Иван уже пятый час лежал в своей квартире и думал. Он впервые за многие десятилетия испытывал чувство тоски. Не той запойной тоски, от которой хотелось поскорее избавиться и с помощью уколов врачи убирали ее, а тоски совершенно иной. Точно с его души сняли защиту. И вмес¬то постоянного отупения пришла боль. Но от нее не хотелось избавляться.
Напротив, Иван с удивлением прислушивался к себе. Он вспоминал, и волновал его не внешний ход событий столетней жизни, а мелкие подробности.
Он вспомнил, как в пятнадцатилетнем возрасте с двумя друзьями отправился в поход. Вышли рано утром в туман. Их бил озноб, они вдыхали резкий, сырой воздух, потом шли через тихий утренний еловый лес, и старая, золотистая хвоя заглушала шаги. А затем вышли к реке и, раздевшись до гола, бросились в ледяную воду. Иван вспомнил холод медленно двигавшейся массы, когда он плыл против течения.
К нему возвращались запахи земли, травы, воды, костра. Внезапно он вспомнил запах тела своей первой женщины и разрыдался.
Вспомнилось выражение «потерянный рай». И вся жизнь его до какого-то момента стала казаться потерянным раем.
Жизнь есть острота ощущений — понял он. Если концентрация этой остроты достигает предела, то человек становится частью природы, она делится с ним своей силой.
И вот тут-то Иван почувствовал необычайное одиночество и вспомнил Алису. Мир, окружавший его, ныне был враждебен. И в нем существовало только одно близкое существо — Алиса!
Иван не анализировал, почему именно она. Его дремавшее ранее подсознание было разбужено и выдавало ответы до того, как он поставил вопрос.
Иван устроил Алису в газету, и они очень много времени проводили вместе. Иногда девушка работала неделями. Иван отмечал ее усердие и понял, что, кроме скандалов и драк, Алису интересовали бывшие известные люди. Он прекрасно сам их всех знал и брал у них интервью. Читателям обычная городская хроника надоедала, и нужно было поразвлечь чем-то иным.
Особенный интерес Алиса проявляла к бывшим военным. Один из них, 160-летний ветеран, особенно волновал ее. Как-то Иван присутствовал при их разговоре. У изрядно пьяного ветерана стояла на столе ледяная водка и вяленая рыба под нее, но вдруг резкое восклицание Алисы заставило Ивана оторваться от рыбы.
— Не может быть! — воскликнула она.
Иван удивился — что такое дед мог рассказать Алисе? — и еще раз оглядел комнату, отделанную под блиндаж Второй мировой войны.
Ветеран выглядел прекрасно. Только усталые глаза и замедленная речь выдавали в нем старика. Он рассматривал какие-то фотографии, которые подсунула ему Алиса.
— Да-да, моя милая, — усмехаясь, говорил он, — уже во время Второй мировой все решали механизированные корпуса. А на ваших фотографиях позиционная война Первой мировой. Видите, бесконечные ряды окопов, у солдат не автоматы, а карабины... Конечно, что-то изменилось, но отсутст¬вие танков и самолетов делает такую войну бесконечной... Не пишите вы обо всем этом. Воюют — и пусть себе воюют на здоровье, а мы водочки выпьем. Алиса с задумчивым лицом бросила фотографии в сумочку.
Особенностью каждого жителя алкогольного округа было полное равнодушие к чему-либо, кроме спиртного. Несмотря на мощнейшие стимуляторы, сохранявшие здоровье алкоголика, сознание его было затуманено, и приливы доброты или агрессивности были связаны не с какими-то внешними событиями, а исключительно с внутренним состоянием. А такое естественное для человека желание, как поиск чего-то нового и интересного в жизни, просто отсутствовал.
Иван, конечно, отмечал для себя не очень обычное для алкоголика поведение Алисы, но не фиксировал на этом внимание. И если бы не практикант со своим уколом, он отнесся бы к отсутствию Алисы в конечном итоге вполне равнодушно.
