глава 7. РОТА, ПОДЪЕМ!
В чреве Ил-62.
Очнулся. Объявили заход на посадку. Напрягся. С трудом вспомнил, где нахожусь. За стеклом иллюминатора — хмурое серое утро, чужая, незнакомая земля.
Приземлились.
Пассажиры зашевелились. Они, словно приговоренные перед казнью, молча прощаются со стенами ставшей «родной» камеры, берут, неспешно, свои пожитки и покидают салон самолета — последнюю пядь Великой Родины. Оборвалась сакральная связь, паутина, сплетенная многими поколениями, «березки», «дым Отечества», ну и засрали же нам мозги.
На время полета мы остались «без присмотра», израильтяне нас еще не встретили, а менты с чекистами уже остались позади. Но, может быть, я и ошибаюсь, возможно, что нас и в самолете пасли, но дискретно. Люди к таким вольностям не привыкли, без поводырей они терялись в просторах Вселенной.
Возле самолета стояло два «Икаруса» с открытыми дверями. Самолет и автобусы были охвачены кольцом из венгерских солдат с калашниковыми на плечах. У подножия трапа и автобусов крутилось еще несколько молодых, подтянутых мужчин со смуглыми лицами, каждый из них держал в руках короткоствольный «узи». Когда все вышли из самолета и скучковались у подножия трапа, мы, наконец! услышали долгожданный голос «поводыря»: «Доброе утро, проходите, пожалуйста, в автобусы!» Голос принадлежал молодой стройной брюнетке, в ее русском улавливался приятный акцент. Брюнетка представилась сотрудницей израильского посольства в Венгрии. Нас набралось человек пятьдесят, мы разместились в «Икарусах», в каждый из которых последними поднялись и встали у дверей по двое «гражданских» с узи. Остальные «гражданские» остались возле самолета. Тронулись.
Из окна автобуса я увидел, как к самолету подкатил грузовик для погрузки нашего багажа.
Приближаемся к зданию аэропорта.
Но наши автобусы берут куда-то в сторону от главного входа в пассажирский терминал.
Остановились.
В наш автобус заглянула брюнетка, она ехала в другом автобусе, и попросила нас выйти. Вышли.
А вот и наш багаж, к нам подъехал грузовик в сопровождении легковой машины. Из кабины грузовика и из легковушки вышли «гражданские» с узи.
Мы находимся между стеной здания и автобусами, поставленными вряд параллельно стене. С третьей стороны нас прикрывает багажная машина, с четвертой — легковая. Это сделано неспроста, это сделано, чтобы до минимума сократить, даже гипотетическую, возможность обстрела. И особое внимание к багажу – чтобы ни на секунду не остался без присмотра и не прошел через чужие руки. Брюнетка просит нас помочь снять багаж с грузовика, разобрать его, и ставить на стоящие вдоль стены здания тележки.
Брюнетка открыла дверь, обычную, неприметную, через которую мы проникаем в небольшое помещение. В помещении, с правой стороны, стойка-прилавок, как в баре, за стойкой стоят три пограничника в зеленой униформе и фуражках. Проходя вдоль стойки, все, почему-то, показывают пограничникам свои листочки-визы, хотя ни брюнетка, ни пограничники нас об этом не просили. Пограничники даже не смотрели на наши ксивы, а просто кивали головами, растягивали губы в дежурной улыбке. К багажу они даже не прикоснулись.
Пройдя «пограничный контроль» мы, через коридор, попадали в просторный зал. Когда все пассажир прошли контроль и скопились в зале, брюнетка открыла дверь, через которую мы вновь вышли на улицу и оказались напротив наших автобусов! Очевидно, что «пограничный контроль» был всего лишь чистой формальностью.
Мы снова погрузились в автобусы. Последними в автобусы опять поднялись «гражданские», но на этот раз они передернули затворы автоматов и, согнув в локтях руки, уставили узи дулами в потолок.
Я услышал за спиной чей-то восторженный шепот: «Это — наши — израильтяне — из Моссада!» Не знаю, были ли они из Моссада, или еще откуда, но то, что израильтяне это точно. В Израиле я узнал, что «Мо(с)сад» в переводе — «ведомство, учреждение», скромно.
