Рублёв
(по фильму A. Тарковского)
На земле, что всегда под водой или снегом,
Есть дороги, по которым почти никто не ходит.
Иногда, там блаженный
Движется по небу -
к людям, плывущим в лодке!
И возвещает, что летит.
А они хватают его в сети.
Между полей и заводей там белые города,
Где торгуют лошадьми, шелками и серой.
А над торгом вырастает прекрасный монастырь.
Хоралы и хрип.
Икона и конь.
Удила и золотой нимб святого.
На стенах подворья - цепи и серпы.
Скоморох прихлопывает себя по бедрам и поет.
О людях, что живут радостью, хоть и терпят нужду.
И кто-то смеется.
Кто-то угощает его водкой.
А кто-то другой вызовет ему палача.
Пусть идет на волю и пляшет с вырванным языком дальше.
Болван, который уже не может произнести ни слова.
А Князь с внутренней галереи, как и должно,
Смотрит соколом,
Стережет своё добро от огня и зла,
Чтобы почувствовал люд, как он о них заботится.
Князь – меценат, любитель искусств.
Распиши, говорит, мне стены дворца.
Помощник уже раскладывает краски и кисти,
А в дверях становится стража.
И звучит голос Князя:
- За работу твою – жизнь. Или сума.
Зодчий, что строил для меня этот дворец,
Ничего прекраснее его уже не возведет. Никому!
Когда закончил, приключилась с ним досадная неприятность:
В темном месте на убийц
Невзначай он попал.
А они выкололи ему глаза.
И засмеялся князь, аж эхо пошло по залу.
И гремело оно, даже когда он, похожий на павлина, вышел.
А я встал перед стеной, что была такой белой,
Как ослепленное лицо
Того, кто воздвигнул ее.
И от слез его, как от крови, стала она красная.
Я стоял на коленях у неё, белой, склоненный перед Божественным,
Когда пришла эта девка, почти безумная.
И читала она мои иконы движениями рук,
Смеялась над толпой,
Плакала перед Богом,
И страшил ее ада огонь.
И встало вдруг пламя со всех сторон,
К небу поднялись клубы дыма.
В дверях конская морда – зрительницей. И улыбка татарина,
Который гордую голову Князя,
Тащит за волосы,
А у того - кровь стекает по усам.
Ужас девушки вызывает взрывы смеха - это так весело!
И церковные покровы швыряются ей под ноги,
А она надевает их, кружится…
Слезы её высохли
И танец, у седла, к которому приторочена княжеская голова, -
Как благодарность.
Кто воевал, того пьянит золота кипяток.
Плиты с церковных куполов, книги пожираемые огнем,
Падают под копыта и ноги.
Взор прикипевший
К лику Бога, который заволокло дымом.
И он спрашивает - как возлюбить врага своего?
И снова мы укладываем тела в братские могилы.
Снова в путь без креста и с непокрытой главой.
После бури остаются сумерки и реки пепла.
Вместо престольных - языческие праздники;
Смех крови, игра тел
И огоньки, соединяющиеся по двое.
Из той земли, что презрев смерть не скупится живым,
Наилучшая глина для формы на звоны.
Под их звуки из этой земли я сегодня растираю краски
Для моей иконы.
На сухой дощечке
Есть место для всего мира. И для Творца.
Промокли и дерево, стоящее под дождем,
И наклонивший голову конь, со стекающей по шерсти водой.
Намокли зелень и золото на доске,
Что плачет как живая -
То Творца Корона.
И ожидают его
Конь и Икона.
Jacek Kaczmarski
16.1.1984
Песня Качмарского «Рублев» на ютубе
Оригинальные тексты
Рублев
(активные ссылки на указанные выше произведения приведены в первой саморецензии)