Когда тебя зовут Иллюзион - это обязывает. И ты раз за разом прячешь лицо в иллюзорных масках, тело - в иллюзорных одеждах, зная, что под ними, почти похороненный под толщей выдуманного - маленький и глупый, ранимый, злой, боящийся всего и вся - ты сам. Прежний.
- Ииииитак, дамы и господа! На арене нашего цирка - великий маг Иллюзион! Встречайте!
Огни рампы слепят, и я привычно закрываю глаза на мгновение. Черный строгий фрак, крахмальный воротничок белоснежной сорочки слегка жмет, белая роза в петлице...Белые перчатки и неизменный Волшебный цилиндр. Алле, Иллюзион! Алле, Лоран!
Зрители уже в предвкушении того, что сейчас увидят какие-то небывалые чудеса. Впрочем, три четверти зрителей - дети из разных приютов столицы. Благотворительное представление, что поделать. Зато ни в одних глазах нельзя увидеть столько восторга, чистого и незамутненного.
И один взгляд, словно хлыст, вытягивающий прямо по сердцу. Злат, приведший младшего брата. Благословенна будь маска, благословенна будь моя иллюзия. Он никогда не узнает меня.
Взлетают из пустых рук белоснежные голуби, раскрываются букетами благоуханных цветов трости и зонты. Сами собой кружатся по сложным траекториям, как солнечная система иного мира, карты, шарики и звезды из разноцветной бумаги. Рубашка на спине пропиталась потом - я умею не так уж и много, а каждое мое "настоящее" волшебство требует громадных сил. Еще немного, пока зрителям не скучно, пока взгляды держат, дают силы. Алле, Иллюзион!
Но вот я роняю карты - значит, мое время вышло. Поклон, улыбки и воздушные поцелуи, и обязательный мой выход за манеж - подарить розу из петлицы кому-нибудь из зрителей. Устал до такой степени, что даже не вижу, кому сую цветок и чьей щеки касаюсь холодными губами. Последнее усилие - телепортация, самое простое, для меня. Возле кресла одаренного розой парнишки тает облачко золотистых искорок, а я без сил абсолютно - падаю в грим-уборной на жесткий топчан. И мгновенно засыпаю. Не просыпаясь даже, когда Аннет, моя ассистентка, поит меня вином на травах.
Не знаю, как бы я вышел на манеж, если бы надо было выступать еще и вечером. Однако, на мое счастье, следующее представление должно было состояться через день, так что я с чистой совестью отсыпался, восстанавливая силы.
Снова приснился Злат. Старые города красавицы Польши, юный красавец-поляк. Русые волосы, синие глаза. Смутный образ из моего прошлого, до сих пор причиняющий тихую боль. Так незаметно вошедший в мою жизнь юноша, так незаметно покинувший меня. Словно он был всего лишь одной из моих иллюзий. Но, наверное, именно так и было. Я сам создал себе иллюзию любви, а когда она растаяла, почему-то огорчился.
Возвращение в мир реальности я только поприветствовал. В вихре дел как-то незаметно растают глаза Злата. И не надо думать о том, что вчера я едва не сорвал фокус, когда понял, что это именно он. Опомнись, Лоран, он пришел всего лишь порадовать брата выступлением Иллюзиона. Он не пришел к тебе.
Афиши пестрят по всему Парижу. Кого только не увидишь на моем представлении...Иллюзион, великолепный маг-иллюзионист, ловкость рук и никакого мошенничества! Тридцать лет - это "никакое мошенничество" меня спасает. Мне тридцать четыре года, с четырех лет я меняю маски-иллюзии, пряча свое истинное лицо. Только он его видел - узкое, с резковатыми чертами на одной половине - вторая до неузнаваемости изуродована огнем. Мои родители были слишком уж набожны, истинные католики - дурь и дар нечистого из меня выжигали. Только Злат касался этой воистину самой ужасной маски - и нежно целовал ее, заставляя забывать о шрамах. Но...пять лет...он уже, верно, и забыл тощего униформиста из Пражского цирка. Тогда именно он подтолкнул меня начать карьеру мага-иллюзиониста.
Кофе, крепкий, обжигающе-бодрящий, но мне, учуявшему запах миндальных пирожных от крохотной кондитерской на углу, немедленно восхотелось именно их. Но и покидать уютный столик в уличном кафе не хотелось...