Два наших Икаруса, машина сопровождения с «гражданскими» в арьергарде и машина венгерской полиции с включенной мигалкой во главе колонны, набрав скорость, вырвались на волю!
Как показало время, такие меры безопасности не были напрасными. Через какое-то время израильские СМИ сообщили о взорвавшемся припаркованном на обочине дороге автомобиле по пути следования такой же колонны. Были раненые.
Пассажиры стали оживленно беседовать. Кто-то уверял, что мы едем в шикарный отель, другие пытались узнавать друг у друга цены на припасенные на такой случай советские фотоаппараты, бинокли, и другую утварь. Каюсь, фотоаппарат, и бинокль у мены тоже имелись.
Я краем уха ловил полезную информацию, и с любопытством смотрел в окно.
Странно, но за окном проплывали знакомые до боли пейзажи: серость ранней весны, черные, раскисшие, поля, голые деревья, небольшие аккуратные домики — словно мы проезжали по главной улице центральной усадьбы колхоза-миллионера. Я не находил для себя ничего интересного. Меня укачало, и я задремал, я быстро засыпаю в транспорте.
Проснулся я от толчка. Наш автобус остановился.
Я сидел в средней части салона и видел по обе стороны от автобуса, насколько хватало взгляда, лишь бесконечно длинную бетонный стену, поверх которой было натянуто несколько рядов колючей проволоки.
Это не походило на шикарный отель.
Значит так надо. Моссад знает, что делает.
Я привстал с кресла и посмотрел вперед через лобовое стекло. Так, как я ехал во втором по ходу движения автобусе, то ничего, кроме задней части идущего впереди «Икаруса» я не увидел.
Тронулись.
Въезжаем в ворота.
Когда я проезжал вдоль створки открытых зеленых железных ворот, я боковым зрением заметил, как на створке мелькнуло какое-то, красное, пятно. Я даже обернулся, чтобы получше его, пятно это, разглядеть, но было уже поздно.
Я напрягся.
Мысли в похмельном мозгу текли вяло.
«Успокойся, приятель, это тебе с похмелья померещилось!»
Через несколько секунд наш автобус снова остановился. Водитель заглушил мотор и открыл дверь.
И тут я охуел!
Мы находились — на плацу советской воинской части!
Трехэтажные казармы. Вдоль плаца — стенды с фигурами солдат в советской униформе, изображающими элементы строевой подготовки! Над трибуной транспарант — «Учиться военному делу настоящим образом. В.И. Ленин»!
Нет, мне не померещилось, на воротах была — красная звезда!
Уверяю вас, если бы меня, бесчувственного, погрузили в самолет в Москве, сгрузили в Будапеште, и если б только сейчас я очнулся и открыл глаза, то я, вероятно, сошел бы с ума!
Люди стали роптать: «Нас обманули(а то и покрепче выражения) — мы — в совке!», «Да это не Моссад, это – КГБ!», «Мы никуда не улетали!» Выдвигались еще какие-то, безумные, предположения.
К автобусам стали подходить какие-то люди, по виду совки. В открытую дверь нашего автобуса заглянул мужик и громко спросил, откуда мы.
****ь, Deja vu! В мае 84-го, автобусы со стрижеными призывниками, среди которых был я, так же остановились на плацу учебки в городе Горьком. Мы выходили, пришибленные, с рюкзаками и баулами, к нам подходили развязные старослужащие и спрашивали то же самое!
Кто-то из сидевших у двери пассажиров задал мужику встречный вопрос: «А где мы?» Мужик, поняв наше недоумение, весело ответил: «В Венгрии! В Будапеште! Все нормально! Они собирают полный самолет для отправки в Израиль!»