Он пил бы целый месяц, и все закончилось бы какой-нибудь дикой выходкой. В прошлый раз после выхода из сна и месячной пьянки он пытался своей бронированной машиной пробить в стене собственного дома дыру, после чего его увезли на «скорой помощи» и врачи скорректировали ему поведение.
Алиса же, в отличие от алкоголиков, постоянно пыталась анализировать свое и чужое поведение. Только сейчас до Ивана дошло, что она скорее ставила эксперимент на себе, чем просто пила.
Иногда она не выдерживала, и ее срывы были куда тяжелее, чем пьяные, дикие выходки Ивана, но она избегала помощи врачей. Забивалась в угол своей крохотной квартиры, находившейся под самой крышей, и сидела в одиночестве, блестя глазами, как зверек.
Алиса всегда предугадывала приливы пьяной любви Ивана к ней и была готова к ответному чувству.
— В тебе живет добрый и благородный человек, — говорила она Ивану.
— Как это во мне живет еще один человек? — удивлялся Иван.
Женщина усмехалась. Не отвечала. Когда хотела, она умела вести себя так, что лишний раз ее ни о чем не спросишь. Сама же то молчала неделями сосредоточенно, то начинала говорить безостановочно.
Иван считал, что депрессия чередовалась у нее с лихорадочным возбуждением, но это было не совсем так, как он сейчас понимал. Алиса могла себя контролировать. Однажды, когда она находилась в угнетенном состоянии духа, к ней пришла Вера. Вот у той действительно была депрессия, и Алиса стряхнула с себя меланхолию, стала развлекать Веру. Они в последнее время на удивление сдружились.
Пожалуй, только в день знакомства в «Лежачего не бьют» Алиса находилась в неуправляемом состоянии.
Не отдавал он себе отчета и в том, что их с Алисой связывало что-то более глубокое. За это время у Алисы был не один роман, но она всегда возвращалась к нему.
От мыслей об Алисе Иван снова переходил к воспоминаниям молодости и детства. Ярко и точно воспроизводила память день за днем. Иван видел себя маленьким, ползущим по широкому дивану. Было тепло и уютно. Тепло это исходило от мамы и папы. Они лежали на диване, и Иван представлял их большими горами, которые он смело преодолевал. Он просил отца поднять колени и карабкался по ним. Ему доставляло наслаждение переходить из жестких рук отца в мягкие материнские. В отце ему нравилась сила, а в матери нежность. Мать прикасалась к нему осторожно и мягко...
Иван очнулся весь в слезах. Когда и кто без всякого видимого насилия отнял у него память? Его воспоминания носили странный характер. Он помнил дату своего рождения, дату поступления в институт, начало работы в газете, а дальше следовал провал. Иван сел к столу и набросал примерный план событий. Его молодость пришлась на эпоху Горбачева и Ельцина. Дальше падение страны в бездну, приход к власти нынешнего президента, наступление эры стабильности, великие научные открытия, которые дали нескончаемые источники энергии, всеобщее процветание, наконец образование алкогольного округа, куда Иван отправился по доброй воле, начало бесконечной войны с американцами и китайцами.
Десятилетие проходило за десятилетием в дурмане. Все казалось стабильным и прочным на века.
Три дня Иван читал подборку «Общерусской газеты». Хорошенькая библиотекарша, изнывавшая от скуки, развлекалась полусухим шампан¬ским. В короткой юбке, закинув ногу на ногу, она сидела в кресле, искоса поглядывая на Ивана.
— Сколько у вас было читателей за последнее время? — поинтересовался он.
— Ни одного, сколько я здесь работаю, — расхохоталась красотка.
Наконец-то он нашел то, что его интересовало больше всего. В газете за 2017 год было сказано, что начал формироваться на добровольных началах округ алкоголиков. Каждый из его жителей получал возможность ежедневной бесплатной выпивки и бесплатной медицинской помощи, но давал письменное обязательство никогда не покидать его территорию.
Стало быть, письменные обязательства существовали. В те времена никак не могли обойтись без бумажек.
