа наша растянулась на несколько месяцев.
ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТВО, ЮНОСТЬ - И ДАЛЕЕ (строки из автобиографии)
«Я, Иванов Дмитрий Семенович, родился 11 октября 1916 года в деревне Ново-Васильевск Калининской области Зубцовского района Столыпинского сельсовета в семье, которая обосновалась здесь после выезда из Петрограда. В 1907 году отец работал на Путиловском заводе.
Семья была многодетной и мне пришлось с восьми лет зарабатывать тем, что пас скот, весной уходил в подпаски.
С учебой обстояло трудно: приходилось прерывать учебу раньше, с наступлением весны, учебный год начинать - поздней осенью, после того, как скот определяли на стойловое содержание. Поэтому приходилось оставаться на второй год в одном классе. Когда учился в восьмом классе, летом работал в колхозе. Во время учебы в школе я организовал драмкружок и хор, которым дирижировал».
В этой биографической справке содержится несколько неточностей. Но о причинах этого разговор впереди. А пока что мы будем придерживаться тех фактов, которые приведены в ней.
После семнадцатого года жизнь в Питере стала трудной и небезопасной. Вот почему путиловский рабочий Семен Иванович Иванов со своей женой Евдокией Яковлевной и детьми переехал в деревню Ново-Васильевск, на родину Семена Ивановича.
Семья у Иванова была большая. Кроме самого старшего Ивана и самого младшего Димы, были три девочки: Александра, Анастасия и Мария.
Семен Иванович слыл умным человеком. Деревенские приходили советоваться с ним по разным житейским вопросам. У него к тому же были золотые руки. Он был отменным мастером и по дереву, и по металлу.
На берегу Волги произрастал густой шишкинский бор. Вопреки официальному запрету Семен Иванович вместе со своим старшим сыном Иваном по ночам пилили деревья и доставляли бревна волоком на подворье. За сравнительно малый срок Семен Иванович срубил пятикомнатную избу для семьи, два сарая, амбар, конюшню, стайку для сена и ригу. В ригу могли заезжать возы. В полуподвале была печь, а вверху, на перекладинах, складывали для просушки снопы ржи и пшеницы.
Для сына Ивана Семен Иванович тоже возвел дом. У этого на редкость трудолюбивого человека хватило сил, чтобы одновременно со строительством не только заложить роскошный яблоневый сад, но и обзавестись большой пчелиной пасекой.
Поначалу из-за тесноты во времянке маленькому Диме приходилось спать в одной постели с девяносточетырехлетней бабушкой Анфисой.
Рос Дима подвижным и отчаянным мальчишкой. Не прибегая к чьей-либо помощи, самостоятельно научился плавать в деревенском пруду. Летом в нем замачивали бочки да деревянные колеса для бричек. В пруду плавали надменные гуси. Вода была грязной и зеленоватой от водорослей. Но детвора не обращала на это внимания.
Зимой пруд промерзал насквозь и мальчишки скользили по льду на прикрученных шпагатом к валенкам деревяшках с полозьями из толстой проволоки. А весной ребятня каталась на льдинах, отталкиваясь от дна пруда шестами. Разве мог себе отказать в таком удовольствии маленький Дима? Однажды случилось так, что шест угодил в выбоину и Дима потерял равновесие и свалился в кожушке и валенках в воду. Он не заплакал, не позвал никого на помощь, выкарабкался на берег и вымокший предстал перед разгневанной матерью. Евдокия Яковлевна решила наказать сына и кинулась за отцовским ремнем. Испуганный Дима забрался под стол, откуда его вытащила бабушка Анфиса. Она спрятала его на чердак. Когда материнский гнев остыл, бабушка стащила с Димы мокрую одежду и сказала:
- Иди, Митенька, на печку, обогрейся!
Какой-то злоумышленник спалил баньку. Пришлось временно пользоваться русской печкой. К вечеру из нее выгребали золу и горящие уголья, застилали под печи соломой. Туда выставляли таз с горячей водой и березовый веник. Намывшись и напарившись как следует, выбегали на мороз, обдавали себя горячей водой. Вот так Дима получил закалку, которая позволила ему впоследствии вынести тяжкие испытания военных лет. По крайней мере, он никогда не знал, что такое простуда и никогда не болел.
Дима очень любил купаться в Волге. В те годы вода в ней была до того прозрачной, что видны были белые камушки на дне. Дима пытался увязаться за старшими по возрасту ребятами, однако они не желали принимать в свою компанию малявку. Даже камнями отбивались. Но Дима упорно преследовал их. Не в его характере было отступать. Назло этим кичливым зазнайкам Дима, как и они, переплывал Волгу с одного берега на другой.
Любил Дима, лежа на спине, отдаваться медленному, но сильному течению величавой реки. Ласковое солнышко с высоты дружески слепило глаза, а он плыл себе все дальше и дальше. И так приятно покачивало, словно на лодочке! Далеко вниз по течению сносило Диму. А потом ему приходилось по берегу бежать к оставленной на траве одежде.
Славный сад вырастил Семен Иванович! В урожайный год под тяжестью
крупных плодов натужно сгибались ветки. Вид румяных яблок сводил с ума деревенскую детвору.
В один из осенних дней к забору подошли две знакомых Диме девочки - Дуська и Маруська.
- Дим, поди сюда! - позвала Дуська.
- Ну, что тебе? - строго поинтересовался Дима.
- Яблочков хочется! - откровенно призналась Дуська.
- А ты дашь? - непроизвольно вырвалось у Димы, скорее всего для порядка. Он явно подражал кому-то из деревенских парней.
- Вот те крест, дам! - тоже по-взрослому пообещала Дуська, понимая о чем идет речь.
Дима нарвал в подол рубахи самых спелых и крупных яблок, вышел из калитки и высыпал их у ног двух Дульсиней. Когда яблоки были поделены строго поровну на две кучки, Дуська, которая нравилась Диме меньше, чем Маруська, увела его за сарай. Она сбросила с себя платьице и легла на спину. Ноги ее были исцарапаны до колен. Дима спустил штанишки и пристроился рядом с Дуськой. Что надо делать дальше он совершенно не представлял. Не знала этого и Дуська. Полежав некоторое время в молчании, они поднялись на ноги. Дуська надела платьице, затем подошла к Маруське и деловито сказала:
- Иди за сарай, теперь твоя очередь!
Маруська покорно последовала в указанном направлении. Маруська прилегла на траву, задрала платьице и раздвинула ноги. Они у нее были белые, словно сметана. Митя скинул штаны и лег на Маруську. Он ощутил, что кончик распух, а затем стал твердым, словно палочка. Он почему-то разволновался и от тревожного волнения пописял, словно напроказивший щенок.
Прошли годы. Девочки стали хорошенькими женщинами. Маруська вышла замуж за испанца. В свое время после поражения республиканцев испанских детей привезли в СССР. Они выросли в чужой стране. Многие завели семьи. Маруська родила дочь. После смерти генерала Франко многие испанцы вернулись на родину. Уехал и муж Маруськи.
Однажды, придя с работы домой, Дмитрий увидел спящую на диване женщину. Он не стал расспрашивать мать, кто это и лег спать. Утром он узнал, что к нему в гости пожаловала не кто иная, как Маруська. Все эти годы Дмитрий переписывался и с Дуськой, и с Маруськой. Маруська погостила несколько дней. Она намекала на то, что непрочь стать женой Дмитрия, но он оставил без внимания эти намеки.
По праздникам Дмитрий Семенович обменивался поздравительными открытками с Дуськой и Маруськой, которые стали Евдокией Михайловной и Марией Дмитриевной. Одна жила в Питере, другая - в Москве. Иногда все съезжались в Москву. Но, усаживаясь за гостеприимный стол, никто из них не вспоминал о детских шалостях.
Беспечальное детство Димы, будто топором, обрубила смерть отца. Одно время Семен Иванович стал жаловаться на сильные боли в животе. Быть может, он надорвался на непосильных строительных работах. Ведь он трудился за десятерых. А запас сил не бывает неисчерпаемым. Семен Иванович слег. Мучения его были ужасны. Евдокия Яковлевна извелась, глядючи на страдания своего мужа. Она кинулась к деревенской бабке-знахарке. Снесла ей большой опарник меда. Подношение бабка приняла, а помочь каким-нибудь снадобьем больному отказалась. "Ему сделано, ему сделано!" - испуганно повторяла она. "Ничего ему таперя не поможет! Могет быть он съел наговоренное яйцо. А как помрет, у него на боку выступит темное пятно". Услышав приговор, Евдокия Яковлевна вся похолодела. Она начала перебирать в уме, кто бы мог это сделать и пришла к выводу, что виновата соседка! Половина деревни люто завидовала Семену Ивановичу. Возможно, их раздражало то обстоятельство, что какой-то там пришлый человек, пусть даже земляк, за короткое время быстро встал на ноги. Завидовали, что у него большой просторный дом, что скотина справная, что у него большой фруктовый сад, что имеет он даже пчелиную пасеку.
Евдокия Яковлевна в сущности не суеверная женщина. Но когда на боку умершего мужа появилось черное пятно, она не знала, что и думать.
Минуло совсем немного времени после кончины главы семейства, а хозяйство как-то незаметно пришло в упадок. Началось с того, что тайные злоумышленники на пасеке залили ульи водой и украли соты с медом, и все пчелы погибли. Прохудилась крыша, крытая дранкой. А чинить было некому. Не стало хватать денег на хлеб. Пришлось продать корову.
Однажды Евдокия Яковлевна посадила рядом с собой на скамейку Диму и обратилась к нему со следующими словами:
- Сынок, все поразъехались. Остались мы с тобой. Теперь на тебя одного
надежда. Я как-нибудь прокормлюсь. А тебе что-то надо есть. Придется отдать тебя в подпаски.
И пошел Дима в подпаски. За сто километров от родной деревни. По устному договору с обществом мать получала за Диму сколько-то рублей. Для этого надо было отслужить весну, лето и осень. Ночевали Дима и пастух у очередного хозяина. Он же был обязан их кормить.
Вставать надо было в четыре часа утра. Очень хотелось спать, слипались глаза. Но служба есть служба, и приходилось смиряться.
Был случай, когда коровы и телята потравили овес. Пастух отстегал Диму ремнем.
Скучно было день-деньской просиживать в степи, приглядывая за скотиной, а потом гнать ее на водопой. Донимали комары и слепни. И от солнца некуда было укрыться. В горле першит, вода, взятая с собой, вся выпита, и надо терпеть, пока в обеденный перерыв пригонишь в деревню стадо. Кузнечики трещат безумолку и от того жара кажется еще нестерпимее. От одолевавшей его недетской тоски, бывало затянет Дима песню, услышанную от матери, и вроде на душе становилось немного легче.
После того, как в школе прохудилась крыша, пришлось Диме ходить за пять километров от дома в деревню Столыпино, что на Волге. В деревне той было не менее ста дворов. Седьмой и восьмой классы Дима заканчивал сперва в селе Никифоровка, а затем в деревне Погорелое-Городище. Зимой детвору возили в школу на санях.
Когда Дмитрий подрос, он стал работать в колхозе. Освоил одно за дру¬гим все крестьянские занятия. Ходил за плугом, бороновал, сеял, косил сено.
СТРОКИ АВТОБИОГРАФИИ
«В августе 1937 года я был призван в ряды Ррабоче-Крестьянской Красной Армии в г. Ржев, где окончил с отличием полковую школу.
Мне было присвоено звание старшины. Поначалу был старшиной батареи, затем старшиной школы. После окончания школы интендантов в 1940 году мне было присвоено воинское звание техника-интенданта второго ранга. Я был назначен заведующим красноармейской столовой при 14-ом гаубичном артиллерийском полку 48 стрелковой дивизии 8-ой армии. Позже меня перевели на должность начальника продовольственно-фуражного снабжения. Как отличник боевой и политической подготовки был зачислен в двухгодичную дивизионную партийную школу, которую тоже окончил с отличием. В начале 1940 года был принят в члены партии».
В виде поощрения Дмитрий получил недельный отпуск. На побывку Дмитрий приехал в свою родную деревню Ново-Васильевск. Евдокия Яковлевна очень обрадовалась, быстро собрала на стол. Когда прошли первые минуты встречи, Евдокия Яковлевна, очень волнуясь, обратилась к Дмитрию:
- Митя, сынок! Пришла пора открыть тайну. Может быть, раньше надо было, но я все не решалась. Ты нам не родной сын, а приемный. И отчество у тебя по приемному отцу. Об этом в деревне не знает ни одна душа. Мы привезли тебя сюда маленьким. Родился ты не здесь, а в Москве. Твоя родные мать и отец проживают в Риге.
И Евдокия Яковлевна рассказала оторопевшему от свалившейся на него новости Дмитрию историю, которая напоминала сюжет одной из пьес Лопе де Вега.
Фамилия настоящих родителей Дмитрия была такая же, как у приемных Ивановы. Отец - Вячеслав Сергеевич Иванов, а мать - Ида Яковлевна Иванова. Постоянная квартира у них была в Риге. В Москве, где они работали по договору, тоже была мебелированная квартира. За рижской квартирой присматривала мать Иды Яковлевны - Элизабет.
В 1920 году, оставив младенца на попечении Ивановых, родители Димы поехали в Ригу в отпуск. Они намеревались пробыть там три недели, а задержались на десятилетия. Получив независимость из рук России, Латвия закрыла границы с ней. Россия стала врагом номер один. О возвращении в Россию нечего было даже помышлять.
Услышанное им от Евдокии Яковлевны привело Дмитрия в замешательство. В сущности, рухнул привычный для него мир. Надо было как-то все осмыслить. Все чрезвычайно осложнялось и приобрело опасный для него оборот. В анкетах при вступлении в партию были указаны ненастоящие родители. И место рождения, и отчество - были иные. Сообщить о том, что родители живут за границей, значило поставить на себе крест. И он понял, что ему, человеку правдивому, придется лгать и изворачиваться. Отныне страх разоблачения отравлял ему жизнь.
Евдокия Яковлевна наказала Дмитрию, чтобы если он когда-либо попадет в Ригу, то непременно навестил родителей. Он обещал. А бумажку с адресом на всякий случай разорвал в клочья.
ОБРЕТЕНИЕ БЛУДНЫХ РОДИТЕЛЕЙ
«...все мы шахматисты, а партнер у нас - судьба. Она - ход, мы - ход. Она старается поставить нам простейший мат, а мы норовим увернуться. Мы знаем, что победы не видать, но очень хочется бороться до последнего.»
Исаак Башевис-Зингер
Притчу о блудном сыне знают все. В случае с Ивановым все было в точности до наоборот. Не он был блуднем, а родители. Пусть даже не по их вине, а по воле сложившихся обстоятельств. Лишь став взрослым человеком, Дмитрий встретился со своими отцом и матерью. И произошло это по причине исторических катаклизмов, которые поначалу расшвыряли их в разные стороны, а затем свели вместе.
События тех дней в настоящее время в Латвии истолковываются с разных позиций. Моя же задача заключается в том, чтобы осветить их такими, какими видел их тогда участник тех событий Дмитрий Иванов.
Внешность Дмитрия Иванова того времени запечатлена на фотографии малого формата. Перед нами молодой человек в буденовке. На петлицах лейтенантские кубари. Простецкое лицо. Дурашливо-доверчивый взгляд темных широко распахнутых глаз. Типичное лицо красноармейца, хоть рисуй с него плакат.
Вот что рассказал о событиях тех дней Дмитрий Иванов.
- В июне 1940 года по договору с президентом Ульманисом наши войска вошли на территорию Латвии. Кони и пушки находились вместе с нами в вагонах. На станциях, где мы останавливались, местные жители поглядывали на нас с опасением. Наблюдали за нами издали, близко не подходили. Но стоило гармонистам взять первые аккорды, как сразу же менялась психологическая ситуация. Женщины начинали улыбаться и охотно танцевали с красноармейцами.
От приятелей из других воинских частей я узнал, что когда в Ригу вступили подразделения Красной Армии, латвийская конная полиция не подпускала жителей к ним. После жалоб населения конная полиция больше не появлялась на улицах столицы
В городе красноармейцев окружали русские и латыши. Все были настроены дружелюбно. Латыши общались через добровольных переводчиков. Все интересовались, как живут люди в России? Сколько зарабатывают? Какие праздники празднуют? Можно ли учиться? Русские жаловались, что в Латвии нет русских школ и высших учебных заведений на русском языке. Многие приглашали к себе в гости.
Меня удивило отношение местных жителей к национальному вопросу. До Риги я представления не имел, что такое украинец, еврей или еще кто-то... А в Риге ко мне подходили и прежде чем повести разговор спрашивали: а кто вы по нации? Меня это очень удивляло. В России таких вопросов никто не задавал.
Воинскую часть Иванова разместили в казармах по улице Круст-Базницас. Командирам запретили нанимать частные квартиры. Они ночевали в казармах вместе с солдатами.
Получив увольнительную, Дмитрий Иванов направился к родителям. Когда он вошел во двор дома, где жили они, он долго стоял неподвижно. Кровь прилила к лицу, в ушах звенело. Он не сразу отважился нажать на кнопку звонка.
Дверь открыла незнакомая черноволосая женщина аристократического вида. Она вежливо спросила:
- Что, пожалуйста, желает господин военный?
- Я - Дмитрий Иванов! - волнуясь, произнес Дмитрий.
Женщина сделала жест, видимо, порываясь обнять его, но руки ее сползли с плеч на талию. Она упала бы, если бы Дмитрий не удержал ее. Он помог ей добраться до кресла.
Женщина заплакала. Она не могла произнести ни единого слова. Вытерев глаза платочком, она поднялась с кресла, подошла к дверям соседней комнаты, приоткрыла их и слабым голосом позвала: !
- Вячеслав, выйди, пожалуйста, у нас гость!
Из комнаты вышел среднего роста коренастый мужчина. Холеное лицо без морщин, офицерские усики, волевой подбородок свидетельствовали о том, что этот человек знает себе цену.
- Извините, я проявлял фотографии, - зачем-то стал он оправдываться перед гостем.
- Вячеслав, это наш сын Митя! - тихо сказала женщина.
Мужчина смутился, сперва побледнел, потом густо покраснел. Он подошел к Дмитрию, обнял его и расцеловал.
- Вы посидите, поговорите, - сказала женщина, - а я что-нибудь соберу на скорую руку.
Оставшись наедине, мужчины некоторое время молчали. Дмитрий не знал, о чем говорить. Он никак не мог привыкнуть к тому, что вот этот господин его отец, а вышедшая из комнаты женщина - его мать. Они были для него совсем чужими. У него был отец, которого он любил и который дал свое имя-отчество - Семенович. И была у него мать - Евдокия Яковлевна, которую он тоже любил.
- Как вам служится? - нарушил молчание Вячеслав Сергеевич.
- Спасибо, нормально! - преодолевая неловкость, выдавил из себя Дмитрий.
Им решительно не о чем было говорить.
- А я вот занимаюсь фотографией, - считая своей обязанностью во что бы то ни стало поддержать разговор, сказал Вячеслав Сергеевич. - Всю жизнь занимаюсь этим. Это самое любимое мое занятие.
Вскоре Ида Яковлевна пригласила мужчин за стол. На нем появились салат из помидор и огурцов, жареное мясо, бутылка красного вина, яблоки и клубника. Выпили за встречу. Разговаривали мало. Все ощущали какую-то неловкость.
С обретенными родителями Дмитрий встречался один раз в неделю. Он никак не мог свыкнуться с тем, что это самые близкие ему люди. Он ощущал в сердце ледок. Но постепенно этот ледок начал таять. У Дмитрия Семеновича появилось желание как можно больше узнать о них.
Оказывается, его отец Вячеслав Сергеевич был настоящим фанатиком своего дела. Он почти сутками пропадал в своей фотолаборатории, бесконечно экспериментируя. Пятнадцать лет Вячеслав Сергеевич пытался изобрести способ перенесения фотографии на фарфор. Это могло бы найти применение в украшении памятников. И, кажется, первым в Латвии добился желаемого результата. Упорство и настойчивость, проявленные при этом Вячеславом Сергеевичем, вызывают уважение.
Некоторое время Вячеслав Сергеевич вместе с женой работали по договору в Харбине. На фотографии тех лет его отец заснят в каракулевой шапке с такого же меха воротником зимнего пальто. Он выглядит, как сибирский золотопромышленник. Ида Яковлевна снята на фоне штормового моря с плывущим по нему парусным фрегатом - красивая, очень серьезная женщина в шелковом китайском кимоно, руки запрокинуты за голову. На другом снимке Ида Яковлевна в зимнем пальто с широким меховым воротником, на голове зимняя шляпа, руки вдеты в меховую муфту. Вид задумчивый. Еще на одном снимке сняты вместе: Вячеслав Сергеевич стоит с белым попугаем в вытянутой руке, а Ида Яковлевна прилегла на бутафорском камне у его ног. Тут же смиренно примостилась их любимая собачка Чарли с белыми лапками.
Из Харбина родители можно сказать бежали в страхе перед наступающими японскими милитаристами. А перебрались они в Подмосковье и поступили на службу к князю Голицыну. Отец был придворным фотографом, а мать домоправительницей. Она наблюдала за прислугой, за порядком в княжеских апартаментах. В ее обязанности, кроме всего прочего, также входила закупка на рынке мяса, рыбы, овощей и фруктов. Она же следила за качеством приготовления пищи, которая долженствовала быть свежей, вкусной и питательной.
Еще совсем недавно Дмитрий Семенович владел бесценной книгой. Она была роскошно издана, с золотым обрезом. На сафьяновой обложке золоченными буквами оттиснуто название книги "История поместья князя Голицына". На коричневатого оттенка снимках были запечатлены внешний и внутренний виды дворца Голицыных с длинной амфиладой комнат. Домашняя церковь. Домики для прислуги и обслуживающего персонала. Конюшни для породистых рысаков. Ипподром.
Несколько фотографий было посвящено пребыванию в имении Голицына его друга царя Николая. Царская семья и семья Голицыных за пиршественным столом. Вереница карет с царским кортежем, въезжающая в поместье. Был снимок беседки с колоннами на берегу озера. Там любил сидеть царь. На одном из снимков были сфотографированы отец и мать Дмитрий Семеновича. Мать в подвенечном платье. По словам Дмитрий Семеновича, они венчались в Голицынской церкви. Дмитрий Семенович не мог объяснить, почему они так поздно сочетались браком, может быть, до этого они состояли в гражданском браке. Дмитрий Семенович согласился со мной.
- Так покажите мне скорее эту замечательную книгу! - возопия я.
- У меня ее уже нет, - спокойно ответил Дмитрий Семенович.
- Что означает "уже нет"? - разволновался я.
- Ее попросил посмотреть на несколько дней знакомый моих хороших друзей Коля и не вернул.
- Как вы могли отдать незнакомому человеку такую драгоценную реликвию? - возмутился я.
- А я очень доверчивый, - вяло оправдывался Дмитрий Семенович.
- Вот и плохо! А почему вы не попросите посодействовать в возвращении. книги ваших хороших друзей?
- Неудобно как-то.
В этом ответе весь Дмитрий Семенович. Он простодушен, как ребенок. Что полностью соотносится с японской пословицей: "Какая душа в пять лет, такая и в сто лет".
В имении Голицыных часто бывал Федор Шаляпин. Именно там завязалась его дружба с семьей Ивановых. Впоследствии, когда Шаляпин приезжал на гастроли в Ригу, он непременно останавливался у Ивановых. Мать восторженно рассказывала Дмитрию Семеновичу о гениальном певце. Обычно она усаживалась за фортепьяно и аккомпанировала Шаляпину. Какое это было наслаждение, слушать его пение! В опере "Борис Годунов" Мусоргского Шаляпин упросил дирижера сделать паузу на несколько секунд. В мертвой тишине он грохался на колени и истово крестился. После чего продолжал арию царя Бориса. Это производило потрясающий эффект и публика награждала Шаляпина громом аплодисментов. По словам Иды Яковлевны, Шаляпин буквально сорил деньгами. И если кутил в ресторане, то платил за всех присутствующих.
Ида Яковлевна рассказывала, что Вячеслав Сергеевич был незаурядным шахматистом. Он нередко завоевывал призы в городских шахматных соревнованиях.
Ида Яковлевна также рассказала Дмитрию о том, что оказавшись отрезанными от Москвы, родители стали приспосабливаться к жизни. У них были кое-какие средства, часть денег одолжили у друзей. Вячеслав Сергеевич продолжал заниматься фотографией. Ида Яковлевна арендовала помещение на углу улиц Блауманя и Бривибас. Она скупала и продавала изделия из золота, принимала заказы на портреты, переведенные на фарфор, штамповала на станке целлулоидные кулоны, браслеты, броши, медальоны. Дело их процветало.
После третьего посещения родителей Ида Яковлевна решительно настояла на том, чтобы Дмитрий разговаривал с ней и с Вячеславом Сергеевичем исключительно на немецком языке. Больше между ними не было произнесено ни одного русского слова. Такая разговорная практика дала Дмитрию больше, чем годы обучения немецкому в школе.
- Война с Германией неизбежна, - убежденно говорила Ида Яковлевна, - ты должен знать немецкий в совершенстве. Тебе это пригодится.
"БЛАЖЕН, КТО СМОЛОДУ БЫЛ МОЛОД!"
Воинская служба была необременительной и бушевавшая в Дмитрии энергия искала выхода. На танцах в доме офицеров Дмитрий познакомился с Марией Романовой, работницей текстильной фабрики. Мария была общительна, весела и хороша собой. В ту пору вырвавшемуся из деревни парню все девушки казались красавицами.
Роскошная женская плоть Марии, упруго натягивающая летнее платье, встречавшихся на улице мужчин приводила в некоторое замешательство. Они оглядывались ей вслед. Дмитрию это льстило. Его тоже будоражили женские прелести Марии. А Мария, будучи особой чувствительной, не собиралась длительное время ограничиваться платоническими отношениями со своим военным кавалером.
Однажды после танцев Мария пригласила Дмитрия к себе домой. Они тихонько прошли в ее комнату. Оставшись наедине с девушкой, Дмитрий растерялся. Но Мария не дала ему времени на размышления. Она подхлестнула его словами, заставившими учащенно биться сердце:
- Ну что стоишь? Раздевайся и ложись в постель!
Дмитрий снял с себя одежду, аккуратно сложил ее на стуле. Мария погасила электричество и обнаженная нырнула под простыню. Дмитрия последовал ее примеру. Мария обхватила его руками и ногами. Он покорился ей и нисколько не пожалел об этом. В ту ночь Дмитрий прошел полный курс любовных утех. Ткачиха знала в них толк.
Дмитрий часто встречался с Марией. Выпив бокал портвейна, Дмитрий брал в руки гитару и, перебирая струны, тихонько напевал: "Когда легковерно молоденьким был, военную службу я крепко любил. Погоны, медали блестели на мне и разные б...... ласкались ко мне". Когда-то Дмитрий слышал эту песню и она понравилась ему своей залихвастостью. Понятное дело, погон и медалей в ту пору у Дмитрия не было. Не знался он и с особами легкого поведения, но из песни, как говорится, слов не выкинешь.
О том, как важно для молодого мужчины вовремя встретить опытную наставницу в любовных делах убедительно поведал в своих романах писатель Эдуард Тополь. В одном из романов содержится особо полезное пособие для начинающих. Как жаль, что подобные книги не попались мне раньше. По крайней мере, многие проблемы интимного свойства решились бы более успешно.
Во время пребывания в Риге Дмитрий дружил с однополчанином Василием Булюкичусом. Оба ходили на танцы в дом офицеров. Оба были влюблены: Дмитрий - в Марию, Василий - в Розу.
- То была красавица из красавиц! - вспоминает Дмитрий Семенович. -
Роза была набожной девушкой и часто посещала синагогу. Бывало мы с Василием провожали ее до синагоги.
У обоих приятелей были, как говорится, самые серьезные намерения насчет подружек. Дмитрий желал жениться на Марии, а Василий - на Розе. Однако, по словам Дмитрия Семеновича, командирам Красной Армии запрещалось жениться на девушках, не имеющих высшего образования. А Розе выйти замуж за Василия запрещали религиозные родители. Они желали иметь зятем единоверца.
Так оба и остались холостяками.
РУССКАЯ ДУША
Жизнь не только выше, но и шире морали.
Борис Парамонов
Артиллерийский полк, в котором служил Иванов, получил приказ
вместе с другими отборными воинскими соединениями принять участие в широкомасштабных маневрах в Ленинградской области и Карелии.
В местах расположения войск Дмитрий видел огромные склады под открытым небом. По высоте своей они соперничали с вековыми соснами. Под брезентом были аккуратно сложены солдатские кирзовые сапоги и обмундирование. Было непонятно, почему такое добро хранится не в скла¬дах, а под открытым небом. Но задавать подобные вопросы было опасно.
Эту удивительную загадку, как впрочем и другие загадки предвоенной поры, кажется, удалось разгадать Виктору Суворову. Анализируя огромное количество фактов и сведений из военных источников, он выссказал парадоксальную гипотезу о том, что, будучи прекрасно осведомлен об агрессивных приготовлениях Германии к нападению на Советский Союз, Сталин, тем не менее, не готовился к его отражению. По предположению Суворова, Сталин сам намеревался напасть на Гитлера. Если бы Сталин трезво оценивал силы свои и противника, то не о наступлении следовало помышлять, а о глубоко эшелонированной обороне, как это было впоследствии осуществлено на Орловско-Курской дуге.
Сталин совершил тягчайшее преступление, когда приказал разрушить мощные укрепления на старой границе. Эти укрепления, вероятно, на несколько месяцев задержали бы наступавших немцев. Вспомним, сколько времени продержалась Брестская крепость.
Но Сталин, казалось, делал все возможное, чтобы обеспечить успех немецкому блицкригу. Он буквально обезглавил Красную Армию, уничто¬жив всех командиров высшего ранга. Он, собственными руками задушил антифашистские организации, в том числе Коминтерн. Он выдал Гитлеру на расправу немецких антифашистов. Он, ускоренными темпами, с прилежанием, достойным сожаления, гнал в Германию эшелоны с зерном и лесом, нефтью и углем. Первоклассные советские разведчики и доброжелательно настроенные к Сталину западные государственные деятели заблаговременно сообщили Сталину не только день, но и час нападения Германии на СССР. Как бы повел себя в этом случае самый рядовой руководитель страны или главнокомандующий? Ну, конечно же, объявил бы всеобщую мобилизацию, привел в повышенную боеготовность армию страны. Вместо всего этого наш доморощенный генералиссимус отдает наистрожайший приказ пограничным войскам ни в коем случае "не отвечать на провокации". Затевает какие-то дурацкие маневры в Ленинградском военном округе. Но, в конце концов, Сталин же не был идиотом. Значит, у него были какие-то свои хитроумные расчеты, о которых не знал никто. Суворов объясняет все эти странности тем, что Сталин намеревался обрушиться на фашистов в июле, а Гитлер опередил его и начал наступление в июне. Не поэтому ли Сталин, когда ему доложили о нападении гитлеровцев, впал в прострацию, а увидев пришедшую к нему депутацию членов Политбюро и вовсе, как говорится, наложил в штаны, решив, что пришли его арестовать за измену.
Но истинная трагедия заключается в том, что за грубейшие просчеты и ошибки перемудрившего самовлюбленного вождя расплачиваться пришлось советскому народу. Это его Сталин подставил под сокрушительный удар гитлеровцев. Это по вине Сталина в первые же месяцы войны в плен к немцам угодило аж три миллиона советских солдат. Это по его вине погибло столько мирных жителей, а Красная Армия понесла колоссальные потери убитыми. Но тиранам везет. За то, что по его вине погибло множество людей как до войны, так и на войне, Сталин был увенчан званием величайшего полководца всех времен и народов. О нем до сих пор скорбят многие простодушные люди.
