глава 11. ЛОББИ
Проснувшись, мы с Мишкой решили спуститься в лобби, пообщаться, и постараться завести новые знакомства.
В лобби вовсю кипела жизнь, почти все кресла были заняты. Постояльцы сбивались в кучки, оживленно беседовали, перемещаясь от одной кучки к другой, по интересам.
Мы подошли к Мареку. Я забрал свой теудат оле. А так же мы узнали цены за проживание на длительный срок. Я решил остаться в отеле до приезда семьи. Мишка тоже решил остаться, до приезда невесты.
Цену за сутки мы знали, нам об этом сказали чиновники в аэропорту. Цена составляла 30 шекелей. Как я позже убедился, это было действительно не дорого, порядка 12 долларов. За такую цену можно было поиметь только двухъярусную койку в десятиместном номере в хостеле. В отеле можно было проживать неограниченное время и платить помесячно, 235 шекелей за койку в трехместной комнате, комната же целиком стоила 705 шекелей, что было тоже не дорого.
Вдруг вижу, как из дальнего угла лобби мне машет — Сашка-Рэга! Мы подошли. Напротив Сашки сидел толстый дед в шортах, грязной майке и с одышкой курил. Сашка с дедом пили водку из пластиковых стаканчиков и закусывали салатом из большой фарфоровой салатницы с золотыми вензелями. Мы плюхнулись в кресла рядом с ними. Это были почти единственные свободные кресла в лобби — старые-новые сограждане возвели вокруг Сашки и деда своего рода — «санитарный кордон».
Водка заканчивалась, и Сашка всячески пытался втянуть нас в пьянку, чтобы послать за добавкой.
Необходимо заводить новые знакомства, и если без водки никак, то ничего не поделаешь.
Налив нам на донышко, Сашка показал нам пустую бутылку, демонстративно перевернув ее вверх дном, и хитро, испытывающее на нас посмотрел. Я тут же вызвался сходить за водкой и попросил Сашку меня проводить.
Сашка отвел меня в ночную лавку рядом с отелем, на Дизенгофф.
— Водка эхад бэвакаша (одну, пожалуйста)! — бодро сказал Сашка.
Продавец, судя по реакции, знал сашкин вкус. Он, даже не спросив какую, хотя в ассортименте имелось несколько сортов, поставил на прилавок бутылку водки (видимо, подобные заведения к разряду «уважаемых» не относились). Посчитав сдачу, я купил на оставшиеся деньги пачку «Ноблесса».
Еще по дороге в лавку, я предупредил Сашку, что стеснен в средствах, и рассказал историю с подъемными и о ресторане. Сашка попросил не беспокоиться, по крайней мере, на счет жратвы, и пообещал накормить меня отборными деликатесами, да еще и с собой дать.
Сашка работал посудомойкой в ресторане шикарного отеля на тель-авивской набережной. Сердобольные повара снабжали Сашку жратвой остававшейся после закрытия, а кое-что он просто воровал. Свою скромную зарплату, вернее, то, что от нее оставалось после уплаты за проживание в отеле, Сашка тратил на выпивку, сигареты, русскоязычные газеты и проституток. Слово «рэга» было у моего нового собутыльника самым обиходным, он его употреблял по любому поводу. Второе по значимости слово, как я подметил, было — «савланут» (терпение). Сашка сопровождал это слово жестом: поднятое вверх трехперстие на согнутой в локте руке. Я насчитал еще с десяток ивритских слов в его лексиконе, которых, по моим недолгим наблюдениям, Сашке вполне хватало для общения с аборигенами. Сашка был маргиналом по жизни. Приехав полгода назад на историческую родину, в свои сорок с копейками, он не претерпел качественных изменений в мировоззрении и привычках.
На обратном пути, в лобби, мне улыбнулась маклерша Лена, она обхаживала большую бухарскую семью.
Перед нами, словно из-под земли, вырос высокий парень. Он поздоровался с Сашкой, как со старым знакомым, и представился мне Алексом. Он тоже был маклер. Алекс-маклер сходу взял меня в оборот и стал предлагать недорогое, с его слов, жилье в аренду. Узнав, что я приехал один, Алекс принялся расхваливать «прекрасную двухкомнатную квартиру в шикарном районе» (в Израиле, как и везде на Западе, комнаты считают по количеству спален), где соседом мне будет — интеллигентный, непьющий (Алекс это подчеркнул) программист. И тут же предложил мне поехать посмотреть.
— Алекс, можно тебя на минуточку! — раздался из-за прилавка ресепшн напряженный, недовольный голос Марека.
Алекс оставил нас и подошел к Мареку.
Разливая водку, Сашка заметил, что Алекс поступает не хорошо, но не успел объяснить почему, так как к нам подошел сам Алекс.
— Извини! — обратился он ко мне, улыбаясь, — я не знал, что ты только что приехал (хотя я сказал ему об этом две минуты назад)! Поздравляю! Все будет бэсэдэр! Поживи в отеле! А если понадобится снять «диру», то вот тебе моя визитка, позвони!