Как назло, пошел мелкий и противный такой дождик, от созерцания его выходить куда-либо не захотелось еще больше. Но этот дождь странным образом усилил и запах пирожных. Я все же отправился в кондитерскую. Маленькая полутемная лавочка. На витрине были выставлены пирожные и торты, при одном виде их рот наполнился слюной. И попробовать их захотелось просто незамедлительно.
Когда-то Злат угощал меня сладостями своей семьи. Помню, как мы их делили, смеясь. И он снимал с моих губ сладкие крошки, постепенно увлекаясь поцелуем. Мой Злат…
Это все исчезло. Когда он уехал вместе со своей семьей куда-то во Францию, в маленький городок на юге. Наверное, я сейчас живу в Париже именно потому, что надеюсь встретить однажды моего поляка. Но встретил ведь?
-Что привлекло внимание мсье? – звучит радостный голос.
Я поднимаю глаза. И застываю – Злат. Смотрит, улыбаясь, на меня. Не узнает, разумеется.
По сердцу - острой нитью воспоминание: как пахли его руки жаром и ванилью... Улыбайся же, маска! Голос я не меняю, хоть и мог бы: он у меня чуть хриплый, словно горло вечно перехвачено спазмом, и тихий - оттого за меня на арене всегда говорит Аннет.
- Миндальные розетки, мсье. Выглядят просто изумительно. Заверните мне коробочку с собой. - я более не бедный униформист, позволить себе могу любое излишество, в любой, самой дорогой кондитерской этого города, но я выбираю всегда именно этот вид пирожных. Нежнейшее тесто - тающее на губах, миндальный крем, с едва заметной горчинкой в сладости...Но лучше моего Злата никто не умеет их готовить, я перепробовал, кажется, все.
Он упаковывает пирожные, называет цену. Я расплачиваюсь. И все не могу отвести от него взгляда. И уйти тоже не могу. Ну еще минутку, посмотреть на него. Вспомнить.
-Злат, - тихо окликает голос от задней двери.
Там стоит молодая женщина, миловидная брюнетка, застенчиво улыбающаяся ему. Я смотрю на нее из-под ресниц. На руке кольцо. А белый передник прикрывает выпирающий животик. Она – его жена? Почему я не посмотрел на его руку…
-Прости, я не знала, что у нас покупатель.
Злат тепло ей улыбается. Странно, я, что, ревную? Впрочем, он ведь обещал мне, что всегда будет меня помнить. «Я вечно буду верен лишь тебе, Лоран».
-Иржи будет недоволен, что ты спустилась вниз.
-Твой брат слишком сильно обо мне беспокоится.
-Он же твой муж, разумеется, он волнуется.
Говорят они быстро, вполголоса. Но у меня очень тонкий слух.
Кажется, облегчение отражается даже не иллюзии. И уж точно - я не сдержал вздоха.
- Что-то еще, мсье? - Он оборачивается ко мне. В глазах уже мелькает толика удивления.
- Нет-нет, благодарю. Но если пирожные окажутся именно такими, как я думаю, то можете считать меня вашим постоянным покупателем, мсье.
Разворачиваюсь, иду к двери. Зная, что оставляю на витрине лавочки свое сердце. Или в его чуть мозолистых ладонях? В который раз?
- Да-да, мсье, мы будем ждать вас. - в голосе улыбка, и капля недоверия. Ну, конечно, с чего бы это богато одетому щеголю, не иначе как по случайной прихоти и минутному порыву забредшему в эту лавочку, становиться ее завсегдатаем? Но я знаю - я сдержу слово. Потому что миндальные пирожные у него все такие же вкусные, потому что не смогу прожить более ни дня без его глаз, пусть и не узнающих меня.
Я сижу у себя, заперевшись. Попросил Аннет меня не беспокоить и всем сообщать, что я отдыхаю. Прикрываю глаза, медленно пробуя пирожные. И вспоминаю его поцелуи.
Может, стоило сбросить маску? Увидеть в его глазах радостное недоверие. И… Любовь? Впрочем, там с таким же успехом может оказаться и равнодушно-вежливый холод. Не буду рисковать. В конце концов, сохранять иллюзию того, что он меня все еще ждет, это мое право. И я намерен им воспользоваться.