Следом за мужиком в автобус заглянула брюнетка: «Не волнуйтесь, это Сохнут арендовал у венгерского правительства бывшую советскую воинскую часть! Казармы переделаны под гостиницу, отремонтированы, имеются все удобства, в столовой бесплатное питание! Вы здесь задержитесь не более чем на сутки-двое! Это для вашей же безопасности, здесь надежнее, чем в отеле в городе, да и паспортов у вас нет!» — сказала и ушла. Тут Сашка, мой новый знакомый, баламут, он, видать, опохмелился по дороге, из запасников, как гаркнет на весь автобус: «Ну, Сохнут! Ну, сионисты! Ну, бля, намутили!» Я чуть не захлебнулся от истеричного хохота! Какого хрена нас не предупредили на счет воинской части?! Что, Сохнут боялся, что в городе мы все разбежимся, что ли?! А если бы кому-то стало ***во от такого прикола, или того хуже, взял бы этот кто-то, да и дуба дал от стресса, так и не увидев исторической родины!
Мы вышли из автобуса, взяли багаж, слились с пассажирами из второго автобуса и всем кагалом, с опаской поглядывая по сторонам, поплелись за брюнеткой к казарме.
У входа в казарму-отель мы остановились. Брюнетка указала на одноэтажную столовую, находившуюся метрах в ста от казармы, и сообщила «распорядок приема пищи». Судя по времени, завтрак уже закончился. По этому поводу брюнетка нас успокоила, она сказала, что сегодня обед будет раньше, чем обычно. Еще она добавила, что в здании столовой имеется буфет, чипок, но уже за деньги, и желающие могут там перекусить в ожидании обеда, и еще, в чипке можно получить детское питание, бесплатно.
Затем брюнетка принялась объяснять, как нам разместиться в «отеле». Семейным выделялось по отдельной комнате, одиноким — общежитие. Нас, маргиналов, набралось шестеро, брюнетка предложила нам занять номер на третьем этаже.
Симпатичная брюнетка стала для всех почти родной, ее засыпали вопросами из всех областей человеческого бытия.
«Отель» уже был частично заселен бывшими-новыми согражданами, и по причине отсутствия лифта(!), люди, логично, осели на первом и втором этажах.
Новоприбывшие мгновенно освоились в привычной, коммунальной, обстановке и включили еврейский характер. Бабули начали жаловаться на варикозное расширение вен, деды на сердце и одышку, мамаши трясли, уже совсем не грудными, детишками, как очередники в исполкоме при получении заветных ордеров! Требовали переселить молодых и здоровых на третий этаж! Вот бы Воланд порадовался! И все это ради того, чтобы переспать ночь-другую. Брюнетка не ожидала таких страстей, и быстренько удалилась под благовидным предлогом, бросив нас на произвол судьбы. Мы, маргиналы, с отвращением посмотрели на склочников, поднялись на третий этаж и отыскали наш кубрик.
Один мой друг служивший срочную в ГДР, рассказывал, что в отличие от частей расположенных на территории СССР, где все солдаты спали в одном большом помещении, у них, заграницей, спальные помещения в казармах были разбиты на отсеки, кубрики.
Это совки колотили понты перед камрадами из Варшавского договора.
Кубрик был на шесть шконок, без второго яруса, конечно, и имел дверь, что в оригинале не предусматривалось. Кубрик, коридор-взлетка, лестничные пролеты были свежевыкрашены, в туалете блестела новая плитка, новая сантехника и … душ(сохнутовских рук дело!). Мы в армии, помнится, тоже делали импровизированный душ — присоединяли шланг к крану, врезанному в трубу отопления, но только в отопительный сезон. Такие красивые туалет и душ в армии я видел только раз — в будущих покоях министра обороны во время строительства нового здания министерства.
Нам всем было до тридцати лет, почти все служили срочную, из нас тут же попер солдатский юмор, мы со смехом отливали в новые, сверкающие белизной голливудской улыбки, импортные писсуары!
За этим занятие нас застал зашедший по нужде старожил. Судя по висевшему на его плече банному полотенцу, он решил принять еще и душ, видимо, душевые кабины на первом и втором этажах в этот момент были заняты. Мы спросили старожила, как добраться до центра Будапешта, и поинтересовались, сколько может стоить наше барахло в виде биноклей и фотоаппаратов.
— Да вы что, ребята! Мы же здесь под охраной! Выходить за пределы части запрещено!