Единственное, в чем я не согласен с Виктором Суворовым, так это в определении агрессора. Им, конечно же, является Гитлер. Это Гитлер тщательно разработал и осуществил оккупацию Европы. Это Гитлер разработал и осуществил план оккупации СССР, а затем напал на него. А то, что Сталин что-то там замышлял своей дурацкой башкой - еще ничего не доказывает. Мало ли кто и что замышляет?
Но вернемся к началу повествования. Итак, начало маневров было назначено на 18 июня. Заметьте - всего за несколько дней до начала нашествия немцев! Вдруг ночью была объявлена боевая тревога. Последовал приказ - всем задействованным в маневрах войскам срочно вернуться в места прежней дислокации.
- У немцев, кроме всего прочего, была моторизированная тяга, - сказал Дмитрий Семенович, - а мы, артиллеристы, таскали пушки на конной тяге. Напрягаясь из последних сил и совершив марш-бросок, мы добрались до летних лагерей в Адажи. Не успели поесть и отдохнуть, не успели дать корм и передышку нашим лошадям, как последовал новый приказ - срочно выдвинуться к литовско-немецкой границе. Измотанный до предела, наш артиллерийский полк подошел к реке Неман.
- Что было дальше - известно, - продолжал Дмитрий Семенович. - На рассвете 22 июня началось светопредставление. На нас обрушился град авиабомб и артиллерийских снарядов. Стоял адский гул. От взрывов земля содрогалась, словно при землетрясении. Солнце померкло, наступили сумерки. Всю местность застлал черный дым. Видимость резко ухудшилась. Лица бойцов покрылись гарью. Артиллеристы мужественно отражали танковое наступление. Один за другим выбывали из строя артиллеристы. У орудийных расчетов встали командиры. Я в каком-то бешенном темпе подавал снаряды.
Под натиском немцев нам пришлось отступить. В первом же бою было потеряно семьдесят процентов личного состава полка. Погиб в боях начальник боеснабжения 48-й стрелковой дивизии и Дмитрий Семенович Иванов был назначен на его место. В его распоряжении было шесть солдат и две грузовые автомашины.
Дмитрий Семенович ехал с грузом боеприпасов. Где-то в районе Шауляя Иванов услышал выстрелы. Посланный на разведку солдат доложил, что за сторожкой лежат расстрелянные мужчины и женщины. То была работа литовских шуцманов. В первые же дни войны они стали охотиться за евреями и расстреливали их. Опасаясь советских солдат, они, совершив свое кровавое дело, трусливо убегали.
В другой раз, увидев двоих шуцманов, убегавших в лес, Иванов вместе с солдатами пошел взглянуть, что там произошло. За домом лежало двенадцать расстрелянных. Все они были в нательном белье. Возле плеча одной из женщин Иванов увидел колышущееся полотенце. Казалось, его край теребит ветерок. Но когда Иванов пригляделся, то понял, что ветерок тут ни при чем. К женщине через плечо полотенцем была привязана крохотная девочка с черными кудряшками на головке. Это она беспечно колыхала краешек полотенца, не ведая того, что мать ее мертва. К горлу Иванова подступил непроглатывающийся ком. Он взял малютку на руки и отнес в кабину, чтобы при первой же возможности отдать ее в приемный пункт. Вскоре это удалось сделать.
В предместье Шауляя передняя машина, на которой ехал Иванов, забуксовала. В считанные минуты машину облепили люди. Они повисли на бортах. Иванов вылез из кабины. Он механически пересчитал людей - их было около семидесяти.
Стараясь придать своему голосу грозный оттенок, Иванов громко закричал:
- Отойдите от машин, а нето буду стрелять!
Он даже схватился рукой за кобуру. Грозный окрик не произвел на людей ни малейшего впечатления. Они были уверены, что представитель родной Красной Армии не поднимет на них руку.
К Иванову подошел старик с длинной седой бородой. На голове его было нечто наподобие одноцветной тюбетейки.
- Командир, спасите пожалуйста! Если вы не возьмете нас, мы все погибнем.
- Ну, поймите же, машины не могут поднять и груз, и вас, - растерянно произнес Иванов.
Все уставились на Иванова. В глазах людей застыл страх, отчаяние и смертная тоска.
Он явственно увидел ручонку кудрявой малютки, теребившей полотенце на плече мертвой матери и в сердце его что-то оборвалось. На него вдруг повеяло могильным холодом. Если он уступит просьбам этих людей, ему грозит расстрел после короткого суда полевого трибунала. Его оправданий никто и слушать не станет. В военное время не до сантиментов.
Что же делать? Если он не заберет этих людей, их всех расстреляют, как расстреляли тех, кого он видел сегодня утром. Что значит его единственная жизнь в сравнении с этими семидесятью жизнями? В нем властно заговорила воспитанная с детства в деревне Ново-Васильевск жалостливая русская душа, которая всегда чутко откликается на чужую беду.
Велика и благородна душа русского человека! Да, он бесшабашен, подвержен крайностям, не знает меры в распитии хмельного зелья. Но, в то же время, он добр и мягкосердечен. Русский человек всегда откликается на призыв о помощи, не помышляя при этом о собственном самосохранении. Так было с Болгарией, когда та запросила помощи, сражаясь с турками. Так было в случае с Арменией.
Царскую Россию зря называли "тюрьмой народов". Какая же это тюрьма? В ее двери ломилась вконец измученная разбойничьими набегами турков гордая Украина. И степной Казахстан, которого терзал Китай. И свободолюбивая Грузия. И население Дальневосточного края, страдавшее от насилия и поборов злобных хунхузов. Двухглавый белый орел великодушно принимал под свое надежное крыло всех, кто просил его об этом. В этой "тюрьме народов" вольготно чувствовали себя все национальности, свободно справляя свои религиозные обряды. Ни одна религия не преследовалась. Все эти факты общеизвестны, но в настоящее время о них почему-то не принято вспоминать.
... Каким-то особым чутьем люди уловили душевное состояние Иванова. Словно по команде они забегали будто муравьи разворошенного палкой лесного муравейника. Они сновали от грузовиков к обочине дороги и обратно. И вскоре ящики с патронами и консервами были сложены у самой кромки шоссе. Помогая один другому, люди влезли в кузова машин. Женщины прижимали к себе детей. Все это время Иванов сидел в кабине с опущенной головой. Подошедший к нему солдат отрывисто отчеканил:
- Товарищ старший лейтенант! Машины разгружены, все люди поместились!
- Поехали! - устало махнул рукой Иванов.
В полдень грузовики остановились неподалеку от железнодорожной' станции. Люди бросились бежать к стоящему на путях товарному эшелону. Лишь несколько женщин задержались ненадолго, чтобы поблагодарить со слезами на глазах Иванова.
Прибыв в часть, Иванов доложил командиру полка, что немцы разбомбили склады с боеприпасами и продовольствием. И что поэтому он приехал порожняком. Ни один солдат не выдал Иванова. Видимо, они одобрили рискованный поступок своего командира.
Через два дня Иванов снова совершил доброе дело. Но на этот раз без нарушения служебного долга. А было это под Енишками, в той же Литве. Грузовикам перекрыли дорогу толпа человек в шестьдесят. Все они были с рюкзаками за спинами, узлами и чемоданами в руках. Они выстроились в четыре ряда и рухнули на колени, словно подкошенные. Это было потрясающее зрелище. Иванов ехал порожняком. Он сделал приглашающий жест рукой и люди быстро заняли места в кузовах грузовиков. И этих пассажиров Иванов довез до ближайшей станции.
Теперь, более, чем через полвека после описываемых событий, я обращаюсь к тем, кого спас от неминуемой гибели Дмитрий Семенович Иванов, с единственной просьбой. Люди, если кому-либо из вас попадут на глаза эти строки, откликнитесь, дайте о себе знать! Сообщите, что вы не забыли своего спасителя!
Под натиском немцев наши войска отступали. В районе Лубанских болот по заданию комиссара Гоноблева Иванов с пятью автоматчиками под носом у немцев спас брошенные в спешке секретные штабные документы. За эту боевую операцию Иванов был награжден медалью "За боевые заслуги". Орден Красной Звезды он получил после войны за активные действия в тылу врага.
Сильно потрепанная дивизия, в которой служил Иванов, очутилась в немецком "котле". Был отдан приказ уничтожить технику, командирам переодеться в красноармейскую форму, а партийные и комсомольские билеты закопать. Мясо двух уцелевших лошадей было решено отдать раненым. Из окружения было приказано выбираться отдельными группами.
Все страдали от нехватки воды. Приходилось пить из луж, в которых сновала всякая мелкая живность. Пили воду, процеживая ее через тряпку. Питались лесной ягодой, кореньями трав, белым мякишем, выковыриваемым из-под коры старых берез.
ВРЕМЕННАЯ ПЕРЕДЫШКА
Группе бойцов, в которой был Иванов, удалось прорваться из окружения. Но Иванов был ранен. К счастью, ранение было не тяжелое. Его больше донимала контузия. Пробираясь на восток, группа ночью наткнулась на брошенный грузовик. По просьбе Иванова бойцы привели его в Ригу. Это было буквально за день до вступления в город немецких войск.
Вид раненного истощенного сына потряс Иду Яковлевну. Она помыла его, перевязала, одела в отцовскую одежду и послала за доктором. Доктор обработал рану, смазал ее какой-то мазью, дал обезболивающие таблетки. Он приходил еще раз. А потом исчез. Ивановы решили, что он угодил в лапы шуцманов или немцев. Он был евреем.
Когда Дмитрий немного окреп, на семейном совете было решено, что ему оставаться в Риге опасно. Вспомнили о знакомом хуторянине Аугусте Антонсе. Вячеслав Сергеевич отвез Дмитрия к нему на хутор. О том, что Дмитрий военный, что был ранен, Антонсу сообщено не было. Да он благоразумно ни о чем и не расспрашивал. Он был доволен уж тем, что в такое трудное время получил дополнительно пару рабочих рук.
У Антонса была небольшая семья: жена, восемнадцатилетняя дочь Эрна и четырнадцатилетний сын Гунар. Эрна была краснощекой добродушной толстушкой.
Хозяин хутора владел большой делянкой леса, обширным полем. Было у него двенадцать коров и десять лошадей. Так что работы хватало. Но Дмитрию она была не в тягость. Он сызмальства был приучен к крестьянскому труду. Он пахал, окучивал и копал картошку, косил сено, задавал корм коровам и лошадям, чистил навоз.
Вместе с хозяином Дмитрий пилил деревья, колол на зиму дрова. Весной Дмитрий разравнивал кротовые норы, собирал с поля камни и складывал их на меже. Ну, и конечно же, засевал поле пшеницей. Весной по заданию хозяина Дмитрий цедил сок с берез. Собирали сок в большом количестве. Хозяин заливал его в дубовые бочки и ставил в погреб. Березовый сок пили вместо кваса.
Благодаря сытым деревенским харчам и работе на свежем воздухе, Дмитрий физически окреп. Здесь, на отдаленном от города хуторе, война казалась Дмитрию чем-то нереальным. Но его мучила совесть, что он, оказался в стороне от смертельной схватки. Дмитрий стал подумывать как бы связаться с каким-нибудь партизанским отрядом. Он был почему-то уверен в их существовании. Но планам его не суждено было сбыться. На, хуторе появился незнакомый полицейский и передал приказ немецких властей о том, что молодежь призывного возраста должна быть направлена в Германию для работы на заводах.
Дмитрий сердечно попрощался с Антонсом, его женой, дочерью и сыном. Дмитрий явился на сборный пункт. Мобилизованных погрузили в товарные, вагоны. Эшелон взял курс на запад.
О пребывании Дмитрия Семеновича на хуторе хозяин уже после войны дал справку. Вот она в переводе с латышского:
"Аугуст Антонс, владелец хутора "Грундулосмайя" Палес Волости, Валмиерского района, Латвийской ССР.
ПОДТВЕРЖДАЮ:
О том, что Иванов Дмитрий Семенович рожд.1916 г. 11.10, прибывший из Риги, работал в моем хозяйстве в качестве подсобного рабочего с осени 1941 года по 1 июля 1942 года, после чего был отправлен товарным эшелоном по указанию гестапо в Германию.
Подтверждает хозяин хутора "Грундулосмайя"
А. Антонс".
На штампе дата
11 апреля 1958 года. Подпись нотариуса Хорьковой.
ПЕРВЫЙ ПОБЕГ. ПОИМКА БЕГЛЕЦОВ
В товарном вагоне было тесно и душно. Дмитрий не мог свыкнуться с мыслью о том, что его везут в рабство. И постепенно у него созрел план побега. Он стал приглядываться к тем, кто был рядом с ним. Среди других он выделил крепкого на вид парня. Его звали Анатолием Яблонским. Дмитрий посвятил его в свой план. К ним присоединилось еще трое.
Вагоны открывались всего один раз в сутки, чтобы находящиеся в них люди могли облегчить нужду. Через каждые три метра стояли автоматчики. Автоматчики были днем на крышах вагонов. Все внимание сторожей было сосредоточено на тех, кто выходил из вагонов. Другая сторона эшелона оставалась без надзора.
При очередном выходе Дмитрий вместе с Яблонским юркнули под вагон. Запасенными на всякий случай с хутора кусачками Дмитрий перекусил проволоку и откинул в сторону скобу, замыкающую дверь. Сам бы он из-за своего малого роста ни за что не дотянулся бы до запора. Его подсадил своим плечом Яблонский. И так же незаметно они постарались вернуться в вагон.
Темной ночью, когда паровоз, тяжело пыхтя, тащил состав в гору, пять беглецов отодвинули в сторону заднюю дверь и по одному стали прыгать вниз. Их разбросало вдоль железнодорожного полотна, но потом они собрались вместе.
Командование группой взял на себя Иванов. Они ориентировались по звездам, направляясь на восток. Днем отсиживались где-нибудь в укромном месте.
Обычно кто-нибудь по очереди шел впереди. Как разведчик. За ним примерно на расстоянии ста метров следовали остальные. Такая предосторожность была не лишней, так как идущий впереди мог предупредить об опасности. Таким образом можно было избежать засады.
Питались чем придется. Забирались в сараи, хватали курицу, общипывали и варили. Они разжились котелком и спичками. Воду брали в колодцах и в озерах. Иногда им улыбалась удача: вытаскивали за веревку спущенный в колодец для охлаждения бидон с молоком или даже со сливками. Иногда, осмелев, беглецы заходили на хутор или стоящую на отшибе избу и выпрашивали хлеб, сало, лук. Иные давали из милосердия, другие со страху. Мало ли что на уме у ночных гостей!
Последовала полоса неудач. Впереди был мост. Его никак нельзя было обойти. Решили снять часового. Это поручили Валерию. Но он повел себя неосторожно и был убит часовым. Выстрел часового поднял на ноги немцев. Они открыли беспорядочную стрельбу и убили еще двоих.
Когда все стихло, Дмитрий и Анатолий ушли подальше от опасного места. Несколько ночей они продвигались в сторону Латвии. В Литенской волости снова стряслась беда. Только залезли они в чей-то сарай, как громко залаяла потревоженная собака. Из сторожки выбежали айзсарги. Иванов и Яблонский успели добежать до делянки высокой ржи и укрыться в ее тени: полная луна очень ярко светила. Было видно, почти как днем. Утром, решив, что опасность миновала, беглецы вышли из укрытия и тут их заграбастали айзсарги. Оказывается, они никуда не уходили. Пленных избили прикладами, отобрали сумки с харчами, содрали с них одежду. Отведя в сторону от шоссе, айзсарги заставили Иванова и Яблонского копать для себя могилу.
В это время по шоссе проезжало на мотоцикле какое-то немецкое начальство. Мотоцикл остановился. Распросив айзсаргов в чем дело, немцы приказали отложить расстрел, доставить пленных в Гулбенскую прифронтовую полицию по борьбе с партизанами. Свое решение они мотивировали тем, что надо у пленных выпытать побольше сведений о партизанах, а уж потом расстрелять их.
После окончания войны жители Гулбенского района Ян Янович Клявиньш и его брат Феликс Янович дали следующие показания: (Перевод с латышского)
"В Кировский райвоенкомат г.Риги, 11.10.1957г.
Я, Клявиньш Ян Янович, проживающий в Гулбенском районе, Литенской волости, теперь сельсовет "Коцинюмая"
ПОДТВЕРЖДАЮ
Действительно 1942 г., 24 августа на рассвете к дому сельсовета под охраной вооруженных шуцманов привели двух советских партизан, которые назвали фамилии Яблонский и Дмитрий Иванов. Шуцманы издевались над ними в присутствии населения, показательно избивали прикладами и заставили копать могилу, раздетыми до кальсон, после двух-трех часов их отправили раздетыми, привязанными к повозке шпагатами, по дороге в сторону Гулбене, охраняемые вооруженными шуцманами. Среди них был Дмитрий Иванов, который появился в Литене 01/10 1957 года за подтверждением.
Показания верны. 1 /10 1957г."
"Гражданина Я. Клявиньша подпись подтверждаю
Паракстс, Литенская волость.1957г. 1 октября"
Внизу листа на прямоугольном штампе стоит подпись нотариуса Хорьковой и дата г.Рига 11 апреля 1958г.
А вот показания Феликса Яновича Клявиньша (Перевод с латышского):
"В Кировский комиссариат г.Риги, 1/10 1957г. От Клявиньша Феликса Яновича, рождения 1914г.
Проживает Гулбенской район, Латинской волости.
ПОДТВЕРЖДАЮ
Подтверждаю, как в 1942 г. 24 августа рано утром привели двух партизан под охраной немецких полицаев к дому волости. Полицейские работники их раздели, отняли одежду и вывели за кусты. Потом они привели их обратно из-за кустов. Затем привязали к повозке и на лошади отвезли в Гулбене. Среди них был Иванов Дмитрий. 10/1957г.
Правильность показаний гражданина Клявиньша подтверждение -
заверяю. Литенский председатель сельсовета (подпись).
1957 г.,1 октября 1957г."
На штампе внизу листа подпись нотариуса Хорьковой и дата - 1 октября 1957 года.
Иванова и Яблонского поместили в одну камеру. Вечером кто-то просунул в замочную скважину две сигареты, боковину коробка с серой и две спички. Иванов не курил, так что сигареты достались Яблонскому. Перед началом допросов Яблонского и Иванова разлучили, о дальнейшей его судьбе Иванов ничего не узнал.
Допрос вел начальник гестапо Гулбенского района Элмар Спрогис. Так как Иванов отказался отвечать на любые вопросы, Спрогис решил сломить волю заключенного. Иванова привязали к низкому столу. Спрогис сбросил с себя рубаху и резиновым шлангом стал размеренно наносить удары по спине истязаемого. После серии ударов он осведомлялся на латышском языке:
- Ну, как, скотина, будешь говорить?
Иванов молчал, Спрогис устал. Он повалился в кресло и стал вытирать лицо платком. Вспотевшую спину угодливо вытирал полотенцем нижний чин. Спрогис передал ему на время передышки шланг и избиение продолжалось.
А теперь, читатель, ответь на такой вопрос: сколько ударов резиновым шлангом выдержал бы ты? Не знаешь? А Иванов знает, так как считал каждый удар. Их было тридцать шесть.
После тридцать шестого удара Иванов ощутил, что его тело обдало жаром и он вдруг, перед тем, кк потерять сознание, перестал чувствовать боль. Он испытал кратковременную радость избавления от мучений.
Друзья Пушкина, не отходившие от него ни на минуту, после смертельного ранения, полученного им на дуэли с Дантесом, вспоминают вот что. Буквально перед самой кончиной боли отпустили вдруг Пушкина, он ощутил облегчение и благостно попрощался со всеми. Нечто подобное, вероятно, испытал и Иванов. Но он не умер, а лишь на продолжительное время потерял сознание.
Очнулся Иванов на цементном полу в камере, когда кто-то окатил его водой из ведра.
На второй день Иванов снова подвергся пытке. В этот раз он выдержал только двадцать восемь ударов. И перед тем, как отключиться, он снова ощутил охвативший его тело жар и радость избавления от боли.
Когда немецкие оккупанты отступали, с ними бежал и Элмар Спрогис. Ему удалось скрыться от возмездия в Америке. Наверное, он уже усоп. А если был бы еще жив, то наверняка подобно исполненному злобой рентгенологу из американского захолустья Айварсу Слуцису поучал бы латышей, как надо избавляться от русских.
Те два дня, когда с пристрастием допрашивали Иванова, его не кормили. На третий день в камеру вошел айзсарг, у которого форма была темнее, чем у остальных. Подав миску супа и ломоть хлеба, он тихо произнес:
- Больше не будут бить. Тебя сегодня повезут в Ригу.
Иванов догадался, что именно этот охранник просовывал в замочную скважину сигареты и спички.
ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ
Иванова, связанного наручниками с айзсаргом на поезде привезли в Ригу. На вокзале с него сняли наручники и затолкали в черную без окон машину. Когда его вывели из машины, он огляделся и понял, что находится на углу улиц Пернавас и Варнас. Здесь размещалось гестапо. Это было здание с толстыми стенами и зарешеченными окнами. Мороз пробежал по его спине. Он понимал, что здесь его ожидают новые мучения.
Теперь, через много лет, Иванов, очутившись в этих местах, испытывает странное чувство, когда видит жителей, выглядывающих из окон этого страшного в прошлом дома.
Иванова привели в обставленный старинной мебелью просторный кабинет. За массивным столом восседал эсэсовец с двумя железными крестами на мундире. За его спиной почти во всю стену вымахал портрет Гитлера. Справа от него торчало знамя с белым кругом, в котором надменно раскорячился черный паук свастики. По левую сторону был камин с чугунной решеткой из прутьев, заканчивающихся острыми пиками.
Жестом руки эсэсовец пригласил Иванова присесть за маленький столик поодаль, с правой стороны. Некоторое время эсэсовец пристально рассматривал Иванова. После сказанного вполголоса приказания, на столик перед Ивановым была поставлена чашечка кофе, сигареты и спички. Иванов отказался и от того, и от другого.
Когда эсэсовец стал задавать вопросы по-немецки, Иванов прикинулся непонимающим. Был вызван переводчик и тот перевел слова эсэсовца.
- Господин капитан говорит, что если вы ответите на все вопросы, вас освободят и выдадут аусвайс.
Иванов знал, что имея такой аусвайс его владелец может свободно передвигаться не только на оккупированной немцами территории, но и по Германии.
Капитан старался показать свое расположение к арестованному. Он задавал вопросы мягко и вежливо. Но его истинное состояние выдавали дрожащие от нетерпения руки, лежащие на столе.
- В каком сельсовете, в каком доме вам давали одежду и продукты? К какому партизанскому отряду вы принадлежите? Где в настоящее время находится и куда направляется отряд?
Задаваемые переводчиком вопросы убаюкивали Иванова. Он не выспался и его тянуло в дремоту. Но он старался превозмогать ее.
Похоже, его принимали за крупную птицу, что так возились с ним. А может быть, у немцев плохо обстояло дело с обнаружением партизан, хотя следы их деятельности были заметны на каждом шагу. По крайней мере, они, наверное, надеялись выжать из него такую информацию.
Иванов не собирался выдавать тех добрых людей, которые снабжали его и Яблонского продуктами, показывали дорогу. Их немедленно расстреляют. Так пусть пострадает он один.
- Я не партизан, - устало произнес Иванов. - Я сбежал из эшелона, который направлялся в Германию.
Это была правда. Но эта правда не нужна была эсэсовцу. Разумеется, он не поверил ни единому слову Иванова.
Куда только подевались выдержка и показная вежливость капитана! Он стал истерически выкрикивать немецкие проклятия, стучать по столу кулаками. Разрядившись таким образом, он откинулся на спинку кресла и приказал привести троих пленных - одного за другим.
Когда ввели первого пленного, Иванов внутренне содрогнулся. На обоих его руках были содраны все ногти. Раны были покрыты черной запекшейся кровью.
- Это твой комрад? Ты знаешь его? - спросил капитан через переводчицу, указывая на приведенного.
- Нет, не знаю! - твердо ответил Иванов.
А когда тот же вопрос задали пленному, он ответил отрицательно.
- Увести! - скомандовал капитан.
Ввели второго. Его внешний вид был ужасен. Наверное, его долго избивали. Лицо его было в синяках и кровоподтеках. Должно быть раскаленным железом на лбу его было выжжено тавро - серп и молот.
Он показал, что не знает Иванова. И это тоже была правда.
У третьего мученика на оголенной спине была вырезана звезда. По расплывшимся ее краям проступила сукровица и желтый гной. Спина была исполосована кровавыми узкими лентами --следы избиения железными прутьями. Мученик не издал ни звука. Но в глазах его было столько ненависти, что капитан не выдержал устремленного на него взгляда и отвернулся в сторону.
Насмотревшись на истерзанных пытками солдат, Иванов подумал о несопоставимости его страданий с тем, что вынесли эти молодые ребята.
Когда увели последнего солдата, капитан раздраженно обратился к переводчику:
- Переведите ему мои слова: если он будет упорствовать, с ним поступят точно так же, как с этими тремя. А также скажите ему, что Ленинград и Сталинград находятся в наших руках. А теперь заканчивается очистка от советских войск еще незанятых немцами территорий. Так что подчеркните - сопротивляться бесполезно.
Когда Иванову были переведены слова капитана, которые он понимал и без перевода, он отказался отвечать на вопросы. Тогда капитан снова разразился проклятиями. Он сказал своему помощнику:
- Проведите его в спецкабинет и если он и там ни в чем не сознается, то повезете в Гулбенский район, покажете его крестьянам. Даже если он кого-либо опознает, расстреляйте его. Но он до последнего не должен об этом знать.
Переводчица сказала совсем другое:
- Сейчас вас повезут в тот район, где вас поймали. На сходке вы должны опознать тех крестьян, которые оказывали вам помощь. Когда вы все это исполните, вас выпустят на свободу.
Иванова грубо подхватили под руки, столкнули по лестнице так, что он пересчитал ступени, и притащили в пустую комнату. Усадили на стул, а руки привязали к нему ремнями.
- Будешь отвечать на вопросы? - спросил кто-то за его спиной
Иванов молчал. Тогда рот его взнуздали согнутой металлической пластинкой. Он вдруг ощутил, как его дернуло электротоком. В воздухе резко запахло озоном. В голову впились тысячи иголок, а тело изнутри обожгло. Он впал в беспамятство.
Очнулся Иванов в камере. Он взглянул на руки. Обычно они были розовыми, а вены синими. Теперь же руки были синими, а вены желтыми.
Из забранного толстыми железными прутьями узкого окна с трудом проникал дневной свет, но надписи на стенах все же можно было различить. Они были нацарапаны осколками стекла, гвоздями, написаны карандашом и мелом, выведены кровью. То были надписи, оставленные теми, кого, наверное, уже не было в живых. Эти надписи кричали, вопили, стонали, взывали к отмщению. "Фашизм - это чума, фашизм - это смерть", "Мать - это жизнь, мать - это Россия", "Я русский, таким и умру", "Выдержал три пытки", "Нас здесь погибло много", "На вопросы фашистов не отвечал", "Я не доживу до победы, но уверен - она наступит", "Молчал, никого не выдал", "Не сдамся", "Смерть фашистам", "Вспомните нас и отомстите".
Иванову, как и обещали, устроили очную ставку с населением Литенской волости. Он так и не выдал никого из тех, кто давал хлеб.
Вечером Иванова доставили в карьер, где добывали песок. Мастеру латышу приказали, чтобы он отправил в лагерь всех военнопленных. Иванова заставили рыть яму. При этом его понукали ударами прикладов. Иванов заметил, что айзсарг в темной форме участие в избиении не принимал. В руках у него была винтовка. Немец стоял в стороне в виде наблюдателя. Так как несколько ударов пришлись по голове, Иванов воспринимал все происходящее, словно в тумане. Он уже плохо соображал и ему было все равно, что будет с ним дальше. Он отупел. А лопатой действовал машинально. Он ощущал жар в теле, предшествующий обмороку. Он уже был не жилец на этом свете. Будучи уже в беспамятстве, он рухнул на колени и свалился в яму, инстинктивно заслонившись двумя скрещенными руками.
Он очнулся на короткое время в полной темноте. На плечи, бока и голову что-то давило, он был стиснут со всех сторон, дышать было трудно. Он ничего не понял и снова впал в беспамятство. Через какой-то промежуток времени, через час или пять-шесть часов, Иванов очнулся только для того, чтобы ощутить боль в ноге и осознать, что погребен. От этой мысли он омертвел. Кажется, он очутился в той же ситуации, что и Гоголь. Уж как умолял он в своем литературном завещании, чтобы прежде, чем похоронить, хорошенько убедились в его действительной, а не мнимой смерти. Не прислушались! По прошествии многих лет, когда по каким-то научным надобностям произвели вскрытие, то нашли в гробу Гоголя, лежащего на боку и в ужасе вцепившегося обеими руками в свои волосы.
Когда в пять утра военнопленных привезли в карьер и они заступили на смену, мастер-латыш, который хорошо относился к ним, сообщил, что вчера вечером здесь расстреляли какого-то партизана. Несколько любопытных, из самых молоденьких, подошли к невысокому могильному холму и заметили, что время от времени с него скатывались песчаные комочки. Могила словно "дышала". Решили ее раскопать. В ход пошли лопаты. Яма была неглубокая. Скорчившегося в ней человека вытащили наверх, плеснули в лицо водой. Человек очнулся, закашлялся. Ему дали промочить горло. Когда он сел, отряхнули с него песок. А он был и в волосах, и в ушах, и в носу, и, конечно же, во рту.
Иванов огляделся. Вокруг него стояли такие же молодые люди, как он сам.
- Счастье твое, парень, что ты свалился в угол ямы и на руки - сказал один.
- У тебя возле рта оказалось немного места для воздуха, поэтому не задохнулся.
- А еще повезло, что его неглубоко закопали и что пуля не задела кость, - сказал другой.
Так как в лагере процветало воровство, некоторые военнопленные носили свой гардероб на себе - по двое штанов и гимнастерок. Иванова тут же экипировали. Даже обувка нашлась.
Вечером подали грузовики. Туда взбирались по наклонно положенным доскам. Дмитрию помогли, поддерживая его с двух сторон.
Когда в лагере выстроили всех на плацу и сделали перекличку, один . оказался лишним. То был Иванов. Да и вычислить его было нетрудно по внешнему виду: он был грязен и окровавлен.
Так как лагерное начальство ввиду позднего времени разъехалось по домам, и не у кого было испрашивать распоряжений, охранники поместило Иванова во временный карцер. Там не было ни нар, ни табурета. Но было очко летнего туалета, видимо, общего для всего барака. Иванов повалился на пол и, подложив кулаки под голову, уснул, несмотря на боль в ноге.
Проснулся он перед рассветом от шума и топота во дворе. Иванов стал размышлять, каким образом выбраться из мышеловки. Когда он увидел дыру летнего сортира, решение пришло мгновенно. Он пролез в дыру и через шахту сортира пробрался в коридор барака. Затем через незапертую дверь вышел во двор и смешался с военнопленными, которых готовили к отправке в Германию. От них он узнал, что в бараке, из которого он только что вышел, расположились власовцы. Они еще спали, поэтому Иванова никто не встретил.
Когда Иванов рассказал этот эпизод, я предложил:
- Дмитрий Семенович, давайте вернемся немного назад. Не кажется ли вам, что все происшедшее с вами смахивает на чудо?
