Ветер

Елена Хуторная
Ветер поднялся в день, когда бабушка умерла. Сначала несильный, стояла замечательная погода. В день похорон светило яркое солнце, хотя и было прохладно, на соседних могилах уже вовсю цвели петуньи и анютины глазки, правда, ветер так трепал их лепестки, что казалось, те вот-вот облетят, разорванные в клочья. Глеб так и не приехал.
После похорон каждый день Ольга ходила гулять. Ветер стал сильнее, рвал волосы и одежду, сквозняком между зданий сбивал с ног, так что Ольге, слабой и измученной, иногда казалось, что она не устоит перед очередным его порывом. И все-таки каждое утро она спешила поскорее уйти из дома и, даже когда спустя девять дней вышла на работу, все равно по вечерам как могла долго не уходила с улицы.
В комнатах все еще резко пахло лекарствами, все напоминало о последнем годе и особенно последнем месяце, когда бабушка жила с ними. Точнее даже не с ними, а с ней, с Ольгой – Глеб уехал через несколько дней после того, как она наконец уговорила бабушку перебраться к ним. Целый год она моталась к ней сама, потому что бабушка наотрез отказалась покидать квартиру, где они почти тридцать лет прожили с дедом, но когда Ольга стала сереть от непрекращающейся мигрени, бабушка однажды встретила ее с собранной сумкой.
- Вези меня к себе, - сказала она. – Еще не хватало и тебя утянуть с собой.
Сначала все было нормально, если не считать того, что бабушка наотрез отказывалась от помощи Глеба, в чем бы та ни проявлялась, но однажды Ольга вернулась домой и застала их обоих нервными и взвинченными, окопавшихся в своих комнатах и отказывающихся объяснять, в чем дело. А утром оказалось, что Глебу срочно нужно ехать в длительную командировку на Дальний Восток – возводить какой-то объект.
Какой изматывающий, изнуряющий ветер, выдувающий жалкие остатки тепла и любви! Ну почему Глеба не оказывалось рядом всякий раз, когда он больше всего был нужен?!...
Первый раз, когда дочки еще до садика переболели подряд ветрянкой, скарлатиной и свинкой, он застрял где-то в тайге, куда они с друзьями отправились испытывать себя на прочность. Полтора месяца от них не было никаких вестей, Ольга уже и не знала, то ли ждать его возвращения, то ли пора начинать привыкать к мысли, что она теперь вдова, но вернулся-таки – как раз когда дочки пошли на поправку.
Потом бабушка сломала ногу и пролежала несколько недель в больнице, а потом еще два месяца сидела дома. У старшей дочери в это время начались проблемы в школе, а сама Ольга получила повышение на работе, и ей, кровь из носу, нужно было удержаться на этом месте. Ровно в этот момент Глебу срочно понадобилось лететь в Германию на стажировку.
- Такая возможность выпадает один раз в жизни! – заявил он.
Возразить ему было нечего. Он улетел.
И вот теперь, когда бабушка болела и умирала, его снова не было рядом. Хорошо, хотя бы дети пока жили у свекрови, и все равно все эти уколы, лекарства, врачи, бабушкины приступы и обмороки, ее неспособность иногда даже встать с постели, и все это на одной Ольге, которая к тому же по-прежнему продолжала работать, боясь, что если она будет все время проводить дома, то окончательно сойдет с ума.
Ночью ветер рвал крыши, звенел стеклами, трещал сломанными деревьями. Глеб так и не перезвонил за весь день, только написал уже ближе к вечеру: «Жутко занят, что-то случилось?» Хотелось разреветься и закричать одновременно, высунуться в окно и неистово выть вместе с ветром.
За два дня до смерти бабушки после телефонного разговора с Глебом Ольга поймала на себе ее взгляд.
- Что? – спросила она резко. – Опять скажешь, что я что-то делаю не так? Зря звоню, зря жду? И все-таки он муж мне, нравится тебе это или нет!
- Муж объелся груш… - пробурчала бабушка под нос.
- Не смей! – вдруг взвилась Ольга. – Вечно ты его дергала то за одно, то за другое! То тебе не нравилось, что он старше меня на пятнадцать лет, обвиняла в том, что его на двадцатилетних потянуло, говорила, что сбежит, когда надоест с малолетками возиться - не сбежал. Всегда был хорошим мужем, отцом, о тебе заботился как мог. Говорила, что дурью мается, когда фирму свою решил открыть, что прогорит и по миру с ним пойдем – не пошли, слава богу. Предсказывала, что сопьется, когда он стал выпивать в не лучший период своей жизни – к счастью, и эта чаша миновала. Ну что ты к нему придираешься? Ну можно хотя бы сейчас простить его за все, ведь он за всю жизнь не сделал тебе ничего плохого!
