Влад был красивым и до невероятности флегматичным и ленивым. Где бы он ни был, если можно было на что-то сесть – немедленно усаживался, если нет – обязательно к чему-то прислонялся, опускал голову и прикрывал глаза. Иногда казалось, что, если убрать опору, он упадёт или скорее «стечёт» на пол и уснёт. Ему даже говорить было лень: он часто замолкал, едва начав фразу. Да и не любил он разговоров: ему не было интересно ни про политику, ни про работу, к которой относился, как к неизбежному злу (правда, чертил он, хоть и медленно, но очень красиво и без ошибок). Не любил ни про машины, ни про женщин. Вот острить любил, и это у него здорово получалось. Молчит себе, молчит, да вдруг приподнимет голову и с безразличным видом что-то изречёт, а все со смеху покатываются. Юмор у него, прямо скажем, был в основном ехидным, а порой и обидным. Добрая половина сотрудников института годами носили прозвища, которыми их одарил Влад.
Будучи высоким и голубоглазым блондином (а он ещё и всегда модно и с большим вкусом одевался), он так нравился девушкам и женщинам, что на него даже специально приходили посмотреть из другого корпуса нашего проектного института (две остановки на троллейбусе). Наслушаются о нём и - к нам, как на экскурсию. А на улице, бывало, что девушки, увидев Влада, просто выпучивали глаза и застывали на месте. Мы даже думали с Мишкой кооператив открыть и показывать Влада за деньги….
Но женщины, как назло, Влада мало интересовали. Нет, он не был другой ориентации и не пренебрегал ими, но никогда сам не делал никаких попыток сблизиться с ними, а только соглашался, если что. По доброте душевной он не отказывал никому. Чем активные женщины и пользовались. Самая активная его, в конце концов, и прибрала к рукам, оградила от других и в ЗАГС сводила. Но это потом было. А до неё, на зависть любвеобильному Мишке, женщины пользовались Владом нещадно. Может быть, поэтому он и был таким флегматичным: берёг силы.
Вот выпивка – это другое дело. Выпить Влад очень любил. Наверное, на любовь к этому делу у всех свои причины. Меня, например, в молодости выпивка избавляла от застенчивости и других комплексов, а при переборе я становился то «зайцем во хмелю», то нахалом, то полным идиотом. Преображался и Влад. В день, когда праздновался чей-то день рождения или имела место быть рядовая пятничная пьянка, на работу приходил совсем другой человек. Добродушный, оживлённый, с блеском в глазах и неумолкающий. Он предвкушал. И надо было видеть, с каким выражением на лице он принимал первую порцию. За столом ему равных не было: тосты, невероятные истории и шутки так и сыпались из него. В такие моменты я понимал, что женщины любят его не только за внешность. Мишка как-то сказал Владу: «Если бы я был бабой, я бы тебе отдался».
Правда, после определённого количества выпитого наступало вторичное превращение Влада. Он начинал мрачнеть, юмор становился, как обычно, ехидным и жёстким, а во взгляде появлялась какая-то недобрая заинтересованность. Он вслушивался и всматривался почти в каждого: искал жертву. И находил….
Это могло произойти и за столом и при перекуре на лестнице, и на улице. Объектом мог стать кто угодно: любой из сотрудников, компания подростков, даже мы с Мишкой. Причина могла быть самой разной: хамская фраза, пошлый анекдот и даже плевок (сам, кстати, всегда плевал только в белоснежный платок). Те, кто знали Влада, увидев перемену, настораживались, начинали следить за тем, что говорят и отфильтровывать не те словечки. Но, во-первых, выпито немало, а потом так хочется рассказать весёленькое, а оно ведь, бывает похабненьким…. Ну и что, что женщины…. свои ведь, да и многим нравится такое….
Выражение лица Влада становилось брезгливым, и он изрекал: «Быдло, оно и есть быдло». Эту фразу он почти никогда не договаривал до конца: кому понравится, если его так назвать, да ещё при женщинах. Бывало я или Мишка успевали перехватить удар и оттащить от Влада обиженного, бывало, женщины создавали заслон, но не всегда получалось, а сам он и не думал защищаться или тем более давать отпор, только презрительно смотрел. Так что частенько на следующий день он, независимо от времени года, приходил в тёмных очках. У него кожа была почти молочного цвета, и синяки на ней смотрелись просто убийственно и долго не сходили….
Нам с Мишкой из-за нетерпимости Влада тоже доставалось. Это он получит за своё «быдло» или за какое другое замечание и молчок, а мы-то не могли стерпеть, что нашего товарища – да по морде, ну и дрались за него. Правда, иногда он творил чудеса. Как-то в любимой нашей пивной какой-то урод в тельняшке разбушевался. Ножичком размахивает, орёт: «Попишу всех, порежу… жлобы, суки позорные…». И прямо к нам. Я судорожно думаю, что делать, Мишка в кружку вцепился, а Влад, спокойно так, между делом, со словом «Пшёл!», просто ткнул растопыренной белой ручкой буяна в физиономию. А того от тычка этого лёгкого вдруг повело, да ещё и с ускорением вдоль столиков в сторону стойки. Встретившись с ней, он осел, что-то обиженно промычал и затих. Мы с Мишкой и вся пивная просто охренели, а Влад достал свой платочек, тщательно протёр им руки и спросил, кому сегодня бежать за портвейном. Ясное дело, что не ему.