- Я с вами согласен - это чудо, - спокойно ответил Иванов. - Немец только наблюдал. А стрелял тот самый айзсарг, который подсунул сигареты. В более темной форме, чем у других. Кажется, он мне сочувствовал.
- Допустим! - не успокаивался я. - Второе чудо, что вы не задохнулись в яме, пусть даже неглубокой. И третье чудо, что молодые военнопленные из любопытства, что ли, решили раскопать могилу.
- Все одно к одному. Я глубоко убежден, что если не суждено умереть, то ни за что не умрешь. И то, что я сейчас с вами сижу за столом, а не гнию в земле, лишь это подтверждает. Случайность то, что военнопленные заметили скатывающиеся с могилы комочки леска и сделали вывод, что я еще живой. Случайность то, что я оказался в бараке с летним сортиром. Случайность и то, что я подоспел к формированию эшелона, отправляющегося в Германию. А в результате всех этих случайностей, я остался живу
- После всего этого, Дмитрий Семенович, я только и могу сказать, что вы действительно родились в рубашке!
- Если я расскажу о дальнейших событиях, вы убедитесь, что мне везло всю жизнь. Госпожа-удача всегда выручала меня из казалось бы самых безнадежных ситуаций. Потому что я никогда не отчаивался, не опускал руки. Я крепко верил в себя, в свою звезду.
ПО СТОПАМ ГРАФА МОНТЕ-КРИСТО
После пятого или шестого побега - а всего Иванов совершил их восемь - в Голландии его заточили в тюремный карцер Мепенского концентрационного лагеря. Вокруг лагерной тюрьмы был вырыт глубокий ров, заполненный водой. Кроме того, тюрьма была оцеплена колючей проволокой, через которую был пропущен электрический ток. Выйти из тюрьмы могли только мертвые. Иванов и вырвался оттуда под видом мертвеца, наподобие графа Монте-Кристо. Вспомним, как описан Александром Дюма побег Эдмона Дантеса из неприступной крепости замка Иф. "И стараясь не думать, торопливо, чтобы размышление не успело помешать безрассудству отчаяния, он наклонился, распорол страшный мешок ножом аббата, вытащил труп из мешка, перенес его в свою камеру, положил на свою кровать, обернул ему голову тряпкой, которой имел обыкновение повязываться, накрыл его своим одеялом, поцеловал последний раз холодное чело, попытался закрыть упрямые глаза, которые по-прежнему глядели страшным бездумным взглядом, повернул мертвеца лицом к стене, чтобы тюремщик, когда принесет ужин, подумал, что узник лег спать; потом спустился в подземный ход, придвинул кровать к стене, вернулся в камеру аббата, достал из тайника иголку с ниткой, снял с себя рубище, чтобы под холстиной чувствовалось голое тело, влез в распоротый мешок, принял в нем то же положение, в каком находился труп, и заделал шов изнутри".
А далее план его был таков: если по пути на кладбище могильщики догадаются, что они несут живого человека, Дантес, не давая им опомниться, сильным ударом ножа распорет мешок сверху донизу, воспользуется их смятением и убежит. Если они захотят схватить его, он пустит в дело нож.
Если же они отнесут его на кладбище и опустят в могилу, то он даст засыпать себя землей; так как это будет происходить ночью, то, едва могильщики уйдут, он разгребет рыхлую землю и убежит. Он надеялся, что тяжесть земли будет не настолько велика, чтобы он не смог ее поднять.Если же окажется, что он ошибся, если земля будет слишком тяжела, то он задохнется и тем лучше: все будет кончено. Но все обернулось наилучшим образом. Тюремщики сбросили мешок с телом Дантеса в море, он успел взрезать мешок, освободиться от привязанного к телу груза и всплыть поверх воды. Так было в литературном романе. А вот как развивались события в реальной жизни.
О том, чтобы Иванов, подобно графу Монте-Кристо, самостоятельно бежал из тюрьмы, не могло быть и речи. Но дело в том, что в лагере действовал подпольный комитет. Он имел тесные контакты с тюремщиками из движения сопротивления. Жизнь Иванова нужна была для активных действий против гитлеровцев. Он был своего рода знаменитостью. О ега дерзких побегах было известно многим. А о воскрешении из мертвых после расстрела ходили даже легенды. План освобождения был тщательн продуман.
Глубокой ночью Иванов услыхал, как отодвинулся засов, скрипнула дверь и в камеру вошли двое. Они внесли покойника в плотном коричнево мешке и заставили Иванова быстро снять с себя одежду. Затем, вытащив покойника из мешка, напялили на него одежду Иванова. А Иванова поместили в мешок, зашнуровав мешок таким образом, чтобы осталось отверстие. Вся эта операция была проделана в считанные минуты и в абсолютной тишине.
Иванова принесли в подвал, где в мешках штабелями были сложены покойники со всего лагеря. Смертность была велика. Умирали итальянцы, французы, чехи, немцы, югославы. Но самая большая смертность была среди русских пленных. Они содержались в худших условиях и кормили их значительно хуже.
Иванова поместили в предпоследнем ряду, лицом вверх. На него поперек положили двоих. Иванову казалось, что и под ним, и над ним покойники из железа. Было больно и ногам, и груди, и животу. Он не знал, сможет ли выдержать долгое время эти боли. Он не мог думать ни о чем другом. Даже мысль о том, что он будет на воле, нисколько не радовала его. К тому же было холодно и он продрог. Воздух был смрадным. Иванов старался сдерживать дыхание. От смрадного трупного запаха его подташнивало.
Много лет спустя, когда Иванову на глаза попадались бумажные мешки коричневого цвета, его начинало подташнивать.
Время тащилось тягуче медленно. Ему казалось, что о нем забыли. И когда терпение Иванова совершенно истощилось, чьи-то руки сперва сняли с него два трупа, а затем и самого понесли куда-то. Он ощутил свежий воздух и вздохнул полной грудью.
Иванов услышал цоконье лошадинных копыт по асфальту. Он даже задремал. Ему привиделась родная деревня и то, как он на телеге, полной пахучего сена, возвращается домой с покоса.
Через какое-то время повозка остановилась. Мешок расшнуровали, ему помогли из него вылезти. С высоты повозки Иванов увидел неподалеку огромный ров. Туда, видимо, сбрасывали мешки с трупами.
Иванова приветствовал на ломанном немецком языке высокого роста плечистый мужчина. Он достал пакет с одеждой: носки, брюки, рубашку и плащ. Пока Иванов одевался, мужчина рассказал о себе, что он бельгиец, что зовут его Иоси Ибубер. Что он сын известного миллионера, который владеет несколькими фабриками и имеет крупные счета в банке. Но несмотря на то, что он является сыном миллионера, он входит в отряд сопротивления. Потому что фашизм - это очень плохо. Второй возница тоже из сопротивления и его не следует опасаться, пояснил Ибубер. Он торопился, так-как времени было в обрез. Ему многое хотелось сообщить этому русскому. Он дал Иванову свою визитную карточку и фотографию повозки с лошадьми. Просил писать после войны. Ибубер передал на словах решение подпольного комитета: Иванов должен направиться в немецкий город Кассель и проникнуть в тамошний концлагерь. Затем он должен связаться с членами подпольного комитета. Иванов обещал Ибуберу все выполнить.
Дмитрий Семенович показал фотографию, которую ему в свое время подарил Ибубер. На ней двое сытых лошадей, впряженных в платформу с низкими бортами.
- Повозка эта называется "тотенваген". На ней перевозили трупы. И я имел "удовольствие" прокатиться на этой повозке. Ту лошадь, которая повыше, звали Патом, а ту, что пониже - Паташоном. Визитку я уничтожил, опасаясь КГБ. Так что адрес Ибубера пропал. А сейчас он бы мне очень пригодился. Сын миллионера неверняка не отказал бы мне в помощи.
Поблагодарив Иоси Ибубера и его напарника, Иванов отправился в путь. Он шел по дороге беспечный, словно Тиль Уленшпигель и мурлыкал песенку, которую распевал с приемной матерью - "Солдатушки¬-ребятушки". Никто его не задерживал. Иногда его подвозили на попутных телегах русские, украинские, белорусские женщины, вывезенные в Германию и работавшие у немецких бауэров. Им доверяли и посылали на ближайшие рынки продавать картофель, морковь, капусту , яблоки. Женщины угощали Иванова хлебом, копченым салом и яблоками. Они охотно указывали дорогу на Кассель.
В одном из немецких хозяйств Иванов познакомился с Шурой, уроженкой города Таганрога, родиной Антона Павловича Чехова. Видимо, Иванов настолько очаровал Шуру, что она не только накормила его, но даже подарила свой старенький велосипед. Теперь он мог значительно быстрее передвигаться.
Город Кассель оказался большим. Лагерь вблизи него тоже был большим. В лагерь Иванов проник без труда. В 1943 году лагеря обслуживали пожилые резервисты, женщины и зеленые юнцы. Расстояние между постами было не менее тысячи местров. Ночью Иванов кусачками, с которыми никогда не расставался, перерезал проволочное заграждение и проник на территорию лагеря.
КРУПНАЯ ДИВЕРСИЯ
В1943 году гитлеровская Германия стала испытывать серьезную нехватку резервов. Потому что на восточном фронте она несла огромные потери. Стремясь поправить положение, немцы предприняли попытку на оккупированных территориях создать трудовую армию из военнопленных. Часть военнопленных намеревались даже использовать в войсках противовоздушной обороны.
Кормили в Кассельском лагере отвратительно, как, впрочем, и в других подобных лагерях. Жидкая баланда состояла из мелких кусочков брюквы и свеклы.В хлеб при выпечке добавлялись опилки. После того, как было сообщено о предстоящем прибытии в лагерь высокопоставленных чинов, питание было резко улучшено. А перед самым их появлением заключенных накормили вкусным обедом. На второе было даже подано нечто вроде гуляша.
17 мая, после обеда, заключенные были выстроены на лагерном плацу. Поодаль стояли автоматчики с овчарками. Появился очень старый генерал. Он поздоровался через переводчика, наговорил кучу любезностей в адрес собравшихся. Затем он приказал переводчику зачитать обращение к военнопленным. В нем, в частности, говорилось о том, что с коммунистами в России покончено, что немецкая армия победила. Что в настоящее время заканчивается истребление мелких группировок, последние районы России очищаются от большевиков. И теперь все бывшие русские военнопленные должны вступить в рабочие подразделения для несения службы в тылу Германии. Они также должны пополнять расчеты зенитчиков в городах для защиты от вражеской авиации. После окончательной победы Германии все военнопленные вернутся в Россию, а сейчас надо послужить немецкому рейху. Всем дается один день для отдыха и размышлений. После чего начнется запись в рабочие отряды.
Как только Иванов прибыл в лагерь, он очень осторожно стал искать контакта с подпольщиками. Он хорошо знал случаи провала подпольной организации в городе Люксембург. Член подпольного комитета Мелешко оказался предателем. Все подпольщики были расстреляны.
В подпольный комитет, с которым связался Иванов, в основном входили югославы и русские. Руководил комитетом русский Александр Рогачевский.
- После войны я списался с Александром - сказал Дмитрий Семенович. - Он все время приглашал к себе в гости в станицу Брюховецкая на Кубань. Лишь через шестнадцать лет я откликнулся на приглашение. Все как-то не было времени. У него была спокойная и добрая жена. Жили они в своем доме, окруженном небольшим садом и огородом. Кубань запомнилась мне арбузами и строительством домов. На Кубани под бахчи отведены огромные площади. Арбузы там исключительно вкусные, не то что импортируемые из Испании - какие-то резиновые. Кубанские арбузы большие, сочные, исключительно сладкие, словно мед. Сторожили бахчи в основном старики. Они жаловались на то, что по ночам станичники делают набеги. Да еще на машинах. Колесами давят арбузные плети и они засыхают. Урожаю наносится вред. Александр как-то предложил ночной поход за арбузами, но я предпочел другой вариант. В сельском магазине купил две поллитры и пошел к сторожу. После этого мы с Александром приезжали на двух велосипедах и нас ждали накрытые травой крупнющие арбузы. Больше двух каждый из нас не мог забрать, настолько они были огромные.
А строят дома там по единому способу. Обычно с весны начинают изготавливать крупные кирпичи. Их выделывают из навоза, соломы и липкой кубанской грязи. Всю эту массу топчут ногами, гоняют по кругу лошадь. Когда масса достаточно уплотнена, ее разрезают на кирпичи. Кирпичи складывают для просушки на солнце в своего рода пирамиды. Хозяева будущего дома заблаговременно заготавливают деревянные детали: доски для пола, стропилы, потолочные балки, двери, оконные рамы. На строительство дома собирается почти все взрослое население станицы. К вечеру дом готов. Настланы полы, покрыта соломой крыша. Остается лишь оштукатурить и побелить стены и вставить стекла в окна. Когда работы закончены, хозяева дома выставляют на подворье угощение. Стол ломится от вареного, пареного и самогонки или водки. По установившемуся этикету и еды, и питья должно быть вдоволь. Я был на одном таком пиршестве. Пили стаканами до потери сознания, после чего иные мужья подхватывали молодок или чужих жен и уединялись в саду. Утром начинались разборки. Мужичкам доставалось от ревнивых жен. Мой Александр так упился, что мне пришлось тащить его домой на себе. За что получил благодарность от его жены. Александр как упал лицом в постель, так и не поднимал голову. Александр работал в колхозе механиком. Этот опыт пригодился ему, как подрывнику.
Иванов узнал о решении комитета сорвать вербовку. Для этого было решено устроить крупную диверсию. Необходимое количество взрывчатки было закуплено у кладовщиков - онемечившихся поляков. Было известно, что за деньги они готовы продать не то что взрывчатку, а даже пушку.
В группе, в которую был включен Иванов, насчитывалось двенадцать человек. Для каждого члена группы было предназначено определенное задание. Иванову вменялась обязанность носильщика. Взрывчатка находилась в картонных пакетах. Их связали попарно шпагатом.
В проволочных заграждениях заблаговременно выкопали железные стойки, которыми были приколоты к земле проволочные заграждения. Двое поднимали проволоку, а остальные проползали под ней. Взрывчатка была тяжелая и ее несли вдвоем.
Часа в три ночи взрывчатка была заложена в плотину, которая находилась в километрах трех от лагеря. Иванову и другим носильщикам было приказано вернуться в лагерь. Поблизости от плотины остались лишь те, кто непосредственно должен был произвести взрыв. Когда группа подходила к лагерю, блеснула молния и послышался мощный гул взрыва. В небе загудели американские самолеты.
Все было задумано с таким расчетом, чтобы по времени взрыв совпал с ежедневными налетами американской авиации, совершаемыми регулярно. Самолеты обычно пролетали над Касселем в одни и те же часы. В ночном небе стоял сплошной гул. Союзники подвергали особенно ожесточенной бомбардировке те германские города, которые по предварительному уговору должны были перейти в сферу влияния Советского Союза. Так что Кассель их нисколько не интересовал.
В результате взрыва город Кассель в одночасье лишился электричества. Вырвавшейся на волю водой было затоплено по течению реки в южном направлении три подземных завода стратегического назначения - два авиационных и один станкостроительные заводы.
- К сожалению, был затоплен небольшой лагерь военнопленных, - грустно произнес Дмитрий Семенович.- Погибло много мирных жителей. Об этом проишествии сообщили все немецкие газеты. Официальная версия была такова, что на плотину сбросили бомбы американские самолеты, пролетавшие над городом той ночью. Если бы подозрение пало на заключенных, немцы уничтожили бы всех поголовно.
А дальше, по словам Дмитрий Семеновича, события разворачивались весьма драматически. После сытного обеда заключенных, как и в первых раз, построили на плацу. Прибыло много военных и гестаповцев. Солдаты с автоматами были в полной боевой готовности. Были вынесены и расставлены столы. На каждом из них стояли вазы с цветами и флажки со свастикой, а также лежали папки с бумагами. За каждым столом на стульях сидело по два солдата, державших наготове самопишущие ручки.
Старый генерал через переводчика скомандовал:
- Кто желает добровольно послужить немецкому рейху - пять шагов вперед!
Над лагерной площадью зависло настороженное молчание. Из общего строя вышло пятеро, пугливо озираясь по сторонам.
Генерал через рупор добавил по-немецки несколько слов. Переводчик тут же перевел их:
- Господа, немецкое командование уважает вас и доверяет вам. Подходите к столам и поставьте, пожалуйста, свои подписи! Кто желает подписаться первыми, сделайте пять шагов вперед!
Генерала послушалось человек двадцать. Команду повторили, но больше желающих не нашлось.
- Ферфлюхте русише швайн! - сорвался генерал. - Цурюк ап!
Двадцатка угрюмо вернулась в строй. Генерал закричал:
- Кто является саботажником против немецкого рейха и не желает честно служить Германии, выйдите вперед!
Снова над всеми повисла зловещая тишина.
Вперед вышли все подпольщики, в том числе и Иванов. В строю прошел шумок. Колонны всей массой подались вперед, к подпольщикам.
И вдруг тишину разорвала истерическая команда генерала:
- Файер!
Автоматчики открылы огонь. Сперва в воздух, потом по земле, затем по людям. Все бросились к баракам. Послышались стоны раненых, возбужденный лай собак.
Иванов бежал вместе со всеми. Вдруг на него упал военнопленный Камзолов. Возможно, он случайно заслонил собой Иванова. Он подхватил Камзолова и потащил в барак. Истекая кровью, Камзолов попросил Иванова, чтобы, если ему когда-либо удастся вернуться на родину, то он сообщил о его участи жене. Иванов химическим карандашом записал на своей ладони домашний адрес Ивана Леонтьевича Камзолова.
Но Камзолов не умер. Раненых после обстрела оперировали французские пленные хирурги. А после войны Иванов переписывался с Камзоловым, который проживал в Туле.
После неудачно завершившейся вербовки, немцы совершенно озверели. Свою досаду они вымещали на пленных. Врывались в бараки, полосовали плетьми всех подряд. Три дня не выдавали еды. Особенно свирепствовал ефрейтор Роиш, унтерофицер Хейнкель и оберкапитан Боровичко.
Весть о провале вербовки облетела все лагеря Германии. И повсюду, где ее пытались проводить, она неизменно заканчивалась крахом.
Из мятежного Кассельского лагеря пленных разбросали по штрафным лагерям. Август месяц Иванов провел в лагере номер пять города Битерфельд. В сентябре он бежал. Его поймали и отправили в лагерь Вольфин. В октябре Иванов бежал в сторону Восточной Пруссии. Снова был пойман и отправлен в лагерь смерти Вшталаг-1А и помещен в туберкулезные бараки. Затем он попадает в концлагерь Хойберг. После побега из него, Иванова заточили в лагерь Зинген. Он и оттуда бежал. То был его последний, восьмой, побег. Об этом побеге следует рассказать отдельно.
ЭТО СЛАДКОЕ СЛОВО СВОБОДА!
Физически крепких и выносливых военнопленных отдавали в услужение немецким бауэрам. К одному из такие бауэров и определили Иванова.
На дворе стояла осень. Уже собирали урожай яблок. Охранял военнопленных старый солдат. Что-то было в нем от неунывающего Швейка. Он разрешал посещать сортир по одному, без сопровождения. Сортир помещался в конце сада.
В то утро Иванов решил бежать. Миновав сортир, он перемахнул через ограду, составленную из камышовых мат. Неподалеку была товарная станция. Там стоял готовый к отправке эшелон. Иванов залез под вагон и устроился на широких рессорах.
Состав шел медленно. Ночью, на одной из остановок, Иванов по звездам определил, что состав движется на восток. Это ему как раз и надо было.
Утром Иванову срочно понадобилось покинуть убежище. И только он успел справиться со своим неотложным делом и подтянуть штаны, как очутился в окружении немецких солдат. При виде чумазого от пыли Иванова, солдаты заржали. Уж больно потешен был вид застигнутого врасполох русского.
- Русь, русь, ком хир! - затараторили они.
Разговор состоялся по-немецки.
Иванов объяснил, что он из Латвии. И хотя к латышам немцы относились снисходительно, тем не менее, все так же хохоча, они передали Иванова коменданту станции. Они пояснили ему, что задержанный ими - латыш. Комендант не избивал Иванова, не орал на него, а только поинтересовался, почему тот стремится попасть в Латвию? Иванов сказал, что у него там отец и мать. Комендант не отпустил Иванова, а передал его администрации ближайшего лагеря Вшталаг-1А.
В этом лагере Иванов встретил своего давнишнего приятеля, с кем до войны ходили на танцы в рижский Дом офицеров, Василия Булюкичюса. Иванов был потрясен его внешним видом. Василий стал совершенно седым.
- Вася, что с тобой стряслось? Ты выглядишь стариком!
- Я закопал свою любовь! - сказал Василий и заплакал.
Немного успокоившись, он рассказал о том, что он пережил.
- Меня ранило и я попал в плен к немцам. В Латвию свозили для расправы евреев со всей Европы. Меня определили в похоронную команду. Однажды, когда привезли евреев из рижского гетто, я увидел свою Розу на краю рва. Как она была прекрасна! Кажется, она не узнала меня. И слава Богу! Наверное, тогда я и поседел. Я был как парализованный. Руки меня не слушались, когда я ссыпал землю в ров. Я не мог ее спасти, мою ненаглядную! Я знал, что немцы расстреливают могильщиков. Поэтому ночью, когда грузовик с военнопленными проезжал лесом, я выпрыгнул за борт. Далеко убежать не удалось. Но зато я попал в другой лагерь, где меня никто не знал. А потом перевели сюда.
Когда Булюкичюс закончил свой рассказ, у него были потухшие глаза.
В лагере Вшталаг-1А у Иванова появились новые друзья - Борис Иванович Ветров и Иван Иванович Богданов. Так случилось, что они вместе переходили из одного лагеря в другой, пока не очутились в лагере Зинген.
Военнопленные лагеря Зинген работали на авиационном заводе. В дневной смене были задействованы пожилые немцы, а в ночной, более тяжелой, военнопленные. Иванов трудился на прокатном стане. Он доводил до заданной толщины алюминиевые листы. К каждому русскому станочнику был приставлен для надзора немец. Богданов подвозил к стану заготовки, а Ветров убирал мусор.
Изучив расположение цехов, приобретя карту района, находившегося неподалеку от швейцарской границы, запасшись кусачками, Иванов составил план побега. Своим замыслом он поделился с Богдановым и Ветровым. Те, не раздумывая, согласились принять в нем участие.
К побегу готовились тщательно. Сшили торбы, насушили на батареях парового отопления сухарей, раздобыли несколько банок консервов.
Решено было бежать в ночь под Новый год. В надежде на то, что немцы-надсмотрщики будут несколько расслаблены и менее бдительны. Обычно из-за производственной необходимости станы останавливали на полчаса, чтобы они остыли. В эти полчаса беглецам и надо было уложиться.
В объявленный перерыв друзья поспешили в безлюдное помещение, в которое стекала отработанная известь. Масса напоминала раскисшую творожную массу. Гигантское колесо с приделанными к нему метровыми черпаками зачерпывало эту массу и перебрасывало ее через высокий заводской забор в отстойник. Сооружение это напоминало стоящее в парках "чертово колесо".Только вместо люлек для развлекающихся на этом аттракционе к колесу были приделаны черпаки.
Каждый забрался в отдельный черпак и их перенесло, а затем, сбросило через забор в отстойник. Эта сторона завода никем не охранялась, так как считалась неприступной.
Оттряхнувшись от приставшей извести, беглецы очутились перед проволочными заграждениями. Иванов пустил в код кусачки. Проволока поддавалась туго. Иванов раскровянил себе руки. Когда проход был проделан, все трое побежали - откуда только силы взялись! Вскоре они оказались у реки. Она была указана на карте. У берега образовался ледяной припай. А дальше был водный простор. Огляделись и увидели в тусклом ночном свете бревна, на которых сушат клевер. Это было то, что нужно.
Припасенной заранее и взятой с собой мягкой алюминиевой проволокой - каждый беглец намотал ее вокруг пояса под ватником - связали бревна. Получился неплохой плот. На него сложили одежду и спустили на воду. На плот уселся Борис Ветров, он совершенно не умел плавать. Иван Богданов держался за плот сзади. А "бурлаком" стал Дмитрий Иванов. Один конец проволоки он привязал к плоту, а другим опоясал себя. Он тащил на буксире плот, это было нетрудно, так как ему помогало быстрое течение. Когда он вошел в воду, она обожгла его тело. Но пригодилась волжская закалка. Иванов стремился плыть так, чтобы его снесло к противоположному берегу.
Переправа закончилась благополучно. Быстро оделись и так же быстро двинулись вперед. К рассвету они выбрались к швейцарской границе. Отсюда с холмов беглецы могли различить сторожевые будки швейцарских пограничников и слышать лай сторожевых собак. Хорошо были различимы швейцарские пограничные знаки - огромные белые круги с красными крестами. Эти знаки предназначались для летчиков воюющих сторон, чтобы они видели, что под ними находится нейтральная Швейцария.
Тогда еше никто не знал, что прикидывающаяся невинной овечкой Швейцария потеряла свою невинность. Опубликованные в настоящее время документы свидетельствуют о том, что эта страна была гитлеровской шлюхой. Швейцария помогала нацистам и, возможно, из-за этого фашистская Германия смогла дольше продержаться. А значит, продлились страдания мирных жителей и смерти солдат антигитлеровской коалиции. Швейцарские банкиры не брезговали золотыми протезами, выдранными у жертв холокоста, золотыми кольцами, браслетами и цепочками. Швейцария разжирела на крови и ее банкиры должны были бы предстать перед новым Нюрнбергским судом. Ибо преступления против человечества не имеют давности.
Но тогда ни Иванов, ни его товарищи ничего этого не знали. Они смотрели на Швейцарию, как на спасительницу. Они решили дождаться ночи, чтобы незаметно перейти границу. А пока что перекусили и забрались для сугреву под плотный слой мха, словно под одеяло.
Вечером они перешли границу и наткнулись на полицейский участок. К ним вышел усатый полицейский.
- Кто вы такие? - спросил он по-немецки.
- Мы бежали из лагеря, - ответил Иванов.
- Как вы смогли? Еще никому не удавалось бежать оттуда!
- Очень хотелось попасть на свободу, - признался Иванов.
После допроса и снятия отечатков пальцев, их отправили в карантинный лагерь. О них тут же узнали вездесущие журналисты. Было сделано много снимков. Расспрашивали о подробностях побега. В газетах и журналах появились снимки и статьи об отважной тройке. В статьях выражалось восхищение их мужеством и выносливостью. На подобный подвиг способны только русские солдаты - таково было единодушное мнение.
РАБОТА В МИССИИ
В карантинном лагере Иванов, Богданов и Ветров пробыли месяц. Когда они вышли оттуда, им пришлось подыскивать работу.
Поначалу Иванов предлагал свои услуги владельцам садов и огородов. Ветров устроился уборщиком в гостиницу, а Богданов - мойщиком посуды в таверне. Кроме того, все они имели право бесплатно питаться в столовой для перемещенных лиц и получали небольшое пособие. Вместе с ними столовались французы и поляки.
Иванов случайно познакомился с сотрудниками миссии по репатриации Орловым и Дроздовым. После войны Иванов поддерживал связь с Орловым, поселившимся в Москве. Они поинтересовались у Иванова, знает ли он адреса некоторых военнопленных. От ответил утвердительно. А владеет ли он к тому же каким-нибудь иностранным языком? Иванов ответил, что владеет немецким языком. Тогда ему предложили сотрудничать с миссией, так сказать, на общественных началах. Иванов согласился и очень пра¬вильно сделал, потому что это в будущем избавило его от многих неприятностей. У хозяев он работал сдельно по несколько часов и поэтому у него оставалось много свободного времени.
Так как Иванов владел немецким языком, его зоной деятельности стала северная часть Швейцарии. Здесь расположены города Цюрих, Оттен, Вирна, Виль и Арбон. Жители северной части изъясняются по-немецки. В западной части Швейцарии, в основном, говорят по-французски. В южной части преобладает итальянский, а в восточной - румынский На консервных банках, пачках печенья, кофе, какао и других товарах этикетки обозначены этими четырьмя языками. Что значит европейская покладистость, это вам не Латвия!
Резиденцией Иванова стал город Арбон. Отсюда он делал выезды на велосипеде по округе. Взятый напрокат велосипед обходился недорого. При том, аванс платить не надо было. И документов никаких не требовалось. Делалась только запись в журнале о времени отбытия. Расплачивался же Иванов после возвращения из поездки. Иванов объезжал в выходные дни по сорок-пятьдесят километров.
Свою общественную обязанность Иванов выполнял со свойственной ему энергией и старательностью. Он был красноречив и очень убедителен. Он нажимал на чувствительные струны. Родина-мать, совершенно искренне говорил он, ждет своих сыновей с распростертыми объятиями. Чужбина она и есть чужбина. Только дома, среди родной природы, среди близких людей,
можно быть счастливым. И люди верили ему. Правда, эстонцы и литовцы отказывались вернуться в Советский Союз.
Активная деятельность Иванова почему-то не понравилась швейцарским властям. Дмитрий Семенович высказывал предположение, что причина заключалась в провале американских спецслужб, пытавшихся его завербовать. Они соблазняли крупным счетом в банке, виллами и женщинами. Но наш человек не клюнул на эту наживку. А швейцарское правительство, вероятно, заигрывало с американскими спецслужбами.
Иванову официально было предъявлено стандартное обвинение в "антишвейцарской пропаганде". Иванова арестовали и посадили в тюрьму. Это было в трех километрах от города Виль. Дмитрию Семеновичу это узилище в сравнении с немецкими лагерями показалось курортом. Камера была одиночная. Высоко вверху - не дотянешься - маленькое зарешеченное окно. К услугам Иванова был небольшой столик, лежак с джутовым матрасом, подушкой и одеялом. Меню было вот какое: утром чашечка кофе и бутерброд. В обед - первое, второе и компот. На ужин омлет и чай. И все в таком роде. Богданов и Ветров навещали Иванова. Приносили шоколад, пирожные, фрукты. Подбадривали. Да он и не нуждался в этом. Иванов был не из тех, кто унывает.
Вскоре миссия вступилась за своего внештатного сотрудника. После решительного дипломатического демарша Иванова освободили из-под стражи.
Швейцария понравилась Дмитрию Семеновичу. Люди спокойные, благожелательные. Дома красивые, земля ухоженная. Повсюду образцовая чистота. Замечательные дороги. В магазинах глаза разбегались от изобилия товаров и продуктов.
Жители городов и деревень явно жили в свое удовольствие. В воскресные и праздничные дни нарядные и веселые устремлялись они целыми семьями в леса и горы. На разостланных скатертях раскладывали съестные припасы. Дмитрий Семенович видел, как запросто, через границу швейцарцы общались с французами и итальянцами, обменивались угощениями.
День Победы Дмитрий Семенович встречал в Арбоне.
- У меня было тако чувство, будто с моих плеч сняли тяжелую ношу, -рассказывает Дмитрий Семенович. - Я будто на свет заново родился. И радость хотелось обязательно с кем-нибудь разделить. Мы отметили этот день вместе с Богдановым и Ветровым.
Вскоре по заданию миссии Иванову поручили вместе с американскими солдатами вылавливать в окрестных лесах скрывавшихся от возмездия немецких карателей, которые зверствовали над военнопленными.
