глава 12. ПЕРВЫЕ ШАГИ
Первая ночь на новой родине прошла спокойно.
Проснулся я от стука и криков из дома напротив. Выглянул в окно: строители суетятся на лесах ремонтируемого дома. Взглянул на часы: шесть утра. Однако рано начинают работать в Израиле.
Рая с Володей были уже на ногах, они собирались на работу — уборку ресторана.
В Израиле, как и в других южных странах, «жизнь» начинается с заходом солнца и заканчивается с первыми его лучами — посетители ресторана только что разошлись.
Наши соседи любезно пригласили нас с ними позавтракать.
За завтраком мы с Мишкой узнали, что ресторан, где трудятся Рая с Володей, не есть кошерный, там подают «басар лаван» («белое мясо») — так, зашифровано, называют израильтяне, желающие подчеркнуть свою светскость, — свинину.
Позавтракав, мы отправились в министерство абсорбции.
Лобби отеля было заполнено новоприбывшими. Повсюду стояли чемоданы, баулы. Новоприбывшие смотрели на нас, как на умудренных опытом старожилов. Они показались мне какими-то потерянными. Неужели вчера мы были такими же?
За стойкой ресепшн стоит уже другой ресепсионист.
Рядом со стойкой стоит Авраам и щелкает орешки. Он говорит всем проходящим: «Бокер тов! (Доброе утро!). А молодых женщин провожает похотливым взглядом.
Ресепсиониста звали — Цвика. Он — сабра (рожденный в Израиле), лет тридцати, высокий, стройный, гибкий как лоза, смуглый, с располагающей милой улыбкой. Цвика, здороваясь с нами, аж перегнулся через прилавок. Такое поведение Цвики вызвало энигматическую улыбку у Авраама.
При мне Цвика проработал недолго. Аврааму пришлось его уволить после многочисленных жалоб на приставания к постояльцам мужского пола.
Цвика очень гордился, что его бывший любовник совершил революцию в израильском прецедентном праве, доставшимся в наследство от Британской Империи.
Бывший любовник Цвики работал бортпроводником в израильской авиакомпании «Эль-Аль». По итогам года он, как и все остальные работники компании, имел право на бонус в виде двух бесплатных авиабилетов. Один билет он попросил выписать на свое имя, а второй — на имя своего нового любовника. Администрация авиакомпании в просьбе отказала. Возмущенный гомофобским поведение администрации, он подал на нее в суд и выиграл дело, получив при этом еще и компенсацию за моральный ущерб.
Помня о дороговизне проезда в общественном транспорте, это Рая нас за завтраком предупредила (мне-то все равно, денег-то нет), шагаем с Мишкой по тенистой Дизенгофф к центру города.
Я шел на автопилоте. Состояние было такое, будто все что я накопил в своей голове за двадцать пять лет жизни — вдруг стерлось, не до амнезии, конечно, но так, что я не находил всему этому применения. Старая родина стала для меня чем-то виртуальным, будто увиденным во сне, а новая была пока тоже виртуальной, словно я находился в сказке, путешествуя по неизведанным мирам. Сюрреализм какой-то.
Иду, смотрю по сторонам, что вижу — то пою. Что я видел? Людей видел, дома видел, автомобили видел. Отметил, что израильтяне в своей массе не похожи на сутулых скрипачей и толстозадых бухгалтеров, здесь совсем другой генотип. Парни — рослые, стройные. Девушки — с внушительными сиськами, в маячках, с блестящими, набриолиненными, шевелюрами — они не походили на моих знакомых в России умненьких, воспитанных еврейских девочек. Когда приехала моя тетя, я вылил на нее море информации накопившейся за первое время. Я, подразумевая свободу нравов, упомянул о проститутках. На что тетя, выпучив глаза, с ужасом воскликнула: «Наши девочки — проститутки?(!)»
Под каждым деревцем, под каждым кустиком — оросительная пластиковая трубка — невероятно — под каждым!