Алекс дал мне визитку, попрощался с нами и ушел. Я предлагал Алексу выпить, но он вежливо отказался, сославшись, что за рулем.
Когда Алекс ушел, я спросил Сашку, что такое — «дира». Сашка ответил, что «дира» на иврите — квартира, и произнес фразу, будто это была выдержка из письма, написанного сыном-новым репатриантом своей мамочке в Союз. Можно было представить, как мамочка, читая письмо, рыдает над судьбой сыночка-шлимазл. «Дорогая мамочка! Жизнь здесь не сахар, я живу в дИре (что можно было принять за описку при написании слова — дЫра), а купаюсь в «яме» («ям» на иврите — море)» Глядя на Сашку, его было трудно заподозрить в авторстве столь тонкого каламбура. Эмигрантский юмор! «А из нашего окна Иордания видна! — а из нашего окошка только Сирия немножко!»
Затем Сашка пояснил, что Алекс пытался нарушить конвенцию, заключенную между хозяином отеля и «хорошими» маклерами. «Хороший» маклер не должен трогать клиентов, не проживших в отеле минимум трех дней, и тем самым не отнимать «хлеб» у хозяина. Кто нарушал эту конвенцию, тот лишался права переступать порог отеля и вел неравную борьбу с конкурентами на улице у входа в отель. Ресепсионисты зорко следили за соблюдением конвенции.
Сегодня Алекс, по мнению Сашки, — запорол косяк, и получил за это предупреждение от Марека.
Через какое-то время я присутствовал при разговоре Марека с новыми постояльцами. Постояльцы спрашивали Марека, можно ли доверять маклерам, стоящим на улице. Марек отвечал витиевато: «Вы люди взрослые, и сами должны понимать, что если кто-то заходит в отель, а кто-то нет, то это о чем-то говорит?»
Я догадался, что новые сограждане попадают в руки «хороших» маклеров не случайно, а по наводке самих же ресепсионистов. Я так же узнал, что за эти услуги маклерам приходится делиться с ресепсионистами, но так работать было гораздо выгоднее, чем действовать наудачу.
Хозяин отеля, во избежание лишних проблем (обмана клиентов маклерами, например), не поощрял интрижек ресепсионистов с маклерами. Он очень дорожил выгодным контрактом с министерством абсорбции. Сам хозяин с маклеров ничего не имел, их заработки были ничтожными по сравнению с доходами отеля. Но в тоже время, хозяин отеля был не в силах, в условиях свободного рынка, препятствовать деятельности маклеров вне стен отеля. И чтобы маклера не приставали к постояльцам у входа в отель, на нейтральной территории, он и придумал систему «хороших» маклеров, пытаясь таким образом упорядочить хаотический процесс.
Хозяин отеля был опытным дельцом. На следующий день я с ним познакомился. Звали его — Авраам. Ему было хорошо за шестьдесят, ростом он был выше среднего, стройная фигура атлета, накаченные мускулы, благородная седая кудрявая шевелюра. Если облачить его в тунику, то он был бы похож на римского сенатора. Я впервые видел человека в таком возрасте и с такой внешностью. Постаревший Кирк Дуглас по сравнению с Авраамом имел жалкий вид. Авраам родился еще в подмандатной Палестине, и участвовал в войне за независимость. Он всю жизнь крутился в строительном бизнесе. При знакомстве Авраам всем рассказывал, как строил дом самому Давиду Бен-Гуриону. Авраам постоянно таскал с собой пакетик с орешками и, жуя орешки, говорил, что это очень полезно для здоровья, особенно мужского. Протеиновая диета давала о себе знать. Авраама часто видели поднимающимся в недостроенный пентхауз в сопровождении какой-нибудь дамы. Он заводил знакомства со всеми приглянувшимися постоялицами, и его поведение не раз становилось причиной скандалов. Через какое-то время «праотцу» Аврааму удалось-таки отбить молодую жену у нового соотечественника, бывшего главного инженера одного московского завода, на свою беду поселившегося в отеле более чем на три дня!
Из новой бутылки Мишка выпил лишь пять капель, и смылся на улицу, сославшись на духоту. Все-таки, Мишка — сноб.
Одной из версий происхождения слова «сноб» считается трансформированное латинское — sin noble — «без титула». Это слово обозначает человека перенявшего привычки и манеры не свойственные его классу. Исходя из этой теории, применять слово «сноб» к аристократам я считаю не правильным.
Представляю, как в России Мишка воротил нос, глядя на русское, хазирское, пьянство. Но то было в России, а здесь — в Израиле! в Тель-Авиве! в компании «своих» — чем крыть будешь?! Давай, иди дыши свежим воздухом!