Крем чуть горчит на губах. Именно так, как я помню. Именно так. И чуть солоно...О, нет, это слезы. Мне становится чуть смешно - надо же, расплакался, как маленький! Я доедаю последнее пирожное, уже улыбаясь - я ни с кем не поделился, абсолютно! Даже с Аннет, хотя она заслуживает, за все, что для меня делает, хоть капельки внимания. Но нет, этот вкус - он только для меня.
- Лоран, Лооооран, ну, сколько можно! Пора готовиться! Лоран!
- Секунду, Ани. Уже иду.
Открываю дверь, на ходу слизывая с губ остатки крема и виновато улыбаясь девушке. Точнее, улыбается моя маска - та, что для нее. Аннет помогает мне одеться, вставляет в петлицу свежую розу, и говорит, полушутя, слегка целуя меня в здоровую щеку:
- Интересно, когда-нибудь я дождусь, что эту розу ты подаришь мне?
- Ани, нежная моя роза, но ты никогда не оказываешься по ту сторону манежа! - в шутку свожу брови, - А я не могу нарушать традицию! - Смеемся оба. Шутка - такая же традиция, как и роза в подарок зрителю. Мои маленькие ритуалы на счастье.
Сегодня Злата искать бесполезно. Он не придет. Я не знаю, почему я так твердо могу это сказать, но я знаю одно – сегодня среди зрителей моего кондитера нет.
А потом я о нем забываю, погружаясь в свою привычную работу и купаясь в восхищенных взглядах. Поклон. Улыбка. Роза. И обратно к себе.
Мне так хочется увидеть Злата. Однако, если я сейчас выйду, я упаду где-нибудь посреди улицы от усталости. Так что я покорно глотаю вино. И засыпаю. С мыслью о том, что однажды я наберусь смелости и покажусь ему. И будь что будет.
Ночь - звездная, яркая. Я знаю, это так, хоть над Парижем и висит привычный смог. Просто я сейчас сижу совсем не в своей каморке в парижском цирке, а на громадном валуне посреди озера. Не знаю точно, где это, кажется, где-то в Альпах, просто однажды я увидел это место на картине уличного художника, и влюбился в него.
И я до сих пор мечтаю привести сюда Злата. Именно летней чарующей ночью - уложить его в углубление в камне, выложенное мхом, как бархатом, склониться над ним, и смотреть, хотя бы просто смотреть - как в его глазах отражаются звезды.
Нет, за тот год, что я любил его и наслаждался его любовью, он так и не позволил мне перейти к чему-то большему, чем поцелуи. Иногда я думаю - а позволил бы он мне это вообще? И хотел ли я большего?
Тогда мне хватало этих долгих и нежных поцелуев. И нашей недолгой и тихой любви. Сейчас – не знаю. Я знаю, что я хочу увидеть Злата снова. Прикоснуться к нему. Обнять. Увидеть его улыбку, которую я до сих пор ревниво хочу оберегать от всех, чтобы она была только моей.
Я даже не заметил, как настало утро. Снова серое и дождливое.
Манеж - не место для сантиментов. Манеж - это ад для циркача. Это адский труд, это пиявка, что высасывает из тебя всю кровь, силы, питается твоим потом и эмоциями. Каждая репетиция - как проход по краю этого ада. Я смотрю, как репетируют эквилибристки - юные, тоненькие девочки. Они близняшки и работают в паре, их трюки - сродни моим чудесам. Я отвожу взгляд и слышу слитный вздох ужаса из добрых двадцати глоток - и Женя, и Лена тренируются без страховки, как и выступают. И Женя сейчас на вершине пирамиды из качающихся и кренящихся цилиндров и дощечек. Была. Я едва успеваю подхватить ее тоненькое тельце, выкладываясь на полную - это не колода карт и не шарики.
-Spasibo, - тихонько шепчет она на своем родном языке, дрожа от пережитого ужаса.
А я криво усмехаюсь, размазывая по лицу кровь – перенапрягся. Прибегает Аннет, ахает, прикладывая к лицу ладони.
-Идем, идем, тебе нужно лечь немедленно.
Шатаясь, едва передвигаю ноги. Конферансье уже успел доложить о произошедшем инциденте директору - тот явно недоволен, но...Если бы Женя разбилась, у него были бы проблемы гораздо большие, чем одно сорванное выступление Иллюзиона.