Откинув голову на спинку кресла, Иван прикрыл глаза и вспомнил. Он, спившийся, больной, безработный журналист, заходит по объявлению в какой-то офис, сверкающий чистотой. Ему улыбаются все встреченные им люди, проводят к чиновнику, и тот первым делом наливает стакан водки, не забыв улыбнуться Ивану. Иван трясущейся рукой берет стакан, выпивает. Чиновник внимательно глядит в его глаза и наливает второй стакан. Иван высасывает и его, точно боится, что отнимут, после чего в кабинет подают роскошный обед: огромную тарелку борща, бифштекс с кровью, салаты...
— Вы давно не ели, — сочувственно говорит чиновник, — но все плохое осталось для вас позади. Наше государство переходит от дичайшего индивидуализма, когда каждый за себя, к коллективизму, когда каждый за всех и все за одного.
— Девиз пионеров, — усмехается Иван.
Впрочем, ему хорошо, нравится все вокруг. Ковровые дорожки, большие, чисто промытые окна и чиновник, который рассказывает о неведомом рае для алкоголиков. Где-то далеко в лесах строится большой-большой город...
— Архипелаг ГУЛАГ, — вздыхает Иван едва слышно.
— Как раз напротив, — возражает чиновник, — все ваши права будут под защитой государства, но вы должны подписать вот эту бумажку, и тогда все будет отлично.
Иван устал.
— Давайте вашу бумажку! — Подписывает не глядя.
Ему страшно хочется спать, но его подхватывают под руки и ведут в парилку. Он садится на полок, а рядом с ним такие же, как он, — люди-призраки. После сладостного жара холодный душ, роскошная мочалка и великолепно пахнущий нежной, юной березовой листвой шампунь.
Те же заботливые руки ведут в отдельную спальню.
— Хочу водки, — капризно заявляет Иван, твердо уверенный, что уж больше он не получит ни грамма.
Но, вопреки всему, несут водку в графинчике, фигурную рюмку и закуску.
— Хочу женщину, — отведав водки, требует Иван.
И женщина появляется. Молодая пьяная брюнетка в махровом розовом халате. Она хохочет. Она тоже подписала бумажку.
— Милый, — шепчет на ухо Ивану незнакомка, — нас завтра казнят? Мы совершили что-то ужасное, и они исполняют последнее наше желание.
— Может, и казнят, — усмехается Иван, — может, что-то совершили.
— Я ничего не помню, — говорит женщина, — они нашли меня в подвале.
— Очередной эксперимент правительства, — предполагает Иван и выпивает вторую рюмку.
— Лучше бы взяли и расстреляли нас, — вздыхает женщина. — Я не верю в благотворительность.
— Будем подопытными кроликами — этим и отблагодарим.
Потом поезд-экспресс, наполненный пьяными мужчинами и женщинами, несся среди лесов на север.
Но, к его величайшему удивлению, они попали не в лагерь, а в маленький, только что выстроенный деревянный городок. Всей гурьбой высыпали на огромный зеленый луг. Водки не давали, но было пиво.
Иван увидел, как осчастливленные мужчины и женщины плакали от радости, обнимались. Молодые кувыркались по траве. Трезвые люди в одинаковой одежде ходили и объясняли всем, что никаких вожаков и паханов в этом городе не будет. Слабый всегда найдет защиту. Некоторым это не понравилось, но все скоро убедились, что в городке так и будет.
К Ивану пристроился седенький старичок с козлиной бородкой. Он представился профессором.
— Эти экспериментаторы переплюнут Ленина и Гитлера, — убеждал старичок. — Те действовали дубиной, а эти лаской, хотя власть была, есть и будет эгоистичной. Всякая власть чужда сентиментальности. Основа власти — чудовищный прагматизм. Случись иначе — это не власть, а дерьмо. Она не долговечна.
За какие-то десять лет из деревянного городка вырос округ с многомиллионным населением...
— Эй, вы спите? — позвала негромко библиотекарша.
Иван открыл глаза.