НОЧЬ ЛЮБВИ
В Швейцарии Дмитрий Семенович испытал одно из своих самых романтических приключений. Жительница швейцарского города Локарно итальянка Кора Паточи возжелала познакомиться с кем-либо из русских, чтобы побольше узнать о жизни обитателей страны-победительницы. Она направила запрос в миссию по репатриации бывших военнопленных и перемещенных лиц. Были оперативно наведены справки. Выяснилось, что Кора Паточи молодая вдова. Что у нее двое детей - дочь Альма и сын Бруно. Что сама она воспитанница специализированного закрытого учебного заведения.
В те годы Советский Союз в связи с победой над фашистской Германией без преувеличения пользовался огромной симпатией народов Европы. Сломавших гитлеровскому дракону хребет воинов встречали улыбками и цветами. Интерес к ним был велик. Поэтому в миссии нисколько не удивились проявленному со стороны жительницы нейтральной страны интересу к советским людям и любезно предоставили в ее распоряжение молодого и обаятельного собеседника. Выбор пал на внештатного сотрудника миссии Дмитрия Иванова. Итальяночку направили к нему в Арбон. А чтобы они могли общаться, в их распоряжение определили опытного переводчика Петера Бернхарта. Он был сыном русского эмигранта и владел девятью иностранными языками. Его сопровождала жена -финночка Кирсте.
Дмитрий Семенович показал мне фотографию переводчика и его жены. У Бернхарта породистое лицо дипломата высокого ранга. Кирсте - худенькая миловидная женщина с осиной талией. После войны Иванов переписывался с Бернхартами. Письмо однажды отправил в Швейцарию, а оно проследовало за ним сперва в Финляндию, где Петер отдыхал с Кирсте, затем в Германию и, наконец, в Японию, куда Бернхарта пригласили работать по договору. Бернхарт на восемь лет старше Дмитрия Семеновича. Недавно он получил письмо от Кирсте, в котором она извещала о смерти мужа.
Итак, молодой Дмитрий познакомился с молодой Корой, которая была лишь на несколько лет старше его. Они с первой встречи понравились друг другу. А в связи с краткосрочностью пребывания Коры в Арбоне, их роман развивался по стремительному южному варианту.
Кора была, что называется, женщиной в расцвете лет. Жгучая брюнетка с карими глазами, точеными ножками и маленькой грудью.
Сердечные отношения между молодыми людьми во многом сложились и развились благодаря благожелательности переводчика.
Кору интересовало буквально все. Что едят и что пьют в стране Советов?
Красивы ли русские женщины и насколько внимательны к ним мужчины? Как поставлено образование и медицинское обслуживание? Дмитрий подробно отвечал на эти и многие другие вопросы. С его красноречивой в вдохновенной подачи жизнь в Советском Союзе выглядела, если и не райской, то, по крайней мере, очень даже привлекательной. Кора буквально впитывала все, о чем рассказывал ей Дмитрий. Она уже мысленно целовала его губы, ласкала рукой его темнорусые волосы. Этот русский буквально околдовал ее. Она готова была потерять голову. Ей нравились его манеры, его деликатность, его жизнерадостность.
В ресторане они завтракали, обедали и ужинали вчетвером. Для представительских целей миссия выделила Дмитрию достаточно средств. Нельзя было ударить в грязь лицом перед Западом.
Однажды вечером сидевший за соседним столиком француз принялся усиленно ухаживать за Кирсте. Он часто приглашал ее на танцы. Под конец вечера Кирсте, мило улыбаясь, отчего на ее щеках возникли кокетливые ямочки, сказала мужу:
- Петер, ты поезжай домой, а я немного поразвлекаюсь с Жаном.
- Хорошо, дорогая, - так же мило улыбаясь, ответил Петер. - Желаю весело провести время!
Прощаясь по выходе из ресторана с Дмитрием, Петер, как бы оправдываясь, сказал ему:
- Я устал, а Кирсте хочет немного поразвлечься.
Это было произнесено без тени досады. А Дмитрий подумал: "У нас в России в подобной ситуации мужик набил бы морду и жене, и тому, кто с ней заигрывал".
Накануне предстоящего отъезда Коры Дмитрий пригласил ее к себе в номер. Еще в полдень Дмитрий попросил хозяйку гостиницы, которая к нему была очень расположена, сервировать в номере стол. Хозяйка блестяще выполнила заказ. На застланном скатеркой столе рядом с букетом цветов высились бутылки шампанского, коньяка и виски. Тут же стояли холодные закуски, подсоленные орешки, коробка шоколадных конфет, ваза с яблоками, виноградом и вишнями.
Номер понравился Коре. Он был уютен и в то же время вместителен. Она по-хозяйски прошлась по комнатам, заглянула в ванную и туалет. В гостиной был разостлан на полу большой палас. С потолка свисала хрустальная люстра. В спальне стояла широкая кровать, застланная коричневым покрывалом, на стене был ковер с оленем, почему-то окруженный тропической растительностью! На стенах были матовые бра. На окнах - светло-коричневые шторы и тончайшие тюлевые занавески.
В те немногие часы, когда отсутствовал переводчик, Кора общалась с Дмитрием посредством итальяно-немецкого разговорника. Дмитрий Семенович сохранил его. Он показал мне этот разговорник. Размером он с большую почтовую марку, а толщиной с палец. На красной коленкоровой обложке мельчайшим шрифтом на немецком языке начертано "Лилипут Вортербюхер". А издал разговорник Шмидт Гюнтлер из Лейпцига.
Но теперь, когда Дмитрий и Кора сидели за праздничным столом друг напротив друга, разговорник им был не нужен. Их глаза и взгляды, которые они бросали друг на друга, были красноречивее всяких слов.
Дмитрий раскупорил шампанское и выстрел пробки как бы возвестил о начале праздника для двоих. Самого замечательного праздника, какой только может быть. Пенистое игристое вино заполнило бокалы. Не спуская глаз друг с друга, они медленно выпили любовный напиток, закусили шоколадом и снова выпили. На большее их не хватило. Они одновременно почувствовали непреодолимую тягу друг к другу, которую невозможно было дольше удержать. Дмитрий поднял Кору на руки и отнес ее в спальню.
Они покидали постель девять раз только для того, чтобы освежиться под душем и подкрепиться фруктами. А затем снова сплетались в объятиях. Они не смыкали глаз до утра. Лаская Дмитрия, Кора в упоении повторяла одни и те же слова: "Миа пикколо!" ("Мой маленький!"). Так в минуты близости называла Наполеона его жена Жозефина. В эти минуты Дмитрий, вероятно, тоже ощущал себя Наполеоном.
Перед расставанием Кора через переводчика умоляла Дмитрия остаться в Швейцарии, она хочет выйти замуж за него. Ради Дмитрия, говорила Кора, она готова не только выучить труднейший русский язык, но даже пить воду, в которой она будет мыть его ноги.
Дмитрий благодарил ее за эти слова, но в то же время сказал, что остаться в Швейцарии никак не может. Потому что горит желанием вернуться на Родину, встретиться со своими родными и друзьями.
Кора должна была уехать скорым поездом, следовавшим на Локарно. Прощались на перроне, залитом августовским солнцем. Прощались долго и мучительно. Кора была близка к истерике: она то плакала, то смеялась. Иступленно целовала Дмитрия, цеплялась за него руками, словно утопающая. Слезы лились ручьем из ее прекрасных глаз.
Дмитрий обменялся с Корой адресами. И когда он вернулся в Советский Союз, его ожидала пачка писем от Коры. Видимо, она писала их каждый день.
Русский парень произвел на итальяночку неизгладимое впечатление. Она не могла забыть его до конца своих дней. Кора отправляла Дмитрию письма без малого сорок лет. Согласитесь, что такое встречается не часто. Письма не сохранились, лишь несколько открыток. Надпись на одной из них трогает до глубины души своей искренностью: "О тебе думаю, тебя люблю очень. Желаю счастья!"
Письма от Коры с итальянского переводила для Дмитрия "мексиканочка" - жительница Мексики, эмигрировавшая оттуда вместе с мужем в СССР. С ней Дмитрия Семеновича познакомила культмассовичка из Дома культуры железнодорожников. Кора тоже подыскала человека, который переводил для нее письма Дмитрия с русского на итальянский.
- Кора любила меня больше, чем я ее, - признался Дмитрий Семенович.
Он показал мне несколько снимков. На одном Дмитрий Семенович обнимает Кору за талию и при этом у него ужасно воинственный вид - пусть кто-нибудь только посмеет отнять у меня эту женщину! На двух других - Кора в старости. Худая, усохшая старушка. Это две совершенно разные женщины. Она стоит в своем саду в красной безрукавой кофте и синем платье. Рядом скамейка и столик с цветами в керамической вазе на нем. На другом снимке старушка Кора выглядит рядом с огромного роста подростком - сыном Бруно.
Дочь Коры Альма в настоящее время работает на часовом заводе. Бруно и Альма несколько раз приглашали Иванова к себе в гости. Но у Дмитрия Семеновича нет для такой поездки средств. А когда они были, его не пустили в Швейцарию "компетентные органы". Кора Паточи три раза присылала Дмитрию Семеновичу вызов и все три раза следовал отказ в визе. За Дмитрия Семеновича поручались различные организации. Ему выдавались на руки превосходные характеристики, составленные в присущих для того времени языковых канцелярских штампах, вроде "морально устойчив", "в коллективе пользуется всеобщим уважением", "принимает активное участие в общественной жизни", "систематически работает над повышением своего идейно-политического уровня". Такая характеристика, в частности, была выдана и скреплена подписями директора театра оперетты А. Алвисом, секретарем парторганизации Э. Скудрой и председателем месткома Х. Мисиньшем.
Свое благословение давал и райком партии. Он ручался за благонадежность Иванова. Вот выписка из этого документа: "Кировский райком партии рекомендует выехать тов. Иванову Дмитрию Семеновичу в Швейцарию по вызову друзей во время отпуска с 1 по 27 июня 1970 года. Секретарь Кировского райкома партии В. Лукотышин". Все шло, как по маслу, но как только дело доходило до визы, как следовал отказ. Так и не смог свидеться с любимой женщиной раб советской державы. Выезжать из страны могли только высокопоставленные государственные бонзы. Все это вполне укладывалось в давнишние российские традиции - вмешиваться в личные дела подданных. До революции царь разрушил частную жизнь Ференца Листа и композитора Михаила Глинки. Он же запретил А.С. Пушкину вые¬хать за границу. И после революции в этом отношении не стало лучше. Ста¬лин сделал невыездным писателя Михаила Булгакова. Да разве только его?
- Тогда очень боялись, что выехав за границу, мы станем шпионами и предателями, - прокомментировал ситуацию Дмитрий Семенович. - Никому не доверяли.
- А Кора называла меня в минуты близости "Мой маленький!", - вдруг вспомнил он и глаза его стали грустными.
Я смотрел на его ковыльные волосы и с трудом мог представить, что когда-то они были вьющимися и темнорусыми.
МЫТАРСТВА СОВЕТСКИХ РЕПАТРИАНТОВ
В конце августа Иванов выехал в эшелоне вместе с репатриированными на Родину. Всего из Швейцарии по данным Дмитрия Семеновича было вывезено 9 тысяч человек. В глубине души он, конечно же, гордился тем, что в этом добром деле есть и его доля труда. В боковом кармане лежала лестная характеристика, подписанная руководителем советской миссии генералом Вихоревым.
Радостное воздуждение царило среди тех, кто возвращался домой. Но по мере приближения к заветным рубежам настроение у всех начало портиться. Прошел слух о том, что якобы по приказу Молотова 5.000 военнопленных было расстреляно, как изменников Родины. Когда проезжали по территории Польши несколько десятков бывших военнопленных на ходу выскочили из поезда.
Когда эшелон прибыл в конечный пункт, репатриантов поместили в бараках, напоминавших бараки немецких концлагерей. Была проведена сортировка. Крымские татары отдельно, а немцы Поволжья отдельно. Офицеров обособили от рядовых, гражданских - от военных. Солдаты охраны бесцеремонно шарили в чемоданах и узлах репатриантов, забирали понравившиеся им вещи, при этом еще и насмехались над всеми.
Пошли изнурительные многочасовые допросы. При каких обстоятельствах попал в плен? Сотрудничал ли с немцами? Какие оказывал немцам услуги?
- Меня допрашивали без особого пристрастия, - вспоминает Дмитрий Семенович. - Потому что у меня была хорошая характеристика. Но над остальными крепко издевались. Все было направлено на то, чтобы унизить человека, подавить его психику, заставить признаться в несуществующем преступлении.
Я был свидетелем издевательства над репатриированными женщинами. За столом сидел полупьяный красномордый полковник. Во рту у него была дымящаяся папироса. Не поднимая головы, он и девушкам, и пожилым женщинам задавал один и тот же вопрос:
- Ну говори, проститутка, скольких немцев обслужила?
- Что вы такое говорите, дядечка? - пыталась возразить какая-нибудь девушка.
- Молчи, шлюха! - еще больше свирепел полковник. - Она еще будет мне тут вякать, немецкая подстилка!
У некоторых девушек распоясавшийся полковник срывал с шеи цепочки из дешевого белого металла и медальоны, а с пальцев перстни и часики. Между тем, насколько мне было известно, все это было заработано честным трудом. Частично давали деньги наиболее совестливые бауэры. Некоторые девушки собирали в лесах мешками еловые и сосновые шишки. А затем продавали их на рынке. Этот товар пользовался спросом. Иные изготовляли сувениры. Вот на вырученные деньги и покупалась бижутерия. Из комнаты, где вел допрос полковник, женщины выходили заплаканные. Они не заслужили такого отношения. А ведь это только то, что мне было известно. Не о такой Родине я говорил там, в Швейцарии! И хотя я был во всем этом нисколько не виноват, мне было очень совестно и стыдно.
- После фильтрации, - продолжал Дмитрий Семенович, - многих выслали в концентрационные лагеря, некоторых расстреляли. Иные не выдерживали допросов и сходили с ума. Другие кончали жизнь самоубийством. Я до сих пор не понимаю, зачем было вербовать бывших военнопленных, обещать им спокойную жизнь? Пусть бы они остались на Западе и устраивали свою судьбу, как хотели.
Когда я приехал в Ригу, меня несколько раз вызывали в здание КГБ на углу улиц Бривибас и Стабу. Каждый раз, входя туда, я не знал - выйду ли оттуда. Меня допрашивали по всей форме, словно подозревали в чем-то предосудительном. И не столько мучителен был сам допрос, сколько длительные и многозначительные паузы, которые делал зачем-то сотрудник этой грозной организации. В эти минуты я обмирал от страха, хотя я человек нетрусливый и многое пережил. В конце концов меня оставили в покое. Снова в который раз сыграла свою чудодейственную роль бумажка, подписанная генералом Вихоревым.
Меня, как и Дмитрия Семеновича, раньше донимал один и тот же мучительный вопрос: разве может Родина, которая является матерью, ни за что ни про что подвергать своих сыновей ужасным пыткам, гноить их а лагерях, расстреливать миллионами? В конце концов, я пришел к выводу о том, что Родина тут ни при чем. Оказывается, официальные власти сумели всем внушить, что Родина и государство - это одно и то же. Какая наглая ложь! Власти жульнически смешали два разных понятия. Родина - это земля, на которой ты родился. Она прекрасна. Именно она и является нашей матерью. А государство - это аппарат принуждения, который оккупировал родину и действует якобы от ее имени.
Пожалуй, ни одно государство мира так варварски, так издевательски жестоко не относилось к своим военнопленным, как советское государство.
Пускай в других странах их не встречали с оркестрами и цветами. Но, по крайней мере, их не загоняли в лагеря и не расстреливали, как это практиковалось в первом в мире социалистическом государстве.
После окончания Второй мировой войны, обосновавшиеся в Риге Иван Богданов и Борис Ветров, дали показания, в которых они засвидетельствовали пребывание Дмитрия Семеновича Иванова в фашистских концлагерях.
«В военный комиссариат города Риги
от гражданина Богданова Ивана Ивановича, проживающего в Риге, по улице Юра Аллуна 7-1
ЗАЯВЛЕНИЕ
Я, нижеподписавшийся Богданов Иван Иванович, настоящим подтверждаю, что знаю Иванова Дмитрия Семеновича и находился вместе с ним в лагерях и концлагерях с 1943 года, с октября месяца были в Вшталаге-1А в Восточной Пруссии, после чего отправлены в лагерь в Германию вместе в город Людвигсберг, затем концлагерь Гойберг, затем Филинген, затем в лагерь Зинген, откуда вместе совершили побег в Швейцарию в начале 1945 года, где также находились вместе до августа 1945 года. За все совместное наше пребывание вместе с Ивановым Дмитрием Семеновичем, он показал себя примерным и стойким при любых обстоятельствах тяжелого лагерного режима. Был активным агитатором социалистических взглядов и нашей советской политики.
Богданов И.И.»
На штампе дата г.Рига 11 апреля и подпись нотариуса Хорьковой.
Возвратившись из Швейцарии, Богданов благополучно прошел фильтрационный лагерь и прибыл в Ригу. Здесь он женился, у него была дочь. Сейчас его уже нет на свете. Дочь его была дворником, потом комендантом Дома учителя.
«В военный комиссариат города Риги от Ветрова Бориса Ивановича,
проживающего в г.Рига, улица Баускас 59-5
ЗАЯВЛЕНИЕ
Я, нижеподписавшийся Ветров Борис Иванович, подтверждаю, что знаю Иванова Дмитрия Семеновича с октября месяца 1943 года, находился вместе с ним в лагере Вшталаг-1А в Восточной Пруссии, затем в пересыльных лагерях, концлагере Гойберг, лагере Филинген и лагере Зинген, откуда вместе подготовили и осуществили побег в Швейцарию в начале 1945 года, где находились вместе до конца августа 1945 года.
Ветров Б.И.»
На штампе дата г.Рига 18 апреля 1958 года и подпись нотариуса Лодзинь.
(Примечание. Во всех документах, помещенных в повести, сохранена; пунктуация и орфография оригиналов).
«Я, Ветров Б.И., проживаю в Риге по улице Баускас 59-5
ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
Иванова Дмитрия Семеновича знаю с октября месяца 1943 года. Находился вместе в лагере Вшталаг-1А в Восточной Пруссии, затем в пересыльных лагерях г.Людвигсбург, концлагере Гойберг, лагере Филинген и лагере Зинген , откуда вместе подготовляли побег и осуществили в Швейцарию в начале 1945 года. Где находились вместе до конца августа 1945 года. Находясь в Швейцарии Иванов Дмитрий Семенович проводил агитационную работу по репатриации советских граждан на Родину, имел непосредственную связь с советской миссией в городе Вилль.
За все совместное наше пребывание вместе с Ивановым Дмитрием Семеновичем он показал себя примерным и стойким при любых обстоятельствах тяжелого лагерного режима. Был активным агитатором нашей советской политики.
В чем и подтверждаю 15.12., 1956 г. Ветров».
Подпись тов.Ветрова заверяю председатель завкома фанерного завода "Латвияс Берзс" Староверова."
По словам Иванова, Ветров в Риге построил для своей семьи дом, будучи прорабом строительной конторы. Ветров жил с женой Марией и тремя детьми - две девочки и мальчик. Ветров уже умер. А в построенном им доме живут младшая дочь Ветрова с мужем и дочерью, и его сын Николай. Старшая дочь Людмила живет с мужем в своем домике на той же улице.
«СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ
Я, Минченков Владимир Владимирович, проживающий в г.Рига LV-1011 по улице Чака дом 28, кв.18, телефон 285463,
ПОДТВЕРЖДАЮ о том, что Иванова Дмитрия Семеновича, рождения 1916 года, знаю по концлагерю Штутгоф, в котором мы находились вместе с июня месяца 1943 года. Вместе работали на мостовых и карьерах на непосильных работах под охраной немцев, которые выводили нас на работу из лагеря, охраняемые конвоем солдат с собаками, которые за невозможностью продолжать тяжелую и непосильную работу, избивали нас, как хотели. Впоследствии Иванов сбежал из концлагеря, о чем извещали для всех узников и ухудшали условия узников за побег. За период нахождения в лагере Иванов в контакт с немцами не вступал.
Подтверждаю Минченков»
На штампе дата - 30 декабря 1994 года, печать и подпись нотариуса И. Цейга.
«СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ
Я, Никитенко Семен Васильевич, род. В 1916 году, проживаю г.Рига LV-1029, улица Юрмалас Гатве, д.93, кв.25, телефон 424127.
ПОДТВЕРЖДАЮ о том, что в июне месяце 1943 года в Германии в концлагере Штутгоф я встретил Иванова Дмитрия Семеновича, рожд.1916 г., которого я знал еще до войны. Сколько месяцев в лагере находился Д.Иванов подтвердить не могу, не помню, знаю, что Иванов Д. впоследствии совершил побег из лагеря, о чем оповещали. Я лично был болен и не мог войти в группу побега. За период нахождения в лагере Д. Иванов в контакт с немецкими властями не вступал.
Подтверждаю. 11 августа 1995 года. Никитенко»
Круглая печать.
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА НА СЦЕНЕ
Когда Дмитрий Семенович вернулся с войны в Ригу, здесь его ожидали печальные новости. При странных и невыясненных обстоятельствах умер его отец - физически крепкий Вячеслав Сергеевич. Пока Иванов сражался с фашистами, советская власть воевала с его матерью - Идой Яковлевной. Ее репрессировали вместе с десятками тысяч жителей Латвии. По пустячному и надуманному обвинению в нарушении паспортного режима Иду Яковлевну загнали в лагерь в Коми АССР.
Предаваться скорби было некогда и Иванов начинал с нуля. Горисполком выделил ему квартиру. Его подселили к семье железнодорожника, у которого были жена и двое детей. Подруга матери Вера Цалес, жившая на первом этаже того же дома сказала ему:
- Дмитрий, переселяйся ко мне. Там вам неудобно, и тесно, и шумно. А у меня вам будет спокойно.
Кроме филантропии, а Вера была действительно доброй женщиной, тут
еще был небольшой расчет. Дело в том, что Вера была в практической сфере совершенно беспомощна. А новый квартирант приносил продукты, доставал дрова, топил печи и даже зашивал прорехи на платье хозяйки.
Единственное, что хорошо получалось у Вера Цалес, это изготовление коробок для тортов, конфет, печенья, шоколада и папирос. Коробки изо картона с золотистыми этикетками пользовались большим спросом у частников. У Веры были резательный и прессовочный станки, на них-то она и изготавливала свою продукцию.
Из сострадания, а может быть из желания получить дополнительные средства для жизни, Вера приняла еще двух квартирантов, двух молодых людей - Эмму и Давида. Семью Эммы уничтожили оккупанты при помощи местных фашистов, а семью Давида - немецкие оккупанты при содействии Львовских полицаев. И Эмме, и Давиду выжить удалось чудом. У Давида была уникальная фамилия - Глаз. Этот глаз очень хорошо разглядел прелести Эммы и вскоре они поженились. А Вера Цалес недолго прожила после этого. Перед смертью Вера попросила снять с нее православный крест. Она пожелала умереть еврейкой.
Когда представилась возможность, Эмма и Давид, у которых родился сын, перебрались сперва в Польшу, а затем в Израиль.
ПРОФЕССИЯ - АКТЕР. СТРОКИ АВТОБИОГРАФИИ
Дмитрий был демобилизован в январе 1946 года. В 1946 году с января по май работал завмагом второго горпищеторга г.Риги.
Обновременно с отличием закончил двухгодичный торговый техникум. Территориально магазин относился к железнодорожному ведомству и с мая 1948 года по сентябрь 1951 года магазин принадлежал ОРСу НОД-1 Латвийской железной дороги. Дмитрий был награжден знаком "Отличный работник", получил двадцать две почетные грамоты и много благодарностей в приказах. Работая в торговле, одновременно во внеслужебное время закончил трехгодичную вокальную студию, а в 1951 году - музыкальную вечернюю школу по классу вокала. Переведен приказом по ОРСу в Рижский государственный театр оперетты на должность актера, где проработал двадцать четыре с половиной года.
Когда в какой-либо сфере человеческой деятельности кто-нибудь доби¬вается успеха, завистники снисходительно кривя губы, изрекают: подума¬ешь, ему просто повезло! А между тем, чтобы завоевать расположение госпожи-удачи необходимо долгие годы прилагать к этому усилия. Да еще какие усилия!
Еще находясь в Швейцарии и посещая кабаре и рестораны, Иванов приглядывался и прислушивался к певцам. Их выступления ему очень нравились. А окунувшись в мирную жизнь, Иванов вдруг ощутил непреодолимую тягу к пению. Этого жаждала его душа. Вот тогда-то он и принял твердое решение стать профессиональным певцом.
Правду говоря, тяга к пению проклюнулась в Иванове еще в детстве. Его приемная мать Евдокия Яковлевна обладала красивым меццосопрано. Ее родители работали в Мариинском театре. Отец исполнял ведущие оперные партии, а мать была художницей. Дочери же отец запретил идти по его стопам. Он был убежден, что в театре женщина не может избежать участи наложницы директора и главного режиссера. Евдокия Яковлевна покорилась отцовской воле. А голос у нее был действительно замечательный. Евдокию Яковлевну приходили послушать и попеть вместе с ней со всей деревни. Маленький Митя присоединялся к взрослым и его звонкий голосок вплетался в их голоса. С большим чувством пели и грустные, и веселые песни: "Потеряла я колечко", "Светит месяц, светит ясный", "Вдоль да по речке", "Солдатушки-ребятушки", "Хазбулат молодой".
В школе Дмитрий организовал хор. Пели безо всякого инструментального сопровождения. Не было ни гитары, ни балалайки, ни, тем более, пианино. Пели на слух, иногда фальшивя. Но Митя был доволен: он исполнял роль дирижера. Довольны были и односельчане, для которых устраивались концерты. Хор исполнял народные песни и те, что звучали из репродуктора, висевшего на столбе у конторы сельсовета.
А после войны, работая в торговой сети, Дмитрий в то же время вечерами разучивал роли в драмкружке при Доме культуры железнодорожников. Кроме того, что учился в музыкальной школе и консерватории, Дмитрий посещал вокальную студию при вагоноремонтном заводе. Короче говоря, он пользовался любой возможностью, чтобы совершенствоваться в полюбившейся ему отрасли. Дмитрий, что называется, сжигал свечу с обоих концов. Просто уму непостижимо, где он находил время. По крайней мере, двадцати четырех часов для этого представляется недостаточным.
Директор Дома культуры железнодорожников Николай Семенович Мабо очень ценил Дмитрия за его активное участие в художественной самодеятельности. Именно он несколько лет оплачивал Дмитрию учебу в музыкальных заведениях. Этот человек умел поощрять таланты.
Старания Дмитрия, его повседневная музыкальная тренировка, увенчались большим успехом: в республиканском конкурсе певцов¬-вокалистов он завоевал первое место. А исполнял он партию Вакулы из оперы "Майская ночь", арию Андрейки из оперетты "Свадьба в Малиновке" и неаполитанскую песню “Вернись в Соренто".
Его сочный лирический тенор понравился члену жюри главному дирижеру Рижского театра оперетты Теодору Вейшу. В те времена Вейш считался лучшим дирижером Латвии. Именно он и пригласил Дмитрия в театр.
"Выписка из приказа No 154 /к по рижскому ОРСу - НОД-1, 21 сентября 1951 года.
Параграф 4. С 22 сентября 1951 года заведующего магазином N. 31 товарища Иванова Д.С. от обязанностей освободить и перевести на работу в театр музыкальной комедии с расчетом выплаты компенсации за неиспользованный отпуск 1951 года - шесть рабочих дней.
Основание: отношение театра музыкальной комедии с резолюцией нач. ДОРУРСа и начальника ОРСа.
Верно - нач. ОРСа Jlопухин".
Поначалу Дмитрий некоторое время проработал как практикант. А затем его ввели в основной состав.
Несмотря на то, что у Иванова были превосходные вокальные данные и приятная внешность ему не поручали главные роли. А все из-за малого роста - всего-то метр шестьдесят. И если в обычной жизни малый рост не был препятствием для того, чтобы быть героем, то на сцене малый рост оказался досадной помехой. Но Дмитрий нисколько не унывал. Он исполнял так называемые характерные роли.К тому же и сам Дмитрий Семенович считает, что если не учитывать свой рост, то это может привести к конфузу. В связи с этим он вспомнил потешный эпизод.
- Как-то в Ригу на гастроли приехал Лемешев, оперная звезда, - рассказал Дмитрий Семенович. - Рядом с высокими латышскими актрисами он выглядел довольно-таки смешно. Нельзя было без улыбки наблюдать, как маленький Лемешев пытается дотянуться до своей партнерши.
Коллектив в театре дружелюбно отнесся к своему начинающему коллеге. Первым его наставником был Александр Александрович Баянов. Он учил Дмитрия, как надо ходить по сцене. Какая должна быть дикция, чтобы даже если актер говорит тихо, его слышали в последнем ряду. Благодаря своему общительному и независтливому характеру Дмитрий стал всеобщим любимцем. Он был фанатично предан своему актерскому призванию и настолько упоен им, что ставил даже выше своей личной жизни.
Дмитрий заучивал не только свою роль, но и две-три других. Так что если кто-либо из актеров выходил из строя - а Дмитрий никогда не болел - его без репетиций вводили в спектакль. За что Иванова даже прозвали в шутку "скорой помощью".
При театре действовали курсы актерского мастерства, а также вокальная студия от театрального общества. Были также курсы танцев и ритмики.
Дмитрий не пропускал ни одного занятия.
Первой ролью Иванова на сцене театра оперетты была роль парубка в "Сорочинской ярмарке". Всего за время работы в театре Дмитрий Семенович исполнил 85 ролей. Но свою первую роль он не забудет никогда.
Поначалу Иванову поручали роли молодых парней - Андрейки в "Свадьбе в Малиновке", Отокар в "Цыганском бароне". А потом пошли характерные роли, в которых он использовался как многоплановый актер: Янко в "Вольном ветре", черт в "Графе Люксембургском", Мокин в "Особом задании", Фома в водевиле "Лев Гурыч Синичкин", Гусар в "Холопке", клоун Карандаш в "Цирк зажигает огни", купец Дородный в "Поздней любви", дворник в "Белой акация".
- На репетицию оперетты "Белая акация", музыку к которой написал Исак Осипович Дунаевский, приезжал сам композитор, - вспоминает Дмитрий Семенович. - Он дал много хороших советов. Но иногда в самый разгар беседы Дунаевский вдруг уходил в себя, вроде бы отсутствовал. Но потом возвращался из каких-то миров снова на землю.
Иванов был на хорошем счету у администрации театра.
"Производственная характеристика
Иванова Дмитрия Семеновича, рождения 1916 года, русский, образование среднее, партийный.
Иванов Дмитрий Семенович работает в государственном театре музыкальной комедии Латвийской ССР с сентября 1951 года в качестве многопланового артиста (и характерные, и положительные роли). Иванов обладает приятным тембром голоса. В творческой работе всегда дисциплинирован. Тов.Иванов на протяжении многих лет проводит большую общественную работу, а также является членом местного комитета театра.
И.О. директора и главный режиссер, Заслуженный артист Латвийской ССР и Чувашской ССР Б. Праудин"
Иванова заметили работники киностудий. Последовали приглашения принять участие в создании фильмов. Вот несколько документов на этот счет.
"Госкомитет Совета Министров Узбекской ССР по кинематографии ордена Трудового Красного Знамени киностудия Узбек фильм.
No 301 2б февраля 1972 года
ДИРЕКТОРУ ТЕАТРА ОПЕРЕТТЫ
В связи с участием в съемках фильма "Чинара", просим освободить от репетиций Вашего актера т.Иванова Д.С. с 27.2 по 9.3 с.г.
