Нас, падших ангелов, было двое. И нас тянуло друг к другу. Каждый из нас чувствовал другого как самого себя. О, нам было отрадно и радостно находиться вместе! И это была единственная наша отрада, которую мы не могли позволить себе слишком часто…
Мы, как и все ангелы, были бессмертны, но так как мы все же были падшими ангелами, нас могли поймать в ловушку и могли причинить нам боль. Нас могли даже убить и, хотя через несколько часов мы возвращались к жизни, этот процесс был настолько мучителен, что был ни с чем не сравним. В нем было мучительно все: сама смерть и предшествующая ей физическая боль, потом несколько часов небытия и неподвижности, во время которых сознание просматривало бредовый и кошмарный сон, потому что это был сон смерти, затем болезненное возвращение к жизни, когда мертвое тело сотрясали конвульсии, и заледеневшая было кровь вдруг становилась обжигающе горячей, подобно горящей нефти взрывая и насилуя плоть, а после еще несколько часов приходилось валяться в поту и крови собственных не выдержавших дикой нагрузки и оттого лопнувших сосудов. И только тогда, когда все раны, в том числе и те, через которые нас настигала смерть, срастались, когда немного возвращались силы, а глаза снова были готовы взглянуть на этот мир живущих во плоти, только тогда мы могли ощутить себя живыми. Каждый из нас уже пережил подобное состояние пару-тройку раз и вовсе не желал повторения. К тому же могло быть и хуже. К примеру, наши тела могли сжечь…
Да, потому что на нас совершались гонения.
Потому что мы были чужими, и чуждость наша этому миру была слишком заметна.
Поэтому мы скрывались.
Но нас все равно распознавали.
Нас выдавали глаза – они были вечно полыхающим морем огня. Слишком пронзительные, слишком знающие, слишком свободные, нечеловеческие глаза, ангеловы. Что и говорить, не помогали даже мешковатые одеяния людей, в которые нам приходилось рядиться: капюшоны, которые мы задвигали на самые глаза, тяжелые сапоги, чтобы шаг наш не был столь легким, длинные рукава, чтобы скрыть слишком тонкие, словно выточенные из слоновой кости кисти рук.
Не помогало. Нас все равно узнавали, и поэтому за нами почти всегда была погоня, и чтобы уйти от нее, мы часто, слишком часто разлучались.
Правда, у нас сохранились кое-какие магические способности. К примеру, быстрота и легкость передвижения, причем в любом направлении, в том числе вертикальном, что при абсолютном отсутствии боязни высоты очень нас выручало. То есть мы уже не могли проходить сквозь стену, но с легкостью могли забраться по вертикали, лишь слегка касаясь руками и ногами ее шероховатой или гладкой поверхности. Еще оставались магические знания да и просто знания, память кое-каких магических формул и горьковатое, будто запах степных трав, чувство присутствия «другого», подобного нам. Это – все.
Один раз вдвоем мы попали в город, в котором тьма Средневековья только-только разжигала костры инквизиции. Кажется, там шла война, вассальные споры, осадное положение… - мы не очень-то вникали в эти подробности, они нас попросту не волновали; нам было важно, что в этом городе, в самом сердце его мы чувствовали мощный источник Силы, к которому нас потянуло как магнитом.
Источник находился в центральном, кажется, кафедральном соборе. Вдвоем мы надеялись быстрее его найти. Подобные места были местами силы, силы, которая питала и нас, частью которой мы были когда-то. Помимо этого в таких местах часто зависали целые клубки магических связей, по которым мы читали происходящее по ту сторону Света. Распутать их и прочитать было нелегким и долгим делом. Опустив глаза и спрятав руки, внешне спокойно, но, внутренне содрогаясь – источник был чрезвычайно мощным, вошли в собор. Сквозь высокие стрельчатые его окна лился солнечный свет, в золотых лучах его плясали пылинки, причудливо выгибались в колоннах и капителях лица и фигуры святых, закутанные в длинные каменные одеяния, в разноцветном витраже над выходом разыгрывалась трагедия Судного дня…
В соборе было полно людей, и это было большой неожиданностью. Стоял приглушенный гул, люди беспокойно двигались от одной группки к другой, переговариваясь и молясь, иногда слышался женский плач, многие были с детьми.
Сложность обстановки, в которой придется работать, не пугала нас, хотя, признаться, мы бы предпочли абсолютно безлюдное место. Мы украдкой переглянулись, взглядом пожелав друг другу удачи. Пахнуло горькой степной полынью. Внутри все зазвенело от напряжения, началась кропотливая работа по распутыванию магических клубков. Приходилось полностью сосредотачиваться на этой невидимой глазу и чрезвычайно сложной работе, с одной стороны, а с другой – не забывать об окружении. Держа руки на уровне солнечного узла, перебирая пальцами энергетические нити и считывая информацию, скопленную в их узлах, мы разошлись в разные углы собора. Наша цель, по видимости, лежала за алтарем. Однако дойти до него нам не удалось. Как ни старались мы быть незаметны, но нашу материальность было уже не скрыть магическими пассами.
Мы оба, почти одновременно, метнулись к выходу, и не было ни единой секунды, чтобы подумать ни о себе, ни о нем – столько людей, столько ловушек, столько направленных на нас страшащихся и ненавидящих глаз.
- Среди нас враг! Враг! Дьяволы в храме Божьем!! – кричали все.
«Не уйти», подумал я почти спокойно, почувствовав конец. С того момента, когда мы оба покинули сверкающие чертоги Отца, я знал это. Мы оба знали это…
Я был потерян, одинок, загнан в угол и отвергнут, но я все же продолжал куда-то рваться, желая уйти из магического круга. Да, именно магического, ибо ловушка была, безусловно, поставлена на нас. Нет, не людьми, конечно, эти-то никогда не знали Высшего Искусства, даже в первые, лучшие свои времена, когда Он предпочел их нам. Прижатый к стене, я дернулся, ощущая себя в центре невидимой паутины, вдруг с тоской подумав о нем, о другом. Горьковатый запах степных трав был мне ответом…
Но… случилось неожиданное. Человеческое дитя, ребенок лет трех от роду, вдруг протиснулся сквозь толпу ощерившихся мужчин, вооруженных кто чем, сделав шаг и два, протягивая пухлые ручонки. Оно мне улыбалось! Ребенок так доверчиво тянулся ко мне и был так беззащитен и открыт, что я не посмел отказать ему, и взял его на руки. И ребенок счастливо засмеялся!..
Тенью по лицам скользнули вначале недоумение, затем неуверенная радость… Медленно, очень медленно люди опустили оружие. Ребенок, гулюкая и балуясь, тыкался мне в лицо маленькими пухлыми пальцами, стягивал капюшон с лица, весело оборачивался на столпившихся. И вот уже мать его подошла к нам, улыбнувшись мне глазами и погладив его белые легкие как шелк волосенки. И вот уже дети постарше толпились рядом, дергая за полу моей одежды, женщины заглядывали мне в глаза, удивляясь моему облику, хмыкали мужчины, переглядываясь между собой и кивая на всю эту кутерьму. И я обнаружил, что стою среди них и … тоже улыбаюсь, будто впервые вижу всех их – детей, женщин, мужчин, все это людское племя. Странно, в этот момент я понял, что спасен, что отныне я – один из них. И хорошо мне стало, будто не покидал я пределов Отца…
Вот только откуда-то пахнуло степным ветром горьких трав: где он, тот, с кем пришел я с той стороны Света и кто дорог мне, как никто ни там, ни здесь…
Только ветер был ответом.