При выходе из библиотеки Иван столкнулся с капитаном милиции Савеловым. Они давно знали друг друга. Савелов был помощником коменданта округа, и Иван часто обращался к нему по журналистским делам. Широкоплечий, хмурый, в белом костюме с золотыми пуговицами, капитан казался смущенным.
— Приказом полковника приставлен к вам, — сообщил он.
— В качестве кого? — опешил Иван.
— Гидом у вас буду, — усмехнулся капитан. — Город велено вам показать и вообще весь округ.
— А что я в нем не видел? — удивился Иван. — Я здесь семьдесят лет живу.
— Это мы знаем, — кивнул головой Савелов, — только вы жили в пьяном состоянии, а теперь ситуация иная... В общем, приказано показать все, в том числе и самое неприглядное.
— Слушай, капитан, — оживился Иван (он только сию минуту понял, какие возможности открываются перед ним), — а кто строил город?
— Строители, — сообщил Савелов.
— Это я понимаю...
— И архитекторы.
— Я не об этом, — поморщился Иван, — меня интересует, как пьяный человек может что-нибудь построить.
— А почему они должны быть пьяными? — удивился Савелов. — Эти строительные бригады состоят из людей... ну... своего рода больных, что ли. Они не могут жить и не строить. Вы от водки кайф ловите, а они оттого, что строят.
— А ты, Савелов, от своей службы кайф ловишь, — сообразил Иван.
— Так точно! — последовал лаконичный ответ.
Они поднялись в воздух на вертолете. Машина работала бесшумно; сделанная из необычайно легкого и прочного пластика, она порхала над городом, как бабочка.
Капитан, через компьютер задав направление маршрута, пил кофе со сдобными булочками. А Иван, впервые видевший город с высоты, был потрясен его красотой. Посреди города возвышался белоснежный дворец со множеством башен. Его окружала треугольная площадь. Вокруг площади росли дубовые леса на несколько километров в глубину, а за ними были разбросаны на огромных пространствах жилые районы.
Город был асимметричен, кварталы не образовывали правильных геометрических фигур. И в этой неправильности Иван, как ему показалось, угадал главную мысль архитекторов — для пьяных людей построить неправильный пьяный город. Город выглядел как картина гениального авангардиста.
— Савелов, — сказал Иван, — я, помнится, дизайнеру заказывал квартиру. А вы, милиция, что заказывали?
Капитан дожевал булочку, запил черным, как деготь, кофе и кивнул головой:
— Заказывали. Мы просили, чтобы не было в городе сквозных трасс. Заметьте, каждое шоссе заканчивается тупиком. Ни прямо, ни в стороны не проедешь. Нужно возвращаться назад. Эти алкаши нажрутся и норовят гнать на полной скорости по прямой. Вылетит такой «косой» за пределы округа — отвечай за него. А так ваш брат как в лабиринте.
Иван, вспомнив свои ночные поездки, покраснел от стыда, но все же спросил:
— Тебя, Савелов, сюда послали приказом или ты добровольно?
— Добровольно. У нас все добровольно. Я перед этим на стажировке в нескольких округах был. Мне здесь больше всего понравилось. Вы, алкаши, ребята в общем-то хорошие, теплые.
— А где твоя семья живет?
— Есть на побережье Тихого океана классный городок, — сладко сощурился капитан, — вот там все наши семьи и живут. Мы здесь месяц, а потом месяц дома. Океан — он успокаивает.
— Капитан, а почему я однажды вылетел за пределы округа и меня охватил такой ужас, что я поскорее вернулся? Мы здесь что, загипнотизированные?
— Нет! — покачал головой Савелов. — Ну, как бы это понятнее объяснить... Вот живет человек на одном месте семьдесят лет и вдруг чувствует, что не узнает местность, в которую попал, — вот отсюда и ужас. Все дело в привычке. Как канарейка: если долго в клетке сидит, то уж можешь ее отпускать, а она все едино в клетку вернется. Есть, конечно, буйные алкаши, могут и попытаться вырваться из округа, но мы их всех знаем. В машину каждого такого господина вмонтирован приборчик. Далеко не уедут.
