Замиокулькас... Похоже на заклинание.
Лика только из-за названия его и купила. Никогда она не любила глянцевых вечнозелёных листьев. Оказалось, ещё и ядовитый. Но она вовсе не собиралась растирать зелень между пальцев, нюхать или, упаси Бог, – лизать.
Ах, да! Ещё запрещалось есть его клубни. Ладно, с этим искушением она как-нибудь справится. Главное, что поливать его нужно всего раз в месяц, пересаживать раз в пять лет. Пусть живёт!
Первой сдалась драцена. Валька притащил её в день святого Валентина.
Взъерошенный, потный, кашляя то ли от смущения, то ли от тяжести этой дурынды, он поставил огромный керамический горшок посреди ковра и застыл рядом. Она так и не сказала ему тогда, что ужасно боится этих острых, как стрелы, листьев. И тёмно-фиолетовая их окантовка кажется траурной….
Лика вежливо поулыбалась и обещала не забыть: да, поливать только тёплой водой, и брызгать, обязательно брызгать!
И вроде уже притерпелась, и радовалась каждой новой стрелочке, заглядывая драцене в макушку, и махнула рукой на новые обои, которые пузырились от ежедневной порции водяной пыли. Но, чёрт же дёрнул позариться на красивое имя.
Замиокулькас! Выучила только через неделю, взглядывая на шпаргалку: замио... язык сломаешь, честное слово!
Сначала драцена чуть приопустила задорную свою полосатую шапочку, а потом начала скидывать листья, обнажая нежный ствол. Лика каждый день поднимала с ковра очередную стрелу, наворачивались слёзы, хотя так и не полюбила «дарёную лошадку», как звала её про себя. Она обежала все цветочные магазины, накупила разных присыпок и ампул, но всё оказалось напрасным. Сначала завял младший стволик, вслед за ним – средний, а ровно через месяц пришлось выдернуть усохшую драцену целиком.
Потом пришёл черёд бамбука и маленькой юкки. А ведь до этого экзотического пришельца всё было хорошо, хотя особого ухода её зелёные дружочки и не видели, но притерпелись к тому, что графика полива им сроду не дождаться: то густо, то пусто; и пересадки ежегодной – не светит, и землю рыхлить никто не собирается. А вот поди ж ты, взяли и разом загнулись, словно сговорились!
Так получилось, что дом у Лики с годами стал совершенно закрытым. Одиночеством она ничуть не тяготилась, напротив, считала его той особой ценностью, которой лишены замотанные тётки-коллеги. Скорее всего, меж собой они прохаживались на её счёт, то осуждали, то жалели, а втайне завидовали необременённости, покою и свободе.
Больше всего Лика любила воскресные тихие утра. Она всегда планировала выходные, ходила то на выставки, то на концерты романсов или классической музыки. Утром чуть волновалась перед выходом, долго раздумывая, что надеть, какие выбрать чулки и духи. Был у неё такой пунктик: чулочки и запахи. Колготок она не носила из принципа, полагая, что имеет право на такое чудачество.
Огромное отличие заключается даже в самом процессе: или заполошно натягиваешь колготки, или – с чувством и толком, смакуя удовольствие, надеваешь чулки. Сначала Лика выдвигала ящик старинного бабушкиного комода и перебирала пакеты, разглядывая оттенки и примериваясь к внутреннему ощущению. Доставала, разворачивала две шелковистые ленты, и в каждую продевала руку, проверяя, нет ли стрелок или затяжек. Потом наступал момент выбора пояса к чулкам. У неё даже имелось несколько пар особых подвязок, но они лежали невостребованными, просто украшая собой её своеобразную коллекцию. В последнее время появились чулки на особых, кружевных липучках, но Лике не нравилось это холодное резиновое прикосновение и возникающее чувство страха и неловкости от того, что в самый неподходящий момент чулок может отклеиться от ноги и вдруг соскользнуть вниз.
Лика усаживалась в глубокое кресло и медленно, не торопясь, продевала ноги в чулки. Ноги у неё были действительно хороши, но этого, к сожалению, никто не мог оценить. Брюки она, естественно, не признавала: как их можно сочетать с чулками? Но всегда носила юбки-макси, закрывающие ноги до тонких щиколоток. Весь её гардероб составляли пара свитеров и водолазок, два деловых костюма и несколько длинных юбок. На свою зарплату регистратора в местной поликлинике, Лика могла позволить единственную роскошь – покупку отличных чулок, да раз в три года – флакон духов, на скопленные деньги.
Она давно жила в режиме экономии, исключив всякие мысли о переменах. Правда, «стойкий оловянный солдатик» - одноклассник Валька всё чаще заговаривал о совместной жизни, расписывая общее будущее блёклыми красками. Лика так давно знала Вальку, что мысль о браке с ним казалась не меньше, чем кровосмешением: всё равно, что выйти замуж за брата. Но у неё была тайна, о которой не догадывался никто.
Телефонный звонок всегда раздавался в половине пятого утра. Он говорил всего два слова «Я иду». Первым делом она включала воду в ванной, потому что требовалось полчаса, чтобы ледяная струя потеплела, и можно было принять душ. Возвращалась в комнату, ставила всегда одну и ту же музыку – армянский дудук. Потом наливала воду в кастрюльку, опускала туда несколько кусочков золотисто-медовой тыквы и ставила на огонь. Смотрела в тёмное окно, в доме напротив светлело лишь несколько прямоугольников. Самое сладкое время для сна.
Поворачивался ключ в скважине, и она всегда произносила, словно пароль, на выдохе: «Ты пришёл...». Они обнимались, и стояли молча несколько минут, привыкая к ежедневному утреннему счастью.
Два года назад, устав от мимолётных встреч, которые были строго ограничены временем – полчаса, сорок минут, пятьдесят, - он придумал этот график: уходить из дома на спортивные пробежки и получать два часа личной свободы, которыми начинался каждый новый день. И с тех пор не пропустил ни одного утра. И в дождь, и в снег, и больной, и уставший, и в печали, и в радости, - ровно в пять часов он переступал порог её маленькой квартиры.
Они садились друг против друга на тесной кухне, она ставила перед ним тарелку тыквенной каши и стакан молока. Ещё в молодости он повредил позвоночник, травма отзывалась сильными болями в спине, приходилось ежедневно пить таблетки. Она где-то вычитала, что каша из тыквы обладает особыми свойствами, снижает действие лекарств на желудок, и поэтому кормила его этим блюдом, изобретая различные добавки: курагу, изюм, орехи, ягоды.
Он медленно ел, рассказывал о прошедшем дне, о том, что успел написать. Она утром почти всегда была под впечатлением своих фантастических снов, поэтому говорила о запутанных сюжетах сновидений и реальности иной жизни, от которой постепенно высвобождалась, обжигаясь горячим кофе и затягиваясь первой сигаретой.
Потом они шли вместе в душ, он поливал её из голубого кувшина, которому однажды они придумали имя «Феликс». Заматывал в мягкое махровое полотенце, начинал целовать в мокрые пряди. Диван был старый и скрипучий, они снова говорили о том, что следовало бы купить новую, огромную и удобную кровать. Когда-нибудь...
Но оба знали: никогда.
Они любили друг друга под тягучие и печальные звуки дудука. Почему-то эти мелодии более всего подходили к сплетению тел, к нежности с оттенком горечи, потому что нужно было, наконец, разомкнуть объятья, оторваться, отрезветь и опять, как всегда, проститься у порога, замерев на долгую-долгую минуту, шепча «до завтра, до завтра...»
Из того же цикла:
http://www.proza.ru/2012/09/14/465