«Знаю, знаю – всё было сказано до меня. Но… что ж мне теперь – молчать?»
«У каждого сильного человека есть своя слабость. Обычно – противоположного пола»
«Любой человек глубоко внутри – порядочен. Но нередко столь глубоко…»
Ааабэлла http://www.proza.ru/avtor/aaabella
Федор любил женщин, а они любили его. Правда, не всегда и не все – но любили. Природа одарила его тем, что так ценят женщины: высоким ростом, широкими плечами, кудрявой головой и взглядом перед которым трудно устоять. Это был не тот тривиальный взгляд, который лишь умеет раздевать, это был взгляд-вызов, взгляд-предложение, взгляд-оценки твоей внешности, взгляд, который манил и завораживал и, в конечном итоге, соблазнял. И глаза у Федора были соответствующие – желто болотистого цвета, которые так много обещают, но в действительности так мало дают, а то и не дают вообще ничего, этакие глаза-миражи.
Дело было в том, что Федор знал о преимуществах своего верхнего этажа и слабостях нижнего. Его корень был мал и слаб, поэтому с годами он выработал целую науку обольщение словом, взглядом, хитростью. Главное, довести женщину до мозгового экстаза, привязать к себе мыслями, чувствами, а дальше дело техники.
Конечно, в восьмом классе Федя только смутно догадывался, насколько он хорош и тихо млел, когда девчонки запускали в его кудрявую голову свои шаловливые пальчики. Девчонки доверяли ему свои тайны, а он счастливый бежал к себе домой с чувством собственной значимости.
На крыльце, лузгая семечки, его поджидала мать.
– Ну чо, Федька, трояк принес? – Грозно и строго спрашивала она, и Федька испуганно втягивал голову в плечи и мямлил:
– Сегодня две пятерки, а остальное четверки.
А ночью плакал в подушку, потому что боялся получить от матери ремнем по толстому заду, и еще, потому что понимал, что мать его любит, но лучше бы она его любила поменьше, а уважала бы побольше.
С той поры подсознательно тянулся Федя к женщинам крупным, властным, но мечтал о хрупкой и нежной, которая будет любить его как щенок, но не назойливо, а послушно, словно дрессированная собачка с умными, понимающими глазами.
Когда в институте Федор увидел Яночку, то у него, как говориться, в заду дыханье сперло. Это была девушка его мечты, тихая, скромная, с очень тонкими губами, зато какие были глаза! В глазах читалось образование, наивность и что у девушки такой папа, что на хромой козе к ней просто так не подъедешь, а если и рискнешь подъехать, то папа может так влупить по разыгравшемуся романтизму, что романтизм больше весной не запоет.
Лежал вечерами Федор, читал Лотмана и страдал романтизмами. Склонял по-разному любимое имя девушки. И Яночкой назовет, и Ясенькой. Даже стихи для нее пробовал сочинять, но не вышло. Не поэт был Федя, не поэт.
Однажды он решился и признался Ясеньке в своих глубоких чувствах. Девушка его серьезно выслушала и предложила остаться просто друзьями. После этого отлупа по романтизмам решил Федор повеситься, но сначала зашел попрощаться к другу, а тот взял и предложил поджарить яичницу. И пока Федор жарил яичницу из десяти яиц, понял три простые, словно яйцо, истины: жить это очень хорошо, бросать девушек всегда надо первым, если сомневаешься, подойдет тебе эта девушка или нет, подстрахуйся и предложи дружбу. Понял все это Федор и вскоре женился.
Жена у Федора была из тех женщин, к которым его тянуло, поэтому совсем скоро он ей изменил с ее подругой, зато с его Федькиной мечтой, штилевой как подлодка на рейде и сердечной как дельфин после трапезы.
Супруга догадалась о коварной неверности супруга. Приперла Федьку своим бюстом к стенке, а тот, дурак, во всем и признался. Пришлось с позором бежать, потому что скандал вышел очень большой.
Покидал Федор родной город, родные края и вспоминал умные слова Збигнева Ненацки, своего любимого писателя: «Общество ожидает о человека лжи красивой, хорошо мотивированной, умной, находящейся в гармонии с ложью других людей и отвечающей их представлениям о правде».