- Я все улажу, Лоран. Отдыхайте.
С арены доносятся возбужденные голоса артистов - то, что я не прикоснулся к девочке, видели все. Как и то, что ее тело замедлило падение в двух метрах от земли не без моей помощи.
Аннет укладывает меня, приносит мокрое полотенце и начинает стирать кровь. Милая моя ассистентка. Наверное, у нас даже могло бы что-нибудь получиться, она славная. Но Злат…
Сейчас мне больше всего горько от того, что я снова отодвинул возможность увидеть моего поляка сегодня. Из цирка не выйти, это ясно. Голова кружится сильно. И надо еще придумать, как именно отшучиваться от моих товарищей – о моих способностях тут знают не все, большинство так и считает, что это лишь ловкие трюки мага-иллюзиониста. Считали. До сегодняшнего дня.
-Лоран, ты уверен, что все будет в порядке?
-Уверен.
Аннет покидает комнату. Я пытаюсь собраться с мыслями.
В гримерку почти тотчас вваливается целая толпа. Меня тискают униформистки, робко лепечут слова благодарности на ломаном французском девочки-эквилибристки, встревоженно что-то щебечут, заметив кровь на полотенце, поглаживают меня по груди.
- Лори, ты как? - это басит наш добродушный толстяк - силач Жан-Жак. Только ему позволено называть меня так.
- Все в порядке. Просто...просто фокус слегка был утомителен. Я в порядке.
Это может показаться странным, но цирковое братство - это такой замкнутый мирок, гда не станут докапываться до чужих секретов. Постепенно, меня оставляют в одиночестве. А, нет, не совсем. Женя еще сидит, тихо, как мышка, на краю постели.
- Spasibo vam, dyadya Loran, vy spasli mne jizn'! - она наклоняется и робко целует меня в щеку. А я не успеваю повернуться здоровой - да и не смог бы, не тем боком лежу. Нежные губки девочки чувствуют мои шрамы, глаза удивленно расширяются.
Я пытаюсь улыбнуться. Слова Жени мне понятны и без перевода. Однако маску свою я не нацепил зря.
-Что это?
Французские слова девочка выговаривает неумело, но старательно.
-Это у меня с детства. И подумайте уже о страховке, я ведь не всегда смогу так подхватывать тебя или твою сестренку.
Лучший вариант – сменить тему. Женя кивает. Снова улыбается мне. И убегает, тихо и неслышно.
Аннет возвращается с нашим цирковым Эскулапом - доктором Полем. Тот долго мнет меня, слушает грудь, хмурится. Он один из тех, кто знает мой секрет.
- Перенапрягся? Это плохо. Я ведь предупреждал тебя в самом начале - никогда не выкладывайся на полную катушку, иначе ты можешь потерять свой дар - достаточно кровоизлияния в мозг! Пока ты отделываешься легочными кровотечениями, но и они - не фунт изюму!
- Я больше не буду, Поль! - Улыбаюсь, сглатывая снова кровь, стараясь делать это незаметно. Боли нет - больно мне не бывает. Но лекарь прав, я должен поберечься. Иначе...иначе я рискую никогда более не увидеть Злата.
-И отлеживаться тебе тоже не надо. Иди… Прогуляйся. На свежем воздухе станет полегче.
Теперь главное – не заскакать как цирковая мартышка, а медленно и плавно уйти. Направился я все к той же кондитерской.
-Добрый день, мсье, - поприветствовал меня Злат. – Миндальные пирожные с собой?
Я осмотрелся и заметил в уголке кондитерской пару столиков.
- Мсье желал бы перекусить ими здесь, если любезнейший хозяин не против? - на стойку ложится несколько монет - крупных, мне не жаль денег, но слегка претит то, что приходится платить моему любимому мальчику за то, что раньше было моим по праву.
- Как будет угодно мсье! - он, кажется, удивлен, но быстро приводит в порядок столик, обмахивая его полотенцем. Передо мной возникает чашечка кофе, тарелочка с пирожными, занавеси на окне слегка раздвигаются, чтобы я не сидел в темноте.
-Благодарю.
Злат улыбается. Я впитываю его улыбку всей душой.
-Мсье угодно что-то еще?
«Тебя, Злат. Твоего тепла. Твоих рук. Твоих поцелуев».
-Нет, - вместо этого улыбаюсь я.
