Вот она станция моя родная. Вот он я. На смену пришел.
Первым делом диспетчеру доложиться – здрасти вам, я тута. Отпускай, голуба, натрудившихся-заслуживших до дома, до хаты. Ответная любезность – дескать, и вам здрасти, и можешь не спешить, док. Пока, тьфу-тьфу-тьфу, всё спокойно. И ты аж третий на очереди.
Это радует. Не торопясь, иду, переодеваюсь, здороваюсь-зубоскалю с коллегами, принимаю укладку, папку, расписываюсь в журналах. Смотрим с фельдшером чемодан, проверяем кардиограф, дефибриллятор, рацию. Всё пучком вроде. Теперь можно и кофейку испить с удовольствием.
Отправляемся на кухню и запариваем себе по чашечке волшебного растворимого порошка. Дома вы меня такое под угрозой расстрела пить не заставите. Вообще кофе не люблю, а уж растворимый… Но в службе – святое дело. Можно сказать, неотъемлемая часть ритуала.
Сидим, жмуримся довольно, конфетку грызем. У нас есть конфетка. «Коровка». Ничего, вкусная. Жалко, маленькая.
Вот, значит, сидим мы со Светкой и последние крошечки «коровкиной» сладости смакуем, горяченькой растворимой горечью припиваем. Хорошо нам. Вкусно так и спокойно.
И вдруг влетает в приоткрытую входную дверь что-то непонятное-чуднОе - кикимора-не кикимора, попрыгунчик-не попрыгунчик, какая-то невнятно серо-буро-зеленая сикарашка. С вот такенной лихо заломленной за макушку плойкой, жабьим ртом и выпученными оловянными глазами. Влетает и, набежав на меня всей своей ни разу не жизнеутверждающей серо-буро-зелено-оловянностью, начинает напористо и звеняще излагать:
- Тррррррррь так нельзя!... тррррррррь кругом терроризм!... трррррррррь боимся!.... тррррррррь должны понимать!.... трррррррь!.. трррррь!... тррррррь!
И кулачком грозно размахивает.
- Стоп, – прошу, запоздало вскакивая и отставляя чашку. – Если можно, чуть помедленнее. Что случилось?
- Трррррррь-трь-трррррррь-тррррррь-трррь- трррррь-трррь-трь-трррррррь-тррь-тррь-тррь… !...
Потихоньку-потихоньку вытесняю пронзительную сикарашку из кухни – сначала в предбанничек (это я зря… в маленьком закрытом пространстве концентрация трррррррей становится просто убийственной… старые стены, густо крашеные салатного когда-то цвета краской, начинают жалобно змеиться тоненькими трещинками, а с потолка укоризненно летит известковая пыль..), потом в холл (здесь полегче, тррррррям есть куда разлетаться). Свободные от вызовов и писанины коллеги, уютно расположившиеся было в холле на диванчиках и креслах вокруг телевизора, включаются в разговор. Не то чтобы им этого сильно хотелось. Просто известно же: раньше сядешь – раньше выйдешь.
Совместными усилиями удается установить картину доведения сикарашки до столь звонко-возмущенного возбуждения. Оказывается, вчера вечером сикарашкиной маме «занедужилось». Плотно отужинав, затосковала мама, загрустила и никак не могла решить гамлетовский почти вопрос – пить ей но-шпу или не пить? А если пить – то одну таблетку или (эйхх! широка ты, душа русская!) на две замахнуться? От добросовестных и вдумчивых размышлений состояние почему-то не улучшилось (ну бывает, что тут скажешь). Осознав величие задаваемых жизнью вопросов и тщету человеческих усилий познать непознаваемое, мама поделилась духовной ношей с сикарашкой. Разложенная на две пары плеч ноша вопреки ожиданиям легче не стала. Наоборот, в мире возникла дубль-тяжесть. Практически клон. Только еще тяжелее. Две слабые испуганные женщины поняли, что силами их маленького семейства с проблемой не справиться, и необходима помощь нации. Кто там у нас дежурный по национальным вопросам ношпопринимания? Точно, «скорая». Позвонили. Вызвали.
