Резко сев на постели, вытаращиваюсь на плотно занавешенное окно. Дыхание сбито, как после долгого бега, а по спине сбегают холодные капли пота, отчего неприятно прилипает майка к коже. Тошнота. Она противно скручивает желудок, подскакивая к самой глотке, и вновь напоминает о том, что заставило меня проснуться. Я всё ещё, на удивление для себя самого, жив. Тело знобит с чудовищной силой, и кажется, температура только начала набирать свои обороты. Перед глазами начинают мелькать события, произошедшие со мной накануне. Если бы только, можно было стереть из памяти всё это…
…- Кариб, но ты же, обещал мне! – стоило мне только дернуться в его сторону, как щеку обожгла хлесткая пощечина. Приложив ладонь к саднящей коже, тряхнул головой, распутывая волосы и прогоняя легкое головокружение.
- Не смей повышать на меня голос. Или, тебя нужно ещё раз перевоспитать? – у него голос ровный, спокойный, и совершенно невозмутимый, в большинстве случаев. Отрицательно качаю головой, покорно склонившись. Его методы «перевоспитания», мне давно известны. - Я передумал. Сегодня твоим фаворитом будет Джафар.
- Что-то твоя звездочка, не особо сговорчива, как я посмотрю… - отложив дымящийся мундштук кальяна и откинувшись в кожаном кресле, потная свинья, облаченная в дорогой костюм, прошлась по мне оценивающим взглядом, изрядно задобрившись глотком виски, - а ты был прав, Кариб. Не обманул, старый черт, что держишь подле себя, такую жемчужину! Хоть и не девка, а хорош стервец, бесспорно…
- Сейчас мы легко исправим нашу несговорчивость… - на лакированной поверхности черной столешницы, устеленной игральными картами, разбросанными фишками казино, и заставленной бутылками и полупустыми бокалами с высокоградусным, коллекционным алкоголем, в мгновении ока, появляются пластиковая карта, чет из фольги с порошком, и денежные купюры, небрежно кинутые на стол, будто бы гроши, а не весомая валюта в действительности. Подтянув колени к самому подбородку, сглатываю противный и тугой ком в горле, ощущая как, неприятно сокращается желудок от страха. Скорчиваюсь в углу кожаного дивана, с единственным желанием, провалиться сквозь землю – только бы не принимать в этом участия, хотя и, прекрасно понимаю, что этого не избежать. Когда все приготовления закончены, Кариб поворачивается ко мне, кивая на расчерченные по дозам дорожки. – Сам, или, помочь?
- Не буду. Я к этой дряни, больше не прикоснусь!..- меня тут же резко дергают за руку на себя, заводя кисть за спину. В таком положении, трудно спорить, и мне остается только подчиниться, в опасении, что руку попросту вывернут из сустава.
- Значит, помочь.
С чем сравним наркотический дурман?.. Он несравненный… Он восхищает и пугает своей бесподобностью одновременно, оставляя тебе вместо послевкусия – неудержимую ненависть к себе, в первую очередь, и к окружающим. Говорят, что к коксу высшего сорта и качества сложно привыкнуть, попробовав его всего несколько раз. Дураки… Это вам, не разбавленная черти с чем бадяга, сомнительного состава, которую можно достать на улице любому недоумку, и так же легко сдохнуть, как потом скажут: от сердечной недостаточности. Это в первую очередь, огромные деньги, которые платят «серьёзные» люди, меняя заработанные нечестным путем финансы, на несколько часов полного расслабления, в компании призрачных иллюзий. А если есть спрос, то есть и предложение. И чем дольше «клиент» проплатит за это предложение, тем выгодней это будет для торговцев смерти.
Я не новичок в этом деле, первый раз вдохнул в себя пыль ещё в шестнадцать лет. Не ради интереса, или избалованности, а потому что, другого выхода не было. И пускай, может показаться, что это звучит как оправдание. Увы, мне давно уже не перед кем оправдываться или извиняться. После того как, неокрепший организм перестал отторгать наркотик, приправляя каждый приём приступами безудержной рвоты и головокружения, белый порошок стал единственным спасительным средством для меня. Он помогал мне забыться, растворяясь в эфемерном обмане, подменяя грубую действительность, на пару часов полубессознательного состояния. Оправдываю ли я себя все-таки? Нет. Человек сам должен отвечать за себя, и за свои поступки. Просто, бывают в жизни такие ситуации, что приходится выбирать: или осознанно оступиться, или поплатиться за это своей жизнью, или жизнью близкого тебе человека, что поверьте, намного ужасающее.
- Убери руки! Я сам… – пытаясь высвободить заломленную руку, дернул плечом, на что незамедлительно, был столкнут на пол с дивана, чуть не «встретившись» лицом с низким столиком. Унизительно?.. Самую малость, если только. Я уже, давно переступил порог низости, преодолевая его с теми же ощущениями, как если бы, можно было переступить через повышенный болевой порок.
И вот теперь, когда я встретил того, ради которого, собрался начать жить заново, того, кто вкупе с надеждой, что скоро весь этот ад закончится, подарил мне утраченную веру, – я снова, спустя пару лет, сворачиваю стодолларовую банкноту, и, склонившись над белой стежкой, втягиваю в себя белоснежную смерть. Иначе, я просто не выдержу этого кошмара, ломаясь по-новому, и превращаясь в конченую, продажную тварь, которую, совсем ещё недавно, придушил в себе, накрыв сверху её бездыханное тело покрывалом из нежности, подаренной Андреем.
