***

В Московском Государственном Университете им. Ломоносова, куда я поступил учиться на геологический факультет, была военная кафедра, что обещало нам через два года обучения и дальнейших воинских сборов, стать самыми младшими лейтенантами. Правда, это звание аннулировалось, если ты покидал ВУЗ досрочно – тебя либо выгоняли, либо сам менял жизнь студента на какую-либо другую. Непонятно, но факт: в этих случаях тебя призывали в армию рядовым необученным.
На военной кафедре работали полковники и те, кто под ними; лейтенантов, майоров не могло быть в таком «высоком» здании, здесь были только те, кто имели высокое звание.
Опыта преподавательской деятельности в гражданском заведении у них не было, студенты не присягали на верность Родине и беспрекословному подчинению старшим по званию, тем более, что и званий никаких не имели.
Трудно было учителям с вольнодумными студентами, но эту проблему военные решили с присущей им простотой. Отчисление студента с военной кафедры было в ведении заведующего. Это автоматически влекло за собой отчисление из Университета. Так что все держалось на страхе, чем и пользовались преподаватели военных кафедр, где практически не было пропусков лекций, сдача экзаменов и зачетов проводилась точно по расписанию. Все, явившиеся вовремя на экзамен, имели «зачет» и, употреблявшие в своих словах «Есть!» и «Так точно!», получали поощрения в форме записи в зачетку: «сдал» или «уд.». Оценка по военке на стипендию не влияла.
Готовили нас на командиров саперных взводов, то есть, по настоящим понятиям, диверсантов-подрывников.
Правда, были там и какие-то другие вещи, как сооружение понтонных переправ, разминирование, строительство оборонительных сооружений, больше не помню ничего. Поскольку все преподаватели значительную часть своей службы посвятили взрывному делу, они с любовью и нежностью передавали эти знания нам. Знать бы, что будут «лихие 90-е», мы бы внимали каждому слову специалиста, и были бы активно востребованы в становлении демократии в нашей Стране. Правда, остались и знания, и умения, любовно привитые нашими воспитателями.
Наглядно показывали нам, как надо изготовлять взрывные устройства. Капсуль-детонатор, со вставленным туда огнепроводным шнуром и прикрепленный к взрывчатке, обеспечивает взрыв, мощность которого зависит только от количества взрывчатки. И вот полковник показывает, как делается самая ответственная часть взрывного устройства:
– Берем капсуль, вставляем огнепроводный шнур и обжимаем края капсуля плоскогубцами. А если плоскогубцев нет? Берем любой твердый предмет и обстукиваем края капсуля. Кто так поступает?
– Настоящий сапер! – отвечаем мы.
– Дурак так поступает! Видите у меня на руке отсутствие двух пальцев?
И так, масса примеров на собственном теле.
Окончили два года подготовки мастеров по взрывному делу, после второго курса поехали на сборы в воинскую часть г. Новозыбков.
Привезли нас на поезде, оттуда, под присмотром солдат действующей армии, погрузили в автобусы и завезли в воинскую часть.
Ехали на службу как допризывники: в самой старой одежде и умеренно пьяные, «пришедшие в кондицию» в вагонах поезда.
Было рассчитано так, что прибыли мы утром. Нас привезли в казарму и начали выдавать воинскую форму. Подшивали воротнички, готовились к походу в баню, после чего можно было облачиться в военную форму. По городу в баню нас вели как пленных, окруженных военной комендатурой города. Мы не собирались организовывать побег. Шли не в ногу, не пели песни, отчего наше шествие напоминало последний путь на эшафот.

И вот баня, где немного развеселились, окатывая друг друга холодной водой.
Пришла пора одеваться. Кальсоны с завязочками и рубахи разглядывали с ужасом и удивлением, но понимали, что это форма, и все-таки чувствовали себя красноармейцами перед групповым расстрелом. Когда надели верхнюю одежду, стало еще хуже. Среди группы геохимиков были одни евреи характерной внешности. Как бы они не надевали форму и пилотки — все равно это были пленные немцы в очках, с громадными носами, фигурой, под которую еще не изобрели форму и выражением лица, никак не соответствующим виду солдата на плакате, где он гордо держит автомат у груди.
Капитан, ответственный за помойку и доставку солдат-студентов в часть, был озадачен. Время дневное, в городе всё обо всех знают. Вести этих пленных через весь город– позор части. Принято решение: всех евреев – внутрь колонны, по краям– нормальных людей, которые умеют ходить строевым шагом. Дошли благополучно, даже завели какую-то блатную песню, благо большинство служило в армии, но косили под простаков. Начали выдавать погоны. Большая часть служивых имели звания старших сержантов, а были и старшины из числа моряков.
Командирами взводов были старшие сержанты части, приказам которых подчинялись все в период учебного процесса, зато в свободное время старшины с нашего курса измывались над сержантами, заставляли их отжиматься и подтягиваться, пока не случился договор о перемирии и ненападении. Старший сержант слушал байки старых служак-геологов, работавших в партиях и обещавших устроить их в Университет без экзаменов. Служба стала веселей. В наших кругах появилась подпольно отпечатанная повесть Алексея Толстого «Возмездие».
Не уверен, что полностью это все было написано великим писателем, но интимные моменты и сверхчувствительные описания сцен сводили с ума не только солдат-студентов, но и кадровых офицеров, которые в те времена не смотрели «порнушку» и не видели рисунков и надписей в общественных туалетах.