Бабушка приподнялась с постели и так вдруг покраснела и затряслась от ярости, что Ольга не на шутку перепугалась.
- Не сделал?! – просипела бабушка, задыхаясь.
И уже вновь обретшим силу голосом:
- Да он убийца!
Ольга, уже пожалев, что не сдержалась, быстро доставала успокоительное и капала в стакан с водой.
- Выпей, прошу тебя, - умоляюще сказала она, протягивая стакан, но бабушка оттолкнула ее руку.
- Да если бы не твой муженек… дед еще, может, был бы жив! – воскликнула она. – Черт тогда дернул твоего Глеба предложить перестроить Грише баню! Денег ведь дал, материалы возил – попариться ему, видите ли, захотелось нормально!
Ольга ошеломленно смотрела на бабушку.
- Как я могу простить, - продолжала бабушка, - когда он столько лет жизни вместе с твоим дедом у меня отнял! Может, я и сейчас умираю только потому, что нет сил держаться в одиночку, а был бы Гриша рядом, может, и выдюжили бы как-нибудь вместе!…
- Но ведь когда дед упал с лестницы, Глеба даже на даче не было, - сказала Ольга, будто обращаясь к самой себе.
- Не притащила бы ты его в нашу семью, жив был бы дед!
- Да дед же так радовался тому, что для него нашлось наконец-то дело. Он же так тосковал, выйдя на пенсию, а с этой баней у него прямо смысл жизни снова появился, да и ты, помнишь, как довольна была, ведь если бы не эта баня, которую они строили два года, дед, может, еще быстрее угас бы… А то, что он упал, когда крышу чинил, так ведь не убережешься, если час пришел…
- Не оправдывай! Нет ему оправданий!
Кое-как Ольге удалось уговорить бабушку принять успокоительное, после которого та наконец уснула. Ольге вдруг вспомнилось, с какой уверенностью всегда Глеб говорил, что бабушка никогда не будет относиться к нему хорошо. И на дачу после смерти деда он ни разу не приехал. Выходит, знал? Значит, она ему сказала? И он все эти десять лет жил с этим?! Ольга не могла дождаться утра, чтобы спросить у бабушки, а как же тогда тот случай с мамой, когда они с дедом сделали все, чтобы выпутать ее из истории с одной из ее учениц, которая выбросилась из окна? Ей все девочки класса написали ужасное письмо с отказом принимать ее за свою до скончания веков, причем в предельно резкой и грубой форме, на которую только способны подростки. Девочка, к счастью, выжила, хотя и осталась хромой на всю жизнь, но мама до конца дней не смогла простить себе, что не предотвратила этого, несмотря на то, что видела, что творится неладное. Бабушка же всегда повторяла, что мама ни в чем не виновата, что каждый сам строит свою судьбу и уж если что-то предначертано, то, выходит, так тому и быть. Значит, сама не верила в это, а маму убеждала просто для того, чтобы та могла жить дальше? Или, может, на ее взгляд, преждевременная смерть уже довольно пожилого человека не шла ни в какое сравнение с хромотой молодой девушки?
Утром бабушке стало плохо, и она больше так и не пришла в сознание настолько, чтобы Ольга смогла поговорить с ней. Умирала, а так и не простила. Ну как, как она могла?! Ведь такую жизнь прожила, чего только ни повидала, а принять человека, самого близкого, который остался у Ольги после ее смерти, так и не смогла!
Ольга подошла к окну и смотрела, как гнутся деревья под порывами ветра, слушала его завывания и хотелось выть вместе с ним, вывернуться наизнанку, чтобы выдуло всю боль, горечь, сожаления, выкричать всю муку, скопившуюся в душе. Возьми меня, возьми меня с собой!!!...
Сколько она ни пыталась звонить Глебу, разговоры получались скомканные и торопливые, его постоянно кто-то дергал, он отвлекался, раздражался, старался быстрее закончить разговор и так и не сказал ничего определенного по поводу того, когда собирается вернуться.