Вечером капитан провез Ивана через весь город. И впервые лет за восемьдесят ему, протрезвевшему, город показался вовсе не таким уютным, как прежде.
Какой-то пьяный кретин на точь-в-точь такой же, как у Ивана, бронированной машине таранил стену дома.
— Слушайте, капитан, зачем вы разрешаете алкоголикам приобретать оружие?
— Это их право, — невозмутимо ответил Савелов. — Не выходя за пределы округа, могут делать все, что угодно.
Иван промолчал. Он подумал о том, что семьдесят лет провел в очень странном мире и не заметил ничего странного. Но ему специально все показали. Зачем?
Утром он снова сидел в библиотеке, благо двери заведения были всегда открыты. Библиотекарше и в голову не приходило, что в округе кто-то может покуситься на книги. Кому они нужны?
Иван нашел интереснейший указ президента. В нем говорилось, что по всей стране вводится новое деление по округам и связано это прежде всего с «гуманизацией общества». Именно в этом году началась война сначала с Китаем, а затем с Америкой. Воюющие стороны договорились не трогать Западную Европу и оставить ее в качестве всемирного памятника самой величайшей из всех существовавших цивилизаций.
Итак, идет глобальная война с крупнейшими странами мира, а внутри самой России приступают к фундаментальному переустройству общества. Когда, в какие времена и где проводились реформы такого масштаба во время войны?
Сначала сводки с полей сражения носили то ликующий (в случае побед), то нарочито отрешенный (в случае поражений) характер. Но с 2030 года почти всякая конкретная информация исчезла, и неясно было, кто наступает, а кто отступает. Только в 2037 году промелькнуло сообщение, что Китай, выступавший ранее в союзе с Россией, переметнулся на сторону США, а в 2050 году снова на сторону России. И почти никакого фотоматериала с полей сражений. До 2050 года печаталась фотография бритоголового, с волевым подбородком главнокомандующего Юрьева. Затем, в связи с его отставкой, стали печатать фотографии молодого мужественного красавца Каштанова.
Раз в десять лет печатали на первой полосе фотографию президента. Газета выходила на атласной бумаге, и фотограф был мастером своего дела. Фотография президента являла собой каждый раз произведение искусства.
Вот президент склонился над картой боевых действий, и видно, какое у него мужественно-спокойное лицо. Вот он на карнавале среди красивейших женщин и сам олицетворение красоты.
Густые русые волосы, яркие серые глаза, очень живые и здоровые, сильный, волевой подбородок, прямой нос античного героя и строго поджатые губы властного человека. Да, хорош!
Но в основном содержание газет до 2050 года сводилось к пересказу того, как проходили бесконечные праздники и карнавалы в Центральном округе. Мелькали лица юных красавиц, фотографии самодовольных чиновников высокого ранга, фотографии новых городов, курортов — и никакой информации о жизни в округах, за исключением приложения, которое являлось собственно газетой алкогольного округа.
Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять: в других округах выходили собственные газеты, но они дальше этих округов не распространялись.
С 2050 года тональность газет изменилась. Стали преобладать тревожные нотки. Говорилось о попытке военного переворота и удачном его подавлении войсками героя генерала Каштанова.
Но ведь именно в 2050 го¬ду Каштанов стал главнокомандующим! И с этого года один переворот за другим, а он все в героях. Если каждый переворот возглавлял или генерал, или полковник (их имена предавались анафеме), то получалось, что в заговорщиках побывали чуть ли не все высшие офицеры армии.
На одной из фотографий Иван увидел надменного сенатора с девочкой-подростком. В девочке он узнал Алису. Подпись под фотографией гласила, что на ней изображен друг президента — сенатор Владимиров с дочерью.
Перерыв горы газет, Иван наткнулся на небольшую заметку. В ней говорилось о великом открытии русских медиков — сыворотке, которая продлевала жизнь человека до двухсот лет, а также о биологически активных веществах, которые помогали прожить эти двести лет без болезней.