Директор фильма (подпись неразборчива).
Иванов принимал участие в фильмах "Последний альбатрос" ("Мосфильм"), "Генерал и маргаритки" ("Грузияфильм"), "Голубая антилопа" ("Таллинфильм"), роль рыбака в фильме "К новому берегу" по Лацису (Московская киностудия им.Горького), "Сын рыбака" (Рижская киностудия).
"СПРАВКА
Артист Иванов Д.С. снимается на Рижской киностудии по временной ставке в 10 (десять) рублей за съемочный день.
Инспектор актерского отдела М. Озол 11 февраля 1974 года"
"Государственный Рижский театр оперетты. № 20.
4 марта 1975 года
СПРАВКА
дана тов. Иванову Дмитрию Семеновичу в том, что он работает в Государственном Рижском театре оперетты в должности артиста для предъявления в Рижскую киностудию.
Инспектор по кадрам Федосова."
Дмитрий Семенович вместе с театром оперетты побывал на гастролях во многих городах Советского Союза: Москве, Ленинграде, Мурманске (2 раза), Североморске, Смоленске, Минске, Свердловске, Новосибирске, Таллине, Караганде, Донецке, Харькове, Чернигове, Пензе (2 раза), Перми, Вятке, Воронеже, Днепропетровске. Повсюду театр пользовался большим успехом. Билеты раскупали задолго до начала гастролей. Все спектакли шли с аншлагом.
Но вернемся немного назад, когда главным дирижером театра оперетты был Теодор Вейш. Он был ярким представителем серьезной старой школы дирижеров. Талантливый, умный, требовательный не только к другим, но и к себе тоже. Он пользовался уважением и любовью и у оркестрантов, и у актеров. Его обожали за высокий профессионализм, богатый интеллект. Во время репетиций он никогда ни на кого не повышал голос. Замечания делал корректно, спокойно и справедливо. У него поистине была легкая рука. С ним было интересно и приятно работать.
И как это обычно бывает, особенно высоко оценили Теодора Вейша лишь после его смерти. Его место за дирижерским пультом занял Мендель Баш. Он обладал всеми необходимыми для этого поста профессиональными данными. Однако, продержался он недолго из-за интриг метившего на его место Яна Яновича Каякса. Последний был членом коммунистической партии, а Баш - беспартийным. На этом и были построены все обвинения против него. Парторганизация театра "рекомендовала" администрации поставить за дирижерским пультом Каякса вместо Ваша.
- По натуре своей Ян Янович Каякс был невыдержанным и капризным человеком, - рассказывает Дмитрий Семенович. - Он мог, например, во время репетиции грубо оборвать актера, обидеть оскорбительной кличкой. Если, скажем, певец допускал ошибку, Ян Каякс демонстративно отворачивался от него и указывал рукой на место пониже спины. Деятельность дирижера-коммуниста привела к тому, что художественный уровень театральных постановок резко снизился. К тому же сказался и неудачно подобранный им репертуар.
Без всякой связи со своим творчеством и положением в театре Дмитрий Семенович рассказал мне историю одной из сотрудниц. Видно, она его глубоко волновала. Когда в оккупированной немцами Риге евреев вели в синагогу, чтобы затем поджечь ее, маленькая девочка проводила рукой по листьям подстриженных кустарников, как бы поглаживая их. Она, конечно же, не ведала о той ужасной участи, которая была уготована ее отцу и маме. Вдруг какая-то сердобольная женщина из толпы, наблюдавшая издали за скорбным шествием, выдернула малютку из рядов смертников. И тут же спрятала ее под своим фартуком. Девочка не заплакала, держалась тихо и последовала за незнакомой тетенькой. Этим она спасла себе жизнь.
Девочку звали Линой Тайц. Она запомнила свое имя. Женщина воспитывала ее, как свою дочь. К сожалению, Дмитрий Семенович не удержал в памяти имя этой благородной и смелой женщины
Лина выросла, поступила в театр оперетты на должность парикмахера. Она превосходно справлялась со своими обязанностями. Дмитрий Семенович показал мне крохотную с белым уголком для печати, наверное, для паспорта, фотографию Лины Тайц. Черные брови. Задумчивые глаза. Двойная нитка жемчуга на высокой мраморной шее.
Лина уехала в Америку, вышла замуж, родила дочь. Но потом разошлась с мужем. В свое время дочь вышла замуж за англичанина. Дерево пустило ветви. Лина приезжала в Ригу. Захотелось, видимо, побывать на родине. Но вот встретиться Дмитрию Семеновичу с ней не удалось: к ней в гостиницу не пропустили бдительные кэгэбэшники
Из театра Дмитрий Семенович ушел в шестьдесят лет. Некоторое время он еще там задержался, доигрывая старые спектакли.
Чтобы заполучить максимальную пенсию - актерская пенсия была нищенской - 56 рублей - Иванов был вынужден поступить на работу станочником и аппаратчиком завода художественной фурнитуры. Название красивое, а производство вредное. В цехе имели дело с расплавленной пластмассой. Химия одним словом. Здесь Дмитрий Семенович отработал около года. После чего его пенсия составила 120 рублей.
О себе Дмитрий Семенович повсюду оставил добрую память. Особенно у тех, с кем работал. Я в этом убедился, побывав на вечере ветеранов работников искусств. Все они - Люция Урбасте, Ливия Почетаева, Маргарита Таркуненконе, Регина Раке, Рута Гренберга и заведующая канцелярией Союза театральных деятелей Зинаида Михайловна Блинова с высокой похвалой отозвались об Иванове.
- Дмитрий Семенович жизнерадостный, добродушный, отзывчивый человек.
- Мы знаем его, как человека справедливого, не знающего корысти, зависти и зла ко всему окружающему, любящего людей и готового в любую минуту оказать помощь ближнему даже в ущерб самому себе.
- Он был лидером в лучшем смысле этого слова. Всегда стремился по исполнению ролей превзойти всех остальных.
- Замечательный партнер на сцене, чуткий, внимательный.
- Очень воспитанный человек. Никогда никому не грубил. Всегда находился в уравновешенном состоянии, не капризничал, был предупредителен и галантен.
- Превосходно знал не только свою роль, но и роли партнеров.
- Всей душой любил театр и всех нас.
- Он прямо-таки излучал доброту.
- Напишите коротко: Иванов - золотой человек!
Согласитесь, не о каждом при жизни - подчеркиваю, при жизни! (вспомните пушкинское о некоторых современниках: "Они любить умеют только мертвых") - можно услышать такие отзывы.
Как-то я попросил Дмитрия Семеновича назвать поименно актеров театра оперетты, изображенных на увеличенном снимке. Он охотно согласился.
- На первом плане Алла Киселева, красавица. Сейчас она живет в Юрмале. Дочь ее в Австралии. Алла была у нее в гостях у дочери. Там ей не понравилось. Вернулась в Ригу. Замечательная актриса, с блеском исполняла главные роли. Вот это я, в левом углу, в танцевальной позе с Хеленой Завадской. А справа - Войновский в паре с Вилмой Канцане. Из-за нее выглядывает Люция Урбасте.
Хотя Дмитрий Семенович давно отошел от дел, он тяжело переживал, когда был учинен разгром русской труппы театра оперетты. И не только ее.
- Однажды, - начал грустное повествование Дмитрий Семенович, - главный художник театра Элмар Катлап, встретив меня на улице, взволнованно воскликнул: "Дима, вы знаете, что они натворили? Они же погорят без русской труппы! Это же единый организм - общий оркестр, хор, балет. Сами себя зарезали!"
Так я узнал о пресловутом приказе министра культуры Латвии. Раймонд Паулс - гордость Латвии. Но то, что он сотворил - удар по культуре, особенно русской. Своим печальнознаменитым приказом он единым махом упразднил снискавший мировую известность театр юного зрителя, русскую труппу театра оперетты, русскую труппу кукольного театра и все русские хоры при Домах культуры. Был ликвидирован народный хор ветеранов революции, состоявший большей частью из латышей. В этом хоре я пел восемнадцать лет.
Ликвидировать русскую труппу театра оперетты пытались еще в советское время. Уже был издан соответствующий приказ по министерству культуры Латвии. Но тогда вмешалась Москва и приказ был отменен. Теперь отменять некому.
Я вполне разделяю возмущение Дмитрия Семеновича. Раймонд Паулс запятнал доброе имя своими действиями по отношению к очагам русской культуры. Жалкий лепет оправдания насчет нерентабельности их - лишь дымовая завеса, которая была призвана закамуфлировать далеко идущие политические планы. Таков был его ответ на обращенный к нему призыв видных деятелей русской культуры. После этого поступка, Паулс низко пал в моих глазах. И пускай ему от этого ни холодно, ни жарко, но одним восторженным поклонником отныне у него стало меньше.
Когда-то в сенате Древнего Рима некий горлопан до изнеможения бубнил одно и то же: "Карфаген должен быть разрушен!". Он добился своего. Таки разрушили. А в результате погибло множество культурных ценностей. Чтобы что-то разрушить ума не надо. Куда труднее создавать что-то новое!
ДВЕ МАТЕРИ
Друг дома Ивановых - Алексей Михайлович Иовлев – рассказал Дмитрию Семеновичу о судьбе его родителей при немцах и после них. Иде Яковлевне удалось за золотые вещи раздобыть паспорт, по которому она значилась православной. Немцы ее не тронули. Зато после изгнания немцев за нее взялись кэгэбэшники.
В доме Ивановых вертелась молодая женщина. Звали ее Аллой. Она убирала квартиру, иногда оставалась ночевать. Эта проныра почерпнула кое-какие сведения и решила нагреть руки. Возможно, она была сексоткой. Потому что последовала серия обысков в доме Ивановых, на которых она непременно присутствовала.
Вскоре Ида Яковлевна была обвинена в нарушении паспортного режима
и была выслана в Коми АССР. В свое время, предвидя немецкую оккупацию, Ида Яковлевна некоторые ценные вещи раздала на хранение друзьям и знакомым. Несколько ящиков с хрусталем и кузнецовской фарфоровой посудой - там был и специальный столовый набор, подаренный Иде Яковлевне графиней Кузнецовой - закопали на даче. Об этом Алла донесла в КГБ. Сотруднику этого ведомства Войтюкову удалось найти один ящик. Посуду он присвоил себе.
Мытарства, который перенес Вячеслав Сергеевич от гэбэшников, видимо,
и свели его, физически сильного человека, в могилу. Иовлев был душеприказчиком. Он присутствовал при описи имущества покойного друга. Он получал на руки все необходимые документы.
(Перевод с латышского)
"1-я государственная нотариальная контора г.Рига 1946 г. 2б апреля. N. 5626. Адрес ул. Андрея Пумпура, дом 1
ЗАВЕЩАНИЕ
Я, нижеподписавшийся в 1-ой нотариальной конторе г.Риги ст.нотариус Янис Янович Кисис 23 июля 1945 года подтверждаю, что умерший Вячеслав Сергеевич Иванов оставил вещи своей жене Иде Яковлевне Ивановой, единственной наследнице.
На основании акта завещания, составленного нотариальной конторой 30 июля 1945 года Ng 7543, оставленные Вячеславом Сергеевичем Ивановым вещи и фотографические принадлежности, которые находятся в Риге по улице Бривибас 21, кв.10, оценены стоимостью в 34 тысячи рублей.
Этот акт, составленный в пользу Иды Яковлевны Ивановой, как доверенный, подтверждаю - Иовлев Алексей Михайлович, проживаю Сколас 25, кв.12.
Государственный налог 1.400 рублей уплочено госуд.банку
Пролетарского района г.Риги 22 апреля 4б года, квитанция N9 52.
Г.Рига, 1946 год 26 апреля. Старший Нотариус Кисис. Печать."
(Перевод с латышского).
"Акт описания имущества. Рига 1945 год. 30 июля.
Старший нотариус первой нотариальной конторы Риги Янис Янович Кисис. Присутствовал Александр Михайлович Иовлев, проживающий г.Рига, улица Сколас 25, кв.12. Также присутствовала Анна Андреевна Ды огуцс, проживает ул. Стабу 91, кв.36.
Описание имущества умершего 23 июля 1945 года Вячеслава Сергеевича Иванова, который проживал в г.Рига, ул. Бривибас 21, кв. 10.
В ведомости описания имущества указано 346 наименований на сумму 32.116 рублей.
Подпись нотариуса.
Подписи понятых. Круглая печать."
Своей подписью Иовлев подтвердил тот факт, что он присутствовал при описи имущества и заверил правильность денежной оценки вещей. Он также заверил свой подписью расписку, в которой указаны расходы на похороны и отправку денежных переводов ссыльной Иде Яковлевне.
Дмитрий Семенович отблагодарил Алексея Михайловича за проявленные им хлопоты.
Узнав адрес ссыльной матери, Дмитрий стал переписываться с ней. Несколько раз он отправил матери денежные переводы по 200 рублей, но она попросила его не делать этого. Потому что овчинка не стоит выделки. До почты было сто километров. Так что дорожные расходы перекрывали переводные деньги.
Дмитрий Семенович стал ходатайствовать об освобождении матери. Он добился от Пельше письменного вызова Иды Яковлевны. Однако лагерное начальство не пожелало отреагировать на вызов. Тогда Ида Яковлевна решилась на побег.
Ей это стоило больших усилий в условиях бездорожья и малолюдства. С великими трудами она добралась до столицы республики Сыктывкара. Здесь
она упросила местного жителя купить ей билет до Ленинграда. Самой появляться у железнодорожной кассы нельзя было, чтобы не "засветиться".
Когда Дмитрий Семенович увидел мать после ссылки, он не сразу узнал ее, настолько она постарела. Исчезла ее элегантность. Платье на ней висело, словно на вешалке.
Квартиру Ивановых на Бривибас заняли посторонние люди. Опасаясь, что Ида Яковлевна будет претендовать на свою собственность, они накатали на нее донос в КГБ. Оттуда посыпались повестки. К тому же из лагеря пришел запрос на беглянку. Жизнь Иды Яковлевны превратилась в сплошную нервотрепку. Разумеется, она не явилась в КГБ. Туда ходил Иванов. Он являлся туда в офицерской форме с орденом Красной Звезды, которым его наградили за успешные действия в тылу врага во время Отечественной войны. Чтобы ослабить давление на Иду Яковлевну, Дмитрий Семенович давал нижним чинам взятки. Однажды, когда в крохотную обитель Иды Яковлевны нагрянул сотрудник КГБ, она схватила бритву и истерически закричала:
- Из этой комнаты я никуда не пойду, иначе вскрою себе вены!
Ее оставили в покое.
Так как, перейдя в православие, Ида Яковлевна вместе с мужем вносили пожертвования в пользу церкви Александра Невского, регент церкви Николай Александрович Локманис предоставил ей комнату по улице Лачплеша 12. Там находилась церковная канцелярия. Иногда здесь собирался церковный совет.
Мы прошли с Дмитрием Семеновичем к этому дому. В настоящее время он отреставрирован и в нем разместилась какая-то фирма. Рядом - дом, на втором этаже которого жила семья Ивановых. Мы хотели войти внутрь, но помешал кодированный замок. Так что ограничились наружным осмотром.
- Крайнее окно справа - там была кухня, - пояснил Дмитрий Семенович, -Среднее окно - гостиная. Крайнее окно - спальня.
Жила Ида Яковлевна без прописки в постоянном нервном напряжении. Когда Дмитрий Семенович сокрушался по поводу неустроенности матери, Ида Яковлевна говорила:
- Сынок, мне ничего не надо. Достаточно того, что я жива. Чем располагаем, тем и будем жить.
А располагали они тем, что уцелело, что удалось вернуть из того, что было отдано на сохранение. Откопали ящики с посудой. Кое-что продали.
Иногда они вместе приходили на могилу Вячеслава Сергеевича, что на Покровском кладбище. Посидев на скамеечке в скорбном молчании, Ида Яковлевна как-то сказала:
- Когда я умру, похоронишь меня рядом с Вячеславом Сергеевичем.
После паузы добавила:
- Я перед мужем всю жизнь была чиста.
Чем больше Дмитрий общался с матерью, тем большим уважением он проникался к ней.
- Моя родная мать была очень умной и прозорливой женщиной, - вспоминает Дмитрий Семенович. - Многие из ее предсказаний сбылись. Она была очень чистоплотной. К гостям выходила тщательно причесанная, в новом платье. Она надавала мне массу советом, которые я воспринял как заповеди. Вот некоторые из них:
- Надо верить во Всевышнего.
- Хочешь добра для себя, делай добро другим.
- Никогда ни от кого не требуй того, что тобой утрачено.
- Большого греха в том нет, если в браке состоят разноверующие. Главное - верить в человека, верить в любовь. Если не любишь женщину, не связывай свою жизнь с ее жизнью.
- Помогай любому. Любое благое дело окупится сторицей. Не можешь помочь в большом - помоги в малом.
- Если кто-либо ошибается, вразуми его, помоги ему разобраться, в чем состоит его ошибка.
- Не осуждай строго оступившегося человека. Потому что иногда человек поступает бессознательно, даже во вред себе.
- Никогда никому не завидуй.
- Не приступай к исполнению первым того дела, которого ты хорошо не знаешь. Понаблюдай сперва, как это выполняют другие.
- Прежде, чем возражать, внимательно выслушай человека, вникни в его рассуждения.
Ида Яковлевна много читала. Она словно хотела наверстать упущенное за время ссылки.
Незадолго до смерти Ида Яковлевна открыла Дмитрию еще одну тайну. Оказывается, когда он был младенцем, над ним совершили еврейский религиозный обряд. Он вспомнил, что в детстве дотошные деревенские мальчишки, глядя на его крайнюю плоть, спрашивали:
- Митя, а почему у тебя нет кожи?
- Почем я знаю? - отвечал Дмитрий.
И он, действительно, не знал. Даже став взрослым, он полагал, что значит так и надо. Его это нисколько не интересовало.
Передавая Дмитрию Семеновичу свой золотой нательный крест, мать сказала ему:
- Он не принес мне счастья. Ты тоже не носи его. Переплавь во что-нибудь другое.
Ссыльные годы, скорбь по мужу, волнения и нервотрепка, связанные с давлением КГБ, отразились на здоровье Иды Яковлевны.Она слегка в больницу. Вскоре она умерла. Родилась она на два года раньше мужа, а ушла из жизни на три года позже.
23 мая 1991 года Дмитрий Семенович получил на руки выписку из постановления Министерства Внутренних дел Латвии.
(Перевод с латышского).
"Выписка дана Дмитрию Семеновичу Иванову, проживающему Рига 226011, улица Лачплеша д.26, кв.25.
Решением Президиума Верховного Совета Латвийской ССР от 1989 г. 8 июня по декрету о депортации Иванова Алина-Ида в 1945 г. б февраля из г.Риги ул Бривибас 21, кв.10 - (в настоящее время) была выселена в Коми АССР г.Сыктывкар. Выселение было незаконно и поэтому она полностью реабилитирована.
Ида-Алина Яковлевна рождения 1876 года умерла в 1950 году. На выселении находилась до 9 ноября 1946 года.
З. Индриксен (круглая печать)."
Еще до возвращения Иды Яковлевны из ссылки Дмитрий Семенович забрал из деревни к себе в Ригу приемную мать Евдокию Яковлевну. Она была счастлива, когда ее младшенький, как она всегда ласково называла Дмитрия, приютил ее у себя. Ведь остальные дети давно выпорхнули из родимого гнезда. Евдокия Яковлевна была набожной, доброй женщиной. Она вела хозяйство, вкусно готовила.
Ида Яковлевна и Евдокия Яковлевна крепко сдружились. Вместе ходили в церковь, вместе посещали кладбище. Дмитрий Семенович любил их обоих с одинаковой силой. В его сердце они слились воедино. Евдокия Яковлевна была для него не менее близкой и родной, чем Ида Яковлевна.Одна его родила, а другая вырастила. А ведь русская пословица весьма категорично определяется на этот счет: не та мать, что родила, а та, что вырастила. Дмитрий был благодарен и признателен им обоим.
Евдокия Яковлевна прожила в Риге под одной крышей с Дмитрием Семеновичем пятнадцать лет. Умерла она в возрасте 84 лет, в апреле месяце. Войдя с улицы в квартиру , а затем на кухню, Дмитрий Семенович увидел ее сидящей на стуле. Она смотрела на вскипевший чайник, из носика которого начала вытекать на плиту с шипением струйка кипятка. Она еще успела повернуть голову в сторону Дмитрий Семеновича и улыбнуться ему, своему "младшенькому". Дмитрий Семенович взял ее за руку, пульса не было. Душа ее отлетела. Дмитрий Семенович закрыл ей глаза.
Похоронил Дмитрий Семенович Евдокию Яковлевну на Вознесенском кладбище, которое в переводе с латышского звучит значительно поэтичнее: поездка на небо.
ДЕД МОРОЗ С СОРОКАЛЕТНИМ СТАЖЕМ
- Дмитрий Семенович, у вас, как я понял, нет детей. А для кого вы держите вон тех славных медвежат и куклу с голубыми глазами, что пристроилась на диване? - как-то поинтересовался я.
- А это в прошлом мои верные помощники, - ответил Дмитрий Семенович.
- Что, еще одна история?
- Ну конечно!
Однажды в театр к Дмитрию Семеновичу пожаловала делегация с автобазы, что в районе станции Чекуркалн.
- Мы попали в безвыходное положение, - сказала от имени прибывших культмассовичка клуба автобазы. - Заболел наш Дед Мороз. Выручайте!
- Но у меня на этот счет нет никакого опыта. Я никогда не был Дедом Морозом, - попытался отделаться Дмитрий Семенович.
- У вас получится, мы видели вас на сцене.
- Право же, не знаю, как поступить. Боюсь вас подвести.
- Ну попробуйте, мы оплатим ваши труды!
Дмитрий Семенович не смог им отказать. Он тут же заглянул в костюмерную. Ему помогли подобрать халат, боярскую шапку. А парикмахерша Лина Тайц снабдила его купеческой бородой и усами.
Трудно пришлось новоиспеченному Деду Морозу. Он делал частые паузы, не находя нужных слов. Он декламировал выученные им еще в школе стишки, пел и пританцовывал. И хотя все это отдавало кустарщиной, дети, а особенно их родители, остались довольны. В тот вечер самоучка Дед Мороз заработал свой первых гонорар - десять рублей.
- Не многовато ли? - засмущался деликатный Дмитрий Семенович.
- Ничего, вы еще отработаете! - успокоили его.
На следующий день Дмитрий Семенович дал еще два представления у новогодней елки. В этот раз он чувствовал себя смелее и раскованней. Выручка составила тридцать рублей.
Актерская ставка в то время была мизерной - всего девяносто рублей в месяц. А тут открывалась возможность значительно пополнить семейный бюджет. Дмитрий Семенович решил всерьез заняться своим новым ремеслом. А ежели он за что-то брался, то делал это основательно.
В свободное от спектаклей время Дмитрий Семенович стал знакомиться с приемами других дедов морозов в городских клубах и Домах культуры. Он почерпнул у них много полезного для себя. Кроме того, Дмитрий Семенович выучил немало сказок, шуток, поговорок на школьные темы. Он сочинил подробный сценарий проведения встреч у елки от начала представления до конца. Дмитрий Семенович поставил своей целью превзойти по мастерству всех столичных дедов морозов. В этом проявилось постоянное стремление
Дмитрия Семеновича быть лидером в любом деле.
В театре оперетты работал бутафором Имант Лермонтов. Узнав о новом увлечении Дмитрия Семеновича, он решил помочь ему. Разумеется, не бескорыстно. У Иманта была мастерская в доме, где проживал Дмитрий Семенович. Это обстоятельство позволило оперативно решать все вопросы, связанные с изготовлением необходимого для Деда Мороза инструментария. Имант сконструировал полый металлический посох, увенчанный металлическим солнцем. Внутри посоха монтировались электрические батарейки. Незаметным нажатием кнопки Дмитрий Семенович заставлял загораться гирлянды разноцветных лампочек на солнце, на посохе, на поясе и шапке Деда Мороза.
За посох с солнцем Имант Лермонтов затребовал с Дмитрия Семеновича сто двадцать рублей. Но затраты окупились с лихвой, не только материально, но и морально. Восторг детворы от аксессуаров Деда Мороза и совершаемых им чудес был неописуем. Все чудеса воспринимались ими с детской непосредственностью и ликованием.
- А чего не хватает нашей елочке? - бывало спрашивал Дмитрий Семенович и сам же отвечал на вопрос: - Правильно, волшебных огоньков. Раз, два, три - елочка гори!
И разноцветные огоньки с пояса и шапки Деда Мороза мгновенно перемещались на вершину елки.
Кроме волшебного посоха, Имант смастерил волшебную шкатулку. В нее вставлялись выточенные из дерева два яйца, затем ее накрывали бархатной скатеркой. Дед Мороз переворачивал шкатулку и после произнесения магических слов из нее появлялись два желтых пушистых цыпленка. Они принимались забавно ковылять на своих коротеньких лапках.
Дмитрий Семенович постоянно пополнял свой реквизит. Он накупил много движущихся игрушек: вертолетов, легковых автомобильчиков, зайчиков, кошек и собачек. И даже приобрел целый обезьяний оркестр. Под магнитофонную музыку обезьянки-джазисты старательно дудели в маленькие игрушечные трубы, азартно лупили палочками по барабану, остервенело дергали струны гитары, старательно нажимали на клавиши крошечного пианино. Эффект от их исполнения был потрясающий.
Дмитрий Семенович сшил себе жилет с карманами, куда закладывал электрические батарейки. Они также использовались при демонстрации различных световых эффектов.
На Рижской киностудии Дмитрий Семенович познакомился с гримером Василием Штракиным. Как-то Дмитрий Семенович пожаловался на то, что капроновые борода, усы и брови Деда Мороза очень мнутся. Почти после каждого представления их приходится снова завивать. А парикмахеры дерут за это много денег. Штракин посоветовал приобрести для этих целей
буйволовью шерсть. Она очень дорогая, но зато долговечна и нисколько не мнется. Дмитрий Семенович решил потратиться и не пожалел об этом. Из килограмма буйволовьей шерсти было изготовлено три комплекта бороды и усов. Один комплект сохранился до сих пор. Дмитрий Семенович специально для меня надел на себя искрящийся блестками халат, приделал усы и бороду и превратился в заправского Деда Мороза. По его словам, таких халатов у него было четыре: белый, розовый, зеленый и красный.
Работа Деда Мороза лишь на первых взгляд может показаться легкой. В действительности это занятие требует большого физического напряжения. Сезон Деда Мороза длится двадцать дней - с 20 декабря старого по 10 января нового года. Но при этом надо было прилагать усилия, чтобы занятие сие не шло в ущерб основной работе в театре. Бывало поймает такси, примчится распаренный в гримуборную буквально за десять минут до начала выхода на сцену, а костюмерша уже держит наготове фрак или сюртук и потом застегивает пуговицы на ходу. А парикмахерша тоже на ходу приклеивает бороду и усы.
Дмитрий Семенович добился поставленной перед собой цели. Он был признан лучшим Дедом Морозом Риги. В ресторане "Русе" был специально устроен общегородской бал-семинар для Дедов Морозов и Снегурочек. Дмитрий Семенович со своей бригадой провел показательную программу. С Дмитрием Семеновичем выступали - в роли Снегурочки Людмила Николаевна Белопольская и баянист Василий Петрович Сидоров.
- Людмила Белопольская была одной из самых блистательных Снегурочек, каких я только знал, - сказал Дмитрий Семенович. - С ней и баянистом я отработал двадцать лет. Когда Людмила вошла в возраст, она стала исполнять роль Зимушки-Зимы.
Деятельность Дмитрия Семеновича на этом поприще была отмечена управлением культуры.
"Управление культуры Рижского горисполкома награждает Иванова Дмитрия Семеновича дипломом за достигнутые успехи на городском конкурсе культорганизаторов-массовиков, солистов-вокалистов.
Начальник Управления (подпись неразборчива)
9.2.1978 г."
Особенно большим подспорьем было для Дмитрия Семеновича ремесло Деда Мороза, когда он вышел на пенсию. Но после серьезной операции он уже не смог этим заниматься.
Дмитрий Семенович отработал Дедом Морозом сорок лет. Вряд ли кто-либо может похвастать таким стажем. Он вполне мог бы претендовать на то, чтобы быть занесенным в Книгу рекордов Гиннеса.
ЕГО ЖЕНЩИНЫ
Все, что относится к отношению полов - проблема вечная... Напряжение между мужчиной и женщиной ... останется всегда ... Примирить мужчину и женщину - нельзя, найти между ними гармонию невозможно - это разные существа.
Петр Вайль.
Женщина захочет - сквозь скалу пройдет.
Японская поговорка.
Вы счастливы в семейной жизни? Если да, то я вас поздравляю от всей души! А вот Дмитрию Семеновичу на семейном фронте явно не повезло. Он был дважды женат и оба раза неудачно.
А теперь представьте себе молодого человека, испытавшего все ужасы войны и фашистского лагерного бытия. Чего он жаждет прежде всего? Ну, конечно же, домашнего уюта, присутствия возле себя нежной и ласковой женщины. Именно в таком состоянии мужчины и женятся.
Однажды Дмитрия пригласили к себе в гости родственники матери. Как бы случайно у них оказалась двадцатилетняя девушка Лена. Елена Трифоновна Аронина. Среднего роста, худенькая, миловидная с бледной улыбкой на устах, она приглянулась Дмитрию.
За весь вечер Елена не проронила ни единого словечка. Дмитрий отнес это на счет крайней скромности. Дмитрий проводил ее домой. Лена и по дороге молчала.
Между тем родствнники настоятельно советовали Дмитрию жениться на Елене. Она - девушка скромная, говорили они, в войну ни с кем не гуляла.
Зарегистрировать брак было решено в день, когда в театре оперетты будет выходной день. Но вышло так, что режиссер Рощин назначил спектакль "Летучая мышь" именно на этот день. Дмитрий Семенович исполнял в нем ответственную роль, а дублера у него не было.
Таким образом, брачная церемония была скомкана. На фотографии из семейного альбома отражена сцена в ЗАГСе, когда Елена скрепляет своей подписью брачное свидетельство. В ее бледной беспомощной улыбке присутствует некое скромное обаяние кроткого существа.
Вернувшись из ЗАГСа, невеста, жених и Евдокия Яковлевна сели за стол и выпили по рюмке вишневой настойки. Закусывали конфетами. Елена, правда, лишь пригубила вино. И куда подевалась ее кротость. Она хорошо знала, почему не удалась свадьба. Тем не менее, стала упрекать Дмитрия в том, что он, якобы, все это нарочно подстроил, чтобы не познакомить ее с его друзьями.
После спектакля Дмитрий поспешил домой, чтобы насладиться своей молодой женой. Но в его объятиях Елена была холодна, как лягушка. Обреченно произнеся вычитанные в какой-то книжке слова "делай со мной, что хочешь", Елена вытянулась в постели во всю свою длину и сложила руки на груди, словно божья коровка, перевернутая на спину. Она не отзывалась на бурные ласки Дмитрия, лежала неподвижно и безучастно, словно все это ее нисколько не касалось.
Дмитрий рассчитывал, что со временем Елена "раскачается", станет отзывчивей и ласковей. Но проходил месяц за месяцем, год за годом, а изменений в лучшую сторону не происходило.
Время от времени Елена куда-то отлучалась. В конце концов Дмитрий Семенович узнал, что она посещает молельный дом баптистов. Он не собирался ее отговаривать, переубеждать. Но ему это было неприятно.
