В ту пору, когда повсюду орудовали тролли и гоблины, милиционеров ещё не было, а порядок нужен. Такие лихие парни как Конан слонялись по вдоль Европы и блюли справедливость в странах ЕС. Один раз, приспичило ему на Восток заблудиться, поднырнул под железный занавес, а тут места дикие, население чубатое, и все сплошь едят сало и пьют горилку. Подошли к нему чубатые амбалы, приглядываются внимательно с какой бы стороны лучше накинуться, так Конан подумал. Они же закурили поголовно и ему люльку протягивают. С непривычки тютюн-самосад – гадость редкая, Конан как затянулся, позеленел.
— Нет, не наш это хлопчик! — говорят чубатые.
Самый наибольший из них подошёл к варвару, по крутому плечу похлопал, вздохнул:
— Не на пользу тебе наша люлька, одёжа на тебе чудна и зарос как бык племенной, — потом как рявкнет, — чьих будешь!
От неожиданности Конан, герой и заступник обиженных, призадумался, как отвечать-то: по-русски или по-немецки. Стоит, не знает, но приосанился, плечи расправил.
Старшой, что был кстати сказать казачий полковник, истолковал заминку по своему:
— Должно быть польский лазутчик! Или турецкий!? Тащи его в обоз, ребята, после допытаем, а счас дюже некогда – идём в Крым безобразничать!
Конан вокруг глядит, всему удивляется, а пуще всего бабам и девкам, что при обозе жили, ни в одном краю не видал он такой дородности. Самая статная приглянулась ему, и, видать, он ей понравился:
— Что, задохлик, — говорит, — подь суды.
Конан подошёл, а бабища его за ремень и на сено. Конан ковчег с горы Арарат снял, а эту твердыню с себя стащить не смог. Мускулы на шее как канаты вздулись, бицепсами и трицепсами трещит. А баба ему шепчет:
— Ну, что ты дрожишь, дурашка? Что ты такой не смелый? Чего сам не попросил, если глянулась тебе, иль ты не козак?
— Знамо не козак, мамо! – Вмешалась в их любовный щебет дебелая девица с двумя ведёрными арбузами за пазухой, в черевичках, каждая из которых на ноевом ковчеге сошла бы за спасательную шлюпку и могла спасти от потопа множество скота, когда бы там уже не помещались мясистые ноги исполинши. – То не козак, мамо, а чисто Ангел, вы мне его отдайте девичий интерес потешить!
— Цыц, девка! – Недовольно прикрикнула мама на дочку. – Распетушилась, срамотница! Попривыкла родителев обижать! Я вот задам тебе перца!
Потом, по всей видимости решив не откладывать педагогику в долгий ящик, и дав Конану роздых, она поднялась и отвесила дочуре оплеуху, от которой сенной сарайчик подпрыгнул, а обиженная малолетка взревела:
— Ах, вот ви як, мамо?! Нате и вам на орехи!
Кулак величиной с качан придал носу мамаши свекольной спелости.
— Ах, ты руку на мать подымать, бесстыжая!
Конан с европейской учтивостью поспешил остановить битву титанов, хотя откровенно сознавал, что прервать поединок скандинавского реликтового дракона с трансильванским шипорогом было бы проще.
Видимо желая преподать примерный урок дочуре, мамаша, хлюпнув разбитым носом, размахнулась и задела Конана локтем, случайно. Не стой на линии огня, гласит народная мудрость.
Словно пораженный пудовым зарядом римской катапульты, лишившись чувств, Конан совершил в воздухе тройной кульбит и исчез в выгребной яме, подняв фонтан ядовитых брызг и рой зелёных мух.
* * *
Лекарь, бывший по паспорту из ромеев, а по виду типичный жид, поставил Конана на ноги за три месяца, взял с него плату сто рублёв, и даже помог безопасно исчезнуть за границей. Полковник после крымского безобразия угощался со товарищами горилкой от самого Рождества и до Троицы и потому варвара не искал. Его нескромные жена и дочь утешали своё безнравствие, то с заезжими послами, то с местным кузнецом, и долго хохотали, узнав кто победил в финале этого года на конкурсе бодибилдеров «Мистер Олимпия». Хохотали и веселились неделю.
06 06 2010