И приехал к ним доктор Петросян. Отличный, к слову сказать, доктор. Умница, эрудит и высочайшего класса профессионал. Молодой и симпатичный жгучий брюнет при этом. Армянин по национальности.
Приехал. Звонит. За дверью – шорохи, постукивание, мутное мелькание в «глазке»… и тишина. Доктор еще раз давит на звонок, стучит в дверь.
- Мы не откроем, – после длительного разглядывания в «глазок» информируют с той стороны сикарашка и её мама.
- Э-э, простите… - док, изворачиваясь, чтобы разглядеть сигналку (в обеих руках сумки-чемоданы, на плече соскальзывающий кардиограф; папка с сигнальным талоном, где записан адрес назначения, – под мышкой), уточняет:
- Это… тра-та-та, дом 35, корпус 2, квартира 47?
- Да, – явно досадуя на такую докторскую осведомленность, признаются из засады. – Это тра-та-та, 35-2-47. Только мы всё равно не откроем.
- Вы «скорую» вызывали? – интересуется любознательный доктор.
- «Скорую» вызывали, – вздыхают из-за двери. – Но вам не откроем.
- Почему? – удивляется наконец эскулап.
- Вы на араба похожи, – следует исчерпывающее объяснение. – Мы боимся. Вдруг вы террорист?
- Понятно, – ответно вздыхает Петросянчик. И советует:
- Вы на станцию перезвоните, уточните. Моя фамилия Петросян… Я не араб. Я армянин.
- Не будем звонить, – стойко держатся потомки защитников Брестской крепости. – И дверь не откроем.
Тут они, конечно, правы. Нет таких хитростей, на которые бы не пошел враг, когда дело касается столь стратегически значимых объектов, как малогабаритная двушка в старенькой «хрущобе». Тут они, враги, как хошь извернутся. И к телефонной линии подключатся, и голос диспетчера без акцента подделают, и сигналку скоропомощную как настоящую нарисуют. Не отличишь.
В общем, доктор разворачивается и везет свои сумки-чемоданы обратно на станцию. А диспетчер, не долго думая, посылает на адрес следующую бригаду. Те как раз мимо едут. Из стационара возвращаются.
Впрочем, им тоже фик открыли. Фельдшер Нина-то - девушка ярко-славянской внешности, тут всё путём. Но доктор Дима подкачал. Не прошел фэйс-контроль. Не смог. Он кореец, как назло, оказался. И за это с ним даже разговаривать из-за двери не стали. Только в «глазок» посмотрели, и всё. Ни слова не промолвили. Вдруг он тоже враг и бомбу за пазухой привез. Дом взорвать. Прямо с 47-ой квартиры начиная.
Позвонил-позвонил Дима, постучал-постучал, воткнул в дверь сигналку с запиской – мол, были-не застали, дата, время, подпись – и тоже на станцию поехал.
Ну вот, а на следующий день (сегодня, значит) сикарашка пришла с нами своей тревогой поделиться. Дескать, что ж это делается, люди добрые! Кругом терроризм, бомбы, взрывы, дома рушатся, а вы нам таких непонятных чернявых докторов шлете. Это ж страшно и невозможно! Народ волнуется.
- Э-эмм… уважаемая, - говорим. – Мы с вами, вообще-то, в многонациональной стране живем. Да, есть у нас и армянин, и кореец, и... нет, узбек недавно уволился. Но был. Что такого? Вам медицинская помощь нужна, или просто хотели видом диплома об арийском происхождении насладиться? Какие, собственно, у вас к службе скорой медицинской помощи претензии? И чем вам можно помочь?
Убеждаем, короче, что не из-за чего тревожиться сильно. Что не все так страшно, убеждаем. Мы. А сикарашка не убеждается. Звенит и трррррррррыкает всё громче, всё возмущеннее. И ногой топает. И рукой, в кулачок сжатой, отмахивает. Чуть не по носу всем по очереди.