— ответил, как будто это было в порядке вещей, старожил.
Ни *** себе — СВОБОДА!
На следующий вопрос: «Где взять выпить?», старожил ответил легко и быстро:
— В чипке, но только вино!
На мое предложение сходить за вином, откликнулся только один мой новый знакомый — Сашка. Остальные же маргиналы, сославшись на усталость, решили пойти поспать до обеда.
Сашка выделялся среди остальных маргиналов не только веселым характером и здоровой тягой к спиртному, но и своим багажом. У него имелся брезентовый походный рюкзак цвета хаки, и упакованная в брезентовый чехол … туристическая палатка. Возможно, что в чехле была не палатка, но чехол точно. По дороге в чипок я не удержался и спросил Сашку, зачем ему понадобилась палатка в Израиле? Спросил я так, будто был уверен, что в чехле находится именно палатка. Сашка ответил, что в чехле, действительно, палатка, и взял он ее на всякий случай, а случаи, мол, разные бывают. Я задумался, судя по приему здесь, может, и мне стоило взять с собой палатку, вместо тетиных чемоданов, черт его знает?
В чипке за прилавком скучал продавец. Облокотившись левой рукой на прилавок он подпирал круглую, мячиком, голову с белой, с цветными кантиками, ермолкой на макушке. Щелчками большого пальца правой руки он пытался ставить «на попа» спичечный коробок, есть такая игра. Если б не кипа на макушке и не Будапешт, то он бы сошел за рыночного торговца «кавказской национальности». Увидев нас, продавец оживился, он расплылся в довольной улыбке и поздоровался с нами по-русски. Давид, так его звали, оказался выходцем из Грузии, он репатриировался лет пятнадцать тому назад, и трудился в Сохнуте, здесь он находился в командировке. Давид поинтересовался, откуда мы приехали. Узнав, что я приехал из Архангельска, он тут же сказал, что бывал там, но я думаю, что он соврал, сказал так для приличия. Мы спросили Давида, знает ли он, когда мы полетим в Израиль, и правда ли то, что за пределы части выходить запрещено. На счет полета он ответить не смог, возможно, это была секретная информация, зато подтвердил, что покидать территорию воинской части, действительно, запрещено, так как у нас нет паспортов.
Ассортимент товаров в чипке, по скудности, не многим отличался от перестроечных кооперативных ларьков: сигареты, жвачка, напитки, зубная паста, мыло … вино. Вино — токайское. Оно мне было хорошо знакомо. Токайское, в последнее время, пользовалось большой популярностью в архангельских ресторанах, где я числился завсегдатаем. По сравнению с остальным пойлом токайское отличалось определенным изяществом, и похмелье после него было благородным. Токайское приготовляется из переспелого, заизюмившегося винограда, что придает вину особый аромат, сладость и глубокую насыщенность. Это я вам говорю, как техник-технолог приготовления пищи в прошлом, и как гурман в настоящем!
Токайское … хоть что-то знакомое и родное. Постой?! Так оно же — венгерское! Ну, так и мы в Венгрии! Кретин.
— Давид, а почему нет водки и пива? — спросил я чипочника, так как это уже начинало казаться мне странным.
— Так ведь Песах же! — ответил снисходительно-иронично Давид.
Чтобы не выглядеть уж совсем полными идиотами мы, не задавая больше вопросов, купили, за доллары, по бутылке токайского и сигарет.
Идем к казарме, рассуждаем, ищем связь, или отсутствие связи, между Песахом, водкой и пивом, и не находим. Сошлись во мнении, что собираемые Сохнутом в виде частных пожертвований деньги попросту разворовываются, иначе бы мы здесь не оказались.
В Израиле наша теория нашла подтверждение в череде громких скандалов и разоблачений в СМИ.
Мы с Сашкой расположились в беседке-курилке у входа в казарму. Во время армейской службы мне не доводилось пить вино посреди части у всех на виду и это меня развеселило! Мы выпили из дула, натощак, по бутылке вина, покурили, и присоединились к остальным, спящим, маргиналам.
— Рота, подъем! Хавать идете?! — трясли нас товарищи.