- Супротивный, однако…- насмешливый голос совсем рядом, слышится уже не так внятно, смешиваясь с приглушенным, стенами чил аута, грохотом музыки в клубе. Толстая, отпетая мразь, поверь - я намного хуже… Слизистую носа «обжигает» мерзкий холодок, и, втерев остаток в десну, откидываюсь спиной на диван, запрокинув голову и прикрыв глаза. Давай же скорее, действуй!.. Чем раньше, наркотик начнет оказывать влияние на здравый смысл, всасываясь и растекаясь по венам, тем быстрее, я смогу изолировать сознание от происходящего. Пусть, потом будет ломать, и корежить всё тело, прошибая раскаленными иглами до спинного мозга. Главное, чтобы сейчас, разум отгородился от всех раздумий, и в первую очередь, от мыслей о том, как я потом смогу смотреть в глаза любимому человеку…
Глубокие, низкие басы музыки, уже не раздражают слух, назойливо проникая и сотрясая внутренности, а плавно вливаются в тело, всполохами ярких, разноцветных вспышек в мозгу, которые, под такт играющему биту, становятся ярче, или же, потухают вовсе, рассеиваясь в приглушенном, сиреневом освещении. Я начинаю видеть звуки, переставая различать их слухом… Ещё немного, и я, кажется, смогу их потрогать рукой. А так хочется, ухватившись за интенсивные звучания рваного ритма, переплести их во что-то утопическое, разноцветное, нереальное… Уже спустя некоторое время, появляется ощущение, будто бы в твоем организме появился кто-то ещё, помимо тебя самого. Ты чувствуешь, как легкие начинают помимо нужды и желания набирать воздух, насыщая загаженную отравой кровь кислородом, как чуждо и глухо отбивает удары сердце, ударяясь по ребрам… Всё происходит нереально, не с тобой. А раз, это не ты – к чему стеснения и прочие рамки приличия?! Подействовало… Началось.
- Сладкий, ты уже поплыл?.. – откидываю челку со лба, скосив глаза на Кариба. Плюнуть бы тебе в морду смачно, да не смею - изуродуешь же потом. Оперевшись на руки, поднимаюсь с пола, слегка пошатываясь, и прикладывая холодные ладони к пылающим щекам. Кожа начинает гореть, значит, давление поднимается и эффект начался. Отлично. С возвращением, моя ненавистная тварь.
- Ну, с кого начинать?..- насмешливо спрашиваю, вопросительно разведя руки в стороны. Кариб ухмыльнувшись, кидает на стол наручники и пару пачек презервативов.
- По очереди. С кого начать – выбирай сам. Я сегодня добрый. – О! Да вы просто сама щедрость, дорогой дядюшка! А выбор между вами, и этим небритым боровом, у которого наверняка, из-под живота и члена-то не видно – просто верх добросердечности! По *уй мне, с кого начинать… Ненавистны и противны вы мне оба, в одинаковой, несусветной степени. Вальяжной походкой, подхожу к массивному креслу, в котором, широко расставив ноги, сидит Джафар. Масленый взгляд маленьких, глубоко посаженных, карих глазок, от которых, будь я адекватен, вывернуло бы наизнанку, жадно рассматривает меня с ног до головы. Нравлюсь?.. Ещё бы. Но, не будем терять времени даром – действие кокса не вечное, а возвращаться к нему снова, я, к сожалению, для вас, не собираюсь. Теперь уже, наверняка.
Занятия в студии стрип пластикой с хореографом, полтора года - не прошли даром, и без ложной скромности, могу сказать, что двигаюсь я совсем неплохо, тем более для юноши, высокий рост которого, более расположен к нескладности, нежели грациозности и мягкости. Я люблю музыку, люблю сливаться с ней в движении и, пропуская через себя каждую ноту, двигаться с ней в унисон. На приватных танцах, много не заработаешь, но вот подогреть взбудораженность и завести партнера - получается с легкостью, и без особого труда. Главное, это полностью расслабится, и если есть, хоть немного умения, слуха и чувство ритма – твоё тело всё сделает за тебя, преподнося себя партнеру, или нескольким сразу, более желанно и знойно. Вот и сейчас, раздевшись наполовину и извиваясь под восточную мелодию плавно, или же, более резко, лаская и поглаживая себя, словно, как если бы это делал желанный любовник - я с удовлетворением отметил краем глаза, как загорелись глаза у этих двоих, и как они начали, как бы невзначай, дотрагиваться до себя, ниже пояса, изредка сжимая ширинку на брюках. Теперь, их взгляды, сравнимы разве что, с взглядами дикого зверья на охоте. Голодные, кровожадные… Так и норовят оторвать от тебя кусок плоти, тут же растерзав его, поглотив, не жуя и перемазавшись своим рылом в свежей крови. Мне это только на руку, ведь чем правдоподобнее я «сыграю» в этом «спектакле», тем быстрее всё закончится.
Я за все те годы, прожитые в этой стране, озадачивался вопросом: ведь вокруг столько шалав, на любой вкус, цвет и возраст – так почему же Вы, фавориты жизни, её хозяева, пользуетесь услугами таких, как Мы?.. Или, обычные девки, не в состоянии утолить Ваш голод?.. Статус не позволяет, снизойти до таких доступных и дешёвых, как они?!.. Или же, больше доставляет удовольствия трахать молоденьких и узеньких мальчишек, зачастую, даже не интересуясь их возрастом, и уж тем более, не обращая внимания на стоны и крики от боли, а вовсе не от исполинского наслаждения, как Вам кажется которое, они должны испытывать, когда их имеют такие дяденьки, как Вы?..
