Лето красное

               
   
       Ах, лето красное! С горы да в горку, с горы да в горку… Просторны земля и небо, словно неведомые еще. 
      Я ощущаю блаженный зов странствий и потому иду на рынок, –– кроме рынка да леса у нас в поселке странствовать некуда. Знакомая женщина торгует мелочевкой, просит посидеть за нее –– она домой сбегает. Что ж, сажусь. У ног моих коврик с нехитрым товаром.
       Идет десятиклассник Алеша, я читала у них лекции по эстетике.
       –– Присаживайся рядышком, –– предлагаю, –– вместе торговать будем.
      А вот и бывший мой одноклассник Саша.  Зазвала и его. Удачно зазвала: у Саши в пакете несколько банок пива. Разулись (жарко), пиво пьем, беседуем и между делом бесстыже навязываем прохожим товар.

        Над синей колокольчиковой поляной –– розовое солнце. Облако-петух, лапы со шпорами:  вот-вот шею вытянет и закричит. В лесу кукушка года мне отсчитывает. Господи, до чего хорошо на свете!

       Тихо. Зной.  Все былиночки замерли. Издалека с ворчанием идет гроза.

       Душа готова впитать в себя все полевые цветы, все ягодки земляники, разбросанные по траве алыми каплями!..
       Жаворонок.  По невидимой паутинке поднимается в небо, добрался до нужной  точки,  развернулся, как самолетик, описал большие круги, ввинчиваясь в высоту…  Завис. Запел.   

         Дождь. Как в стихах Николая Кинева: «Падает на землю к нам вечерний, солнечно-слоистый  теплый дождь». 
        Впереди меня  по улице бежит чапа. Пузо грязное, лапы грязные;  чем-то озабочена  дальше некуда. 

       Травы поспели. Тяжелые семена клонят долу метелки, колоски, султанчики. Божья коровка сидит на былинке и что-то выбирает из крохотных пазух.  Ветерок откидывает мне волосы на лицо солнечной вуалькой. Небо плавное и уже с ленцой.  Во всем покой и неторопливость.

       Лес безмолвен. Ни кукушкиных «лет», ни  приглашений певчих дроздов: «Иди кум… Иди… Иди… Чай пить… Чай пить…» Ни сыпучей  трели зарянок, ни «ки-ки-ки» пеночки-пересмешки…  Птенчики на крыле ––  птицы умолкли.
       В моей корзинке белые грибы, и один  –– от белки.  Выскочила из-за  спины, держа его в зубках,  прыгнула на березу,  на тонкую ветку…
        –– Ты чудо! –– забываю про все на свете.
        А она хвост сердитым сделала, глазки сердитыми. «На –– бросила гриб. –– И убирайся отсюда!»

        Во дворе стайка воробушков. Желторотые. Голубь среди них –– орел! Скучились над хлебной крошкой, голубю под живот вихрем орущим.
         Кошка подкралась.  Но не успела –– маленький мальчик прогнал, пригрозив:
        –– Изобью как собаку!

        Болото и болотные гривки. Брусника. Клюква. Аромат вечерней прохлады. Душа растворяется в тихом просторе. В ней ни единого грамма, не только шести, в чем уверяют нас  экстрасенсы.
       Как же мы обездоливаем себя,  меняя вот эту, настоящую жизнь, на кресло перед телевизором. Кажется, весь мир перед нами; а вот и нет! Свихивается душа, смещается сознание, начинает человек искать, чего не терял. И уже всем недоволен, все бы перекроил и переиначил. И та область сознания, где прежде находилась память земли, покрывается коркой. И уже боится он ее ненароком коснуться, чтоб не  обнажить себя прежним. Боится. Ибо жутко станет от себя нынешнего.