Опять загадка. Если медицина стала столь всесильна, — а все факты говорили об этом, — что же помешало вылечить алкоголиков? Ведь самому Ивану впаяли нечто такое, что удерживает его от приема спиртного. Почему не сделали это раньше?
Вдруг включилась местная связь, и голос секретарши Жукова заорал на всю библиотеку, что Иван должен предстать перед ее шефом, и немедленно. Иван покинул библиотеку без сожаления. Люди, редактировавшие газету, были не глупы, и Иван знал уже, что вновь столкнется с загадками, а не ответами на них.
Главный редактор сидел в кресле и пил коньяк. Лицо его было багровым, а глаза налились кровью. В хрустальных стенах кабинета отражались тысячи скрюченных фигурок шефа.
— Ну, почитал газетки? — Голос Жукова был на удивление спокойным и уравновешенным, по контрасту со зверским выражением лица.
— Да, почитал.
— И по лицу вижу, кое-что понял.
— Слушайте, Жуков, а вы сами-то не алкоголик? — спросил Иван.
— Я открою тебе тайну, — спокойно улыбнулся тот. — Когда я приезжаю в ваш округ — я пью, в других округах я творю другие безобразия. Мне надо хоть немного, но побыть в шкуре людей, для которых работает газета.
— А в Центральном округе есть пьяницы?
— Возможно, есть, — неохотно ответил главный, — но алкоголь — это пойло для свиней, извини за прямоту. Чтобы получить кайф и расслабиться, не обязательно глотать эту дрянь.
— Интересно, — крякнул Иван.
— Интересно, почему вас всех не вылечили? — молниеносно среагировал Жуков. — Это, брат, еще не самое интересное.
Он поднялся и, переваливаясь всей тушей, медленно подошел к Ивану и ласково заглянул ему в глаза.
— Ты хороший мужик, и всегда мне нравился, но сейчас ты попал в такую историю... — Жуков протянул Ивану пластинку из странного металла.
— Это... ну, как понятней объяснить... удостоверение, что ли. Теперь ты можешь ехать куда хочешь.
Это было очень странное заявление. С этими словами главред просто вытолкал Ивана прочь.
Легко сказать «можешь ехать куда хочешь». А как это сделать, если семьдесят лет не выбирался из округа? Да и зачем? Но на лестнице редакции Ивана догнал крепыш из охраны Жукова — курносый, веснушчатый парень с белым чубчиком. Глаза живые и веселые.
— Вася, — протянул руку, — послан начальством вам на подмогу.
— Слушай, Вася, — Иван сунул ему в руку металлическую пластинку, данную Жуковым, — что это такое?
Парень присвистнул и осторожным движением, точно боясь, что плас¬тинка взорвется, вернул ее.
— Такую штуку я видел у господина Жукова. С ней вы можете разъезжать по всей стране.
— А в армию к Каштанову могу попасть?
— Можете, но не любят нас там, — вздохнул Вася. — Там и с этой пластинкой пропасть можно.
А уж до Каштанова добраться... — Вася махнул рукой, говоря об этом как о деле совершенно безнадежном.
Иван же вспомнил о хрупкой, маленькой девочке Алисе, и душа его наполнилась тоской. Похоже, среди миллионов окружавших его людей Алиса была единственным близким человеком. Может быть, он полюбил ее в тот день, когда она вошла в «Лежачего не бьют». Ведь не случайно его взгляд остановился на ней, именно на ней, хотя там было много эффектных женщин. Эти годы они прожили как муж и жена.
Предупреждение об опасности поездки к Каштанову Иван пропустил мимо ушей. Он уже забыл, когда испытывал страх за собственную жизнь.
— Вот что, Вася, мы едем к Каштанову, — заявил Иван.
— К Каштанову так к Каштанову, — недовольно пробормотал тот. — Мне приказано сопровождать вас повсюду. Тогда нужно на аэродром.