- Знаете, что? – сдается наконец доктор Валя (и за висок держится). – Идите вы к заведующему… вон та дверь, слева которая… и ему жалуйтесь. А мы такие вопросы не решаем.
- И пойду! – отважно заявляет сикарашка. – И пойду. И скажу. И что это, наконец, за такое?! Терроризм! Бомбы! Дома рушатся! Пусть что-то делает.
- Пусть, – соглашаемся мы. Лишь бы не спорить. Лишь бы уже стало тихо. Лишь бы дома не рушились. От бомб и от звенящих трррелей.
Сикарашка решительно поправляет круто заваленную на затылок плойку, храбро стучит в дверь кабинета и дерзко её открывает.
- Можно! – независимо выдыхает она в проем. Настолько независимо, что аж непонятно – то ли спрашивает так, не сильно вопросительно, то ли строгую установку дает.
Следует небольшая пауза, после чего сикарашка вновь поворачиватся к нам. Лицо её растерянно, взгляд не фокусируется.
- ДА .. ТВОЮ МАТЬ ! – откуда-то прорезавшимся утробным басом гудит она и, не глядя на нас, уходит. Совсем. Домой уходит. Или просто так погулять. Не знаю.
Дверь шефова кабинета распахивается во всю свою ширь, и в холле появляется наш заведующий, Коля.
- Что это было? – изумленно спрашивает он нас.
А ответить-то и некому. Вольно дышащих, способных говорить в холле нет. Кончились. Вот только что. Кто-то свалился на диван, кто-то в кресло, смешливая фельдшер Надя села прямо на пол и колотит ладошкой по рухнувшему рядом дефибриллятору, доктор Валя, всплакнув, прилегла на низкий журнальный столик…
Уж больно у Коли вид смешной. Коля, он сам из Дагестана родом. Из Махачкалы. Русский, но, видно, и кавказская кровь присутствует. Обычно выглядит как нормальный абрек – коренастый, кряжистый, с густо пробивающейся иссиня-черной щетиной (бреется Коля не реже пары раз в день, но все равно – отрастает). А сейчас похож на очень удивленного, ошарашенного и сильно озадаченного абрека. С глазами по двадцать пять копеек каждый. Нам и смешно сделалось, конечно.
- Да тьфу на вас! Как маленькие, – в конце концов серчает шеф и, хлопнув дверью, скрывается в кабинете. Не стал ответа дожидаться, торопыга.
Потихоньку-потихоньку успокаиваемся.
Облегченно, с протяжным «оооооооййй» выдыхает оживающий в кресле доктор Гена, фельдшер Лёня помогает подняться с пола фельдшеру Наде, доктор Валюшка слезает со стола и аккуратно поправляет-вытирает мизинчиками потекшую тушь.
- Ну вот. Обидели шефа, – старательно хлопая ресницами (чтобы слезки высохли), укоряет она нас. – У-у, террорррррристы!
Бум. Пым. Плям. Дзынннь. Новая волна. Поголовный падёж.
- Э, народ! – Колюня грозно высовывает из кабинета голову самого разбойно-террористического вида. – Поимейте совесть! Мне отчет надо дописать!
Напрасно он так. Жестоко. Не подумавши. Этак можно весь личный состав потерять. В пять минут…
Ох-хо-хо-о-онюшки. Пытка китайская…
Вот так вот сгибнешь, нафик, в страшных корчах, героически мировой терроризм высмеивая, а скажут – доигрался, допрыгался, а всё, мол, эти их вечные хиханьки-хаханьки «скориковские».
Обидно.
P.S. Если интересно, на фотографии (вверху, над текстом) наш Колюня - третий справа, в синей робе. Первая справа - Лариса Викторовна (упоминается в рассказе "Психи"), второй справа - Саша Ерышев (см. рассказ "Подносик" в этой же серии). Я - самый левый (в буквальном смысле), если на фото смотреть. Мантру какую-то изображаю, что ли. Не помню, честно говоря.