Затащить Елену в театр было невозможно. Более того, она горячо уговаривала Дмитрия уйти оттуда, сменить профессию.
- Покинь театр, поступи на любую другую работу, - упрашивала Елена Дмитрия. - Театр развращает людей!
И это говорилось человеку, для которого театр составлял смысл всей его жизни! Дмитрий дышал воздухом кулис. Его волновали аплодисменты зрителей.
Дмитрий Семенович объяснил жене, что значит театр в его жизни и просил больше не поднимать эту тему. В постели Елена оставалась безучастной.
Нельзя сказать, что у Елены не было достоинств. Она была чистоплот¬ной, вкусно готовила, красиво переписывала для Дмитрия Семеновича ноты. Но разве этого достаточно для нормальной семейной жизни? Двенадцать лет терпел Дмитрий Семенович, а на тринадцатый подал на развод.
У них не было детей, поэтому развод оказался безболезненным. Тем более, что Елена Трифоновна отнеслась к этому совершенно безразлично. Она уехала к своим родителям в Москву.
Со второй женой, Ниной Борисовной Суворовой, Дмитрий Семенович познакомился во время гастролей в Липецке. Спектакли Рижского театра оперетты шли при аншлагах. Любимцами липецких зрителей стали ведущий актер театра Римас и Иванов. Когда они после спектакля выходили из служебного помещения, их встречали толпы поклонниц. Среди них была будущая жена Дмитрия Семеновича.
На другой день после премьеры Дмитрия на улице окликнул ударник
театрального оркестра Акопян. Он вел под руку двух красивых женщин.
- Вот наш замечательный актер Дима Иванов! - несколько напыщенно
представил он им своего коллегу.
Дмитрий Семенович поморщился. Он не любил, когда его чрезмерно нахваливали.
-Знаем, знаем! - затараторили женщины.
Они тут же познакомились. Одна из женщин - по имени Нина - взяла Дмитрия под руку. Она говорила без умолку. И в самых лестных выражениях хвалила исполнительское мастерство Дмитрия. Время было позднее.
- Я не могу беспокоить хозяйку квартиры своим запоздалым приходом и вынужден вас покинуть, - стал извиняться Дмитрий.
- Тогда запишите хотя бы номер моего домашнего телефона, - сказала Нина и назвала его.
Дмитрий улыбнулся, он совпал с номером, под которым он сдавал в прачечную свое белье.
- Записывать не надо, я его запомню и так! - пообещал Дмитрий.
Они стали встречаться. Нина предложила Дмитрию снимать комнату у нее. Дмитрий согласился. О себе Нина Борисовна рассказывала скупо и несколько путанно. То она говорила, что ушла от пержнего мужа потому, что у того была неизлечимая болезнь, то из-за того, что он алкоголик. Была у нее также то ли родная, то ли приемная дочь, проживающая в другом городе. Дмитрий не пытался уличить Нину в умышленном стремлении запутать его. Какое это имело значение, отчего развелась с мужем его новая подруга! Он вообще полагал, что их связь временная и оборвется после его отъезда из Липецка. Но он ошибся. Нина крепко вцепилась в него.
Умалчивая о себе, Нина в то же время живо интересовалась родственниками и друзьями Дмитрия. Любопытство Нины распространялось также на их адреса и телефоны. Очевидно, это было ее болезненным хобби. Но, как оказалось впоследствии, это было далеко не единственной, а, главное, отнюдь не безобидной странностью Нины.
После Липецка театр переехал на гастроли в Воронеж. Так как в театре тайн не бывает и все знали, что у Дмитрия есть подружка, администратор Егоров заказал для них в гостинице номер на двоих. Нина некоторое время пожила вместе с Дмитрием, а затем упорхнула к себе в Липецк. Без всяких объяснений.
Зная точную дату окончания гастролей в Воронеже, Нина прислала за Дмитрием такси. И это на расстоянии более ста километров.
В пять часов утра в дверь гостиничного номера постучали. Еще не совсем проснувшийся сонный Дмитрий открыл дверь. Перед ним стоял молодой человек в белой нейлоновой сорочке, при галстуке.
- Меня прислала за вами Нина Борисовна, - сказал молодой человек.
- Что вы так шикарно вырядились? - удивился Дмитрий.
- Нина Борисовна приказала, чтобы я выглядел джентельменом.
- Вам это вполне удалось! - добродушно заметил Дмитрий.
Дмитрия Семеновича не очень-то удивил ранний визит таксиста. Нина Борисовна была адвокатом. Возможно, он был ее клиентом. А может и любовником. Как бы то ни было, она оплатила дорогу в Воронеж и обратно.
Вскоре Нина Борисовна Суворова переехала к Дмитрию Семеновичу в Ригу, однако липецкую квартиру не сдала в горисполком, а оставила за собой. Нина Борисовна совершенно не считалась с финансовыми возможностями мужа. Она закупала в неимоверных количествах шляпки, модельные туфли, свитера с узорами, комбинации, бижутерию, косметику, кремы, духи и дезодоранты. Причем закупала не только для себя, но и для своих многочисленных подружек, которыми она в короткое время обзавелась.
Зарплаты Дмитрия Семеновича на все это, разумеется, не хватало. Ему пришлось расстаться со многими драгоценностями, унаследованными от матери. Мотовство жены огорчало Дмитрия Семеновича и он порой довольно мягко упрекал ее в том, что она слишком много тратит на себя. На что Нина Борисовна неизменно отвечала:
- Я - интересная женщина. А содержание интересной женщины всегда обходится дорого.
Она и в самом деле была недурна собой. Черные с блеском глаза. Черные волосы. Матовый цвет лица. Среднего роста, пухленькая. У нее были красивые жемчужные зубы. Она знала это и часто охотно смеялась. В постели она была бесподобна. Умела приласкать, любила целоваться.
Бывало зимой идут вдвоем по городу и вдруг неожиданно Нина затаскивала Дмитрия Семеновича в первую попавшуюся подворотню, закидывала назад башлык пальто, прижимаясь к нему, жарко шептала:
- Я тебя чувствую!
В отличии от первой жены, Нина Борисовна была завзятой театралкой. Она не пропускала ни одного спектакля, в котором участвовал Дмитрий Семенович. Вдвоем они посещали и драматический, и оперный театры.
Все бы ничего, но, как уже упоминалось, у Нины Борисовны были некоторые странности. Каждый месяц на маленьком самолете она улетала в Воронеж, а оттуда поездом или автобусом добиралась до Липецка. Через неделю она возвращалась в Ригу. Свои регулярные отлучки Нина Борисовна объясняла тем, что у нее в Липецке дела. В частности, мол надо расплатиться за квартиру. Хотя вполне можно было рассчитаться за несколько месяцев вперед. Скорее всего это была наспех придуманная оговорка.
Дмитрий Семенович не хотел донимать жену докучливыми распросами. Уж очень она ему нравилась. Но всякому терпению бывает предел. Нина Борисовна два года не работала, полностью находясь на иждивении мужа. К тому же, на регулярные полеты тратилось немало средств. Нина Борисовна жила, как гостья. Частые, ничем не мотивированные отлучки действовали Дмитрию Семеновичу на нервы.
Когда миновало три года совместной жизни, Дмитрий Семенович однажды сказал:
- Знаешь, Нина, мне это надоело! Если и на этот раз снова рванешь в Липецк, больше не возвращайся! Захвати с собой необходимые вещи на первое время, а остальное я вышлю багажом. Потому что, как я понял, жизни у нас с тобой не будет.
- В таком случае я остаюсь и никуда не поеду! - мгновенно отреагировала Нина Борисовна.
Через несколько дней - это было в конце месяца, когда Нина Борисовна обычно уезжала в Липецк, у нее случился припадок. Внезапно она стала вести себя буйно, рвать на себе одежду, на губах ее выступила пена. Так вот почему она уезжала, подумал Дмитрий Семенович.
Нина Борисовна убежала в спальню и закрылась там на ключ. Вскоре послышался глухой удар об пол. Опасаясь, что Нина упала и расшиблась, Дмитрий Семенович постучал в дверь. Но отклика не последовало.
- Сейчас же открой дверь! - кричал Дмитрий Семенович.
Ответом было молчание. Встревоженный, он вызвал по телефону друга Аркадия и дежурного милиционера.
Когда взломали дверь, то увидели лежащую в постели Нину Борисовну.
- В чем дело? - удивилась Нина Борисовна.
- Мы стучали, почему вы не открыли дверь?
- Я не слыхала, спала.
Приподнявшись на локте, Нина Борисовна обратилась к милиционеру, указывая на Дмитрия Семеновича:
- Вы уж извините его. Это у него наследственное! Мнительность чрезмерная, знаете ли!
Дмитрий Семенович извинился перед милиционером и Аркадием. Когда они ушли, Дмитрий Семенович был так раздосадован, что пресек попытки Нины Борисовны проникнуть к нему под одеяло.
На другой день Дмитрий Семенович подал на развод. Когда пришло повестка в суд, Нина Борисовна сказала:
- Дмитрий, купи мне билиет до Воронежа. Я смотаюсь в Липецк и вернусь за два дня до суда.
Но слова своего Нина Борисовна не сдержала. От нее было получено письмо, но не из Липецка, а из Подмосковья. Из-за неявки Нины Борисовны дело о разводе суд отменил.
Дмитрий Семенович поручил знакомой москвичке навестить беглянку. Та выполнила просьбу и сообщила, что улица, указанная Ниной Борисовной имеется, а вот дома с таким номером нет, так как на улице всего три дома.
Вскоре от Нины Борисовны вновь пришло письмо, но на этот раз из Новочеркасска. Она сообщала, что здесь она живет и работает. Дмитрий Семенович попросил своего племянника по приемной матери Ваню Скороходова, чтобы тот вручил Нине Борисовне повторную повестку из суда. Племянник ответил, что по указанному адресу таковая не значится. По-видимому, она поручала своим знакомым присылать ее письма из различных городов. Кроме того, она распостранила среди знакомых слух о том, что Дмитрий Семенович не дает ей развод.
Пришлось Дмитрию Семеновичу разводиться с Ниной Борисовной в ее отсутствие. Но Нина Борисовна не оставила Дмитрия Семеновича в покое. Она дважды присылала на его квартиру своих подруг. И он не только не отказал им в пристанище, но даже водил по магазинам, знакомил с достопримечательностями Риги.
Еще лет десять Нина Борисовна присылала Дмитрию Семеновичу письма издалека. Приглашала к себе в гости. На одной из открыток, присланных Дмитрию Семеновичу, было такое изречение: "Камень оставляет след, дерево - тень, а человек - память".
Когда мы с Дмитрием Семеновичем рассматривали семейный альбом, я обратил внимание на фотографии хорошеньких женщин.
- Это ваши любовницы? - в упор спросил я Дмитрия Семеновича.
- Да, почти все, - покорно ответил он.
- А вы, Дмитрий Семенович, как я погляжу, большой донжуан!
- Нет, я не донжуан! - решительно возразил Дмитрий Семенович. - Настоящий донжуан соблазняет всех женщин подряд. Он всячески старается им понравиться, а добившись от них своего, бесстыже хвастает победами. И все это у него неглубоко, фальшиво и непродолжительно. А я влюблялся по-настоящему и связи с моими женщинами длились годами. Это напоминало гражданские браки. Я не изменял моим двум женам. Любовницы у меня были до них и после них.
Без всякого хвастовства скажу, что за время работы в театре у меня было много поклонниц. И если какая-нибудь красивая женщина настойчиво добивалась меня, я не мог устоять.
На одной из фотографий молодой мужчина заснят на пляже у южного моря с пенным прибоем. Мужчина в плавках и строен, как Аполлон. Это не кто иной, как Дмитрий Семенович. Глядя на эту фотографию, понимаешь, почему в него влюблялись женщины
Я поинтересовался у Дмитрия Семеновича, кто эта молодая женщина с ямочками на щечках и славной улыбкой. Она очень напоминала актрису Гундареву.
- Это Лиза, - сказал Дмитрий Семенович. - Я с ней прожил пятнадцать лет. С небольшими перерывами. Она была разведеночка. От мужа у нее девочка. По специальности Лиза телеграфистка. Я познакомился с ней на танцах. Лиза была доброй, любящей женщиной. Ее дочь - очень способная девочка. Когда подросла, танцевала у нас в оперетте. Когда же открылась вакансия ведущей балерины в Новосибирском театре, она вместе с матерью переехала туда.
Длительная связь была у Дмитрия Семеновича с Верой Александровной Пархомовской. Их сблизила творческая работа. Дмитрий Семенович выступал с сольными концертами, а Вера Александровна аккомпанировала ему. Она была замечательной пианисткой и чутко реагировала на любые ситуации.
Вера Александровна была замужем за главным дирижером оркестра на одном из самых крупных военных кораблей того времени. Таких кораблей в Союзе было только три. Он не очень-то дорожил совместной жизнью, часто изменял. Что оставалось делать молодой женщине? Она искала сердечного тепла и нашла его. Так что для ее супружеской неверности было естественное оправдание. А Дмитрий Семенович в то время был совершенно свободен.
Муж Веры Александровны чудом спасся от гибели. Его срочно вызвали в Москву на всесоюзное совещание дирижеров. А через несколько часов после того, как он вылетел из Севастополя, его корабль взлетел на воздух. Мало кому удалось спастись. Почти весь экипаж, а также все музыканты погибли. Помнится, о журналистском расследовании этой трагедии я слышал по радио "Свобода". Одна из версий такова - мощную бомбу подложили итальянские террористы патриотического толка, якобы в отместку за изъятие у Италии после окончания войны в виде репарации какого-то количества судов.
Расставаясь с Дмитрием Семеновичем, Пархомовская оставила ему открытку с дарственной надписью: "Лучшему другу в память о годах совместной творческой работы и в знак дальнейшей дружбы, несмотря на тысячи километров, отделяющих Крым от Латвии. В. Пархомовская. Город Севастополь."
Яркий след в жизни Дмитрий Семеновича оставила, как он выразился, "чудо-женщина". То была жена генерала, у которого на войне после ранения было выведено из строя мужское хозяйство. А жена была моложе генерала на тридцать лет.
Познакомился Дмитрий Семенович с Генеральшей в санатории Дзинтари. Они сразу же стали близкими. Возвратившись в Ригу и приведя в свой дом Дмитрия Семеновича, она представила его мужу, как своего сотрудника по работе. Дмитрий Семенович чувствовал себя неловко. В одну из встреч он спросил ее:
- А генерал знает о нас?
- Конечно, догадывается. Что он, дурак?
- Как ты могла выйти за старика? (Между прочим, по моим подсчетам "старику" тогда было сорок шесть). Ты была еще девченка.
- Ну и что? Я не хотела на фронте пойти по рукам, как другие девушки. А генерала все побаивались и никто ко мне не приставал.
Вскоре генерал искренне полюбил Дмитрия. В нем действительно есть что-то чрезвычайно располагающее к нему людей. Генерал целыми днями читал книги. Их пачками приносил из библиотеки Дмитрий. А еще генерал любил в его компании выпить чарочку-другую водки. В те времена в Риге было много забегаловок, в которых можно было заказать стакан вина, осушить стопку водки или коньяка. Чаще всего генерал и Дмитрий посещали заведение, что на улице Петра Стучки. Там к порции водки непременно полагались бутерброды с черной икрой или лососиной. Генерал обычно заказывал две по сто или сто пятьдесят, а два бутерброда доставались Дмитрию Семеновичу, который заказывал бутылку лимонада.
В минуты откровения, наступавшие после принятия спиртного, генерал добродушно говорил:
- Я на тебя не обижаюсь, Митя. Она молодая, ей это нужно. А ты мне просто нравишься, как человек. Этого отнять нельзя. До тебя у нее был толстый, лысый. Я его терпеть не мог!
Казалось бы, чего еще можно было желать? Дружба с добрым снисходительным пожилым человеком, любовь молодой интересной женщины. Но женщина эта была истинным Отелло в юбке. Генеральша ревновала Дмитрия ко всем женщинам без разбора.
Генеральша любила бывать в ресторанах. Так как у Дмитрия с деньгами было туго, по счетам расплачивалась она сама. Однажды Дмитрия пригласила на танец знакомая актриса. Генеральша, увидев танцующую пару, немедленно покинула ресторан. А так как у Дмитрия денег было в обрез, ему пришлось отдать официанту в залог свой золотой перстень.
На следующий день Генеральша учинила Дмитрию разнос.
- Ты готов бежать за первой попавшейся юбкой! - упрекала Генеральша.
- Выходит, я, по-твоему, животное? - обиделся Дмитрий.
- Кто тебя знает! - продолжала дуться Генеральша.
Однажды в разгар курортного сезона они вдвоем поехали в Сочи. Наняли квартиру. Целыми днями проводили на пляже. И все это время Дмитрий находился под бдительным надзором.
Дмитрий посетил парк. Когда он явился на квартиру, ему был учинен допрос:
- Где ты пропадал?
- Посидел на скамейке в парке.
- Ты отсутствовал целых полчаса. К б... ходил?
- Ну как ты могла такое подумать! - возмущался Дмитрий.
Ревность Генеральши до того досаждала Дмитрию, что он был не рад ни щедрому южному солнцу, которое безмерно любил, ни ласковому морю. И хотя он, как ему казалось, вроде бы не подавал никаких поводов для ревности, Генеральша все равно выискивала такие поводы.
У Сервантеса в "Дон Кихоте" есть поразительная новелла о том, как маниакальная ревность погубила и дружбу, и любовь. Было два друга, один из которых любил красивую девушку. Терзаемый ревнивыми мыслями юноша решил подвергнуть испытанию верность любимой. Для этого он подговорил своего друга прикинуться влюбленным в его невесту. Тот длительное время отказывался пойти на это. А когда согласился и исполнил волю друга, произошло то, что должно было произойти. Двое подопытных воспылали страстью друг к другу. Получив веские доказательства измены со стороны невесты, ревнивец покончил с собой. Его друг ушел на войну и тоже погиб. А девушка ушла в монастырь.
Очередная вспышка ревности у Генеральши возникла после того, как две актрисы из театра оперетты на радостях обняли и расцеловали Дмитрия. Увидев это, Генеральша стремительно убежала. Когда Дмитрий пришел домой, квартирная хозяйка объявила, что его жена срочно собралась, забрала вещи и уехала.
Дмитрию надо было расплатиться с квартирной хозяйкой, а также приобрести билет на поезд. Немного денег одолжили виновницы переполоха. Пришлось продать сорочки, майки, плавки и летние туфли. Товары из Латвии пользовались повышенным спросом, так что с реализацией их на рынке не было никаких затруднений.
Через пять лет Дмитрий порвал с Генеральшей. Слишком был тяжек груз неоправданной ревности.
Я не утерпел, чтобы не задать Дмитрию Семеновичу вопрос интимного свойства.
- Дмитрий Семенович, скажите откровенно, - о какой из ваших женщин вы бы могли воскликнуть с таким же сожалением, как это бесподобно выразил в фильме "Соломенная шляпка" Андрей Миронов - " Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, о, Жоpжетта!"
- Что ж, могу ответить и на этот вопрос. Такой "о, Жоpжетта!" была для меня фантазерка сумасбродная Нина Суворова.
Сказал он это совершенно спокойно.
ЖИЗНЬ, ЗАПОЛНЕННАЯ ДО КРАЕВ
Что такое старость для мужчны? Это когда на улице женщины либо не замечают, либо смотрят сковозь него, будто он прозрачное стекло.
Обычно, когда мы с Дмитрием Семеновичем беседовали у него дома, почти беспрерывно раздавались телефонные звонки. Или приходили посетители по различным делам. Было такое впечатление, будто находишься не в частной квартире, а в каком-то присутственном месте.
- У вас всегда так? - поинтересовался я у Дмитрия Семеновича.
- Да, всегда, - сказал он. - Когда я выходил на пенсию, то подумал: ну, теперь-то я отосплюсь! Ничего из этого не вышло. Верите, иногда даже покушать некогда.
Сказавши это, Дмитрий Семенович вздохнул. Но, как показалось мне, вздох этот был не совсем искренним. Потому что находиться в гуще событий, заниматься различными общественными делами для него прямо-таки потребность. По всей вероятности он из тех, кто запрограммирован на кипучую деятельность.
Поняв это, я попросил Дмитрия Семеновича рассказать о распорядке его обычного дня. И вот что выяснилось.
7 часов утра. Подъем. Физические упражнения. До последней операции на это уходило двадцать минут. В настоящее время - десять минут.
8 часов утра. Завтрак. После него поход на Матвеевский или Центральный рынок за овощами.
10.30. Прием посетителей в обществе бывших узников концлагерей и тюрем. Обычно приносят заявления с просьбой о компенсациях. Когда таких заявлений собирается достаточное количество, Дмитрий Семенович отвозит их в Москву, в организацию, которая называется "Фонд взаимопонимания и примирения". В 1995 году Дмитрий Семенович совершал такие поездки шесть раз. А в 1996 - три раза. Иногда с целью сокращения расходов на командировки подготовленные документы под расписку даются людям, едущим в Москву по своим делам. В приемные дни Дмитрий Семенович оформляет документы на членов общества. А так как он ко всему прочему на общественных началах, то есть бесплатно, состоит кассиром, то принимает членские взносы. На учете в обществе узников состоит 188 человек. Им регулярно оказывают гуманитарную помощь различные организации и фирмы. Так, например, фирма "Кайя" предоставляет рыбные консервы. "Латвияс Майзе" - муку. Фирма "Узвара" снабжает бывших узников кофе, сахаром, конфетами. "Лубанас Базе" - бананами, апельсинами.
"Ригас Универсалвейкалс" выделяет жакеты, кофты, юбки. "Аврора" - чулки и носки. И пусть все это в небольших размерах и объемах, старые люди проявляют благодарность.
12.30 Репетиция в ЛОЕКе. Репетиция длится два часа. Песни исполняются на иврите, идиш и русском языках.
15.00 Концерт в Берги для постоянно находящихся в пансионате, а также пенсионеров, отдыхающих по путевкам.
18.00 Репетиция в сводном хоре в помещении по улице Маскавас.
21.00 Ужин.
В другие дни, особенно перед праздниками, Дмитрий Семенович учавствует в концертах. Он принимает участие в работе различных обществ: Красного Креста Центрального района, Красного Креста Видземского района, инвалидного общества при райсобесе Курземского района, а также обществ "Саулите", "Эдельвейс", "Польского общества".
- Не многовато ли для одного человека? - поинтересовался я у Дмитрия Семеновича.
- Приятели задают мне тот же вопрос. «Зачем тебе все это?», - в один голос твердят они. А мне по-другому жить неинтересно.
Так что Дмитрию Семеновичу совершенно чуждо экклезиастово понятие "суета сует".
Женщины на улице неизменно обращают на него внимание. Но, как бывший, актер он к этому привык.
Мы как-то возвращались с Дмитрием Семеновичем со встречи с ветеранами искусства, состоявшейся в Старой Риге. Шли по улице Бривибас. Возле Дома правительства в скверике стояла цепочка пикетчиков - пожилых женщин и мужчин. Зрителей не было. Лишь стайка голубей ждала неизвестно чего у ног пикетчиков. На плакатах крупными буквами было начертано: "Свободу Рубиксу!", "Депутаты Сейма, позаботьтесь о пенсионерах!", "Народу надоело жить в разворованной стране!", "Руки прочь от Видавского!". Написанные мелким шрифтом и многословные я не стал читать. Дмитрий Семенович прошелся вдоль цепочки пикетчиков, внимательно знакомясь с содержанием их требований.
Потом, когда мы продолжили путь, он сказал:
- Молодежь это не интересует, только пожилых людей, а жаль! Безразличие активной части общества ни к чему хорошему привести не может! А пикетчики хотят достучаться до совести людей. Я их понимаю. Вот и про Рубикса напомнили. Как бы ни относились к коммунистам, а вот он - мужественный человек. Нашли на ком отыграться! Он - живой упрек тем господам, что заседают в Сейме.
В середине июля 1997 года Дмитрий Семенович с несколькими членами "Польского общества" побывал в Польше. Визит этот совпал по времени с великим потопом из-за обрушившимися на страну дождей - газеты были заполнены сообщениями о вышедших из берегов реках, о затоплении деревень и городов. Несмотря на это, что все прошло успешно.
Я очень волновался за Дмитрия Семеновича, когда после запланированной недели он еще не вернулся из поездки. Длинные телефонные гудки отдавались в моих ушах траурным реквиемом. Он прибыл в Ригу лишь через две недели. И когда я услыхал, наконец, его голос в телефонной трубке, у меня отлегло на сердце.
Дмитрий Семенович подробно отчитался передо мной.
- Мы дали одиннадцать концертов - в Варшаве, Лигнице, Охойнове и Вроцлаве, - рассказывал он. - Нас повсюду очень тепло принимали. Я исполнял три романса и русские народные песни, три польских песни и три латышских. Со мной выступала певица Регина. Стихи читала Ядвига. В польских костелах я пел по нотам в сопровождении органа. Кормили нас на убой. Особенно вкусным показался нам польский хлеб. Нам оплатили дорогу из Латвии в Польшу и обратно. Просили приехать еще.
Когда мы только приехали, в Варшаве был сильный дождь. Но разве наших женщин этим остановишь! Я был вынужден сопровождать их по огромному рынку вокруг стадиона. Промокли до костей. А туфли совершенно вышли из строя. Пришлось покупать новые. Наша група тоже выделила деньги в пользу пострадавших от наводнения.
ГУМАНИТАРНАЯ ПОМОЩЬ И ПОСРЕДНИКИ
Когда после развала Советского Союза значительная часть населения бывших республик очутилась в бедственном положении, сострадательные люди на Западе стали оказывать гуманитарную помощь. И если бы она попала в руки действительно нуждающихся, было бы прекрасно. Но, как это часто бывает, к благородному делу прилипли жулики. Продукты, присылаемые из-за границы, вместо того, чтобы вручаться неимущим, стали продавать на рынке, чтобы якобы затем, вырученные деньги раздавать им. Вот такая хитроумная комбинация. Вырученные деньги бесследно исчезали. А присылаемые вещи просеивались сквозь густое сито сортировок. Самые ценные и представляющие хоть какой-то интерес, присваивались распределителями гуманитарной помощи, раздавались родственникам и знакомым. Остатки, которые вполне можно было выбросить в мусорник, предлагались всем остальным.
Талантливый и оригинальный латышский художник Аусеклис Баушкениекс в своей картине "Гуманитарная помощь" высмеял всех этих жуликоватых посредничков. С неба на парашютах спускаются различные товары и продукты в упаковках. К месту их предполагаемого приземления устремились толпы жаждущих поспеть урвать что-нибудь для себя. А на переднем плане, в стороне от шума и гама, под развесистым дубом, за круглым столом восседают важные персоны. Вот они-то и распределяют по своему усмотрению эту самую гуманитарную помощь. А к ним уже спешит обслуживающий персонал, тащит ящики с иноземными дарами. На лицах заседавших - сосредоточенность и сознание важности происходящего действа. Уж себя-то они не обидят! Уж они-то умело воспользуются своим положением!
Я предвижу возмущенные голоса тех, кто был задействован в распределении гуманитарной помощи. Наверняка, будут оглашены внушительные цифры в килограммах, метрах и латах оказанной помощи нуждающимся. Но я приведу всего лишь один эпизод, упомянутый Дмитрием Семеновичем Ивановым.
Наши северные соседи шведы, исполненные самых благих намерений, привезли в Ригу в порядке гуманитарной помощи пальто, костюмы, сорочки и другие промышленные товары. А также продукты: сахар, макароны, печенье, конфеты. Все это предназначалось рижским пенсионерам.
Чтобы торжественно отметить начало благотворительной кампании, в клубе "Октобрис" для группы пенсионеров был устроен прием. Шведские спонсоры разместились вперемешку с гостями. Дмитрий Семенович сидел за одним столиком с пенсионеркой Татьяной Николаевной и шведом, внешне похожим на актера Баниониса. Его фамилия Суннове. Все трое были запечатлены на цветном фотоснимке женой шведа Овеорн.
На столиках были выставлены угощения.
Руководитель шведской группы через переводчика весело скомандовал: «Достать подарки и вручить присутствующим!»
Но не тут-то было! Наивный заграничный благодетель! Он, конечно, не знал, с кем имеет дело! Раздался властный голос представительницы рижского отделения "Армии спасения":
- Я попрошу сейчас ничего не раздавать! Позже мы сами все раздадим!
Шведы, разумеется, были очень удивлены таким поворотом событий. Но как европейски воспитанные люди не стали возражать. Не полагается лезть со своим уставом в чужой монастырь.
История, рассказанная Дмитрием Семеновичем напомнила мне забавный эпизод из "Дон Кихота" Сервантеса. Верный оруженосец Дон Кихота Санчо Панса в порядке розыгрыша был назначен губернатором некоего острова. После того, как ему были оказаны шутовские почести, его усадили за стол, уставленный различными явствами. Но каждый раз, когда Санчо Панса подвигал к себе какое-либо блюдо, к нему прикасалась деревянная указка мажордома и блюдо уносилось слугами. В конце концов бедняга Санчо Панса встал из-за стола голодным.
Но вернемся в клуб "Октобрис". Пенсионеры не увидели вещей и продуктов ни в тот вечер, ни в последующие дни и вечера.
Шведы уехали к себе домой. А через некоторое время Дмитрий Семенович получил от Суннове письмо. Тот интересовался, довольны ли пенсионеры подарками. Дмитрий Семенович ответил, что подарки никому из пенсионеров не вручались.
Неугомонный швед прислал еще одно письмо. В нем он выразил свое недоумение по поводу того, что Дмитрий Семенович проявил, мягко говоря, невежливость, так как отмолчался.
Дмитрий Семенович понял, что его письмо не дошло до адресата. О таких случаях рассказывали ему приятели. Так что следующее свое послание он отправил из Москвы, куда прибыл в командировку. На этот раз все закончилось как надо. Вскоре Дмитрий Семенович получил третье письмо из Швеции следующего содержания:
«Эсиет свейцинати, Дима! Спасибо за письмо, которое мы получили из Москвы. Другого письма мы не получали. Мы очень расстроены и обеспокоены тем, что вы ничего не получили из подарков, которые мы привезли для вас и которые забрала "Армия спасения". Фактически, эти подарки было задумано нами передать персонально в руки. Мы получили официальную информацию, что эти подарки были разделены между пенсионерами, которые присутствовали при нашей встрече.
Спасибо, Дима, что мы получили точную информацию об этом деле. Мы думаем приехать в Ригу еще несколько раз, но не знаем точно, когда. Перед тем, как посетить Ригу, мы дадим знать тебе. Чтобы нам встретиться персонально. Мы ничего никогда больше не дадим через "Армию спасения" в Риге. Наше желание будет такое, чтобы вы приехали лично в Швецию и навестили нас.
АВС СУННОВЕ. Город Мотала. 27 ноября 1992 года»
Это перевод с латышского. Дело в том, что сосед шведа Суннове латыш. А так как Дмитрий Семенович хорошо владеет латышским, то письма ему присылали по-латышски. А латыш переводил шведу с русского.
К рождеству Дмитрий Семенович получил от шведской семьи сто крон и пожелания хорошо провести праздники. И хотя сто крон не такая уж большая сумма, Дмитрию Семеновичу был приятен этот знак внимания в сущности посторонних людей.
- Шведы, насколько мне известно, больше не присылали в Латвию гуманитарную помощь, - заключил свой рассказ Дмитрий Семенович. - Отбили им охоту помогать!
- Что ж вы не подали в суд на тех, кто присвоил подарки? - спросил я.