Не успел я и глазом моргнуть, как меня спиной уже прижимали всей своей паскудной тушей к прохладной коже дивана, силой раздвигая бедра до такой степени, что вскоре послышался треск джинсовой материи, и жадно шаря потными ладонями по телу, невольно заставляя вздрагивать от омерзения. Одного взгляда «любимого» дядюшки хватило, чтобы я, покорно сняв широкие браслеты, сменил их на браслеты металлические, медленно защелкивая на своих запястьях каждый. Кариб любит покорность и полное подчинение. Особенно, эти качества он любит у меня. Ведь он так долго и усердно их во мне воспитывал, уничтожая в моей душе всё человеческое. Наркотик, ещё немного погодив, благословенно и широко раскрыл передо мной свои тёплые и влажные объятия, укрывая призрачной эйфорией. В тот вечер, я будто бы со стороны и сквозь сизую дымку, наблюдал за тем, как моё распростёртое до невозможности тело, трахали, сначала по очереди, а после, когда я перестал кричать от невыносимой боли, и пачкать кожаную обивку кровью, вперемешку со спермой, под собой – вдвоем, лишь изредка отвлекаясь, чтобы отдышаться и проверить, в сознании ли я ещё. Только серые, чуть прищуренные глаза, которые стали мне родней всего на свете, не давали провалиться в бездну без чувств. Прости меня, Ларка…
… Сильный кашель, в котором я, не сдержавшись, зашелся, отдается резкой болью сначала в груди, тут же прошивая тело насквозь, и застревая где-то в области поясницы. Подавившись мокротой, схаркиваю, еле сдерживая себя, чтобы не сплюнуть прямо на ненавистное мне разноцветное покрывало, укрывающее холодные ноги. От своей древности, некогда яркие краски на нём, стёрлись, превращаясь в грязные пятна, что мозолят глаза при рассеянном солнечном свете, который, сплетаясь с летающей в воздухе пылью, нагло пробивается сквозь плотные портьеры. Всё никак не соберусь его выкинуть, ведь ночую я здесь теперь не часто, с тех пор как, переехал к любимому человеку…
Любимый… Это слово кажется таким родным и таким далеким одновременно, что порой, даже не верится – в моей жизни, наконец-то появился тот, кому я по-настоящему нужен, кто нуждается во мне, и без кого, у меня не будет сил идти дальше. Просто не будет значения жить дальше, если он откажется от меня. Человек, наполняющий всё моё жалкое существование смыслом. Да я руки его готов целовать, лишь бы быть рядом! Странно так, ибо раньше, я и мечтать не смел о таком. Да и не имел я права раньше, не то что мечтать, а и иной раз, даже рта раскрыть, без разрешения.
Протяжно застонав и взъерошив спутанные волосы на макушке, стекаю с кровати, шаря босыми ногами по холодному, и отчего-то, липкому полу, в поисках тапочек. Из-за ноющей боли внизу живота, подняться получается не сразу, и с большим усилием, поэтому я, хватаясь за всё, до чего только смог дотянуться, помогал себе руками. Как только принял вертикальное положение, в глазах тут же потемнело, к горлу подкатило, а уши, будто бы заложило ватой.
- Тварь такая… Как таких земля носит?.. И за что, только?.. - сколько раз я задавал себе это вопрос? Сотни? Миллионы раз, если не больше. И ведь надо было, так меня уработать напоследок... Ноги подкосились, и, рухнув на колени, уже на четвереньках ползу к своей сумке, которую бросил возле двери. Болезненно ли падать? Нет. Что есть физическая боль в целом? Так, пустышка. Для меня, она никогда не сравнится с тем, что я пережил за последние шесть лет. Больно падать, когда тебя ломают внутреннего, выуживая из глубокого нутра, все самые потаенные веревочки, чтобы потом, дергать за них, подобно кукловоду. Чувство полнейшего отвращения к себе – вот, что просаживает меня насквозь всё-то время, пока я, практически ползком, преодолеваю путь от кровати до двери. Подтянув к себе ноги, постарался сесть, прислонившись спиной к стене, тяжело дыша и буквально обливаясь потом. Наконец-то я до тебя добрался… Переведя дыхание, и с трудом сдерживая тошноту, расстегиваю сумку и достаю косметичку, доверху забитую лекарствами, разнообразными пластырями, тампонами и заживляющими мазями. Ларка никогда не упускал возможности, обозвать мою сумку необъятным чемоданом, даже не имея понятия, что в ней, находится практически мое «всё», и что без неё, мне было бы ох как тяжко в то время, когда любимого рядом нет. Ларка… От одной только мысли, что произойдет, если он узнает, чем я занимался до недавнего времени – всю внутренность скручивает в тугой жгут. Найдя подходящую заживляющую мазь, пачку обезболивающих и упаковку ватных тампонов, перевожу дух - ведь ещё предстоит нелегкий путь до ванной, который нужно преодолеть, во что бы это не встало, и желательно, не на карачках. Убирая обратно свою спасительную аптечку в сумку, наткнулся на знакомый диск, недавно взятый у Ларки в машине. Достав, покрутил в руках, рассматривая обложку и прочитав список исполнителей, с названием треков. Все шесть лет, что я провел вдали от дома, единственным спасительным средством для меня, была музыка. Бывало, когда совсем тяжко на душе, а тело, в буквальном смысле слова переломано везде и всюду, что нет живого места, заползешь под своё перемаранное одеяло, и сразу затыкаешь уши наушниками с музыкой. Полежишь так с минут пятнадцать, отвлечешься, перестанешь вздрагивать и всхлипывать, размазывая слёзы, разбавленные тушью, вперемешку с соплями по щекам, и, уже не так тошно становится… Чтобы Ларка не говорил, не изменю я своё мнение о музыке, которую он предпочитает слушать. Слишком правдивая она, честная. В жизни и так много дерьма вращается, так зачем ещё сверху добавлять? Поэтому я и слушаю, как любимый выражается, «розовые сопли», вместо его обожаемого русского рока. Да, но разве я не могу себе этого позволить?.. Оглядываюсь по сторонам, и, найдя глазами ноутбук, пытаюсь сообразить, как можно добраться до него. Пусть мне эта музыка и не нравится, главное, что она нравится ЕМУ, а это значит, что и я, должен к ней постараться приобщиться.
