Я могла бы написать, что мы синхронно сказали себе «это мой человек» и больше не расставались, но это будет враньем. Сначала он и вовсе пропал, после пары разговоров. Я привычно ворошила сказанное, силясь разгадать, почему все пошло наперекосяк, но это вроде гадания на кофейной гуще – каждый раз рисунок выходит новым, а если повернуть чашку…
Он объявился через два месяца, я и не сразу даже поняла, кто это. А, точно: я же не знала его имени, а тут письмо с рабочего адреса – фамилия, должность, полный набор контактов, честь по чести. Не помню, что я ответила – какую-нибудь милую глупость, что так нравится одним и так раздражает других. Он позвонил, и так неудачно – соседи испытывали новую дрель, она надсадно гудела, срываясь на визг, ничего почти не было слышно, и я кричала: «Что-что?», высовывалась в окно по пояс, но и там не находила спасения, нервно хохотала, отвечала невпопад. Одно только расслышала наверняка: его голос. Глубокий бархатный баритон, необычный для не слишком высокого мужчины.
В следующий раз нам ничто не мешало – абсолютно ничего. Я не о внешних помехах – в принципе. Знаете, как бывает, когда после десятиминутного общения кричишь: «Брат! Ты один меня понимаешь!» и жмешь руку, хлопаешь по спине, смеешься от удовольствия – родной человек. Он начинал фразу – я продолжала, так уверенно, будто обводила пунктирный контур. Он пожаловался, что хочет уехать, вырваться из каменного мешка хоть на два дня. Мне захотелось отстоять честь родного города:
- Я люблю летнюю Москву – только ночью… мосты, невидные в темноте, только огни, как низко спустившиеся звезды, и последние автобусы призраками снуют по сонным улицам.
- Или трамваи: едешь в пустом вагоне, трамвай звенит, высекая искры, в раскрытое окно врывается запах нагретого за день асфальта, смешанного с ароматом листьев и свежестью ночи, а город совершенно пуст и посещает такое странное чувство.. словно попал в параллельный мир.
- Точно…
И вот тогда закрутило. Ежедневные (вернее, еженочные) беседы – часами, как в пятнадцать лет, ухо немело. Я ложилась на пол, прижимаясь лопатками к прохладным доскам, закрывала глаза и рассказывала то, в чем никому не признавалась. Ночь раздвигала границы дозволенного, да и посредничество телефонного провода снимало ответственность с слов – собеседник растворялся в пространстве, это был не конкретный «он», а отвлеченный «некто».
Мы же не виделись. Он даже смсок не слал – словно это было слишком личным, хотя смешно – пожалуй, никто не знал обо мне столько, как этот незнакомый человек. Кстати, я никогда не звонила сама. А он, единственным из мужчин, никогда не забывал, что у меня происходит и подбадривал в самый нужный момент.
Иногда он спрашивал:
- Мы же встретимся?
- О да, конечно, - смеялась я, втайне надеясь, что этого не случится. Во всяком случае, не завтра. Нет-нет, не завтра. Меня устраивала эта безличность, щекотало любопытство -какой он? Всякий день образ рисовался разным.
И все-таки он настоял. Был, как обычно, вечер, первое ненастье трепало шарф, я злилась, перебегая мокрую дорогу в разводах фар. Он стоял на условленном месте, улыбаясь. Оставалось четыре шага. Я чуть не отпрянула, инстинктивно сделала шаг назад, но бежать было некуда – поздно, он меня заметил.
Отвратительнее свидания я не помню. Ни капли легкости, что царила в телефонных марафонах. Не помогало даже пиво - будто все, что мы могли сказать друг другу, безвозвратно ушло в провода, как вода в песок.
Возле подъезда он долго не мог решить, как проститься – выйти ли из такси или просто пожать руку? Заминка выросла в зияющую пропасть. Он все-таки вышел, неловко мазнул губами по щеке.
Я боялась нового звонка. Не брать трубку? Сослаться на занятость и предложить перенести разговор?
Слава богу, он больше не звонил.