У кромки тротуара остановилась мусороуборочная машина. Сзади с подножек спрыгнули два парня в ярко-оранжевых жилетах, и принялись забрасывать в кузов машины стоявшие на тротуаре однотонные пластиковые мешки с мусором. Работали парни сноровисто, быстро, и «лопаты с моторчиком» я у них не заметил. А они бы эту шутку и не поняли. Парни, сами того не подозревая, на моих глазах уничтожали последний миф антисемитов!
На многих автомобилях, на багажниках или на задних стеклах, имелись одинаковые наклейки. Надпись на наклейках гласила: «Я остался в Тель-Авиве!» Это был ответ жителей Тель-Авива на иракские ракетные обстрелы. Еще меня прикололи тишотки с той же тематикой, которые я увидел на некоторых молодых людях. Эти тишотки, по цвету и лого, напоминали оригинальные, какие продаются в сети Хард Рок Кафе по всему миру. Только вот сама надпись была «оригинальная». Вместо Hard Rock Cafe было написано — SCUD Rock Cafe, и ниже, где обычно пишется название города, где была куплена тишотка, значилось: Baghdad — Tel-Aviv. (SCUD — СКАДы — это баллистические ракеты, которыми иракцы обстреливали Израиль во время «Бури в пустыне») Это был ответ рокеров «бен зона (сукиному сыну) Саддам»! Хотя в то время самого Хард Рок Кафе в Израиле не существовало, первое открылось уже при мне в тель-авивском Дизенгофф-центр, куда я часто наведывался.
По дороге часто встречаются солдаты с автоматами, и вооруженные пистолетами гражданские.
Навстречу нам идут, прогулочным шагом, трое рослых военных в странной униформе, не израильской, один из них — африканец, они пьют кока-колу из банок. Поравнявшись с ними, слышу английскую речь и вижу шевроны на униформе — американцы. Это операторы зенитных «пэтриотов».
«Нужно впитывать любую информацию, знакомиться как можно с большим количеством людей. Вот Мишка — молодец, в первый же день нашел единомышленника, коллегу по цеху! А ты? Ты пропил свои и данные в долг добрыми людьми деньги, тебе даже пожрать не на что, мудак»
Подошли к зданию министерства абсорбции.
У входа стоит курящая жужжащая толпа старых-новых сограждан.
Получили у охранника номерки. Поднялись на второй этаж.
Коридор полон народа. Шумно. Жарко, хотя все окна открыты. Южное, почти африканское, солнце неумолимо ползет к зениту.
Не хочу даром время терять, усевшись на подоконник, внимательно читаю полученную в аэропорту брошюру.
Мой номер.
Захожу в кабинет. В кабинете стоят три стола, за ними сидят трое сотрудников, двое из которых уже занимаются с посетителями. Крашенная блондинка за третьим столом здоровается со мной и предлагает сесть. Я здороваюсь с ней, сажусь, отдаю ей мой теудат оле и листочек с адресом отеля. Она принимается щелкать по клавиатуре компьютера, сверяя данные моего теудат оле с данными на мониторе.
Замечаю, что в кабинете приятная прохлада — работает кондиционер. Почему в коридоре нет кондиционера?
— Так ты один приехал? — спрашивает блондинка, растягивая на ивритский манер последние гласные.
— Да! И в аэропорту мне не выплатили подъемные!
— Саль а-клита — корзина абсорбции! — поправила она меня, улыбаясь, — я вижу, что твои данные уже исправлены, еще в аэропорту! Постарайся сегодня же открыть счет в банке — без этого тебе чек не обналичить, и завтра приходи ко мне получать чек! И на этот же счет тебе будут ежемесячно перечислять деньги из корзины абсорбции!
Я вышел от блондинки в прекрасном настроении! Молодцы мои новые чиновники, оперативно работают!
Сигарет оставалось еще полпачки — до завтра дотяну, даже если и пожрать не придется!
Мишка дожидался меня на улице, мы с ним условились. Он тоже побывал, следом за мной, только в другом кабинете. С ним разобрались очень быстро, так как с документами у него все было в порядке.