Убедившись, что в квартире я один, сделал громкость на всю мощность динамиков ноутбука. Уже стаскивая узкие джинсы, которые были основательно испорчены накануне, но так и не сняты, перед тем как, наглотавшись снотворных, я рухнул в постель. Жалко выбрасывать, дорогие зараза. Но даже если я и отстираю кровь с них, воспоминания всё равно останутся. Их не так легко удалить, как грязные пятна с материи, а порой, просто невозможно. Из комнаты послышалась спокойная музыка, чьи-то невидимые пальцы коснулись гитарных струн, и чтобы отвлечься от своих мыслей, и от подбирающейся, неизбежной ломки, я решил прислушаться к ней, попутно продолжая раздеваться. Бывает же так, что, казалось бы, незначительные вещи, западают в душу тут же, незамедлительно.
Ты открывал ночь,
Всё что могли позволить.
Маски срывал прочь,
Душу держал в неволе.
Пусть на щеке кровь,
Ты свалишь на помаду.
Черту барьер слов.
Ангелу слов не надо.
А мы не ангелы, парень!
Нет, мы не ангелы.
Тёмные твари, и сорваны планки нам.
Если нас спросят:
Чего мы хотели бы?
Мы бы взлетели,
Мы бы взлетели...
Мы не ангелы парень!
Нет, мы не ангелы.
Там на пожаре,
Утратили ранги мы.
Нету к таким,
Ни любви, ни доверия.
Люди глядят на наличие перьев.
Западает, бесспорно. С самого первого слова понимаешь, что эта песня про тебя, и ты примеряешь её на себя, будто новую пёструю тряпку, которую давно хотел купить. Одев «обновку», крутишься перед зеркалом и утвердительно киваешь сам себе головой: это моё. Смотри-ка, сидит как влитая. Тошнотворный комок в глотке, не удержавшись, таки вышел наружу, благо я успел склониться над ванной. Горло сжало новым спазмом, и было уже не разобрать, от чего моё тело сотрясало больше – от того, как меня накануне насиловали, как потом оказалось, в течение нескольких часов, или же от осознания того, какая я жалкая тварь, что снова оказался в таком положении.
Сотни чужих крыш,
Что ты искал там парень?
Ты так давно спишь…
Слишком давно для твари.
Может, пора вниз?
Там где ты дышишь телом.
Брось свой пустой лист.
Твари не ходят в белом...
Всё так и есть. До мелочей, до крайности! Кто я есть, на самом деле, если не мог ничего изменить в своей жизни?.. Жалкая, малодушная дрянь, что прогибаясь под обстоятельствами, подставляла свой зад, по первому требованию. Это раньше я находил себе оправдания, жалел себя, и верил, верил и успокаивался мыслями, что всё это только СЕЙЧАС, что ПОТОМ, всё забудется, и я уже никогда не вспомню об этом кошмарном отрезке своей жизни… Сейчас же, мне настолько тошно от всего того, что окружало меня до встречи с Андреем… Так совестно за то, что я обманывал его всё это время, утаивая правду.
Не знаю, сколько времени я просидел на холодном кафельном полу, раскачиваясь из стороны в сторону, словно китайский болванчик, прижав колени к груди, и полной прострации, после этой песни. Твердое решение, самому рассказать всё Ларке, пришло само собой. Не могу я больше его обманывать, и делать вид, что ничего не происходит. В конце концов, лучше он узнает обо всем от меня, нежели, от кого-то другого.