На сорок дней поднялся такой ураган, что на поминки пришли только старушки, которые жили в одном доме с бабушкой. Проводив их, Ольга снова набрала номер Глеба – он не отвечал. Ольга с яростью отбросила телефон, но тот упал на мягкий диван, так что даже этот жест не принес облегчения. За окном с треском сломался старый тополь, с шумом рухнул на чей-то автомобиль, стекла в рамах дрожали так, что казалось, в следующую секунду они лопнут под напором воющей стихии. И все же Ольга не смогла заставить себя остаться в квартире у бабушки.
На улице не было видно ни одного человека, да и вообще не было видно ничего: не успела Ольга выйти, как в глаза бросило песком, и она, зажмурившись, наугад сделала несколько шагов. Хотелось рваться и выть вместе с ветром, кричать, топать ногами, рассыпаться тысячью острых осколков и зло кидаться на все живое, мягкое, теплое. Каждый раз, когда Ольга отрывала ногу от земли, чтобы сделать очередной шаг, ветер подхватывал ее, будто чувствуя ослабевающую связь с опорой под ногами, так что казалось, что он не даст ей больше ступить на землю, и вдруг она действительно поняла, что больше не касается дороги - ветер вобрал ее в свою тугую воронку, сдавив со всех сторон, заставив задохнуться на мгновение. Но она вместо того, чтобы испугаться, вдруг почувствовала прилив яростной радости, выпустила из себя свою собственную бурю, слилась ею с беснующейся вокруг стихией, растворилась в ней, взвилась вверх и в стороны до боли напрягши все, что оставалось еще от тела и разума, и уже сама была этим неистово орущим серым смерчем, носящимся над городом, разбивающимся об острые углы домов, врезающийся в узкие проходы между зданиями, бьющий стекла в окнах, колющий, режущий, убивающий. Серые тучи собрались над городом, притянутые бешеной воронкой, гремел гром, сверкали молнии, но казалось и этого было мало – разверзнись земля!!!
Сколько же боли в мире, утрат, сожалений, как часто приходится терять близких, которые уходят от нас, отдаляются, погибают, через сколько страданий приходится пройти, чтобы сохранить в себе хотя бы частицу хорошего, которого так щедро было дано от рождения, и все равно цепляешься за эту жизнь, бережешь ее, любишь, любишь тех, кто любит тебя, а иногда и тех, кто не любит, и снова, и снова готов все отдать ради еще одного мгновения счастья. Да, несмотря ни на что…
В один из моментов внутри вдруг стало так пусто, что стараясь заполнить эту пустоту, воронка втянула в себя одну из огромных, упругих от переполнявшей их влаги туч. Тут же отяжелела, замедлилась, почти остановилась. И в тот момент, когда Ольга пожалела, что смерчи не умеют плакать, пролилась на землю тяжелой водой, вымывая из усталого неба песок и мусор, и лилась, очищая и осветляя все вокруг, лилась потоком до тех пор, пока не пошла на убыль и не стала просто дождем, который утешая все вокруг, убаюкивая, все слабел, слабел, пока и вовсе не прекратился…
Очнулась на скамейке у рощицы недалеко от своего дома. Светало. Деревянное сидение было влажным, пахло ранним утром, мокрой травой, с веток, нависавших над скамейкой, падали тяжелые капли. Ольга чувствовала себя усталой, измотанной, но на душе было легко. Думать ни о чем не хотелось. Она встала и пошла к дому.
Не успела открыть дверь, как из комнаты выбежал Глеб, отодвинул стоявшую у порога дорожную сумку, давая ей пройти.
- Ты где была? – накинулся на нее, одновременно помогая снять мокрый плащ. - Я всех друзей обзвонил, родственников, твой телефон не отвечает! Все нормально? Ты в порядке?
Заставил переодеться в сухое, усадил на диван, укрыл пледом, побежал на кухню варить чай.
Ольга начала понемногу отогреваться. Возвращаться обратно в свою жизнь, обнаруживая в ней свою любовь к бабушкиным тапочкам, видневшимся из-под кресла, к ее очкам, которые делали ее похожей на престарелого деятеля шоу-бизнеса,  к пуховому платку, который снова пах бабушкой, а не лекарствами. Вдруг подумала, что если бы бабушка сейчас была рядом, то и она не отказалась бы от чашки чая, приготовленной Глебом.
Ольга, почувствовав, что ей нужно сказать ему что-нибудь – неважно что, лишь бы услышать его ответ и снова ощутить его присутствие, встала и пошла на кухню, где с энергичностью, которую он применял ко всему, за что бы ни брался, хозяйничал муж.