К нам подскочил энергичный мужичок с замашками пробивного снабженца-толкача:
— Здравствуйте ребята! Вы уже записались в купат холим?
— Нет, — переглянулись мы, — а что такое — купат холим?
— Купат холим — это больничная касса!
Да, точно, больничная касса!
— Тогда записывайтесь в Купат холим а-клалит! Это старейшая и самая большая больничная касса в Израиле, там самое лучшее обслуживание! Вы знаете, сколько стоит в Израиле лечение, если нет медицинской страховки? А-а, не знаете, то-то же! Не рассчитаетесь! А касса все покроет! Давайте ваши теудат оле!
Не успев до конца переварить его скороговорку, мы, как потенциальные жертвы уличных лохотронщиков, протянули ему наши голубые книжечки. Он быстро открыл их на нужной странице и ловко вырвал отрывные купоны. Затем он, тут же на папке, заполнил какие-то формуляры, попросил нас расписаться, дал нам копии, дал нам по рекламной брошюрке, и отошел, потеряв к нам всякий интерес.
Через секунду перед нами выросла рыжеволосая дама с большими ярко-накрашенными губами:
— Здравствуйте мальчики! Вы только что приехали?! Тогда страхуемся в больничную кассу Меухэдет! Персональный подход к каждому пациенту, большие скидки на лекарства!
Мы переглянулись и как-то неуверенно ответили, что уже куда-то «вступили», позабыв название, и указали на «снабженца».
— Да вы что! Это же профсоюзная касса! Там всегда огромные очереди, совсем маленькие скидки на лекарства! А у нас — частная!
Говорила она довольно громко, и нас стали окружать любопытные. Люди, которых в этот момент обрабатывал снабженец, тоже слышали, и стали, с недоверием, отказываться от его услуг, переключив свое внимание на рыжеволосую даму. Тут снабженец не выдержал и заорал:
— Ты что, сучка, меня перед людьми позоришь, и обливаешь грязью старейшую и самую большую больничную кассу в Израиле! Я тебе, ****ь, устрою!
— Товарищи, вы слышите, как он с женщиной разговаривает?! Да пошел ты сам на хер!
Стоявший рядом со мной пожилой дядечка заметил с сарказмом:
— Шо ви хотите — это ж русские люди!
Первый пример конкурентной борьбы на свободном рынке меня не впечатлил, шо ви хотите!
Эта парочка, снабженец и рыжеволосая, представители конкурирующих больничных касс, каждый день терлись возле министерства абсорбции, и частенько наведывалась в наш отель. «Снабженца» звали — Яков, он, действительно, когда-то работал снабженцем, а затем начальником цеха на одном из запорожских заводов. Позже я с ним познакомился, и даже сотрудничал, он платил мне по 15 шекелей за поставленного клиента.
После этой сцены мы решили неукоснительно следовать советам и инструкциям Раи. Мы открыли счета в рекомендованном ею банке, где нам за это подарили по цветастому рюкзачку, бейсболке и русско-ивритские разговорники с логотипом банка.
По дороге в отель мы заглянули в первый попавшийся большой супермаркет, «Суперсаль». Глядя на изобилие, меня в первый миг пронзила мысль, нет, я не удивился и не охуел, хотя это была нормальная реакция почти всех новоприбывших, мне просто стало жаль мою дочь, я тут же представил ее роющейся в конфетах и сладостях. Мне стало стыдно перед ней.
Мы приятно освежились в охлажденном кондиционерами помещении супермаркета. Позже я подметил, что большинство безлошадных репатриантов передвигаются по городу в жару таким вот образом — заходят в маркеты и банки, чтобы восстановить температурный баланс.
В маркере я присмотрел прилавок самообслуживания, на котором, в небольших ячейках, были разложены десятки сортов конфет, орехов и восточных сладостей. При моем безденежье это было весьма кстати. Я понял, что уж с голода-то точно не помру. Мы с Мишкой налопались на халяву разных вкусностей. Хотя продавцы косо на нас поглядывали. Первое время я посещал этот маркет как минимум два раза в день, но уже не наглел, как в первый раз, а брал аккуратно, и кушал, прохаживаясь между полками, прячась от продавцов.