Проснувшись, уже в половине четвертого вечера, я отметил, что сидеть вполне терпимо, и, нехотя, выбравшись из теплой постели, направился в ванну. Люблю я плескаться в горячей воде, или стоять под упругими стрелами душа. Конечно, всей грязи, что накопилась в душе за это время, не смоешь. Так, хотя бы создать иллюзию и не надолго уйти полностью в себя, смотря будто бы сквозь, а не целенаправленно. Да и тем более, после прошедшей ночи, предстояло ещё раз порядком помучиться со своим телом, обрабатывая разрывы и ссадины. Иначе, как бы я смог лечь потом с Ларкой в постель…
После душа, состояние немного пришло в норму, и, вроде, даже появилась видимость того, что ничего особенного вчера не произошло. Во всяком случае, я очень попытался так себя настроить, ведь от эмоционального настроя, тоже немало зависит. Собрав влажные волосы в хвост, надел широкие спортивные штаны и направился на кухню, попутно стащив из холодильника баночку с вишневым джемом. Встретив на кухне свою соседку, натянуто улыбнулся. Натянуто, не потому, что плохо к ней отношусь, у нас дружеские отношения, а потому, что настроения нет совсем. Не хочется говорить, видеть и слышать. А по возможности, хочется просто перестать существовать, зарывшись под одеяло, и потихоньку, продолжая уничтожать себя морально, и изредка поскуливая от боли в многострадальной заднице. Поставив серебристый чайник на газ, и стараясь не морщиться от болезненных покалываний в причинном месте, сел на высокий стул рядом с окном.
- Доброе утро, - тихо произносит Ленок, нарушая наступившую тишину. Усмехаюсь и киваю ей на настенные часы.
- Какое же утро? Тем более, доброе… - пробурчав и нахмурившись, принимаюсь рассматривать этикетку на банке с джемом, высчитывая количество калорий любимого лакомства, которые могу себе позволить сейчас. В свое время, это переросло в отклонение, потому что, сложно было питаться досыта, если сидишь по несколько суток в запертой и полупустой квартире. Желудок постепенно «сжимаясь», перестает переваривать больший объем пищи, и когда появляется возможность нормально пожрать, приходится дозировать еду, дабы не сдохнуть от заворота кишок. Теперь, это уже фобия, с которой никак не получается справиться. У меня развилось много фобий и помимо этого, но что касаемо внешности и здоровья – доводит до исступления.
- С твоим режимом дня, можно считать, что утро… - не видя смысла в продолжении разговора, я только хмыкнул и потянулся за десертной ложкой.
Девушка, пожав плечами, собиралась уйти, но, заметив мои содранные, и местами, синюшные запястья, замирает на месте. Проследив за ее взглядом, хмурюсь еще больше. Я ненавижу то, что мне практически постоянно, приходится носить широкие браслеты. От кожаных украшений, дико начинает саднить содранная кожа на месте соприкосновения, особенно когда жарко, а другие, попросту перетягивают запястья, мешая нормальному кровообращению. Первое время, это ужасно напрягало, сейчас – уже боле менее привык, позволяя себе ходить с оголенными запястьями, только, когда нахожусь на своей съемной квартире. Портить свой «товарный вид» – попросту не имею права, и приходится мириться с этим точно так же, как в своё время, я мирился и с причиной уродливых отметин, появляющихся незамедлительно каждый раз, как дядюшка надумает поразвлечься со мной. Благо, лишних вопросов Ленок не задает, после того как узнала, кем я работаю помимо парикмахерской. Она подходит ближе и кончиками холодных пальцев касается моей руки, невольно заставляя отдернуть запястье, шумно втянув воздух сквозь плотно стиснутые зубы.
- Болят? Может, обработать нужно? - улыбка непроизвольно приподнимает уголки моих губ, и я смотрю на Ленку с благодарностью, отрицательно качая головой. Услышав свисток чайника, поворачиваюсь, чтобы выключить и встаю за кружкой, - ты поел бы чего, по-человечески. Смотреть на тебя больно… - усмехаюсь. Знала бы ты, как мне больно самому на себя смотреть… Морщась от неприятных ощущений внутри, усаживаюсь обратно на стул, после ухода соседки, и с удовольствием начинаю пить горячий кофе маленькими глоточками. За окном пошел снег. Кажется, что зима в этом году нескончаемая. Снег всё валит и валит, ненадолго задерживаясь на голых ветках деревьев и тут же падая в грязь на земле, растворяясь в лужах. Хочу в жаркие страны. Туда, где палящее солнце днём, и ласковый ветерок ночью. Растянуться там где-нибудь на бархатном песочке, и задремать часок другой. Даже домой, уже давно не хочется. Разве что, повидать мать с отцом, и любимую сестрёнку… А, больше всего хочу, чтобы Ларка был сейчас здесь, со мной… Зима ли, весна, лето – всё одно, когда он рядом, везде хорошо, как в раю. Только, прижаться своей щекой к его щеке, и крепко - крепко обнять, тесно прижимаясь, будто бы пытаясь слиться всей живой сущностью… Не могу без него… Кто бы мог подумать, что любовник на одну ночь, может стать одним единственным.
Стоило только прикрыть глаза и мысленно устремиться к любимому, как в коридоре из моей куртки, послышался звонок недавно включенного мобильника, оповещая о том, что звонит неизвестный абонент. Чертыхнувшись, сполз со стула и не спеша пошел за мобильником. Кто бы это ни был, мне абсолютно все равно, ведь на номер Ларки или няни Анютки, у меня отдельная мелодия, а все остальные, могут и подождать. Услышав в трубке голос ублюдка, что гордо именует себя Хозяином, я сжал телефон в руке так, что несчастная пластмасса жалко затрещала.
- Я тут совершенно случайно оказался возле твоего дома. Тебе нужно что-нибудь? Подумай хорошо. Ну, может продукты? Если ты, конечно, уже не находишься у своего нового благодетеля… - случайности - не случайны. Как бы тебя послать-то куда подальше, чтобы не обидеть особенно? Пришлось собрать всю силу воли в кулак, чтобы не послать открытым текстом. Мало ли еще, встретимся…
- Спасибо за заботу. Но я в ней совершенно не нуждаюсь, - только отслонил трубку, чтобы отключиться, как краем уха услышал то, чего и боялся.