Занятия по политическим дисциплинам начинались с того, что кто-то начинал читать первую страницу повести, а командир терпеливо ждал, когда ему передадут этот листик и далее с умилением читал, жмурился, как мартовский кот, и ждал вторую страницу, перечитывая еще и еще раз моменты из первой, пока в руки его не поступало желанное продолжение. Повесть прошла через руки всего офицерского состава, сержантов и особо отличившихся старослужащих. Результатом чтения этой повести стали учащенные походы в самоволку, непроизвольные семяизвержения в кровати и притязания офицеров к медперсоналу и поварскому составу офицерской столовой. Командир части прекратил это безобразие, изъял рукопись и потом несколько дней ходил с загадочными глазами, обращенными на задницу начальника связи, капитана каких-то войск. Через несколько дней капитан связи, видимо ознакомившись с содержанием повести, не давала проходу командиру части, после чего стычка жены и связистки кончилась мордобоем и вырванными волосами. Такова великая сила искусства!
Вскоре появилась группа офицеров, которая возглавила наши подразделения. Это были выпускники Одесского Кораблестроительного института, где военная кафедра присваивала звания после окончания и требовала сборов при получении диплома. Тяги у этих господ-офицеров к службе не было, а воспитывать нас не хотелось вовсе.
Выезжали на полигон, отрабатывали тему «Маскировка», где нельзя было показываться на глаза приезжающему начальству в течение всего дня. Далее, по условленному свистку, собирались в одном месте и отправлялись в часть.
Жрать хотелось постоянно, не помогала даже возможность купить в киоске пряников. После повести о любви хотелось мяса. Нашли дырку под забором, снарядили леску крючком с червячком и кидали снасть через дырку на проселок, где паслись куры. Они клевали червячка, но на крючок не попадались. Часами сидели у дырки, предвкушая вкус курятины, но жрать хотелось от этого ожидания еще больше.
Однажды отправились в самоволку. Оделись в спортивную форму, маханули через забор и отправились в местный парк культуры. Денег не было, так что разгуляться не получилось. Познакомились с девчатами, которые нас не пригласили на ужин по причине отсутствия финансов. Начали целоваться, а в это время подошел патруль и стал требовать документы об увольнении, поскольку в этом городе все знали друг друга в лицо. Мы сообщили, что приехали на соревнования по легкой атлетике, и спешно покинули место встречи. Бежали, как бешеные, к части, перелетели через забор и немедленно оказались в командах, игравшими в футбол. Кто-то из нас даже успел забить гол, за что был встречен благодарностью дежурного офицера. В это время в часть прибыл патруль и потребовал построения. Нас в строю узнал начальник патруля, двое других патрульных сказали, что никого не помнят. Дежурный офицер, болевший за нашу команду, искренне отрапортовал, что мы весь футбольный матч находились на поле и территории части не покидали. Растерянный патрульный покинул площадку, ничего не понимая, двинулся в дальнейшую прогулку.
Последним этапом нашей службы был караул. Выдали оружие, проинструктировали, сказали, чтобы ждали проверки. Один из караульных, ранее служивший в армии, охранял зернохранилище. Договорился с местным жителем, взял у него велосипед и отправился в ближайший магазин за сигаретами, не расставаясь, кстати, с боевым автоматом. По дороге был задержан проверяющими офицерами, которые могли представить себе, что такое возможно. Курсанта арестовали. На другом посту, очень дисциплинированный курсант-еврей, охранявший так называемый оружейный склад, при виде проверяющих, на всякий случай, снял автомат с предохранителя и спрятался за караульную будку. Подпустив проверяющих поближе, выскочил из укрытия и заорал: «Стой! Кто идет?» И не дожидаясь ответа: «Стой! Стрелять буду!» Раздался выстрел вверх. Проверяющие рухнули на землю. Следом раздалась очередь, правда, поверх голов начальства. Когда патроны кончились, часовой начал перезаряжать автомат. В это время, подоспел второй часовой и уговорил первого не стрелять дальше.
Больше проверяющие по объектам не ходили.
На последнем построении объявили всем благодарность за службу, замечание стрелку-еврею и ходатайство об отчислении караульного с автоматом на велосипеде. Слово попросил парторг курса. Это и был тот самый караульный, о котором шла речь:
– От имени и по поручению парткома, профкома курса, а так же от имени руководства Университета, выражаем благодарность руководству части за воспитание будущих офицеров. Было много хорошего, были и отдельные недостатки, которые были решены достойным образом командованием части. Очерки о наших буднях в замечательной части уже подготовлены к печати в газете «Красная Звезда». Мы также будем ходатайствовать перед Министерством Обороны о поощрении руководства части.
Ходатайство об исключении уничтожили и о происшествии забыли.
Лет через двадцать пришло сообщение из военкомата о том, что я обязан пройти переподготовку с лейтенанта на более старшее звание в Таманской дивизии, и если я не сделаю такого поступка, я буду разжалован в рядовые, призван в действующую армию, отдан на растерзание старослужащим или вообще под трибунал. Решил сдаться. Таких как я, людей возрастом от 40 до 55 лет, собралось человек двадцать. Все подшучивали друг над другом «о жиме очка», но все считали, что осторожность – не трусость!
Явились на сборный пункт, с большим трудом подобрали форму времен прошлой войны и построились перед командованием. Командир части строгим взглядом осмотрел строй профессоров, главных инженеров и прочих начальников, одетых в форму времен Отечественной Войны, и с искренним сожалением сообщил:
– Приказ – есть приказ. Покажу Вам технику, обучу ей управлять и ... домой.
Первую группу подвели к какой-то боевой машине пехоты. Командир должен в этой машине сидеть в люке и своим взором руководить транспортом. Из двадцати переподготовщиков никому не удалось пролезть в люк по причине излишнего веса и живота, не предусмотренного конструкцией. Преподаватели устно изложили тему и на следующий день отправили всех по домам, не дожидаясь каверзных вопросов от курсантов.