Мишка! Какого черта! Мы уже второй день находимся у моря, а так его и не видели! Айда на море!
Мы вернулись в отель, переоделись по-пляжному, насколько позволяли наши северно-сибирские гардеробы, и через пять минут оказались на набережной.
От отеля до моря по прямой метров 350-400, но на пути стоит стена, ограждающая территорию порта, поэтому приходится идти чуть дальше вдоль стены.
Красотища неописуемая! Глыбы шикарных отелей, пальмы, спокойное бирюзовое море! Северные моря другие, северные моря — грязно-серые. Люблю море! На берегу моря сливаются воедино четыре стихии: земля, вода, воздух и солнце. Нет величественнее картины, чем стоя на берегу созерцать восходящее из-за моря солнце! В такие минуты я чувствую безмятежность и вечность бытия, прилив доброй, позитивной энергии, мирская суета представляется расплывчатыми, аморфными образами, а ведь так миллионы лет! Люди! Почему вы не любите друг друга! Зачем грабите, убиваете, воюете! Зачем! Приходите встречать рассвет на берег моря! Мне представляется, что жители островов Полинезии — самые счастливые и умиротворенные, потому как живут на кусочках рая в гармонии с природой! Один из моих любимых художников — маринист Айвазовский тоже, наверно, был добрым и счастливым человеком! Тот, кто рисует море — не может быть злым ….. мой, блаженный, взгляд уперся в силуэт … эсминца, застывшего серой, «шаровой», скалой милях в четырех от пляжа. Он здесь постоянно несет свою вахту, барражируя вдоль берега, удаляясь к горизонту, и снова возвращаясь
Непривычно — начало весны, а я уже брожу по теплому песочку!
Мы разделись.
Боже, какие же мы белые, бледные, как из лепрозория!
Я всегда завидовал морякам, возвращавшимся из южных широт: зима — а они загорелые! Девки прямо таки висли на них!
Мое внимание привлекла сцена. Посреди пляжа заполненного отдыхающими возвышаются две пирамиды из автоматических винтовок М-16. Вокруг пирамид — сложенные комплекты униформы, высокие армейские ботинки. Рядом стоит, охраняя оружие и амуницию, солдат в плавках и в кителе, а на плече у него висит винтовка, солдат пьет сок из банки. А в воде резвятся и дурачатся его сослуживцы.
Вообще военные с оружием повсюду: на улицах, в кафе, в автобусах, на вокзалах, в магазинах, в банках и на рынках. Когда я впервые оказался на центральной автобусной станции, то было впечатление, что производится массовая переброска войск! Сотни солдат и солдаток с оружием идут, едут, сидят, стоят, смеются. Обычные граждане тоже вооружены, торчащие из-за поясов брюк рукоятки пистолетов — обычное явление. Вооружены водители автобусов и такси, владельцы лавок, торговцы на рынках, официанты, рабочие и служащие! Явление уникальное. Великая Родина такого доверия своим сыновьям и дочерям не оказывала. Представить подобную картину в России — не возможно. Там власть боялась и боится вооруженных сограждан, потому запрещает им носить оружие, иначе это выльется в открытое неповиновение, в бунт, и чем это может закончиться — неизвестно. Помню, как во время единственных за всю службу стрельб, в учебке, мы всем взводом искали отлетевшую стреляную гильзу. Мы, по приказу командира, разделись до трусов, и гильза нашлась — в сапоге одного тощего новобранца, его тонкие ножки болтались в голенищах кирзачей, как карандаши в стаканах.
Участок пляжа одним концом упирается в мощную стену порта, а другим концом в дощатый забор.