Представляю, каких трудов стоило супруге отлучить Влада от выпивки. Знаю только, что он и в туалетный бачок «мерзавчики» прятал и на даче под деревья закапывал. Методы у неё, прямо скажем, были жестокие. Как-то не впустила его пьяного домой, и ему пришлось ехать через пол-Москвы к родителям. Не доехал: на станции метро его «замели» в милицию. А один раз, когда он «набрался» на чьей-то свадьбе, бросила его сидящим на снегу: к счастью какая-то женщина разбудила Влада и проводила домой.
Отлучила таки. Выпивал он теперь с нами только по большим праздникам, и то «без фанатизма»: жена контролировала процесс, периодически заходя к нам в комнату. Влад и в эти дни уже не проявлял ни былого задорного возбуждения, ни, тем более, нетерпимости. И с тоской смотрел на нас, когда его забирали домой или, наоборот, когда мы уходили догуливать на природу или к кому-то домой.
А по пятницам перед концом рабочего дня всё выспрашивал нас с Мишкой по какому маршруту мы направимся: с какой пивной начнём, и что будем пить потом. Или сразу двинем в одну из двух наших кафешек, или в шашлычную Ашота. Давал советы и просил передавать приветы знакомым официанткам. Надо было видеть, какие у него при этом были глаза.
У него оставались три радости: командировки (вот где он отрывался по полной программе), кинокомедии и рыбалка. Насчёт комедий мы с ним понимали друг с друга с полуслова. Ржали над одним и тем же, иногда оказывалось, что у других это не вызывало никакой реакции. Рыбалку в силу своего характера я не жаловал, но, зная Влада, понимал, что это его: очень хорошо представлял его сидящим с удочкой. И, конечно с флягой в кармане. Мы с Мишкой её ему и подарили, вызвав полный восторг. Он уже зимой начинал готовиться: бегал по магазинам в поисках каких-то особых снастей, мастерил какие-то приспособления. В отпуск он ездил только на нашу базу отдыха, и вот тут жена ничего не могла с ним поделать: ни о каких морях он и слышать не хотел. Рыбаком он был успешным: регулярно снабжал рыбой добрую половину отдыхающих и нам с Мишкой обязательно привозил по мешочку воблы.
Четвёртая радость затмила все остальные. Родившуюся дочку Влад просто обожал, и даже долго отказывался от трёхмесячной командировки в Венгрию. Жене, в конце концов, удалось настоять на поездке. Скучал он невероятно. Единственное, что утешало его это телефонные звонки домой и возможность иногда передавать посылки. Ради этих посылок и покупок детских вещей он на всём жутко экономил. Питался кое-как (за три месяца сбросил больше десяти килограммов) и почти не курил. О посещениях кафе не могло быть и речи. Когда я пытался его образумить, он отвечал мне: «Не могу я жрать салями и пить паленку, когда можно за эти деньги….». Если узнавал, сколько мы с Мишкой потратили в кафе, тут же считал, сколько можно было на эти деньги купить курточек или туфелек. А один раз насчитал, что мы прокутили большой конструктор «Лего» и в его голосе звучала обида. Книжки Влад покупал только о воспитании детей и, конечно, сказки.
Вскоре после возвращения из Венгрии жена увезла Влада в Штаты. Он очень не хотел эмигрировать, чуть не дошло до развода, но, в конце концов, прежде всего, из-за дочки, решился.
Не могу сказать, что я так уж скучал по Владу: мы не успели стать близкими друзьями, но всегда вспоминал его, когда видел что-то смешное, а при встречах с проявлениями человеческого скотства, всплывало в голове его «быдло». Если честно, больше всего мне не хватало его шуток.
Мы не виделись больше двадцати лет. Я очень обрадовался, когда узнал, что он приехал и зайдёт к нам на работу. Купил бутылку хорошего коньяка.
Влад, как для меня, так почти не изменился. Ну, небольшой, вполне приличный живот, ну, морщины, но физиономия-то почти та же. Наверняка подходящие по возрасту американки не обходили его вниманием. Даже наши молоденькие девчонки поглядывали на него с интересом.
Разговор у нас как-то не сложился. Может, и оттого, что «насухую»: Влад сказал, что уже лет пять вообще не пьёт и не курит. Он как-то невесело рассказывал о своей более чем благополучной тамошней жизни, о большом, уже выплаченном доме, о приличной работе и о своих поездках по миру. Мне захотелось его подбодрить, и я спросил о рыбалке.
- Нет, я там не рыбачу.
- Что негде? – удивился я.
- Да нет, места есть, и озеро большое совсем недалеко. Да как-то руки не доходят. Расскажи о себе.
Я очень кратенько изложил, а всё равно получилось, что, в основном, говорил о сыне. И, конечно, пожаловался, что никак не дождусь от него внуков. Что у Мишки двое, что из-за них он взял отгулы и не смог сегодня прийти.
- У меня тоже есть внучка, - сказал Влад, - только я её ещё не видел. Дочь вышла замуж и переехала в Англию. Редко видимся, - вздохнул он.
Я стал приглашать его к себе на дачу, сказал, что заеду за ними на машине, что Мишка со своими будет, пообещал хорошую рыбалку. Мне показалось, что я разглядел, вспыхнувшие в его глазах искорки, но они почти сразу погасли.
- Спасибо, но не получится, - ответил он, поднимаясь, - много всяких дел.