- А где взять деньги? - вопросом на вопрос ответил Дмитрий Семенович. – Одному только адвокату надо заплатить пятьдесят лат. А судебные издержки? Да и кому с ними судиться? Все пенсионеры старые, больные, с издерганными нервами.
- Вот-вот, так оно испокон веков и идет! - огорченно прокомментировал я. - Зло всегда побеждает потому, что у него много сил. Лев Николаевич Толстой как-то сказал: вот ежели бы хорошие люди объединились, взявшись за руки, то зло было бы побеждено. Великое заблуждение великого человека! В мире, к сожалению, плохих людей больше, чем хороших. Они стоят один возле другого. Так что им не составляет никакого труда взяться за руки. К тому же их сплачивают не эфемерные идеалы, а практическая выгода. А между хорошими людьми расстояния огромны и взяться за руки они никак не могут при всем желании.
ЕГО ДРУЗЬЯ-ПРИЯТЕЛИ И НЕДРУГИ
Однажды, придя к Дмитрию Семеновичу, я застал у него гостей. Они чаевничали, и, судя по всему, дело шло к завершению. Я отказался от предложения присоединиться к ним, сославшись на то, что недавно пообедал.
- Это мои друзья, - сказал Дмитрий Семенович, указывая широким жестом на двух мужчин и женщину.
Дмитрию Семеновичу не пришлось их представлять, они сделали это сами.
- Алексей Евстафьевич Сивицкий! - встав из-за стола сказал один из мужчин.
Своей светлой бородой и усами, плутовским выражением глаз в лепных веках-раковинах Сивицкий был схож с артистом Жаровым в роли Меньшикова из кинофильма "Петр Первый".
- А я - Владимир Данилович Кудряшов, - сказал другой мужчина с обликом мастера профтехнического училища.
Женщину никто не представил.
Кудряшов спросил меня:
- А вы слыхали новость? Из Москвы передали, что у нас взорвали памятник освободителям Риги.
Я ответил, что не слыхал.
- Кое у кого чешутся руки, - убежденно произнес Сивицкий.
- Наверное, хотят устроить заваруху наподобие албанской, - высказал предположение Кудряшов.
- Известное дело - в мутной водице легче рыбу ловить. Мало наворовали, надо еще туже набить карманы.
Дмитрий Семенович в разговоре участия не принимал. Он, как видно, небольшой охотник до всякого рода манифестаций. Не принимала участия в разговоре и женщина. Хотя на столе не было ни одной бутылки со спиртным, щеки ее пылали. Видимо от близости Сивицкого, на которого она поглядывала с нескрываемым восхищением.
- До немецкой оккупации они убивали евреев, - не успокаивался Кудряшов. - А когда всех поистребляли, испрашивали у Гитлера разрешения взяться за русских. А тот будто так им ответил: вы привыкли воевать с безоружными, идите на фронт и там убивайте русских, сколько душе угодно!
- Вот так у нас всегда - застолье превращается в митинг, - словно извиняясь передо мной спокойно произнес Дмитрий Семенович.
А Кудряшов продолжал:
- Сейчас в Латвии пытаются насильно внедрить латышский язык. Но насильно ничего добиться нельзя. Хотели насильно коммунизм построить -ничего из этого не вышло. Хотели насильно отучить водку пить - не получилось. А теперь, когда насильно навязывают латышский язык - тоже ничего путного не выйдет. Если бы по-хорошему, почему бы и нет? А так только раздражение вызывает. Когда ко мне обращаются по-латышски, я переспрашиваю: что, я вас не понимаю. А латышский я знаю назубок. Я служил еще в Ульмановской армии При нем я смог закончить только два класса русской школы. А за то, что я спел в армии дле русские песни, меня поставили коленями на горох и двое суток в карцере продержали.
- Ну, хватит о политике, давайте что-нибудь споем для гостя! -решительно предложил Дмитрий Семенович.
Когда Кудряшов снял со стены гитару и сбросил с нее пластмассовую пленку, Дмитрий Семенович обратился ко мне:
- Это тот самый Володя Кудряшов, о котором я вам рассказывал. Он свою гитару бережет и приходит упражняться на моей.
После того, как Кудряшов взял несколько пробных аккордов, все трое, не сговариваясь, запели на латышском языке песнь о первом пушистом снеге. Песня исполнялась в ритме вальса и от нее веяло светлой грустью. Тенор Дмитрия Семеновича плавно сплетался с двумя баритональными голосами приятелей. В слаженности, с которой исполнялась песня, ощущалась регулярная совместная исполнительская практика. Я вспомнил, что видел когда-то их троих на сцене.
Затем трио с удалью исполнило "Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва, спаленная пожаром...". После нее прозвучала развеселая песня о русской водке:
"Знают Токио и Ницца, с русской водкой не сравнится.
Виски, бренди и коньяк перед водкою пустяк.
Даже негры на Ямайке, под напевы балалайки, пьют как наши алкаши.
Русская водка, что ты натворила?
Русская водка, ты меня сгубила!
Русская водка, черный хлеб, селедка
- весело веселье, тяжело похмелье!
А в Рязани, в русской бане водка плещется в стакане.
На Брайтоне с тоски водку хлещут мужики.
Знают чукчи и евреи - русской водки нет сильнее.
От нее душа горит, а потом башка трещит!"
И так далее в таком же духе.
Импровизированный концерт завершился исполнением шуточной украинской песни. Правда, в ней нетронутым остался только припев "Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пидвэла". Основной же текст был русским. Представление о нем может дать хотя бы такой куплет: "Ты сказала, жди у дому, мы полезем у солому. Я пришел, тябэ нема, пидманула, пидвэла".
Прежде, чем попрощаться, гости убрали со стола, а посуду вымыли в раковине.
- У нас так заведено! - сказал Дмитрий Семенович.
Похвальная традиция!
У Дмитрия Семеновича в молодости были закадычные друзья, с которыми его соединяли общие творческие интересы. С музыкантом Иваном Мышкиным вместе выступали на вечерах. А Дмитрий Бакалов был партнером в Рижском театре оперетты.
- Душевный человек был Митя Бакалов, - вспоминает Дмитрий Семенович. - Все праздники встречали у меня в доме. Он много полезного подсказал мне по драматической части. С женой у него были прохладные отношения.Она постоянно твердила, что оперетта - легкомысленный жанр, которым не может заниматься солидный человек. А между прочим, Митя исполнял главные роли в спектаклях. В конце концов ей удалось сбить его с толку. Митя перешел в Театр русской драмы, где его держали на вторых ролях. Самолюбие его страдало. Может быть, именно это послужило причиной его раннего ухода из жизни.
Мы с Дмитрием Семеновичем побывали на могиле его друга. Плакучая рябина - я впервые такую увидел - склонила свои длинные ветви с резными кистями на заросший зеленым мхом гранитный памятник. Надпись на латышском языке изрядно поистерлась.
- Жена и дочь Мити не посещают его могилу, она неухожена, - грустно произнес Дмитрий Семенович. - А вроде бы обеспеченные люди. Я как-то позвонил им на квартиру. Очень мягко упрекнул вдову, она оправдывалась тем, что все время болеет. Могла бы дочь послать на кладбище, чтобы та привела в порядок могилу отца. Между прочим, когда-то жена Мити была правой рукой Восса.
У Дмитрия Семеновича имеются не только друзья и приятели, но и недруги. Он самим фактом своего существования мешает кое-кому. Но все по порядку.
"СВИДЕТЕЛЬСТВО № 153
Иванов Дмитрий Семенович является полноправным членом русской общины Латвии и находится под ее защитой и покровительством.
Настоящее Свидетельство гарантирует все права члена общины и налагает обязанности, вытекающие из Устава РОЛ.
Круглая печать.
Дата - 22 февраля 1994 г. Подпись - Голубев."
Дмитрий Семенович является не только членом РОЛ. Он два года входил в состав Думы РОЛ. Естественно, он близко принимал к сердцу все то, что там происходило. Особенно острой критике подвергался ее президент Борис Трофимович Борисов. Он не считался с мнениями членов РОЛ, на критику отвечал оскорблениями. В конце концов, по словам Дмитрия Семеновича, самая активная часть общества вышла из состава старого РОЛа и зарегистрировала новый РОЛ. Его возглавила представительница прежней Думы Татьяна Фаворская.
- Борисова длительное время поддерживали высокие инстанции, - свидетельствует Дмитрий Семенович. - Видимо, кому-то выгодно, чтобы русские были разобщены. Старая, как мир история - разделяй и властвуй! Борисов пригласил на собрание своих единомышленников и просто равнодушных ко всему людей и осуществил некоторые косметические изменения в старом РОЛе. Общее собрание избрало нового президента. Но что он в состоянии изменить к лучшему, если заместителем у него все тот же Борисов, а на своих насиженных местах остались и секретарь, и главный бухгалтер, и ревизор?
В бытность свою президентом РОЛа Борисов настаивал на том, чтобы выделенные Германией для бывших узников средства были перечислены на банковский счет РОЛа. Борисов говорил мне, что эти средства будут распределяться решением комиссии лишь остро нуждающимся. Как будто среди них не все находятся в бедственном положении! Об истинных намерениях Борисова нетрудно было догадаться. Я, как кассир Общества узников, решительно воспротивился этому. Срочно написал письмо председателю Московского "Фонда взаимодействия и примирения" Виктору Алексеевичу Князеву, чтобы тот направлял деньги непосредственно по адресу каждого бывшего узника в отдельности. К моему мнению Москва прислушалась. Деньги были доставлены в Латвию и вручены персонально каждому бывшему узнику. Причем, каждый получивший деньги, был сфотографирован.
С тех пор Борисов Борис Трофимович зачислил меня в свои личные враги. Он настроил ныне бывшего председателя Общества бывших узников Никитенко, чтобы тот добился моего устранения от обязанностей кассира, которые я исполняю с 1993 года. Никитенко послушно накатал на меня кляузу о том, что я такой-сякой и допустил растрату. А между тем, отчетность у меня в полном ажуре. Оприходованы документально не только латы, но даже сантимы. В связи со вздорностью обвинений эту кляузу даже не стали рассматривать. А вот сам Никитенко конференцией бывших узников был выведен из состава правления. Вот выписка из протокола от 19.06.1996 г.
"Конференция бывших узников концлагерей и насильственно вывезенных в неволю во время Великой Отечественной войны (продублирована конференция от 23.04.96 г.)
Пащенко В. И. сообщает собравшимся причину повторного проведения конференции. На предыдущей конференции председателем собрания был избран посторонний человек, не член нашего Общества узников, некто Лебедев, который впоследствии отказался подписать протокол собрания. Пащенко В. И. сообщает о необходимости переизбрания членов правления и о выводе Никитенко С. В. из членов правления.
О выводе Никитенко С.В. из членов правления. Причины такого решения следующие: невозможность нахождения компромиссных вариантов по решению многих вопросов, желание единоличного правления без учета мнения других членов, грубое и несдержанное поведение вплоть до хулиганских выходок.
Пащенко В. И. предлагает собравшимся вывести Никитенко С.В. из членов правления. Предложение ставится на голосование. За - 77 человек, против - ни одного, воздержалось - 16 человек".
В отместку Никитенко отказался вернуть подлинник регистрационного удостоверения общества бывших узников. Пришлось из-за этого зловредного человека потратить несколько месяцев на то, чтобы восстановить нужный документ. Да и денег на это ушло немало. К счастью, печать оказалась не у Никитенко, а у нас.
- Да, еще одна любопытная история на ту же тему, - заключил Дмитрий Семенович. - Два года назад Германия перечислила в Латвию для бывших узников два миллиона марок. На этот раз не через Москву.
Средства поступили непосредственно в Латвию. И что же? А то, что никто из бывших узников до сих пор не получил на руки ни пфеннинга. Ответственный за это министр юстиции некто Ванаг на все наши запросы отделывается маловразумительными ответами, что якобы на эти средства будет построен пансионат для бывших узников. Очень даже похоже, что деньги растают, как сахар в кипятке. И как обычно никто за это отвечать не будет.
МИЛОСЕРДИЕ
Чтобы быть ангелом надо обладать дьявольским терпением.
Некоторые интеллигенты любят разглагольствовать о своей любви к человечеству. Дешево стоит такая любовь! Подобные гуманисты не
способны проявлять сочувствие к отдельно взятому конкретному человеку. Не таков Дмитрий Семенович. Он отзывчив и всегда готов придти на помощь любому, кто в этой помощи нуждается.
Не год и не два, а целых двадцать лет Дмитрий Семенович опекал пожилую женщину. Опекал до последнего ее часа. Речь идет об Эмме Петровне Крузманэ. Ее мать была латышкой, а отец - русским. Она была комсомолкой. А в буржуазной Латвии это было сопряжено с большими опасностями. И Крузманэ бежала в советскую Россию. На родину она вернулась, когда ей уже было более пятидесяти, завоевав славу пламенной революционерки, наподобие Долорес Ибаррури.
Познакомился Дмитрий Семенович с Крузманэ на одном из благотворительных концертов для ветеранов революции. Он выступал тогда с сольным номером. С тех пор знакомство это не прерывалось ни на один год.
Крузманэ была театралкой и горячей поклонницей таланта Дмитрия Семеновича. Обычно после какого-нибудь спектакля он и родственник Крузманэ, тоже актер, провожали ее домой. Дойдя до угла улицы, на которой проживала Крузманэ, она останавливалась и говорила своим спутникам:
- Дальше меня не провожайте!
- Почему? - удивлялись те.
- А что подумают соседи?
- Вам должно быть лестно, что вас провожают молодые мужчины.
- Нет, нет и нет! - стояла на своем старая дама.
Когда у Эммы Петровны по старости отказали ноги, Дмитрий Семенович отоваривал ее продуктовые карточки в спецраспределителе. Там было изобилие продуктов, о которых в обычных магазинах и не смели помышлять. Разумеется, одинокая Эмма Петровна не могла освоить тот богатый ассортимент снеди, который предлагал спецраспределитель. Так что кое-что Дмитрий Семенович приобретал и для себя. Но даже если бы ему ничего не доставалось, он все равно опекал бы старую женщину
Приятели частенько говорили Дмитрию Семеновичу:
- Зачем ты возишься с этой старухой? Что, у тебя своих забот мало?
На что Дмитрий Семенович отвечал так:
- Она беспомощна. Кто-то же должен позаботиться о ней.
Эмма Петровна была жесткой особой, она плохо относилась к своим
родственникам. За это Дмитрий Семенович мягко выговаривал ей. Не терпящая никакой критики Эмма Петровна приходила в неописуемую ярость. Она иступленно кричала, что отныне порывает всякие отношения с Дмитрием Семеновичем. Однако через несколько дней, смирив гордыню, Эмма Петровна просила у Дмитрия Семеновича прощения и приглашала навестить ее.
Наступило время, когда Крузманэ уже не могла передвигаться даже по комнате. Дмитрию Семеновичу приходилось на себе тащить грузную женщину в туалет и задирать ей юбку, чтобы та не замочилась. И это той женщине, которая стеснялась соседей, что ее провожают молодые люди!
Крузманэ несколько раз помещали в больницу. И каждый раз Дмитрий Семенович навещал ее, приносил угощения.
Крузманэ была совершенно беспомощна. Однако ни за что не соглашалась, чтобы ее определили в пансионат, не понимая того, что доставляет много хлопот заботящемуся о ней человеку. В конце концов, она все-таки позволила это сделать.
Когда Латвия стала суверенной, Крузманэ не хотела поверить в то, что советская власть кончилась. Потому что теряло смысл то, чему она посвятила свою жизнь. Дмитрий Семенович часто навещал ее с гостинцами. На Рождество он приносил маленькую елочку, коньяк и конфеты.
Однако чувство благодарности, видимо, было не присуще старой революционерке. Во всяком случае, только после решительных требований ее соседок по палате Крузманэ завещала свои сертификаты Дмитрию Семеновичу. Человеку, который так много для нее сделал.
Крузманэ потеряла дар речи и рассудок за две недели до своей кончины. Она прожила 98 лет, не дотянув до ста лишь два года. Муж Крузманэ тоже был революционером. Говорят, он охранял Ленина. Он выполнял ответственные поручения партии. Но если Эмма Петровна умерла в постели, то ее муж сгинул где-то в Соловецких лагерях.
Пенсионерки Люба и Надя Дмитрию Семеновичу достались как бы по наследству от Крузманэ. Они были ее соседками по палате. Дмитрий Семенович не покинул их. Он навещает их, приносит гостинцы.
Дмитрий Семенович приютил у себя приемную мать Евдокию Яковлевну. Присмотрел ее в старости. И когда первая жена потребовала, чтобы Дмитрий Семенович выставил ее из дому, он наотрез отказался это сделать. Евдокия Яковлевна прожила у него до самой смерти.
Присматривал Дмитрий Семенович и за другой старой женщиной - матерью одного своего знакомого кинодеятеля. Тот поколачивал мать и Дмитрий Семенович был единственным ее защитником.
Многие друзья Дмитрия Семеновича ушли из жизни. Ухаживать за всеми могилами он физически не в состоянии. Но иногда приносить цветы он
считает своим долгом.
Как-то раз мы с Дмитрием Семеновичем побывали на могиле его родителей. Могила отца и матери находится сразу же за Покровской церквушкой. На скромном мраморном памятнике начертаны имена и фамилии Вячеслава Сергеевича Иванова и его жены - Иды Яковлевны Ивановой. Покровское кладбище не охраняется, поэтому тут бесчинствует хулиганье. Несколько раз валили памятник и Дмитрию Семеновичу приходилось снова возвращать его на постамент. Кто-то выковырял портреты.
Отдав скорбную дань родителям Дмитрия Семеновича, мы направились на Вознесенское кладбище. Здесь похоронена приемная мать Дмитрия Семеновича Евдокия Яковлевна и ее дочь Мария Семеновна Гоголева. Между ними я увидел памятник... Дмитрию Семеновичу. На мраморной доске - копия того портрета молодого Дмитрия Семеновича, что я видел в гостиной. Красивый наклон головы, белая сорочка, артистическая бабочка и артистическое лицо. Под портретом дата рождения 1916 год и прочерк для грядущей даты. Ниже строка из песни: "Я люблю тебя, жизнь..." и несколько нот на нотных линейках. Словно фрагмент передачи Пельша "Угадай мелодию".
- Это я сам себе воздвиг рукотворный памятник, - опередив мой вопрос сказал Дмитрий Семенович. - Чтобы никому не доставлять хлопот после того, как я умру.
В этих словах, в этом объяснении весь Дмитрий Семенович.
Четыре года Дмитрий Семенович содержал у себя дома племянников и племянниц по линии приемной матери. Дети есть дети, они переворачивали все вверх дном в квартире. Дмитрий Семенович не мог как следует отдохнуть - всегда было шумно. Благодаря дяде, все они благополучно закончили профтехническое училище. Дмитрий Семенович воспитал и вывел в люди Владимира Иванова, Анастасию Гоголеву, Людмилу Иванову, Антониду Вайнер, Валентину Гоголеву.
Дмитрий Семенович радеет не только о нуждающихся в его помощи людях, но и о братьях наших меньших. Во дворе обитает бездомный кот черно-белой масти по прозвищу Кузя. Заприметив своего благодетеля, Кузя опрометью бросается к нему, задирает хвост трубой и в предвкушении лакомства льстиво трется о его ноги. Своего четвероногого подопечного Дмитрий Семенович подкармливает ежедневно. В тех случаях, когда хвостатый нахлебник не является на свидания, Дмитрий Семенович оставляет предназначенный Кузе бумажный кулек со снедью в своем почтовом ящике на первом этаже. Уходя из дому, Дмитрий Семенович непременно захватывает с собой кулек с остатками хлеба. На тот случай, если по дороге встретится стайка голубей.
ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ
Дмитрий Семенович - человек верующий. Да как может быть иначе после того, что ему довелось испытать? Он обращается к Богу и в трудные для него моменты, и в обычное время. Однако, подобно Льву Николаевичу Толстому, Дмитрий Семенович не желает иметь посредников между собой и Всевышним. Тем более, что некоторые из них своим поведением не служат образцом для паствы.
- Вы только взгляните сколько новеньких иномарок припарковано возле церквей, - говорит Дмитрий Семенович. - И все это, конечно, за счет прихожан.
В душе Дмитрия Семеновича мирно уживаются две религии: иудейская и православная. Он посещает церковь, чтобы послушать богослужение, а так же поставить свечу за упокой души двух православных отцов и одной приемной матери.
Наведывается Дмитрий Семенович и в синагогу. Он раскрывает Библию на русском языке и читает ее вслух одновременно с раскачивающимися в религиозном трансе евреями. На соответстующую главу Торы в Библии ему указывают соседи по скамье.
Однажды, придя после воскресного дня на квартиру к Дмитрию Семеновичу, я застал его в расстроенных чувствах. Поначалу он отказывался объяснить причину плохого настроения. Но потом вот что он сказал:
- По субботам я прихожу в синагогу. После утренней молитвы верующих обычно приглашают на трапезу. Но когда я вместе со всеми направлялся в отведенную для этого комнату, меня осадил молодой служитель синагоги.
- Учтите, - сказал он строго, - это только для евреев!
Меня это замечание вконец расстроило.
- А почему бы вам не объясниться по этому поводу с главным раввином? -спросил я.
- Не буду я объясняться. Они и так знают, кто я такой и что мать у меня еврейка. Хотя доказать им это я не могу - не сохранилась метрика.
А незадолго до этого был другой неприятный инциндент, связанный с выяснением национальности Дмитрия Семеновича. Но общем собрании ветеранов войны в ЛОЕКе выступил Соломон Диманис и сказал:
- Общество наше не может называться еврейским, если в нем находится русский человек Иванов.
Ему решительно возразила Ковалева:
- Где бы ты был сегодня, Соломон, если бы не этот русский и вообще все русские? Я осталась жива лишь только потому, что во время войны сбежала из Латвии в Россию. Меня спасли русские.
В защиту Иванова выступила еще одна женщина, фамилию которой он не знает:
- Своими заявлениями, господин Диманис, вы унижаете еврейское общество.
Оба этих неприятных случая очень огорчили Дмитрия Семеновича. Все дело в бумажках, которых у него нет. Как в той старой поговорке: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой - человек!" Ну не может же он перед каждым оголяться, чтобы предоставить в натуре результат произведенного над ним в младенчестве еврейского религиозного обряда!
Судьба Иванова в какой-то мере схожа с судьбой замечательного русского писателя Юрия Нагибина. И в детстве, и во взрослом состоянии он претерпел немало антисемитских выпадов со стороны сверстников и коллег только потому, что его приемный отец был евреем. В оставшихся после смерти матери бумагах Нагибин наткнулся на письмо своего истинного отца - русского офицера. Попав в лапы большевиков и предвидя свою неминуемую гибель, отец успел отправить своей молодой жене письмо. В нем офицер упрашивал ее выйти замуж за своего друга, еврея, чтобы мальчик не остался сиротой.
А Иванов, будучи единоутробным сыном матери-еврейки, получает моральные оплеухи от представителей ее племени. Вот какие сюрпризы подчас преподносит жизнь!
Только в Израиле несколько зарубцевались душевные раны Дмитрия Семеновича. А попал он туда по приглашению друга Айзека Швецкого в связи с 50-летием победы над фашистской Германией. Это событие торжественно и широко отмечалось в Израиле.
У Айзека Швецкого Дмитрий Семенович гостил два месяца. Айзек оплатил билеты на самолеты из Риги в Тель-Авив и обратно.
В Израиле многое понравилось Иванову. Чистые улицы. Благожелательность населения. Прекрасно устроенные города. Пышная восточная экзотика. Здесь мирно уживаются люди различных национальностей.
Дмитрию Семеновичу пришлись по вкусу израильские овощи и фрукты. Его внимание привлекли картофель и редис. Картофелины гладкие, словно куриные яйца, без единой черной точки. Очень вкусным и сочным оказался редис величиной с брюкву.
Удивили Дмитрия Семеновича апельсиновые рощи. Старые апельсины висели вперемежку с молодыми. Он попробовал старый апельсин. Он оказался сладким, как мед.
Овощной рынок обычно закрывается в четыре часа дня. Непроданные апельсины, яблоки, персики с незначительными изъянами выставляются из торговых палаток в проходе. Этими фруктами могут воспользоваться все желающие.
Средиземное море показалось Дмитрию Семеновичу неприветливым. Может быть, выдалась такая неудачная пора года. Повсюду были расставлены черные флажки, запрещавшие купание в тех местах.
Дмитрий Семенович принял участие в двадцати праздничных концертах. Он выступал в группе, в состав которой, кроме него, входили две певицы, пианист, скрипач и чтец-декламатор, изъяснявшийся с публикой на иврите и на русском.
С собой в Израиль Дмитрий Семенович захватил ноты и тетрадь, в которой текст песен с иврита давался в русском переводе. Некоторые же песни давались печатными буквами на иврите в русской транскрипции.
Иванов ощущал себя посланцем Латвии. Он исполнял две русские песни и две латышские. А с певицами исполнял несколько песен на иврите и идиш. С пользовавшимися большим успехом концертами группа побывала в Ашкелоне, Тель-Авиве, Иерусалиме.
Кроме концертов для широкой публики, Дмитрий Семенович охотно пел для гостей своего друга - ветерана Великой Отечественной войны. Вечерами, когда немного спадала жара, во дворе выставлялись несколько столиков с угощениями. Играли в домино, в подкидного дурака. Обычно собиралось человек пятнадцать-двадцать. В основном выходцы из Одессы, Ленинграда, Могилева. И каждый раз все просили Дмитрия Семеновича спеть что-нибудь. И он пел.
Дмитрию Семеновичу вручили памятную медаль, посвященную 50-летию Победы над фашистской Германией. На лицевой стороне медали - три цветных флага: советский, американский и английский.
ДОЛГИЙ ПУТЬ К ИСТИНЕ
Глупец один не изменяется, ибо время не приносит ему
развития, а опыты для него не существуют.
А. С.Пушкин
Эта тема нашего разговора с Дмитрием Семеновичем не могла не
возникнуть хотя бы потому, что в его высказываниях проскальзывало кое-что, что настораживало меня. Но еще и потому, что в его гостиной на ковре был помещен гипсовый барельеф Ленина, а на кухне в самом углу стыдливо примостился барельеф Сталина. Что свидетельствовало если не о преклонении перед этими двумя вождями, то, по крайней мере, об уважительном к ним отношении. Догадка моя оказалась верной. Да, собственно, Дмитрий Семенович и не отрицал этого, когда я напрямик спросил о его отношении к Ленину и Сталину.
- На Ленина в свое время молились, - начал Дмитрий Семенович. - То был наш гений и тут не может быть двух разных мнений. Другой вопрос, с какой стороны к нему подходить. Он свято верил в свое дело и сумел перетянуть на свою сторону весь народ. А исказить, между прочим, можно любое учение. Кто знает, как повернулась бы история, если бы Ленин прожил еще лет эдак двадцать. Он был очень хороший тактик и стратег, и мог трезво оценивать ситуацию, принимать нужные решения. Об этом свидетельствует хотя бы введенный им НЭП. Лично я не собираюсь его оплевывать.
Он продолжил:
- Когда я учился в Университете Марксизма-Ленинизма (я, между прочим, окончил его с отличием, имею диплом) - я прочел много трудов Владимира Ильича. Не все до меня дошло. Но главную мысль я усвоил. Социализм, это лучший строй, какой только могло придумать человечество. Это народная идея. Равноправие. Бесплатные услуги для бедных. Общественная собственность. Частная собственность приводит к эксплуатации и обнищанию большей части населения. Возьмите сегодняшнюю Латвию. Знаете ли вы, сколько сейчас бездомных? Сколько людей роется в мусорниках? Знакомый шофер рассказывал, что многие люди стали жить на рижских свалках. Они прозябают в палатках из картона и фанеры. Питаются отбросами. Одеваются выброшенными вещами. При социализме такого нищенства не было.
- Дмитрий Семенович, а разве вам неизвестно, что как только в какой-либо стране устанавливался так называемый социализм, там сразу куда-то исчезали все продукты и начинался голод? Сколько раз только в Советском Союзе повторялись голодные годы? На богатейших землях Украины и Казахстана вымерли миллионы людей. А сколько людей сгноено в лагерях, тюрьмах, сколько расстреляно совершенно ни в чем не повинных людей в СССР, Китае, Камбодже? Социализм - это утопия. И он может существовать только при подавлении свободы, при наличии Гулагов, психушек и тотальной слежки за всеми гражданами. У социализма не может быть человеческого лица, а только зверинный оскал. При социализме существовал принудительный труд и настоящее рабство.
Да вы же на собственной шкуре испытали все прелести этого самого социализма. Вашего отца, в сущности, могучего человека, загнали в могилу. Вашу мать ни за что ни про что сослали на север. А издевательства над бывшими в плену, которых вы так горячо убеждали вернуться на родину? А то, что вам, как крепостному, запретили выехать за границу, чтобы встретиться с любимой женщиной? Вы жили в постоянном страхе и, опасаясь преследований, вы уничтожили дорогие для вас дневниковые записи военных лет. А ваша нищенская зарплата актера? Неужели вы все это забыли?
- Да, отчасти, конечно, вы правы. Были допущены серьезные ошибки и
нарушения законности. Не самые достойные люди сидели наверху. Если он вождь, так будет торчать в руководящем кресле, пока сам не помрет. Политика социализма правильная, но ее грубо исказили. Надо было строить новое общество не под угрозой штыка или нагана, а терпеливо разъясняя людям, как надо жить. Насильно мил не будешь. Это верно. И верно то, что боялись говорить правду. Перед войной наш сосед колхозник Кузьма Ефимович Луньков высказался в том смысле, что при советской власти не хватает продуктов и одежды. По доносу учителя нашей школы Ивана Михайловича несчастного Кузьму арестовали. Евдокия Яковлевна видела в городе, как его гнали с другими арестантами на работу. Он попросил у нее кусочек хлебца, но охранники не подпустили ее к нему. Верно и то, что притесняли верующих. Священника села Столыпино Судомоева Василия Петровича органы вызвали в район и больше его никто не видел. Конечно же, не надо было запрещать религию. Не надо было также отгораживаться от заграницы железным занавесом.
Все это так. И в то же время никто никого не эксплуатировал. Все были равны. Не было того, что наблюдается сейчас - когда получилась кучка богачей, а основная масса бедствует. Не было безработицы. Обучение и медицина были бесплатными. Не было заграничной пошлости, которая хлынула на экраны телевизоров. Не было заказных убийств и бандитизма. Не было проституции. Даже когда вышел на пенсию, я каждый год ездил на курорт. Моей пенсии хватало и на оплату квартиры, и на фрукты.
- А известно ли вам, уважаемый Дмитрий Семенович, что все те льготы, о которых вы упоминали, в немалой степени шли за счет эксплуатации крестьянства? Мы с вами, городские жители, были негласными помещиками. Да-да, крестьяне были крепостными, они жили нищенски, работая почти бесплатно. Сравнительно безбедная жизнь обеспечивалась за счет хищнического растранжиривания природных ресурсов. Вы выразились в том смысле, что социализм был бы хорош, если бы не насилие. Но в том-то и дело - я не боюсь повториться - что он прямо-таки не может существовать без насилия. Ведь не было никакого стимула, чтобы работать хорошо. А кто будет возражать, что и в капитализме множество пороков: безработица, организованная преступность, обнищание большого числа населения, с одной стороны, и безудержное обогащение кучки авантюристов, продажность властей – с другой. Вот если бы удалось совместить положительное, что было в социализме с положительными факторами капитализма, то может быть получился бы неплохой гибрид. Совсем, как в комедии Гоголя "Женитьба". Помните в какое смятение впала заневестившаяся Агафья Тихоновна, когда ей пришлось предпочесть одного из женихов: "Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй прибавить к этому еще дородность Ивана Павловича, я тотчас бы решилась".