- Как знаешь. Прощаться с тобой не буду, все равно на этих выходных увидимся… - как на спину раскаленное масло вылили!
- С какой это стати?! Вчера была последняя встреча, больше я этим не занимаюсь!! - трубка снова жалко затрещала в моей руке.
- А разве ты вчера не расслышал, что я сказал тебе на прощание? – проигнорировал мои слова совершенно! - поедешь со мной в загородный дом, хочу развлечься с тобой напоследок. - Готов поклясться, что в этот момент, он гаденько так ухмылялся, упиваясь своей фальшивой властью. Слишком хорошо я заучил его повадки. - Было бы глупо, отпустить тебя просто так, после всего того, что я для тебя сделал. К тебе только одна просьба, не одевай своих бл*дских шмоток, ко мне приедут партнеры по бизнесу. В субботу заеду, будь на связи.
Самообладание покинуло меня окончательно и, размахнувшись, от всей души швырнул многострадальный мобильный об стену. Тот, пролетев мгновение и наткнувшись на преграду, с треском разлетелся на несколько частей. Хоть успел увернуться от отскочивших осколков пластмассы, которые вместо лица, осыпали обнаженную спину. Тварь, которая с колоссальным удовольствием ломала меня по частям, ещё смеет это преподносить так, будто это я ему обязан! Из соседней комнаты высунулось озабоченное лицо Лены.
-Чего шумишь? Арчи, ты чего так побелел-то весь? - махнув рукой в ее сторону и тяжело вздохнув, принялся собирать трясущимися от обиды руками останки мобильника. Ну вот. Теперь еще и новый телефон покупать. Чтобы этому уроду, пусто было!
- Нормально всё. Не обращай внимания… - ответил и, развернувшись, ушел на кухню к уже остывшему кофе и мечтам о сумасшествии. Сколько бы я, как наивный слепой щенок, не рассчитывал на скорейшее окончание этих мытарств, Кариб всё одно решал по-своему, ещё более изощренно издеваясь, каждый раз. Когда-то меня даже посещали мысли о суициде, потому как, иного выхода из этого плена, я не видел. Теперь же, мне захотелось только одного – как можно скорее растоптать и уничтожить «любимого» дядюшку, который сломав мне жизнь, продолжал её отравлять периодически. В этот момент, как никогда, я явственно загорелся этим желанием, в уме начиная перебирать возможные и наименьше опасные, для меня и моей семьи, варианты расправы.
* * *
Что есть система? Четко сложенный и доведенный до автоматизма механизм. Полетит одна шестеренка, и всё, пиши – пропало. Вся систематизация пойдет крахом. Что есть страны третьего мира? Та запчасть великого, мирового механизма, которая оказалась за пределами системы. Она вроде, как и есть, да особой надобности для неё не нашлось. Так, ненужный ширпотреб. А люди второго сорта? Выходцы из тех самых стран, в которых большинство людей, до сих пор далеки от цивилизации настолько, что дальше них, разве что, пещерные люди могут быть. Зато их дети, не научившись толком ходить и говорить, уже умеют крепко держать в маленьких ручонках автомат. Это в этой стране разрешено практически всё. Её правители долго и кропотливо трудились над созданием своей внутренней системы, доводя её до совершенства, разумеется, с оглядкой на запад. А в месте, откуда я родом, до сих пор прилюдно казнят через расстрел за то, за что в этой стране, призывают быть толерантным.
Я родился в высшей касте. Так соблаговолил Аллах, видимо, даровав всё самое лучшее сначала, чтобы отобрать всё это потом. У меня было всё, о чём только может мечтать ребёнок. А уж тем более, ребенок, рожденный в наших краях. Я никогда не знал слова «нет», и никогда не получал отказа. Меня любили родители, и восхищались мной все остальные. Всегда окружали заботой и лаской, порою даже, непомерной. У меня было всё, до тех пор, пока маленький ребёнок не вырос, и ему не понадобились взрослые игры…
С самого раннего детства, мои родители, прививали мне любовь в непомерных дозах. Да и разве могло быть по-другому, если они сами до сих пор живут в любви и согласии, наперекор, чьим бы то ни было разговорам и суждениям. Родители мои, люди хорошо образованные, что очень большая редкость у нас на востоке, особенно для женщин. Наша семья вообще, по правде говоря, всегда отличалась от всех там обитающих. Мать была русской, хоть и как положено, приняла ислам после замужества, носила чадру, а отец, вместо того чтобы, осесть дома и ничего не делать в своем положении шейха, активно участвовал в развитии хиленькой экономики страны… И это, если не считать людской зависти, ведь в стране, где безработным можно назвать каждого третьего, сложно оставаться со всеми «наравне». В семье не без урода - так потом стали поговаривать у нас за спиной, как только из маленького мальчика, я начал превращаться в юношу…
Как и любой другой родитель, имеющий на это средства и возможности, моим, конечно же, хотелось, чтобы я не вырос неучем, который не умеет ничего толком делать, кроме как бездельничать. Поэтому, по достижению мной семи лет, в нашем доме появился Джамиль – высокий, складный, крепкий, и безумно красивый мужчина, нанятый в наш дом отцом для меня, на роль приходящего учителя. С первого дня его появления в моей жизни, многое изменилось. И в первую очередь, я сам. К тому возрасту, родители уже проводили со мной всё меньше времени, я скучал без их внимания, которым меня так избаловали в детстве. Я их и не виню – отец был постоянно занят налаживанием своего бизнеса за рубежом, да ещё и гражданская война вот-вот должна была разразиться на севере столицы. А мать, по его приказу: будешь рожать до тех пор, пока у меня не появится дочь – послушливо вынашивала четвертого ребенка, и, разумеется, ей было самой до себя. С младшими братьями у меня отношения не заладились, вследствие этого, появлению нового человека в моей жизни, я был безумно рад. Этот человек стал для меня практически всем: нянькой, наставником, учителем, предметом для подражания даже, в какой-то степени, а чуть позже – и первым мужчиной…