На пустынном шоссе Вася развил такую скорость, что все за окном сливалось в единую зеленую полосу. Иван откинулся на спинку кресла, и оно приняло нужные формы. Он прикрыл глаза и в эту минуту понял, что никогда уже больше в алкогольный округ не вернется. Понимание это появилось вне всякой связи с предыдущими мыслями. Просто ошеломляюще быстрое движение породило воспоминание о свободе. О настоящей свободе.
И тут неожиданно для себя Иван поинтересовался:
— Вася, если тебе прикажут, ты меня уничтожишь? — сбил он с толку благодушно настроенного после обеда охранника.
Тот мгновенно съежился, но промолчал.
— Вася, я же спросил.
— Я охранник, — сквозь зубы ответил Вася, — я охраняю, а не уничтожаю.
— Ты не обижайся, — попросил Иван. — Я как ребенок в этом вашем мире, ничего не знаю.
— Если хотите что-то узнать от меня, то напрасно. Ни маму, ни папу я не помню. Воспитывался государством. С двух лет и до сего дня в нас развивали только качества охранника. Я даже читать не умею.
— Что-о? — взревел от удивления Иван.
— Это не нужно, — равнодушно ответил Вася. — Зато чутье у меня развито получше вашего.
— Ну-ка, ну-ка, — подзадорил Иван.
— Пожалуйста, — с плохо скрываемой гордостью согласился Вася. — Могу пересказать все, что вы чувствовали с того момента, как мы встретились. Я вам сразу понравился, и вы подумали, что я буду вам полезен...
— Об этом и я, Вася, догадался бы на твоем месте, — иронично заметил Иван.
— Хорошо, тогда о двух главных вещах, которые вас мучили по дороге. Первое — вас тревожило, что будет на границе, а второе... — Вася замолчал на секунду и мельком посмотрел на Ивана. — Вы думали о женщине. Я знаю все оттенки выражений мужских лиц. Мне кажется... я не ошибаюсь. Только не лгите. Я это сразу увижу. Да или нет?
— Да, — вынужден был подтвердить Иван.
Вася удовлетворенно кивнул головой. Иван же расстроился. Но Вася тут же утешил:
— Я не буду постоянно анализировать ваши чувства. Просто сейчас я отвечал на ваши вопросы.
— Слушай, — продолжал удивляться Иван, — как же вас обучали, если вы читать не умеете?
— Чтение забирает огромное количество времени. С нами же работали лучшие психологи.
— А чем ты в свободное время занимаешься?
— Марки собираю и участвую в шахматных олимпиадах.
Ивана немного успокоило то, что сидевший рядом с ним молодой человек имел такие традиционные увлечения. Хотя его подозрение, что он слишком слаб, чтобы бороться за Алису с теми, кто затеял, быть может, грязную игру, вполне подтвердилось. Если простого охранника обучали психологии с пеленок, то что говорить о тех, кто стоит у вершин власти?
— Скоро ли граница округа, Вася?
— Так мы ее давно проехали.
— А я даже не заметил, — грустно сказал Иван.
— Так у вас пластинка, — хитро улыбнулся Вася. — С ней вы ничего не почувствуете. Вот если ее отберут... — Вася развел руками, давая понять, что тогда будет плохо.
— Что за округ, по которому мы едем? — чтобы отвлечься, спросил Иван.
— Тут нет никакого округа. Просто леса и луга.
Иван замолчал.
Дела в самом деле были странные. Жуков почти прямо сказал, что кому-то «наверху» интересен Иван. Но кому он нужен и зачем? Узнать через Ивана что-либо новое о генерале или Алисе? Глупо. Использовать Ивана как-то против них? Еще глупее. Но Иван не зря столько лет проработал в средствах массовой информации. Он прекрасно знал, как манипулируют сознанием людей те, кто обладает знанием, давая это знание по кусочкам толпе.
Информация — это тот кит, на котором всегда сидела власть. И пока Иван не имеет элементарного представления, в каком государстве он живет, напрасно пытаться разгадать хоть что-либо. Иван задремал.
Проснулся он в огромном помещении, похожем на вокзал, потому что его заполняло множество кресел. Рядом сидел невозмутимый Вася, а за окном плыли облака.