Звенит колокольчик на двери. В лавку входит молодая пара. Злат возвращается к обслуживанию покупателей. Я смотрю, как он работает. Изящно и быстро упаковывает выбранный ими торт, подает, забирает деньги.
-Мы будем рады видеть вас еще.
Он почти не изменился. Только волосы стали чуть длиннее, спускаясь на шею кольцами. А в остальном все тот же. Тонкокостный, улыбчивый. Вот только откуда столько грусти в его улыбке?
-Злат, - тянет показавшийся в дверном проеме мальчик. – А ты сводишь меня еще раз в цирк?
-Свожу.
-Может, Иллюзион тебе еще одну розу подарит.
Злат фыркает, взъерошивая волосы брата.
Я не выдерживаю и тоже тихо смеюсь. Иллюзион. Как давно это было... Неужели ты забыл - это ты придумал это имя! Это ты подарил миру меня. Наверное, человеческая память так недолговечна!
- Обязательно сводите, мсье! Я думаю, Иллюзиону понравится такое внимание к его персоне.
Я допиваю кофе, покупаю еще корзинку пирожных - теперь на всех, хочу угостить труппу, утешить их, ведь сегодня я не выступаю. Но миндальные корзиночки покупаю только для себя. И тихо, беззвучно молю: "Вспомни, Златко, ну, вспомни же!"
Злат беспомощно улыбается и разводит руками.
-Я бы и рад…
-Ты ведь говорил, что вы знакомы, - прыгает его младший.
Каким чудом я не выронил из рук пирожные – одному лишь Богу ведомо.
-Иди-ка ты играть, - грустно говорит Злат. – Иди-иди. Простите, мсье, ребенок еще слишком порывист и несдержан.
-Зла-а-а-а-ат, а сегодня сводишь?
Сколько же печали в твоих глазах. И роза. Я только сейчас вижу ее, стоящую в уголке.
- Приходите на представление, и вы, и мальчик. Я попрошу директора цирка, он мой хороший знакомый, он оставит вам контрамарку. Только не сегодня - увы, сегодня Иллюзион выступать не сможет.
Я ухожу, поспешно, и лишь выбежав почти из лавочки, понимаю, что угодил под ливень - да не просто ливень, а ого какой! Прикрываю корзинку с пирожными полой плаща, пытаюсь свистнуть. Экипаж подъезжает почти сразу, но я успеваю промокнуть до нитки.
- В цирк, милейший! - и вижу в окне стеклянной двери странно-растерянное лицо Злата.
Пирожным радуются все. Спрашивают адрес кондитерской. Я улыбаюсь – бедная семья Вильнев, они ведь точно с ног собьются, выполняя заказы. А в душе что-то поет: не забыл. Помнит. И неважно, что не пришел, потом разберусь, почему. Помнит.
-Moja ukochana, moje szcz;;cie, moja dusza… Златко…
Он приходит - его и братишку встречает униформист на входе, провожает к выбранному мной месту. И сегодня все мое волшебство - для него. И я чувствую, что у меня просто море сил, я упоен, очарован, захлестнут волной счастья, и карты взлетают выше, букеты еще более яркие, вместо голубей под купол взвиваются райские птицы и колибри, вместо кроликов из шляпы я вытаскиваю презабавнейших енотов и лисят, превращая их в шарфы, которые раздариваю девушкам в зале, в нити жемчуга - для почтенных леди, в цветы. И лишь чувствуя солоноватый привкус во рту, спохватываюсь и заканчиваю выступление, целенаправленно идя к...Боже, где же он? Его место и место его брата - пусты...У меня опускаются руки. Я, не глядя, отдаю розу какой-то веснушчатой девочке и почти спотыкаясь, покидаю арену под гром оваций и крики " бис".
А за кулисами меня встречает теплым:
-Ты, как всегда, великолепен. Moja ukochana.
Я неверяще поднимаю голову. И почти падаю в подставленные руки Злата.
- Златко...сердце мое, згуба моя...- слов нет, да и горло перехватывает, не выговорить, не сказать того, что я так мечтал сказать, и лишь губами произношу: - Коханый, любов моя!
Он проводит по изуродованной щеке теплыми пальцами, заставляя меня поднять голову - я немного ниже его, и целует. В голове - взрывается звезда, ярчайшая, ярче солнца. Тону в ее горячем сиянии, плыву, более не чувствуя ничего.