Я открыл глаза, затем закрыл, вспомнил, где нахожусь, и вновь открыл.
Этот маразм преследовал меня еще с неделю в Израиле. Я просыпался утром, подходил, как зомби, к окну и вместо привычных берез, тополей и кленов видел — пальмы. Говорил себе: «Так ты же в Израиле!» — и просыпался окончательно. Я уверен, что все жизненно-важные шаги нужно делать как можно раньше, тобишь: жениться, разводиться, заводить детей, эмигрировать(включая такую разновидность, как репатриация, и даже переезд в другой город), пока не тянет груз, пресловутого, жизненного опыта, хороших и дурных привычек, пока все натурально, пока еще не нужно придумывать жизненную философию и оправданий своим поступкам. А то в энном возрасте, увидев из окна вместо березок — пальмы, или небоскребы Манхэттэна, можно заработать инфаркт, или в лучшем случае дикую депрессию.
Ура! Мы идем на наш первый заграничный обед!
В столовой мы были не из первых, но, если судить по заселенности отеля, едаков оказалось не так много.
Солдатский быт в столовке, в целом, остался нетронутым, единственное, что бросалось в глаза, так это разовая пластиковая посуда и бутылки с заморскими soft drinks на столах.
Столики были на четыре персоны.
Мой друг, который служил в ГДР, тот, что рассказывал про кубрики, рассказывал, что в советских воинских частях за границей столики в столовых были на четыре персоны. Это все армейские фарисеи придумали, как и кубрики, зато в Союзе столы были — десятиместные, с двумя лавками, как в зонах.
В кормушке на раздаче стоял наш знакомый — чипочник Давид. На этот раз на нем были белые поварские куртка и передник.
Меню оказалось таким же ***вым, как и во времена моей службы. На первое я получил пластиковую миску с непонятной, дымящейся, зеленой жижей, на второе — рис и полбанки рыбных консервов.
— Есть хлеб? — спросил я, с надеждой, шефа.
— Так ведь Песах же! Есть – маца, кушаете на здоровье, сколько хотите! — ответил Давид.
Мы взяли наши пайки и сели за стол, сдвинув два стола вместе.
Рядом с окном кормушки стояли три стола, на которых лежали пластиковые, разового пользования столовые приборы и стаканы, стояли бутылки с напитками, и лежали упаковки с эрзац-хлебом — мацой. Мы с Сашей сходили и принесли приборы, стаканы и мацу для всех нас.
Я отломил кусочек мацы, попробовал, вспомнил мою бабушку Гитл-Лею Шломовну, она давала мне в детстве пробовать мацу, но та была ручной работы.
Наконец-то советский лозунг, дошедший до наших дней, наверно, со времен Продразверстки: «Хлеб драгоценность — им не сори, хлеба к столу — в меру бери!» — приобрел свое истинное значение, причем, в международном масштабе. Опять нет хлеба! Что за ***ня такая, я уже «за бугром», а хлеба и здесь нет! Опять меня наебали! «Бывший друг желудка», «идеологически-правильные обеды для членов…» хуй знает чего! Ильф и Петров — пророки!
Значит так. Отвлекитесь. Возьмите в руки ручки и карандаши, и записывайте — рецепт от автора: «Солдатский торт» Кусок черного хлеба размером в поперечный срез буханки намазываете толстым слоем сливочного масла, затем нарезаете кружочками два вареных яйца и раскладываете их по всей площади куска, после посыпаете солью, по вкусу, и накрываете это таким же по размеру куском белого хлеба, так же обильно смазанным сливочным маслом. Готово! Приятного аппетита!
Становилось понятно, почему едаков не так много. А я то думал, судя по заселению в «отель», что будут подходить к кормушке аж по три раза. Все-таки, Сашка — молодец! Теперь я точно знаю, что б я взял с собой в дорогу! Я бы взял палатку и … вещмешок с армейским сухпайком, с сухарями!
У меня ДЛЖЕН быть выбор!
Во время послеобеденного перекура в курилке мы обсуждали, что делать с нашими
биноклями и фотоаппаратами. От моей идеи сходить в самоволку все дружно отказались, даже Сашка, сославшись на маячивших в поле зрения «гражданских».