Некоторые отели имеют собственные участки пляжа, но ограждения там не столь массивные, а так, чисто символические, и, как правило, напротив самих отелей. Ближайший от нас — Хилтон, находится метрах в четырехстах. Странно. Мишка, побывавший на Гавайях, выдвинул гипотезу, что за забором — нудистский пляж! Америка тоже не позволяет выставлять напоказ свои телеса. Мы поднялись на возвышенность напротив того места. Перед нами возникло табло: на песке сидели, бродили по колено в воде — десятки бородатых мужчин и мальчиков в черных брюках, белых рубахах, с кипами или широкополыми шляпами на головах. Это спецпляж для представителей ультраортодоксального течения в иудаизме — хасидов, и сегодня — мужской день.
Марек-ресепсионист как-то обронил в разговоре, что Израиль надо воспринимать таким, какой он есть. Бэсэдэр!
Aqua vella! Вволю накупавшись, мы решили прогуляться по парку. Ган а-Ацмаут — Парк Независимости, с него-то и открывался вид на спецпляж.
В парке, среди пальм и других неизвестных мне растений, по дорожке мирно прогуливались двое мужиков. Они шли нам навстречу. Впереди мужиков семенили, на поводках, две белые пушистые болонки. Поравнявшись с нами, мужики нам улыбнулись и кивнули головами в знак приветствия.
И тут меня неожиданно приперло по нужде — от сладостей, наверно. Я осмотрелся, и увидел сооружение, напоминавшее по своей форме общественный туалет. Я попросил Мишку подождать и быстрым шагом, почти бегом, направился к сооружению. По дороге я хотел, было, сорвать какой-то экзотический лопух, но вспомнил, что нахожусь в цивилизованной стране. Я прошел через предбанник с торчавшим из стены краном без крутилки и раковины, и завернул за угол. В сортире было темно, но было слышно, что кроме меня там еще кто-то есть, слышалось натуженное пыхтение. Приглядевшись сквозь луч света, пробивавшийся через узкое окно-бойницу под потолком и кружившийся в нем рой мух, я увидел … двух … ебущихся мужиков … Нихуя себе! Я опешил, сказал по-русски: «Извините!», развернулся и вышел из сортира, позабыв, зачем сюда и пришел!
Я увидел Мишку беседующим с одним из типов гулявших с собачками. Второй тип сидел на лавочке и поглаживал у себя на коленях двух болонок. Мишка, увидев меня, удивился, мол, так быстро! Я сослался на отсутствие туалетной бумаги, и сказал, что потерплю до отеля. Тем временем тип, с которым беседовал Мишка, что-то написал в записной книжке, вырвал страничку и передал ее Мишке. Я бросил Мишке: «Догонишь!», и зашагал в сторону отеля.
Знаете, когда житель Севера, привыкший к однообразным, унылым пейзажам, попадает в тропики, где на нескольких десятках квадратных метров он видит буйство сотен красок, цветов, разных насекомых и животных, то он изумляется — до чего ж, оказывается, богата природа! Горы винтовок, спецпляж и парк тоже находились в радиусе пятидесяти метров.
Ган а-Ацмаут — Парк Независимости.
Мишка догнал меня на полпути к отелю. И принялся, с гордостью, рассказывать, что его новый знакомый уже успел пригласить его к себе в гости, и в доказательство этого показал мне листок из записной книжки с адресом и номером телефона. Мишка, намекая на моих новых знакомых — алкоголиков Сашку-Рэгу и деда, надо мной подтрунивал, говорил, что вот его новый знакомый хорошо говорит по-английски, да и вообще он очень вежливый и культурный человек. Я не стал рассказывать Мишке об увиденном в сортире, но у меня закрались подозрения на счет его «нового знакомого».
Вечером я пил пиво с Сашкой-Рэгой. Я, якобы интересуясь окрестностями, подвел разговор к Парку Независимости, это Сашка мне сказал, как он называется. Сашка, улыбаясь, спросил, побывали ли мы в парке. Я постеснялся сказать правду, и ответил, что мы видели парк только со стороны. Сашка сказал, что Парк Независимости это meeting point тель-авивских геев.
Продолжение следует