Злат тянет меня куда-то, на удивление ловко ориентируясь в коридорчиках. Заваливаемся в мою каморку.
-Лоран, - тихо выдыхает он мне в волосы, прижимая к себе. – Нашелся наконец-то, пропажа моя.
Потом. Все потом. Пусть так. Ладно, пусть я пропал. Главное, что нашлись.
- Злат, Златко, солнышко мое, как ты меня узнал? - Кто-то из служащих привел его брата, и мальчик сидит тихо-тихо, как мышка, рядом с Аннет. А потому я даже не тянусь поцеловать сладкие губы моего кондитера, на то будет время, я более не отпущу, не дам ему потеряться!
-По глазам, Лоран. Ты любую маску надень – я глаза узнаю всегда, - тихо шепчет он мне на ухо.
Аннет, умница, уводит его братишку, щебеча что-то о том, что сейчас ему покажут еще фокусы. А Злат все не отпускает меня, так и держит в объятиях. И снова целует потом. Солоноватый привкус поцелуя заставляет меня чуть отстраниться.
-Плачешь… - растерянно шепчу я, проводя ладонью по его щеке.
- Я не плачу. - возражает Злат, а из ясных глаз все капают, срываясь с длинных темных ресниц светлые слезы.
- Не плачь, коханый мой, не плачь! - и я уже сам, сам тянусь к нему, сцеловывая эти слезы, прихватывая губами его губки - и мне так невыразимо сладко, что никакое пирожное в мире не сравнится с этим!
Я ловлю себя на том, что руки мои мимо воли тянутся скинуть с него сюртук, поднять его рубашку, развязать шейный платок... Отдергиваю руки, шепчу:
- Прости, Златко…
А он смотрит, чуть улыбаясь.
-Продолжай, Лоран.
Я несколько мгновений смотрю на него – не ослышался ли? И начинаю раздевать уже уверенно. Я столько времени ждал этого. В мельчайших деталях представлял, как все произойдет. И его, чуть смущенную улыбку, которую так и хочется целовать – и я целую – и его ласковые глаза, утонуть бы в них навечно…
Следую губами за руками - касаюсь так нежно, как только могу, чуть прихватывая губами нежнейшую кожу - цвета сливок, пробую ее на вкус. Не могу заставить себя не торопиться - но и торопится тоже не желаю. Не хочу превращать наш первый раз в быстрый трах в грим-уборной!
- Злат, Златко, поехали ко мне? Отвезем брата твоего домой, что ребенку маяться, а у меня дом на Монмартре...
-Мается он, паршивец, - безллобно фыркает Злат.
Целует меня, как раньше, так что колени подгибаются, держит в руках. И шепчет:
-Поехали, Лоран.
Дом - на самом деле дом, двухэтажный, крохотный особнячок, встречал нас тишиной и аппетитным запахом.
- Клодия, моя домработница. Я не часто балую ее своим присутствием. - я усмехаюсь и веду его на кухню. Клодия, всплескивая руками, нагружает нам поднос приготовленными вкусностями. И я увлекаю Злата за собой, на второй этаж, в крохотную гостиную.
Поднос я ставлю на столик. У меня тут есть кое-что поинтереснее лакомств Клодии. Самое изысканное на свете наслаждение – любимый. Я приближаюсь к нему. И попадаю снова в объятия, такие теплые и нежные, что горло перехватывает.
-Лоран.
Только Злату удается называть меня по имени так, что по спине проходятся мурашки.
Вечер кружит нас в теплом мерцании камина, в сладости ласк, не позволяя опомниться, остановиться. Вечер плавно перетекает в ночь, когда я, прихватывая с постели покрывало, напрягаю все свои невеликие силы и переношу нас обоих на мою заветную скалу. Под низкие, крупные звезды. На мягчайший мох.
- Тебе, коханый. Весь мир - тебе одному!
И поцелуй в ответ. Сладкий, нежный, теплый. И нет сил остановиться хоть на миг и оторваться друг от друга, хотя уже так истомлено ласками тело, познавшее, наконец, долгожданное единение. И губы уже припухли пот бесчисленных поцелуев. Но еще один, ведь вреда не будет.
А в синих глазах моего Злата так красиво отражаются звезды.