- Нет, нет, капитализм - это большее зло, чем социализм, - решительно возразил Дмитрий Семенович. - Как в Латвии случился переворот, так сразу жизнь намного ухудшилась. Благоденствуют только те, кто сумел разграбить общественное добро. Им хватит на две жизни. Сейчас у нас настоящий Клондайк. Сильный притесняет слабого. Выживут только сильные. Всех нас ловко надули. Даже латыши начинают понимать это. Недавно я побывал в комитете защиты прав человека. Вот благородные люди! Работают бесплатно. При мне молодая латышка, доведенная до отчаяния, истошно кричала:
- Нам обещали, что когда Латвия станет суверенной и свободной, настанет лучшая жизнь. А где эта лучшая жизнь? Что с того, что я гражданка? Я умираю с голоду. Дочь тоже сидит голодная. У меня нет работы. А на пособие по безработице можно ноги протянуть. За квартиру уже три года не плачу - нечем. Я хоть сию минуту подпишу любую бумагу против правительства. О чем они там думают? Как прибавить себе зарплату, которая и так в десять раз выше пенсий и пособий, так они тут как тут!
Ее долго не могли успокоить.
- Конечно, общественная собственность не сахар: один работает, семеро с ложкой. Но частная собственность еще хуже, - продолжал Дмитрий Семенович. - От нее и убийства, и грабежи. Потому что бедняк завидует богатому.
- А вот мудрые люди и в прошлом, и в настоящем хвалят частную собственность, видят в ней тот рычаг, которым можно добиться всеобщего благоденствия, - продолжал настаивать я. - Она улучшает моральный климат общества. Вот я сейчас зачитаю вам цитату из своей записной книжки. Это выссказывание француза Астольфа де Кюстрина: "Только частная собственность делает человека существом общественным, только она является основой семьи. Отсутствие собственности лишает человека привязанности к земле и счастья, того, что могло бы компенсировать моральные потрясения".
- Довольно убедительно, ничего не скажешь! Но оставим это. Вы также хотели узнать мое мнение о Сталине. Он, конечно же, масштаба поменьше, чем Ленин. Но сумел навести порядок в огромной стране, которой очень трудно управлять. Был он деспот и тиран - это правда. Но не он один решал все вопросы. Многое ему диктовало его окружение. И вообще, по-моему, Сталин сыграл огромную роль в истории. Если бы не Сталин, мы не выиграли бы войну с Гитлером.
- Вы крепко ошибаетесь, Дмитрий Семенович! Если бы не было Сталина, может, вообще не было бы войны. А войну с немцами выиграл не Сталин, а народ, заслонивший своими телами страну. Сталин дал Гитлеру такую фору, о которой тот и мечтать не мог даже. При такой форе даже армия, не имеющая боевого опыта войны в Европе и не столь первоклассная как германская, могла бы добиться такого же потрясающего успеха.
- О Сталине можно всякое говорить. А моя знакомая вот как отзывалась о нем. Я готова, говорила она, Сталину ноги целовать за то, что он меня депортировал из Латвии в Сибирь. Если бы я осталась в Риге, меня бы расстреляли, как всех евреев рижского гетто. Латыши жалуются на то, что многих из них депортировали. Но немало их вернулось домой. А вот сорок тысяч истребленных евреев Латвии не вернешь из могил.
- Сейчас кое-кто в Латвии пытается оправдать убийц, представить их героями, борцами за свободу, - продолжал Дмитрий Семенович. – Они, якобы, мстили за бесчинства сотрудников КГБ - евреев. Но, во-первых, в КГБ служили не только евреи. Списки на депортации составляли сами латыши и очень усердно составляли! Кроме того, высылали не по национальному признаку, а по классовому составу. В основном, пострадали состоятельные люди. Среди депортированных находилось пять тысяч евреев.
Меня не оставила равнодушным тема, которая как-то незаметно и плавно перешла от Ленина и Сталина к вопросу о зверствах "народных мстителей". Идея коллективной ответственности была изобретена большевиками с самого начала их властвования, а затем усовершенствована гитлеровцами в единоборстве с партизанами во время войны.
В Запорожье немецкие оккупанты при содействии украинских полицаев уничтожили мою мать Хасю Моисеевну Ровинскую, отца Абрама Яковлевича Элькинсона, дядю Леву, бабушку Берту, тетю Фейгл. Так что я должен за это ненавидеть весь немеций народ? И мстить ему? Нас стараются убедить, что бандиты, разбивавшие головы еврейских младенцев о камни и ради потехи насаживавшие их на оружейные штыки, расстреливающие в упор женщин и мужчин - это благородные борцы за независимую Латвию. Хорошее оправдание для двуногих, тешивших свои садистские инстинкты!
А еще меня до глубины души возмущает, что некоторые либералы пытаются
выдавать даже простые упоминия о былых зверствах за разжигание межнациональной розни, нарушение стабильность в обществе. Здесь наблюдается явная подмена понятий! Речь идет не о мести, а о сохранении памяти. Иначе может снова повториться пережитый всеми нами кошмар! Включая то, что людей сжигали в печах, у детей выкачивали всю кровь, на обитателях концлагерей ставили людоедские медицинские опыты, из человеческой кожи изготовляли абажуры и дамские сумочки.
Попытки стереть из памяти людей преступления против человечества предпринимались и в советское, и в наше время. Вот свидетельство Дмитрия Семеновича:
- Меня часто приглашали на встречи со студентами, школьниками, рабочими заводов и фабрик, - рассказывает Дмитрий Семенович. - И всякий раз организаторы встреч упрашивали меня называть исполнителями избиений и пыток не местных латышей, а немцев.
А вот вам еще такой факт. Я пел в мужском ансамбле 130-го Латышского стрелкового корпуса. В песне, которую я исполнял, как солист, были такие слова: "Снимать с плеча винтовку рано, земля тревогою полна. Но помнят внуки ветерана, за что с фашизмом шла война". Руководитель ансамбля Пауль Писсель заставил меня слова "фашизмом" заменить каким-нибудь другим. Пришлось изменить текст и эту строчку я уже пел по-другому: "За что большая шла война".
Рассказ Дмитрия Семеновича лишний раз доказывает, что напоминать об угрозе фашизма надо постоянно. Ибо вирусы фашизма очень живучи. И при благоприятных условиях эти живучие вирусы могут вызвать новую эпидемию. Против бешенства существуют прививки. Против фашистского бешенства прививок нет. И то, что он мог возникнуть в свое время даже в такой высококультурной стране, как Германия, грозное предостережение для всего человечества.
В тот день Дмитрий Семенович не стал рассказывать о себе. Беседа наша вертелась вокруг большой политики. И мы, конечно же, не могли обойти развал Советского Союза. Дмитрий Семенович, как впрочем, многие, склонен считать, что это произошло по воле нескольких политиков, рвавшихся к президентским постам. Между тем, причина катастрофы, видимо, совсем в ином.
Я, например, убежден, что случившееся произошло в полном соответствии с законом Карла Маркса. А закон этот гласит, что любой общественный строй неизбежно гибнет, если производственные силы вступают в неразрешимые противоречия с производственными отношениями. Скучно сказано, но верно. Именно это произошло с Советским Союзом. К тому же и Владимир Ильич достаточно популярно разъяснил, что непременным условием для победы нового общественного строя над старым является более высокая производительность труда. А ее-то как раз и не было достигнуто за все время существования советской власти на одной шестой земного шара. Советский Союз безбожно отставал по производительности труда от "загнивающего" Запада.
И хотя я привел эти убедительные факты, Дмитрий Семенович остался при своем мнении. Он, как и многие другие, в развале Советского Союза обвиняет кроме Горбачева, также и «беловежских зубров»: Ельцина, Кравчука, Шушкевича. Он слишком преувеличивает роль этих политических пигмеев. На мой взгляд единственной непростительной ошибкой, их тяжким грехом, является то, что они не закрепили в документах права русского населения, оказавшегося на чужих территориях. Тем самым они обрекли двадцать пять миллионов русских на постоянные унижения и притеснения. И никакими грозными демаршами этого теперь уже не исправить.
Александр Сергеевич Пушкин, как это явствует из предпосланного этой главе эпиграфа, довольно резко высказал свое мнение о людях, остановившихся в своем развитии. Я не считаю Дмитрия Семеновича недалеким человеком. Я также не отношу себя к разряду глупцов. Однако же целых пятьдесят лет своей жизни я потратил на то, чтобы очистить свои мозги от социалистических иллюзий и пропагандистского хлама. А вот Дмитрию Семеновичу, поди ж ты, для подобной очистительной работы, не в обиду ему будет сказано, не хватило даже его восьмидесяти одного года... Труден и долог путь к истине!
ГОРЕ ПОБЕДИТЕЛЯМ?
Нужен был - тигром сделали, нужда прошла - в мышь превратили.
Японская пословица.
Во второй мировой войне победили страны антигитлеровской коалиции. Но странное дело - побежденные почему-то оказались в более выигрышном положении, чем победители. Особенно это относится к России и странам, входившим в состав СССР. Проигравших стали усиленно подкармливать кредитами. При помощи США потерпевшие в войне поражение Германия, Италия и Япония в короткие сроки стали на ноги. В настоящее время Италия благоденствует, Германия жиреет, Япония процветает.
А Россия и бывшие республики никак не могут выкарабкаться из экономической трясины. Возникает недоуменный вопрос: так что, горе победителям и выгоднее быть побежденным? Это становится особенно наглядным, когда знакомишься с жизнью тех, кто обеспечил победу над фашизмом - ветеранов Второй мировой. Один из них - Дмитрий Семенович Иванов. Как бывший узник концлагерей и тюрем он получает 48 лат. А только за квартиру он должен ежемесячно выплачивать объявившейся хозяйке дома 53 лата. А еще ведь Дмитрию Семеновичу надо оплачивать счета за электричество, газ и телефон. Причем тарифы за эти услуги растут безудержно. Ни поменять, ни продать свою квартиру Дмитрий Семенович не может. Вот и выкручивайся, как знаешь. Волей-неволей Дмитрий Семенович вынужден принимать участие в различных обществах. Там иногда угощают пенсионеров чаем и бутербродами. За участие в хоре ему ссужают один раз в месяц продуктовый пакет. Толику средств Дмитрий Семенович выгадывает от нечастых концертов, в которых он выступает, как солист.
- До недавнего времени, - рассказывает Дмитрий Семенович. - на пункте Красного Креста Рижского района пенсионеров кое-чем угощали. Но заведующая пунктом Ирэна Яновна Быковская завела новые порядки. Она разделила бывших узников на два сорта "чистых" и "нечистых". К первым относятся латыши, ко вторым - русские. Теперь русские и латыши сидят за отдельными столами. Им выставляют угощения, а нам нет. Быковская запретила латышам петь русские песни, а русским - латышские. Вещи по гуманитарной помощи латышам выдаются бесплатно, а русским за деньги. И никто ее не призвал к порядку. К сожалению, Ирэна Яновна не одинока по части дискриминации русских. Вынашивается идея, чтобы при перерегистрации бывших узников концлагерей и тюрем не выдавать новых удостоверений тем, кто не удостоился статуса гражданина.
- Я удивляюсь, почему так мстят проживающим в Латвии русским? - продолжал Дмитрий Семенович. - Если бы им дали гражданство, то, поверьте, не было бы людей более преданных Латвии, чем русские. Но властям не нужны патриоты. Им нужны враги, на которых можно свалить и неумелое ведение хозяйства, и полунищенское существование многих жителей Латвии. Здесь радуются, когда уезжают "мигранты". Мой знакомый, работник Рижской киностудии, на полном серьезе как-то сказал мне: знаешь, если из Латвии выехали бы все русские, то наша страна стала бы богатой. Америка бы обеспечила нас всем необходимым. Так думают все националы. Заметьте, этот кинодеятель не заикнулся о том, что Латвия может и должна собственными силами добиваться лучшей жизни. Вся надежда у него на щедрого американского дядюшку. Обычная логика иждивенца!
Я полностью согласен с Дмитрием Семеновичем. Подобные настроения действительно распостранены среди части латышей. Любопытную историю рассказала мне работающая в ЛОЕКе продавщица книг. Она явилась в страховое общество, чтобы забрать свой денежный пай. Чиновница-латышка готова была расцеловать ее только за то, что она якобы намеревается уехать из Латвии. Для особ подобных этой эмоциональной чиновнице отъезд из Латвии хотя бы одного "мигранта" - великая радость, отъезд ста - большой праздник, а уж когда уезжает тысяча, они испытывают оргазм.
Есть еще кое-какие источники существования у Дмитрия Семеновича.
Раз в год израильский друг присылает ему сто долларов. Еще столько же ему, как и всем ветеранам в ЛОЕКе, вручают от имени американских спонсоров. Инициаторами этой помощи являются два благородных человека - Борис Клиот и Стивен Спригнфельд. Они были узниками Рижского гетто, но чудом выжили. И вот уже три года подряд оказывают ветеранам денежную помощь. О том, какие чувства движут ими можно отчасти судить по их письменному обращению, как обычно приуроченному к Дню Победы. В этом тексте, видимо, потому, что он предназначен к оглашению в Латвии, деликатно избегается слово "фашизм". Вот это обращение:
"Дорогой друг! Сердечно поздравляем Вас с 52-й годовщиной окончания Второй мировой войны. Это наш общий праздник. Мы рады, что можем оказать Вам помощь к этой святой для каждого из нас дате. Эту возможность нам предоставили своими пожертвованиями члены нашей ассоциации, бывшие жители Латвии и в большей мере бывший узник гетто и концлагерей, ныне проживающий в США, наш искренний друг господин Борис Клиот. Мы всегда помним, кому обязаны тем, что сегодня живы. Примите нашу благодарность и низкий поклон. Желаем Вам доброго здоровья, благополучия и мира!
По поручению "Иевиш Сурвиорс оф Латвия"
президент Стивен Спрингфельд".
Перенесенная в марте 1997 года тяжелая операция в какой-то мере отразилась на уменьшении бюджета Дмитрия Семеновича. Первую операцию он перенес в полевом госпитале. Тогда был извлечен из тела большой осколок артиллерийского снаряда. После войны хирург Гаудиньш удалил сломанную кость в носу - последствия избиения Дмитрия Семеновича прикладами шуцманов. Оставленный без внимания крошечный осколок в 1983 году вызвал образование опухоли в непосредственной близости от предстательной железы. Операцию умело провела хирург Саулите.
В марте нынешнего 1997 года Дмитрий Семенович перенес операцию по поводу язвы желудка. Операция длилась четыре часа. Но не столько сама операция изнурила пациента, сколько предварительные анализы, сопровождавшиеся кровотечениями. Несмотря на то, что первый по счету анализ не выявил злокачественности опухоли, его повторили во второй и третий раз. Почему врачи не доверяли верности первого анализа осталось невыясненным. Эта операция теперь не позволит Дмитрию Семеновичу продолжать заниматься ремеслом Деда Мороза, преподавать танцы в польском обществе. А ведь он превосходно выполнял польку, краковяк, мазурку, полонез, все бальные танцы. К тому же лишит прежнего источника дополнительных заработков.
- В свое время я построил на даче кирпичный дом, - продолжал рассказывать Дмитрий Семенович. - Но когда почувствовал, что физически не в состоянии ее обслуживать, то продал. Вырученные деньги положил на сберкнижку. Мне хватило бы этих средств на всю оставшуюся жизнь. Но, проведя грабительскую денежную реформу, Латвийское правительство беззастенчиво облапошило меня. Кое-какие остатки я вложил в банк "Балтия". Но из-за целенаправленных действий властей он стал банкротом. А я окончательно стал нищим. Ценности, оставленные родителями, я проел. И вот теперь, когда достиг преклонного возраста, я вынужден вертеться, чтобы не умереть с голоду. Не от хорошей жизни я участвую во многих обществах. Ведь я не могу ни воровать, ни убивать. Не так воспитан. Я нахожусь в постоянном страхе, что меня вышвырнут из квартиры на улицу или поселят в подвале или на чердаке. Если бы к пенсии добавили хотя бы двадцать лат, еще можно было бы как-то прожить.
Но никто этих двадцать дополнительных лат Дмитрию Семеновичу не предоставит. А то, что он получает от благотворительных организаций - сущие крохи. В таком отчаянном положении, как Дмитрий Семенович, находятся все пенсионеры Латвии.
Вот тут и задумаешься, выгодно ли быть победителем?
ВНУТРЕННИЙ МОНОЛОГ ДМИТРИЯ СЕМЕНОВИЧА
Мне часто снятся страшные сны, связанные с военным временем. То будто мою воинскую часть окружают немцы. А снаряды к пушкам кончились. Кричу, чтобы подвезли боеприпасы, а голоса нет. И такой ужас меня охватывает, что вот-вот сердце разорвется. И тут я просыпаюсь, нательная сорочка мокрая от пота. И думаю с облегчением: ну, слава Богу, что это во сне!
А еще снится допрос шуцманов. Спрашивают и бьют, спрашивают и бьют. Так больно! Закончив избивать, прижигают спину раскаленным железом. Сердце выскакивает из грудной клетки от нестерпимой боли. Просыпаюсь измученный, обессиленный.
Снилось, что эсэсовцы в черных рубашках распиливают пилой мою правую ногу. Боль жуткая, словно в натуре. Мало того, что в жизни перенес, так еще и в снах продолжаю мучиться.
Когда же приходит бессоница, я вспоминаю год за годом свою жизнь и стараюсь дать справедливую оценку своим поступкам. Одними я доволен, другими нет.
Мне часто приходилось говорить неправду, не потому, что я лжец, а потому, что меня заставляли так поступать обстоятельства. До двадцати четырех лет я не знал, что воспитавшие меня Евдокия Яковлевна и Семен Иванович - не приходятся истинными отцом и матерью. И что отчество у меня чужого человека. Не знал я, что родился не в деревне Ново¬Васильевск, а в Москве. Не знал я, что надо мной был совершен еврейский религиозный обряд.
Так что, когда я заполнял различные анкеты, я указывал неверные данные о родителях и месте рождения, то не мог открыться, так как это повредило бы мне и выставило, как обманщика. Из-за сложившихся не по моей вине обстоятельств я был вынужден постоянно врать и изворачиваться. Меня это угнетало. Я постоянно испытывал страх, что когда-нибудь меня разоблачат и вся моя жизнь полетит под откос.
Терзался я и оттого, что скрыл от командования нарушение служебного долга, когда из человеческого сострадания позволил беженцам под Шауляем выгрузить боеприпасы и влезть в грузовики. По законам военного времени я совершил преступление и подлежал суду трибунала. А по человеческим законам я совершил акт милосердия. Я поступил так потому, что мне больно видеть чужое горе, больно когда кто-нибудь плачет. Я тогда не преследовал никакой личной выгоды. Но мне никто не поверил бы. Я до сих пор не знаю, правильно ли я тогда поступил. Пожалев одних - беженцев, которым угрожала расправа шуцманов, я, возможно, поставил под угрозу жизнь солдат, ожидавших боеприпасы и продукты. И эта внутренняя борьба во мне не дает мне покоя.
Лишь после смерти Сталина я смог говорить о своих истинных родителях. Но все равно на душе осталась какая-то тяжесть, будто я в этом обмане был повинен.
Тяжелым камнем на моей душе повисла деятельность в советской миссии по репатриации. Я сагитировал многих военнопленных вернуться на Родину. А по возвращении в СССР их посчитали изменниками, кого загнали в лагеря, а кого расстреляли. И оставшиеся в живых, но прошешие через лагеря, наверное, меня проклинали. Что с того, что я хотел им добра? Для них все это обернулось позором. И хотя, опять-таки, в этом нет моей вины, я все равно переживаю.
Я многим людям помогал в беде, в болезнях, порой даже во вред собственным интересам. Но мне кажется, что я мог бы помочь куда большему количеству людей.
Я ощущаю свою вину в том, что не оставил после себя детей. И на мне заглохнет род Ивановых. А ведь у меня была возможность продлить свою фамилию. То, что обе мои жены были бесплодны, не служит оправданием. У меня была любовница, которая от меня шесть раз беременела. Но каждый раз делала аборты. Я мог не допустить этого, а допустил.
Я всю жизнь руководствовался золотым правилом - начатое дело непременно доводить до конца. Даже, если для этого надо было не спать всю ночь. Теперь часто бывает так, что я начинаю какое-либо дело, но не заканчиваю его.
Так что мне много еще предстоит предпринять для того, чтобы стать лучше, совершеннее.
ПРОЩАЛЬНОЕ ИНТЕРВЬЮ
Осознав, что не хватит остатка жизни, чтобы исчерпать тему «Вселенная Дмитрия Семеновича», я решил под занавес ограничиться прощальным интервью с ним.
Я. Дмитрий Семенович, что вы больше всего цените в себе?
ОН. Неиссякаемую веру в себя, в собственные силы. Даже в самых, казалось бы, безнадеждных ситуациях я не позволял себе отчаиваться. Напротив, собирал свою волю в кулак, веря в то, что вытерплю, выдержу, выстою! Я всегда стремлюсь быть первым в избранном мною занятии. Стараюсь его во что бы то ни стало выполнить намного лучше, чем другие. Личные интересы у меня на последнем месте. На первом - помощь другим, общественнополезная деятельность.
Я. Что вы больше всего цените в мужчинах?
ОН. Мужественность. Верность дружбе и данному слову. Терпеть не могу необязательность в большом и в малом. Общительность. Готовность идти на риск. Терпеть не могу панибратства. Ненавижу нытиков.
Я. А что вы больше всего цените в женщинах?
ОН. Ум. Женственность. Обаяние. Чистоплотность. Терпеть не могу нерях и болтушек. Меня тяготят ревнивые женщины.
Я. Сколько лет вы прожили в Риге? Ваши любимые места?
ОН. Живу в Риге более полувека. Нравятся мне Межапарк, Эспланада, Верманский парк. После войны я часто бывал за Двиной на Кукушкиной горе. Там устраивались танцы.
Я. Кто из поэтов наиболее близок Вам?
ОН. Я знал наизусть много стихов Пушкина, Лермонтова, Есенина, Твардовского. А теперь память моя ослабла. Даже тексты песен порой вылетают из головы. Но стоит мне только взять в руки ноты, как сразу все вспоминаю.
Я. Дмитрий Семенович, как Вам удалось сохранить свой певческий голос до восьмидесяти одного года? Каково Ваше отношение к Козловскому? Он ведь тоже сохранил голос до глубокой старости.
ОН. Сперва о Козловском. Я был в Москве, когда туда на гастроли приезжал Витебский драматический театр. Козловский выступил с коротким музыкальным приветствием. Ему тогда, кажется, исполнилось семьдесят лет. Хорошо звучал у него лишь средний регистр, а вот верхний - неважно. Мне всегда не нравилась его манера затягивать отдельные места песни, чтобы похвастать звучанием голоса. Это разрушало впечатление от песни. Подобную отсебятину никогда не позволял себе великий Шаляпин. Он мог чуть-чуть затянуть мелодию, но это не отражалось на песне. Все надо делать умеючи.
А у меня голос сохранился до сих пор прежде всего благодаря очень хорошей школе. Этим я всецело обязан своим замечательным музыкальным педагогам: преподавателю консерватории Рувиму Семеновичу Вольскому, учителям музыкальной школы Ога и Звайгзне, вокальной студии - Марии Земене и Берте Яковлевне Браунфельд, по студии театрального общества - Эмилии Эвальдс, по оперному театру - Анне Граувине. Они поставили мне правильное дыхание и звучание голоса, чтобы звук, выражаясь профессиональным языком, был ПРИКРЫТЫМ. Большое значение придавали мои педагоги четкому произношению текста. Кроме того, я всегда уделял большое внимание гигиене горла. Никогда не пью холодного молока из холодильника. Остерегаюсь сквозняков.
Я. Назовите Ваш нынешний концертный репертуар?
ОН. Чаще всего исполняю арию Ленского из оперы "Евгений Онегин", арию герцога из оперы "Риголетто", арию певца за сценой, арию Вакулы из оперы "Майская ночь". Кроме того, исполняю романсы "Я встретил вас", "Гори, гори, моя звезда", русские народные, латышские и еврейские песни, а также песни советских композиторов.
Я. Как вы относитесь к закону о государственном латышском языке?
ОН. Однозначно отрицательно. Конечно, если ты живешь в какой-либо стране, ты просто обязан знать язык ее коренной нации. Но делать из языка дубинку, которой затем дубасить по головам людей, попросту неразумно. Надо уж очень ненавидеть русских, чтобы истребить все вывески на магазинах, уличные указатели на табличках. Я слышал, что собираются даже запретить пользование русским языком в учреждениях. Посетителям туда надо будет приходить с переводчиком. А телефонные автоматы с пояснительными текстами на английском языке! Будто все латыши вдруг разом овладели английским! Все это не может не вызывать недоумения.
Сам я свободно разговариваю, пишу и читаю по-латышски. Я первым в Латвии сыграл две роли на латышском языке в спектаклях "Свадьба на Картофельной улице" и "Граф Люксембургский". Но ни за что не заставил бы стариков и старух сдавать экзамены по истории и чему-то там еще.
Я. Слышал от вас о коте Кузе и голубях. Вы что, вообще любите животных и птиц?
ОН. Дети и собаки меня обожают. В детстве я любил лошадей и телят. Как-то я подружился с нашим теленком, играл с ним. А когда его зарезали, длительное время не мог есть мяса. Помню из нашей деревни увозили сруб в другую деревню. Разобрали дом. Каждое бревно пометили номерами, чтобы затем легче было собрать. На последнем звене сидела кошка. Когда поравнялись с нашим домом, она соскочила с него и забежала к нам во двор. Она признавала только меня.
Я. Дмитрий Семенович, должен же быть у вас хоть какой-то недостаток? У меня, например, уйма недостатков.
ОН. Есть, конечно, и у меня недостатки. Я по ночах храплю во сне. Чрезмерно брезглив. Если кто-нибудь возьмется не за ножку рюмки, а за ее края, я ни за что не буду пить из нее, пока не оботру бумажной салфеткой.
Я. И это все?
ОН. Я не курю, не пьяница, не злопамятен. Ну что я могу поделать, если я такой?
Я. Действительно, тут ничего не поделаешь!
И все-таки я обнаружил у Дмитрия Семеновича недостаток, если вообще его можно назвать таковым. Оказывается, Дмитрий Семенович тщеславен. И обнаружилось это на концерте для ветеранов Отечественной войны, устроенном на средства российского посольства. Я побывал на концерте специально, чтобы послушать сольное выступление Дмитрия Семеновича.
Ведущая объявила, что в заключении концерта выступит ветеран войны всем известный Иванов. На сцену вышел статный человек с отменной военной выправкой, в парадной офицерской форме с многочисленными регалиями на кителе. Но вместо того, чтобы подать знак пожилой аккомпаниаторше Дашевской, он взволнованно и сбивчиво стал жаловаться на ведущую. Оказывается, задолго до концерта она беседовала с Дмитрием Семеновичем, распрашивала о подробностях его военной биографии, обещала на концерте рассказать о нем присутствующим, но своего обещания не выполнила. О других ветеранах рассказала, а о нем - нет. Вот это-то и обидело Дмитрия Семеновича. После необычного вступления, которого кстати, многие так и не поняли, Иванов спел песню "Березовые сны". Хорошо поставленным голосом он пел: "Земля моя, я сын твоих берез. Я землю русскую от недругов сберег. Я отдал все, чтоб в рощах золотых вовек не замолкали соловьи". Было в этом исполнении что-то лично-интимное, пережитое и прочувствованное сердцем. Хотя голос Дмитрия Семеновича был приятен и понравился мне, все же волнение в связи с допущенной по отношению к нему несправедливостью немного отразилось на качестве исполнения. Певец был явно не в лучшей форме.
Я отыскал слово "тщеславие" в толковом словаре русского языка под редакцией Ушакова. "Тщеславие - пустое высокомерие, кичливое желание быть предметом славы и почитания". Первая часть определения неприменима к Дмитрию Семеновичу и я ее отметаю прочь. В Иванове нет ни капли высокомерия и кичливости. Что же касается желания быть предметом славы и почитания, то этого у него не отнимешь. Но я бы все же не бросил камня в Дмитрия Семеновича. Разве я, как журналист, не тщеславен? Разве мне не хотелось бы, чтобы мои творения вызывали если не восторг, то хотя бы интерес у читателей? Разве не желают прославиться художники, скульпторы, музыканты, актеры? А Дмитрий Семенович, прежде всего, актер.
Только два вопроса я не стал задавать Дмитрию Семеновичу. Обычно журналисты сплошь и рядом задают интервьюируемым навязшие в зубах вопросы: "Если бы вам довелось начать жизнь сначала, вы захотели бы повторить пройденный путь снова?" и "Счастливы ли вы?".
Первый вопрос я не стал задавать Дмитрию Семеновичу потому, что это было бы с моей стороны проявлением жестокости - выпытывать у человека, желает ли он снова изведать пытки, расстрел, голод и все мерзости фашистского лагеря?
А задавать вопрос о счастье, по-моему, просто бессмысленно. Счастье вообще непродолжительное состояние человека. Графически я обозначил бы это состояние точкой. А вот горе, несчастья, болезни - протяженны и продолжительны. И графически их можно обозначить длинной чертой. Да и само счастье для различных возрастных групп, а также различных человеческих характеров различны. Это, к примеру, и первое свидание с любимым чело¬веком, и крупный выигрыш по лотерее, и покупка новенькой автомашины, и успешная сдача экзаменов в вуз, и освобождение из тюрьмы, и покорение горной вершины, и научное открытие, и выход первого сборника стихов. Да мало ли что!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
О том, чтобы опубликовать документальную повесть "Путешествие вглубь сердца" в Риге, не могло быть и речи. После обретения Латвией вожделенной государственной независимости ее героями стали бывшие эсэсовцы, среди которых было немало добровольных палачей, с упоением и азартом убивавших евреев. А вот тех, кто рискуя собственными жизнями, освобождали прибалтов от фашистско-немецкого рабства, до обидного несправедливо заклеймили "оккупантами".
Хлопоты с переездом моей семьи в Израиль совпали с временным отсут¬ствием в Риге героя документальной повести Дмитрия Семеновича Иванова. Я намеревался сообщить ему приятную новость об опубликовании повести
после того, как это свершится. Я очень на это надеялся. Случись это, Иванова наверняка зачислили бы в праведники. Израиль вытащил бы его из нищеты. Ведь в "демократической" Латвии не только всех ее жителей, но даже истинных мучеников - бывших узников фашистских концлагерей рассортировали на "чистых" - граждан Латвии и "нечистых" - неграждан. Разумеется, "нечистых" лишили причитавшихся им льгот.
С великой надеждой я вручил свою рукопись редактору отдела "Калейдоскоп" газеты "Время" Лазарю Дановичу. Продержав ее в ящике стола с полгода и, возможно, даже не перелистав, Данович после многочисленных напоминаний вернул рукопись. Вердикт был таков: повесть (или отрывки из нее) не могут быть опубликована ввиду того, что тема ее не нова.
Тем временем из Риги пришла скорбная весть. Друг Иванова Савицкий сообщил, что после операции по поводу злокачественной опухоли в желудке - Иванов скончался.
И повесть, задуманная мною как гимн в честь замечательного человека, обернулась реквиемом.