2 ноября
Вскоре Саша приехал опять и привёз детскую кроватку. Лето прошло спокойно. Приезжали Женя и Неля с детьми. Петя стал почти взрослым молодым человеком, но всё ещё по-подростковому стеснялся своей семьи и, если приходилось идти куда-либо всем вместе, старался убежать вперёд.
Они прожили с нами неделю и отправились к нелиным родственникам на Украину, и через два дня поспешно вернулись, испугавшись там вспышки холеры. Жили они большей частью на даче.
Однажды я отправила туда Сашу, чтобы он отвёз им продукты. Он просил меня не ходить в парк одной, я, конечно, не послушала его, ведь всегда я гуляла там с сыном. И вот, в тот злосчастный день я подверглась нападению какого-то молодого парня. Когда я вырвалась, он побежал от меня по тропинке вниз к реке, я крикнула что-то нецензурное, а Мишенька даже не проснулся в своей коляске. Саша принял случившееся близко к сердцу, но забыл об этом гораздо быстрее меня.
Однажды мне пришло письмо, и принёс его муж. Я быстро прочла его и спрятала на кухне. Саша начал допытываться, кто мне писал. Я рассказала всё откровенно, не щадя себя. Он начал мучиться подозрениями, назвал меня стервой. У меня начался приступ головной боли, я частично перестала видеть одним глазом.
Миша капризничает, надо его кормить, потом идти с ним гулять. Александр одевается, бреется, собирается идти к своим родителям. Мне очень плохо.
- Что опять жалеешь себя? – говорит он.
И вдруг я возмутилась. Как он смеет?! Как он, этот мальчишка, смеет издеваться надо мной, над моими чувствами, над тем, что озарило всю мою жизнь? Да, озарило, хоть и угарным, зловещим пламенем… Я спокойно говорю:
- Саша, собирай вещи и уходи.
Через несколько минут он пытается помириться, целует меня, говорит, что любит, спрашивает:
- Ты любишь меня?
«О, Господи!» - кричит моя душа; но я спокойно говорю:
- Конечно, люблю.
Он уходит успокоенный и довольный.
3 ноября.
Кончились его каникулы. Уехали и наши дети. И опять начались мои мучения, вернее, открылось второе дыхание моей любви.
Как-то зимой, когда я училась на 3-м курсе, мне
показалось, что всё кончилось. Я шла домой
поздним вечером с комсомольского собрания. Было
холодно и звёздно. Я вдруг почувствовала, что мне
легко, как будто с плеч моих свалился тяжёлый
груз. Но, увы! это был только вздох облегчения.
В этот же вечер всё вернулось опять.
Николай Васильевич! Николай Васильевич! Мне
некуда от тебя деться.
В следующем году мы долго не писали друг другу.
Я стала спокойнее, холоднее, равнодушнее ко всему
окружающему и к себе. Но однажды на лекции
по лексикологии маленький и очень любимый нами
доцент отпускал какие-то шутки, которые и по-
русски-то не всем были понятны. Я не слушала его,
утонув в каком-то оцепенении, и вдруг опять
сознание, что я люблю Н.В., что его нет
и не будет рядом, что всё кончено, пронзило меня.
«Это – жизнь. Это жизнь, думала я, а эти месяцы я
не жила; но так больно, так тяжело…». Вероятно,
выражение лица моего резко изменилось от этой
неожиданной боли, потому что лектор взглянул на
меня удивлённо и замолчал.
Не проходило дня, чтобы мысленно я не
разговарива с ним, и вот, после трёх лет, словно
затянулись старые раны, и стало легче, спокойнее,
а сейчас они опять открылись.
4 ноября
В этом году очень ранняя зима. Метёт метель, и я вижу из окна, как растут сугробы.
На прошлой неделе возила Мишеньку в коляске в мамину поликлинику, где малышу моему должны были сделать вторую прививку. Шёл колкий, злой, снег, который тут же таял на асфальте. Мы с мамой затащили коляску под лестницу чёрного входа. Пришлось ждать. Я стояла и смотрела в окно. Снег становился всё гуще, и небо темнело, становясь тёмно-серым, а на земле всё ещё цвела ярко-жёлтая календула. Мишутка спал и не собирался просыпаться. У меня стали складываться стихи: «Первый снег в этом году – не первый…», что-то получалось. Я думала о Н.В. Вышла мама, я попросила у неё карандаш и бумагу; но она сказала, что ей некогда заниматься глупостями. Она была чем-то расстроена, и лицо её было красным. Я поняла, что нас не хотели принимать, ведь поликлиника была для партийного начальства.
После прививки мы заспешили домой, началась сильная метель, и ветер задувал в коляску.
Вечером у Миши немного поднялась температура, и появилось затвердение на ягодичке; но сейчас, кажется, дело идёт на поправку.
Жду Сашу. Он должен приехать со дня на день. Когда он уезжает, я не грущу; но проходит неделя, другая, и я начинаю его ждать, и отношение моё к нему становится теплее. Он делает мою жизнь разнообразнее и немного согревает её. Мне кажется, он действует на меня, как наркотик, к которому привыкаешь. Пойду, посмотрю, нет ли писем.
Нет.
Я знаю, что я уже не нужна Н.В.; но знаю это умом,
а сердцем, всеми чувствами моими понимаю, что это -
родной мне человек, прильнув к которому, мне хочется
долго и облегчённо плакать, и который не может
прогнать меня, как свою дочь, испытывая нежное
милосердие. Сколько раз уже в мечтах я приходила к
нему в его московскую квартиру, сколько вариантов нашей
встречи я переживала. Наверное, этого не будет никогда.
Я отказалась ещё тогда, несколько лет тому назад,
когда он предложил перевести меня в московский ВУЗ, и
мы бы продолжали встречаться, и сейчас не жалею об
этом. Для меня такие отношения невозможны. Но я так
страстно и с такой болью опять хочу видеть его!
А мой маленький Мишутка? Он меня отпустит? Смотрю на него: он грызёт нос резинового крокодила, которого я купила ему специально для этой цели. Когда я поднимаю глаза от тетради, он весь сияет и издаёт, захлёбываясь, радостный звук. Моё ласковое, моё нежное дитя. Если бы пришлось выбирать, без размышлений, без сожаления, не колеблясь ни минуты, я оставила бы всё, чтобы быть с ним. Как-то Александр сказал, что я люблю своего ребёнка какой-то больной любовью. Может быть, так. Я люблю его со слезами.
И всё-таки так много в моей жизни занимает Н.В. Я
до сих пор не научилась называть его по имени,
только однажды, когда наступила полоса страшных
бессонных ночей после моей второй поездки на «лучший
курорт мира», я сказала: «Коля, что ты со мной
сделал?», и это вызвало такой тяжёлый приступ тоски
и страха перед будущим, когда придётся быть
покинутой.