Отец видимо, так сильно хотел, чтобы мать родила ему дочь, что природа решила отыграться на мне в полной мере. В отличие от своих братьев, что пошли в отца, я перенял больше женских черт. Нет, я не был, как это сейчас модно называть «манерным», просто утонченность и женоподобность, всегда присутствовали в моей сущности, и отражались в коей-то мере на наружности. Сколько себя помню, я всегда был не таким как остальные мальчишки. И во взглядах, и во внешности. В тринадцать лет, когда и братья, и обычные дворовые ребята моего возраста, уже вовсю ухлестывали за соседскими девицами, я вдруг понял, что это совершенно не моё, я не такой, как они. Меня не интересуют подобные отношения, хотя вниманием женского пола никогда не был обделен. Только вот, сводилось всё больше к дружеским отношениям, нежели к чему-то большему, тому, что положено, предписано мужчине. Наместо того, чтобы пробовать женскую сущность, я непостижимым образом, сам приравнивался к ней всё больше. Мне не интересны были женщины в целом. Самое страшное было то, что я никому не мог рассказать о своих переживаниях, и поделиться тревогой за происходящее. Перелом случился, когда мне едва исполнилось пятнадцать. С того времени и закончилось моё детство.
Джамиль не раз ловил меня на том, что вместо того, чтобы внимательно его слушать на занятиях и всё записывать, я всё больше «летал где-то в облаках», затуманенными и совершенно не кумекающими глазами следя за своим преподавателем. Незаметно для себя самого, я впервые в жизни влюбился. Да так, что сам искал любой повод и предлог, чтобы задержать своего учителя подле себя как можно дольше. Со стороны, это выглядело как мой очередной каприз или прихоть, по отношению к своему слуге, и только я один знал, как это нелегко – видеть объект своего вожделения, находиться рядом, и не сметь прикоснуться к нему, даже помыслом.
Хоть это случилось так давно, и столько было грязи после… Но я до сих пор не могу забыть те ощущения, и ту феерию чувств и эмоций, что подарил мне Джамиль в тот день… Возвращаясь из мечети после полуденной молитвы, я всю дорогу судорожно подбирал слова, для того чтобы объясниться со своим учителем, и для него моя нервозность, не прошла незамеченной. Уже, будучи на полпути к дому, он, невзирая на окружающих, остановился и впервые дотронулся до моей руки. Меня, разве что, не затрясло от ощущения этого прикосновения, которое, казалось, передало всё невысказанное между нами разом! Он, извинившись и одернув, было руку, начал что-то говорить про конспекты, приготовленные к нашим занятиям, но по оплошности, забытые у него дома, но я уже этого не слышал – другого такого случая, могло и не представиться. Я, собрав всё свое маломальское мужество, не отдернул руку, а взглянув в черные глаза Джамиля, безропотно ответил, что хочу пойти за ненужными, на тот момент, кусками пергамента, вместе с ним. Тот лишь кротко улыбнулся. Кому как не ему, была известна истинная причина моего согласия.
Мой дядюшка впоследствии, не уставал твердить, что бл*дские замашки во мне присутствовали всегда. Быть может и так, однако, мне было совершенно плевать на все ярлыки и суждения в тот момент, когда я, невзирая на свое происхождение и положение в обществе, первый раз доверялся своему учителю. Неопытно и смущенно краснея, немного зажимаясь от стеснения перед взрослым, обнаженным мужчиной, но самоотверженно и со всей своей накопившейся страстью, отдавался с таким трепетом, и неизведанной ранее сладкой дрожью во всем теле… Не раз тогда ловил себя на мысли, что ещё немного, и я могу потерять сознание – до чего захлестнул круговорот ощущений! То, что это неправильно, запретно, и жестоко наказуемо, я знал - воспитывали меня по всем правилам восточного народа. Но разве, сможешь ты думать об этом, когда ощущая на себе приятную тяжесть любимого тела, находишься на грани сознания, и изливаешься соком своего удовольствия, задыхаясь от того, как сердце ломает ребра своим неистовым сердцебиением?.. И становилось совершенно не существенным то, что вместо белоснежных, шелковых постелей и пышных спален, с расшитыми покрывалами из кинкхаба, к коим я привык, мы занимались друг другом, на разбросанных по каменному полу его дома, овечьих шкурах и сафьяне. Тогда это ложе казалось мне, мягче любой, даже самой дорогой и пышной перины.
Прикосновения и поглаживания его крепких, мозолистых ладоней к обнаженной коже, вызывали трепетание, чутко отзываясь каждой клеточкой тела. А медленные, осторожно-изучающие ласки, доводили до исступления, порой вынуждая выплеснуться наружу ещё до начала соития, за что первые разы, мне было чертовски стыдно. Джамиль только, снисходительно улыбался, легонько касаясь моих век, зачерненных сурьмой, и с благодарностью сцеловывая капли доставленной мне услады, с разомлевшего и изнеженного тела.