То, что мы — я, Сашка и дед — красиво смотрелись в глазах остальных постояльцев, я сказать не могу, но, по крайней мере, я не выебывался. А дед, между прочим, был фронтовиком, ветераном, как я мог его чураться. На фронте он был ранен в ногу, потому хромал и ходил с тростью. Дед все мечтал, что когда получит загранпаспорт, то сразу поедет в Париж. Дед вырубился на полбутылки, захрапел, повесив голову на грудь. Я обратил внимание, что «санитарный кордон» вокруг нас еще больше расширился — наши старые-новые сограждане нами брезговали, мудаки.
Уже поздно. Пора спать, завтра куча дел. Я оставил Сашке треть бутылки и поднялся в номер.
Рая с Володей сидели за кухонным столом. Рая записывала в тетрадь, столбиком, какие-то числа. Володя тоже что-то писал. Разговорились. Рая еще раз, в шутливой форме, отчитала меня за мотовство, и показала как нужно вести семейный бюджет. Она записывала все расходы за день, вплоть до агоры (копейки), и так каждый день. Володя оторвался от своей писанины и признался, что пишет письмо раввину минской синагоги.
Несколько лет, вплоть до отъезда, Володя работал мясником на рынке, а в отопительный сезон подрабатывал истопником в синагоге. В связи со спецификой работы, вернее, места работы, Володя был достаточно подкован в вопросах культа, он знал все еврейские праздники, обряды, и даже знал наизусть небольшие отрывки из молитв.
Володя любил рассказывать одну историю. Как-то зимой — в субботу — в котельной прорвало трубу. Володя принялся звонить раввину домой по телефону (первый косяк). Понятно, что раввин в субботу трубку не поднял. Тогда Володя приперся к раввину домой, раввин жил неподалеку. Перед тем как попасть к раввину в дом, Володя пробовал воспользоваться звонком, электрическим (второй косяк), но звонок был отключен, как и телефон. Наконец, Володя попал к раввину в дом, и обрисовал ситуацию и попросил вызвать аварийную бригаду, так как устранить течь собственными силами он не мог, для этого требовалось перекрыть задвижку на магистральном трубопроводе. Раввин ответил, что в субботу он этого, и вообще ничего, делать не может, что, мол, все в руках господних. Как ни пытался Володя убедить раввина, все оказалось напрасным, несмотря на сильный мороз, угрожавший уничтожить котел и систему отопления. Тогда Володя, вернувшись в синагогу, на свой страх и риск, сам позвонил и вызвал аварийку (третий косяк), за что раввин чуть не отлучил его от синагоги.
Суть письма раввину была такова. Володино свидетельство о рождении вызвало сомнение у чиновников МВД Израиля, и чиновники никак не хотели вписывать в его теудат зеут (удостоверение личности), что Володя — еврей?! Володя просил раввина, знавшего его лично, подтвердить в письменном виде на имя министра МВД Израиля, что он, Володя, — еврей!
Я, с удивлением, спросил, неужели на моей новой родине тоже существует такое, позорное, явление как — «пятая графа»?
— А как же! — ответила за мужа Рая, и принесла и показала мне свой теудат зеут, где в «пятой графе» у нее было записано — «игудия» — еврейка.
— А тем, кто не еврей, что пишут? — поинтересовался я.
— А тем, кто по маме не еврей пишут — «лё рашум» — не установлено!
— Ну, а арабам, что пишут?
— Арабам? Не знаю, — пожала плечами Рая.
Охренеть! Надо бы заранее предупреждать, еще на Большой Ордынке!
То, что в Израиле нет Конституции, я знал, это объясняют отсутствием четких государственных границ в связи с территориальным конфликтом, но о существовании «пятой графы» я и предположить не мог.
К слову сказать, об этом я могу судить лишь по постояльцам отеля, те, кто получал теудат зеут с записью — «игуди» — в «пятой графе», старались показывать свой документ всем окружающим, что перекликалось с существующей у некоторых народов традицией: после первой брачной ночи вывешивать напоказ простынь с пятнами крови. А те, кто имел в теудат зеуте «не ту» запись, старались это не афишировать.
Чудненько! «Один день Ивана Денисовича» — «Один день нового русского репатрианта»: напутали с подъемными — побираюсь; хреново с хлебушком, хочешь купить в Израиле хлебушка — иди к арабам; водка с пивом — кое-где из-под полы; в ресторане — обсчитали; хочешь жениться — в Уругвай, или куда там еще; ресепсионисты и маклеры — разводят; в паспорте — «пятая графа»; и закончил я денек — в компании алкоголиков. Зашибись!
Вернулся Мишка, довольный. В первый же день ему посчастливилось встретить коллегу по цеху. Его новый знакомый, бывший постоялец отеля, живет поблизости, и по старой памяти частенько приходит к «Цидону» поболтать с новоприбывшими. Он тоже барабанщик, и знает всю московскую джазовую тусовку, и пообещал Мишке взять его с собой на ближайший сейшн.
Рая объяснила нам, где находится филиал министерства абсорбции, завтра утром мы должны туда направиться, и посоветовала в каком банке открыть счет.
Продолжение следует.