Гражданские с узи осуществляли охрану внутри части. Они держались особняком и ни с кем из репатриантов в контакт не вступали.
Я решил идти один.
Во времена моей службы «самовольные отлучки» занимали в моем личном рейтинге первое место, немного опережая такие нарушения воинской дисциплины, как «употребление спиртных напитков» и «неподчинение командирам».
Бинокль и фотоаппарат лежат в карманах куртки, я прогуливаюсь по периметру – ищу «проход».
К слову сказать, солдаты, по смекалке и изобретательности, занимают почетное второе место после заключенных.
Опыт и интуиция меня не подвели: между двух ангаров, у забора, стояло несколько железных бочек, и колючка над этим местом была срезана. Ай да молодцы ребята! Видать, во время вывода войск перли через этот проход военное имущество на продажу! Я присел, будто завязываю развязавшийся шнурок, осмотрелся, никого, резкий бросок за угол, вскочил на бочку, осмотрел место приземления, перемахнул через забор. Пересек газон с небольшими кустиками, тянувшийся по всей длине забора, и прогулочным шагом пошел по дороге вдоль забора.
Так вот ты какая — СВОБОДА!
По другую сторону дороги стояли вряд небольшие аккуратные дома, коттеджи. Вдалеке, возле одного из домов, я увидел мужика копавшегося под капотом автомобиля. Я был уверен, что мужик понимает по-русски, к этой мысли меня подтолкнуло близость советской воинской части, а если так, то, может, повезет и фотоаппарат с биноклем выгодно продать! Вот и чудненько, что никто из моих новых знакомых со мной не поперся — в бизнесе — чем меньше конкурентов, тем лучше! Грызите мацу — лохи!
Вдруг слышу сзади крик: «Бранзулетка!»(шутка). Я оборачиваюсь, и вижу венгерского солдата бегущего ко мне! Солдат на бегу стянул с плеча — калашников! ****ец! Я и так на Планете Земля в списках живых не значусь, сейчас как шмальнет, гад, в отместку за 1956-ой, и закопают еще одного «человека без паспорта»! Не желая знать, что в таких случаях предписывает венгерский устав, я рванул обратно, и в доли секунды перемахнул забор в обратном направлении быстрее, чем при помощи бочки!
Я потерпел фиаско. Плетусь к казарме. И тут обнаруживаю, что потерял во время вылазки часы с красной звездой и надписью «Перестройка» на циферблате. Жалко. Может служивый найдет, порадуется трофею, падла, краснач ****ый.
Проходя мимо чипка, задумался, зашел и купил бутылку токайского.
Токайское оказалось как раз кстати, маргиналы его распивали в кубрике. Я рассказал о своем провале и влился в компанию.
За приятным занятием время текло незаметно.
Молчун москвич-Коля, после второго похода в чипок за добавкой, раскололся. Он оказался самым «упакованным» среди нас, он продал свою московскую однокомнатную квартиру за 5000(пять тысяч!) долларов, вот были времена!
Особый интерес вызвала тема о контейнерах со скарбом, которые репатрианты отправляли на новую родину морем. Cargo. Рассказывали про одного одесского дантиста, который, якобы, сбил стенки ящиков — золотыми гвоздями. Позже, я своими глазами видел содержимое некоторых таких контейнеров. Я видел контейнера набитые туалетной бумагой(засранцы), мылом и стиральным порошком(чистюли), а однажды увидел, вы не поверите — лыжи! с кожаными ремешками, какие надевают на валенки! В моем рейтинге «Оригинальное», на первом месте стоит один контейнер набитый …
Я знал в Израиле одного человека, он приехал примерно в тоже время, что и я. Он по просьбе своего друга, приехавшего на историческую родину немногим раньше, и успевшего к тому времени открыть русскую баню, отправил контейнер набитый — березовыми вениками! Не смейтесь. Этот банщик продавал те венички израильским любителям экзотики по цене, узнав которую, поплохело бы многим российским ценителям легкого пара!
Продолжение следует.