- Шамси… Мой шамси. - И сызнова чувственно, ласково, словно крылышки трепещущего мотылька, касаются губы прикрытых век. Он часто меня называл так, а я таял, подобно воску свечей, которые плакали, взирая на нашу порочную связь.
- Почему ты называешь меня солнечным? – как-то спросил я у него, кутаясь в тесных, и безумно желанных, крепких мужских объятиях.
- Солнце своим светом, дает жизнь всему живому. Подобно, как и ты, даешь мне силы жить. И если все эти годы, я и думать, не смел, что ты когда-нибудь осмелишься взглянуть на меня по-другому, именно так, как этого хотелось нам обоим, то теперь, знаю, что это время ожидания того стоило. Поверь, ты самое бесценное, что у меня есть. Боготворимый…
Так продолжалось полгода. Вступив в безнравственную связь, и отступив тем самым от своей веры, я больше не желал следовать муэдзину, что призывает верующих в мечеть на молитву пять раз в день. Мог ли я думать о чём-то другом, или видеть что-то другое вокруг себя?.. Нет. Я жил и дышал только им одним, будто бы, отгородившись от всего мира невидимой стеной. Чуть позже, когда я повзрослел, эта «любовь» первого прямого наследника, пятнадцатилетнего сына шейха Вахида и его приходящего учителя, приняла вполне определенное название, и с глаз спала пелена. А до этого, я был ослеплен неизведанным, острым и сладким ощущением, которое мне преподносил мой Джамиль. Подносил как дар, тайну которого, могут постичь лишь единицы. Моя «стена» рухнула в одночасье, из-за оплошности, которую я допустил по глупости, или, благодаря, всё той же ослепленности первой любви… Теперь, это уже не имеет никакого значения.
… - Ты сегодня слишком рано закончил свои занятия. - Сказала мать, не отрываясь взглядом от рукоделия. Не так давно, она родила девочку, прекрасную Нисайем, мою младшую сестрёнку, к которой я прикипел всей душой, и поэтому, всё чаще проводила время с ниткой и иголкой в руках, латая или перешивая одежду для своих детищ. Хоть отец частенько её ругал за это, дескать, не пристало его жене штопать тряпки, мама всё равно чинила одежду самостоятельно, без посторонней помощи.
- Я неважно себя почувствовал, и попросил закончить пораньше. Наверно, переутомление… - как только я собрался уйти в свои покои, мать резко подняла обеспокоенный взгляд, и спустя, пары каких-то жалких секунд, я пожалел, что провалиться сквозь землю, попросту не представляется возможности. По сравнению с отцом, мать всегда отличалась сдержанностью, но не в этом случае. Бросив на пол своё занятие, и подхватив за полы паранджу, она налетела на меня подобно урагану, тут же сорвав с моей головы куфию. Я по – началу, даже и не понял в чем дело, пока мать, брезгливо сморщившись, не расправила её в своих руках, вопросительно подняв на меня взгляд, с отражением метающихся молний в глазах. Земля под ногами пошатнулась, и я чуть было не осел на пол – это была куфия Джамиля, с орнаментом, указывающим на принадлежность к его касте, и его территориального региона…
- Как?.. Сын ответь, почему?!.. Неужели мало вокруг тебя ошивалось девок, что ты наперекор всему связался с мужчиной?! И с кем?! Со своим слугой!!.. – а потом, она заплакала. Горько и так отчаянно, что я сам не смог сдержаться. Я стоял будто бы оглушенный, судорожно соображая в уме, что могу сказать в своё оправдание. Врать я не смел, да и как можно было выкрутиться, когда мать буквально видела меня насквозь, а такая жуткая оплошность, как отличительный знак низшей касты, попросту не могла случиться непреднамеренно.
- Мам, но ты же, тоже пошла вопреки всему, своим родителям в первую очередь, когда решила связать свою жизнь с моим отцом… - я попытался взять мать за руку и заглянуть в её глаза, в надежде, увидеть в них, хоть какое-то понимание и поддержку, но она, швырнув куфию на пол, как если бы, та была ядовитой змеей, отшатнулась от моей руки, яростно сверкая влажными от слез глазами.
- Не смей даже сравнивать и говорить такое матери! Я дала тебе жизнь, так надеялась, что ты продолжишь свой род! А какое будущее теперь ждёт тебя?? Что могут дать такие отношения? Вечный позор на всю округу? Клеймо?! – несколько раз глубоко вздохнув, она постаралась взять себя в руки, я же был готов сорвавшись с места, просто убежать, куда глаза глядят, лишь бы не слышать всех тех обвинений и оскорблений, которые посыпались из её уст после. Отцу она ничего не сказала, за что я был превелико благодарен. Ведь узнай тогда отец о моей связи с Джамилем - приказ о расстреле непокорного, не заставил бы себя ждать, а этого я себе бы точно не простил. Мать поступила иначе, решив за меня, что на её родине, мне будет куда лучше. Она до сих пор не знает, на что обрекла меня в тот день, а я, даже не мог предположить, что попаду в самый настоящий ад на земле… Мой персональный ад, искусно созданный похотливыми и алчными животными, по какой-то противоестественной ошибке, зовущимися людьми.