Иван изумился:
— Где мы?
— Летим, — ответил Вася.
— На чем?
— Это что-то вроде летающей тарелки. Такие штучки уже в начале ХХI ве¬ка стали делать. Вы не бойтесь. Они разбиться в принципе не могут.
— А как я попал сюда?
— Я перенес вас на руках.
— А почему мы одни, когда здесь тысячи две уместиться могут?
— Так нет больше дураков лететь в гости к Каштанову.
— А поменьше тарелки у вас не нашлось?
— Летуны сказали: если лететь на большой, то сразу видно, что тарелка не военная и не разведывательная. А то каштановские соколы взорвут нас, а потом скажут, что приняли тарелку за вражескую.
— Дела, — пробормотал Иван.
Не было слышно шума моторов, и само движение не чувствовалось. Иван снова поглядел в окно (именно большое окно, а не иллюминатор), тарелка плыла уже над облаками.
— Добрый день! — раздался ласковый женский голос.
Иван обернулся. Он ожидал увидеть стюардессу, но увидел лишь тележку с едой.
— В тележке что-то вроде магнитофона, — пояснил наблюдательный Вася. — Это он сказал «добрый день».
— Все у вас «вроде», — Иван рассердился. — Летим на «вроде тарелке», внутри тележки что-то «вроде магнитофона».
— А это вроде телеграммы, — сказал Вася и осекся, но Иван уже взял из его рук бумажку.
На ней рукой Жукова было написано: «Постарайся привезти Алису в Центральный округ. Каштанову не верь. Твой Жуков».
Тоже стервец, мастер в психологии. Понял, что, предложи он такую задачу Ивану в редакции, Иван мог бы отказаться.
Но почему шеф так уверен, что Алиса обязательно поедет с ним, и в том, что сам Иван не останется у Каштанова? Уверен настолько, что уже инструкции выдает.
— Вася, кто лучше: я или Жуков? — спросил Иван.
Ответа он не дождался, да и не думал, что охранник начнет рассуждать на эту тему. Кто он для Васи, выдрессированного в специальном интернате для того, чтобы служить кому прикажут? Он для него ископаемое из XX века, которое нужно в целости и сохранности доставить к Каштанову, а оттуда вернуть вместе с Алисой.
— Что мы имеем, — стал нарочно вслух рассуждать Иван. — Мы имеем главнокомандующего армией, которого не любят в Центральном округе. А если не любят, то почему не сняли? Значит, он просто вышел из подчинения президента. Но при чем тут мы с Алисой?
— Алиса хорошо известна всем во всех округах, — неожиданно сказал Вася, — а за живого робота вы меня принимаете зря.
Иван поморщился. Он забыл на время, что этот курносый парнишка читает мысли. Но то, что он заговорил, было хорошо.
— Она же дочь сенатора, потому и известна, — заметил Иван.
— Нет, — покачал головой Вася, — дочерей сенаторов много. С Алисой связан какой-то скандал. Но я никогда не фиксирую внимание на подобной ерунде. Я просто слышал, что был скандал с дочерью сенатора по имени Алиса.
«А что, если все проще, чем я предполагал? — подумал Иван. — Алиса стала любовницей Каштанова. Ее наказали за это. Когда смогла, она снова убежала к нему. Вот и все. Может быть, у них, в этом Центральном округе, отношения как при домострое?»
Ивану стало грустно от такого предположения. Всегда грустно быть третьим лишним, да еще пешкой в чужой игре. Он вспомнил, как поглядел на Алису Каштанов во время интервью. Нет.
Это был взгляд союзника, но не любовника.
В этот момент на световом табло пробежали цифры. Иван недоуменно оглянулся на Васю. Что ж получается, они уже пролетели четыре тысячи километров?
Вася подтвердил кивком головы.
— Поесть надо, — сказал он и кивнул на тележку, — а то скоро подлетать, а мы не ели.
— А где здесь кабина пилотов? — спросил Иван.
— Это беспилотный корабль, — спокойно сказал Вася и достал из внутренности тележки копченого гуся.