ХІ. Пагубные пристрастия
Между сборочным цехом и складом готовой продукции находится самый проблемный цех. Это лакокрасочный цех, куда подростков не допускают. Взрослые дяди, укрыв лицо противогазом или респиратором, под гул компрессора, задувают лаком готовые мебель и изделия. Для ускорения процесса здесь используют быстросохнущий мебельный лак марки НЦ, в состав которого входит ацетон. В качестве растворителя используется смесь марки «Р-647», содержащий тот же ацетон. И это главная беда колонии. Как бы строго не был организован учет лака и растворителя, некоторые мальчишки умудряются хоть сколь мало, но его раздобыть. Зачем? Пропитав этим «зельем» ветошь, они его нюхают. Нюхают, забавы ради, глубоко вдыхая и до полной одури.
Молодежь в те годы не знала наркотиков. Времена горбачевского «сухого» закона были настолько далеко, что страна еще не знала «Дихлофоса» в полиэтиленовом кулечке. Самым грешным развлечением у мальчишек тех лет была обыкновенная сигарета и глоток алкоголя. Но здесь, в колонии, некоторые из них, будучи лишенными алкоголя и сигарет, умудрялись курить самокрутки из высушенной заварки от чая или из сухих листьев с деревьев. Нету листьев или сухой заварки? Ничего, отрежем кусочек хлопчатобумажного шнурка от ботинка, завернем в бумажку и покурим….
Но самые нетерпеливые додумались до нюхания ацетона. Они не понимали, что уже через полгода они будут выплевывать кусочки легких, харкая кровью, и становясь калеками на всю оставшуюся жизнь. Никакие запреты и суровые наказания не помогали избавить этих пацанов от пагубного пристрастия.
Я никогда не переставал удивляться потребностям молодого организма к одурманиванию. Несколько лет спустя я нес службу в другом уголке нашей необъятной страны, в Средней Азии. Судьба забросила меня в далекий гарнизон, расположенный в Тедженском оазисе, что в двухстах километрах на юго-восток от Ашхабада.
Поздним вечером возникла необходимость срочно доставить заболевшего бойца в госпиталь. Госпиталь был развернут километрах в десяти от райцентра. Машина выехала на пригородное шоссе и набрала скорость. За рулем был опытный водитель, сержант-второгодок Анатолий Гонорович.
Справа и слева от дороги была пустынная степь, скрытая во мраке. Пучок дальнего света от фар образовал, казалось, бесконечный тоннель, ограниченный черными стенами. Вдруг впереди, прямо в сотне метров от машины, в свете фар возникло нечто...
Толик чертыхнулся и начал резко тормозить. Мы остановились прямо перед группкой мальчишек лет восьми - десяти от роду. Дети сидели кружком на горячем асфальте, увлеченно во что-то играя круглыми камушками. На яркий свет фар не обращали внимания, даже не обернувшись. Воздух в пустыне к ночи становится прохладным. Вполне естественно, что всякая мелкая живность в ночи выбирается на горячий асфальт. Но дети…
Мы вышли из машины, и я, пытаясь вразумить мальчишек, накричал на них. Эмоций было ноль. С каким-то тупым упорством дети продолжали перекладывать цветные камушки, пребывая, как мне показалось, в состоянии непонятного ступора.
- Толик, они что, по-русски не понимают? – спросил я у водителя?
- Они все прекрасно говорят по-русски. Учат с первого класса, - ответил Анатолий, с досадой глядя на мальчишек. – Они сильно обкурились, командир.
- То есть, как обкурились? Кто же им столько сигарет дал?– изумился я. На секунду мне, наивному, подумалось о том, сколько же надо было выкурить сигарет, чтобы дойти до такого состояния?
- Травкой, командир, обкурились. А может, и хуже того, «терьяком». Вот, смотрите, зрачков совсем не видно!
И действительно, я обратил внимание на то, что зрачки у мальчишек были, как у кошек ночью. Радужная оболочка совсем не наблюдалась, несмотря на яркий свет фар, бивший прямо в глаза. Тут мне припомнились глаза мальчишек из ВТК-10, нанюхавшихся ацетона. Глаза у них были с огромными, расширенными зрачками.
- Что это за «терьяк» такой? – поинтересовался я у бывалого водителя, служившего здесь почти два года.
- Потом объясню, командир. Помогите-ка мне перетащить пацанов с дороги.
- Может нам их с собой в госпиталь забрать? – наивно предложил я.
- Что вы, командир! Да нас на смех поднимут. Здесь это обычное дело. Тут все мальчишки этим балуются. С самого малолетства. Ничего, через несколько часов оклемаются, домой пойдут, - и Анатолий махнул рукой в сторону огоньков, маячивших недалеко от шоссе.
– Воон там кишлак. Скорее всего, дети оттуда.
Мы перетащили мальчишек по одному в сторону от дороги. Они не сопротивлялись и не вкручивались. Только смеялись взахлеб. В темноте, у обочины, дети вновь собрались в кучку и продолжили свою игру. Что они могли видеть в темноте, я не знаю.
С тяжелым сердцем я уезжал от места этого маленького происшествия, с грустью вспоминая мальчишек из ВТК-10. Несколько позже Толик Гонорович мне объяснил, что «терьяк», это такое, похожее на воск, вещество, получаемое примитивным высушиванием на солнце макового сока. А в те годы, на лужайках в горах Кугитана и Небит-Дага этого мака было полно. Местное население, спокон веку, использовало его в медицинских целях. Но не только маком были богаты эти места.
Припоминаю, как к нам в часть прибыло служить человек десять парней, призванных из Москвы и ее окрестностей. Особый сорт людей, скажу я вам, эти подмосковные «москвичи». Призваны они были, в основном, из дальнего и ближнего Подмосковья, но апломбу было, как у представителей столичного истеблишмента.
Среди них был лишь один коренной москвич – бывший студент третьего курса, отчисленный за неуспеваемость, но тут же призванный в армию. Этот молодой человек единственный в этой группе был - сама скромность. Остальные работали на московских стройках и заводах, где их и вычислили военкомы. Но гонористыми эти мальчишки были невероятно, и ставили из себя настоящих столичных аристократов. Как сейчас сказали бы – «пальцы веером» и во все стороны…
Так вот, эти «московские аристократы», освоившись на новом месте и осмотревшись, обнаружили за территорией части, где располагался арык, а за ним – бескрайний виноградник, плотные заросли высокой конопли. На эту коноплю, как на сорняк по краю виноградника, никто не обращал внимания до появления этих самых «москвичей». Они ее и сушили. Они ее и вялили. И пыльцу с нее собирали. И все с одной целью – лишь бы покурить «халявную травку». Радости этих мальчишек не было предела. Один из них рассказывал, что уже в те годы, в начале семидесятых, в Москве было модным и обычным делом - побаловаться «травкой». И даже жаловался, что на пустырях, вокруг стройплощадок, милиция с завидным упорством уничтожала все сорняки подряд, дабы неповадно было коноплю искать.
Для многих из нас это было откровением и неприятной новостью, что столичная молодежь «западает» на легкие наркотики, поскольку огромному большинству эта напасть в те годы была неведома.
Что же до обнаруженной конопли, то местные посмеивались над потугами москвичей «поймать кайф на халяву», поскольку это не та была «травка». Та, настоящая «травка» произрастала далеко отсюда, в горах Афганистана и Ирана и в Казахских степях.