Как прав был этот писатель, как прав! – думал Федор. – Людям истина не нужна, они хотят лжи, но хотят лжи правильной, похожей на правду, в которой ты бедная, несчастная жертва, не за что пострадавшая. Поэтому если и рассказывал Федор о своем неудачном браке, то только то, что ему изменила жена и сама призналась в этом постыдном факте. Совсем скоро Федор смог по достоинству оценить плоды правильного охмурения. Товарищи ему сочувствовали, женщины становились мягче и пытались утешить горе Федора своими горячими уверениями, что они-то совсем не такие, как его подлючая жена.
И Федор предлагал этот факт честности проверить на деле. Проверял он женскую честность у продавщиц, уборщиц, бухгалтеров, инженеров, парикмахеров, медсестер. Ох, уж эти медсестры! Одна ему запомнилась особенно романтично.
Удаляли у Федора папилломы в носу и одна медсестричка немного бальзаковского возраста просто запала на красавца-мужчину. И прямо на больничной койке произошла у них так сказать история. Следы этой короткой истории, а точнее сказать, оттиски от золотых коронок женщины в белом халате, долго ныли на причинном месте Федора, и он с улыбкой вспоминал хорошую работу стоматолога.
Местом якорной стоянки стал для Федора маленький городок. На хорошую работу он устроился почти сразу, стал в очередь на квартиру, а совсем скоро познакомился с Татьяной.
Хорошая женщина была Таня, старше Федора, с дочкой Натулей от первого, неудачного брака, она владела роскошными волосами и отличалась горлопанным характером. Соседки по общаге долго вспоминали, как зычно, по матери, на весь подъезд, посылала Танька своего первого мужа пропойцу, а потом с горя, хлопнув своего самогонщика, затягивала заунывную: «Ой, сирота я сирота, без отца и матери, а еще я сирота гуляю без симпатии».
Федора к ней потянуло сразу, напомнила ему энергия и формы Тани, о матери. И так ему захотелось почувствовать себя снова маленьким, кудрявым и уткнутся носом в большую, теплую и такую надежную женскую грудь.
Поэтому очень скоро произошла у Федора очередная история, которая закончилась браком.
Таньке было приятно, что в ее гороскопе невеселых событий, появился такой красавец мужчина. Подруге по лестничной площадке, в новом доме и собственной двухкомнатной квартире, она рассказывала – Не пьет, не курит, а уж какой здравомыслящий!
Счастливо улыбалась Танька, и от этого везения, кованного Федькой, родилась у нее дочка.
Как-то уехала в отпуск Таня с дочкой, а Федор снова встретил барышню своей мечты. Ах, какая была это девушка! Читала навзрыд, с придыханием Бодлера и Мильтона, и сама немного писала стихи в готическом стиле.
Привел ее Федя домой почитать под абажуром Шекспира в подлиннике, а потом еще раз привел и еще, очень уж ему «Озерная школа» импонировала, а еще больше нравилась сама девушка, точнее ее точеные конфигурации. И как-то само собой произошла у них с барышней история. Но вот незадача, соседка подсмотрела эти литературные выкрутасы и, когда Танька приехала, все ей и доложила, со всеми деталями и подробностями.
Дражайшая супруга наградила Федора сладким пенделем и стал он спать на кухне, на раскладушке. Но долго не унывал, скоро получил отдельное жилье и переехал.
Конечно, в душе, очень глубоко, где-то у самых печенок, ему было досадно, что все так сложилось. Поэтому всем он стал рассказывать приблизительно одну и ту же художественную ложь: Что был он два раза женат, первый раз об измене рассказала сама жена, а во второй раз тайну измены поведала соседка.
Обычно, у слушающих женщин, эта пронизывающая история, вызывала острый приступ жалости к бедному, обманутому Федьке, а Федька улавливал флюиды сострадания и присовокуплял еще для совершенного доверия – А как Таня кричала! Дочка от ее крика вся в комочек сожмется, плачет. Я ей говорю – Успокойся, пожалей хотя бы ребенка, она никак остановиться не может, начинает кастрюльками швыряться. Мне делать было нечего, пришлось обнять дочку и сказать ей, что у нее теперь будет два дома, а папа с мамой будут жить отдельно. Вот так. А потом я ушел навсегда.
Красиво говорил Федор, верно, искренне, спокойно, словно сдерживал душившие его рыдания. А ведь, что интересно, говорил почти всю правду, лишь поменяв акцент, что не он изменял, а ему изменяли. Но зато как этот небольшой штрих преображал всю картину жизни Федора! Преображал до такой степени, что со временем, он и сам начинал во все это верить. А, ведь, действительно, все так и могло случиться, но почему то не случилось.
(Продолжение следует)