Мальчик задумчиво сосал свой палец и плакал. Он не знал почему, но когда он плакал ему становилось тепло и уютно в этом огромном и таком страшном мире. Слезы, поначалу горячие, скатываясь вниз по лицу, становились холодными и злыми, как та женщина, которая все время кричала на него и сильно била, когда этого не видели остальные, такие как он. Ему было больно, со слезами обида и боль уходили, но приходил голод, который преследовал его постоянно. Тогда приходилось сосать палец, не очень вкусный, но хоть как-то утоляющий его постоянное желание есть.
Ну почему не дают покушать всласть, досыта? Так хочется наесться и лежать, лежать и ничего не делать, но есть давали только три раза в день и так мало, что хватило бы разве что мышонку, а лениться было нельзя, потому что надо было клеить конверты. Конверты - большие и маленькие, толстые и тонкие, желтые и белые. Конверты - их надо было разложить, тщательно согнуть по линиям и, густо намазав клеем, оставить сохнуть на веревочке, закрепив деревянной прищепкой. Больше всего ему нравился сам клей, он был тягучий и вкусный. Иногда его можно было намазать на хлебушек, принесенный из столовой, и съесть, чтобы никто не видел. Внутри сразу все становилось теплым и сытым, а потом можно было долго не ходить в туалет, который всегда пугал его своей белизной и гулким эхом от шагов. Хороший клей, вкусный.
Он не помнил ничего, кроме того места, где он жил уже долгие годы. Он всегда помнил только это место и ничего более. Утром его будили и, когда ему не хотелось вставать, то просто сбрасывали с кровати и заставляли идти мыться и чистить зубы. Зачем их чистить? Они всё равно белые и крепкие - чисть их или не чисть. Кусают, что хотят и так крепко, что не оторвать. Он любил кусаться и кусал всё подряд, даже этих, похожих на него, кто вместе с ним клеил конверты. Они были злые и тоже царапались и кусались, но он был больше и сильнее их и теперь они боялись его и обходили стороной. Но когда ему доставалось от той злой женщины, он догонял этих злых и кусал их всех, а они кричали и бежали от него. Ему становилось весело и он смеялся. Заливисто и громко. И все знали, что он доволен и настала пора бежать клеить конверты, чтобы не злить его. А зачем еще нужны конверты, если в них нет писем?
Потом приходило время кушать. Самое его любимое время. Там была другая - толстая женщина, которая раздавала им еду. Она была добрая и всегда улыбалась ему. От нее веяло теплом и чем-то таким. Таким родным и давным-давно позабытым. Какой-то женщиной, которая была где-то там далеко и много дней назад. Она тоже улыбалась ему и кормила. Правда не кашей, а чем-то мягким и круглым. Ах, как он любил кашу, но еще больше макароны с мясом. Он все время мечтал о них. Он мог думать о них и день и ночь. И толстая добрая женщина всегда ему подкладывала их побольше. Он радовался и улыбался ей что-то мыча, а она отводила свои глаза и тоже плакала, как он. Наверное её тоже била по ночам, та Другая, Злая и холодная.
Конверты потихоньку подходили к концу и, поужинав, они шли в спальню, где у каждого была своя кроватка и, самое главное, тумбочка, в которой он хранил свои драгоценности. Их было немного – маленькая картинка с женщиной с каким-то ребенком на руках, крестик, на котором был дядя с раскинутыми руками, три гвоздя – два больших и один маленький и коробочка из под чего-то такого сладкого и вкусного, он не знал чего, её ему подарила уже целый год назад, украдкой, та толстая женщина из столовой. Сладкое он съел сразу, а коробочку хранил и каждый раз заглядывал в неё с надеждой на чудо, но эти сладкие штуки так и не появлялись в ней. А так хотелось их поесть еще хоть раз. Только один.
Женщина с картинки смотрела на него, обнимая своего ребенка, и от ее взгляда становилось как-то грустно и хотелось плакать, но зачем плакать, если тебя не бьют? Лучше полежать и помечтать о вкусных макаронах с мясом и пососать палец от голода. А потом тихо заснуть, чтобы увидеть сон. Он любил сны. Они были такие яркие и зеленые, как травка во дворе, куда их выводили погулять. Там, во снах с ним разговаривали и гладили по голове, угощали вкусным и водили гулять в какой-то волшебный сад, на деревьях которого росли те самые сладкие штуки из коробочки, о которых он всегда мечтал. Там не надо было клеить конверты и намазывать клеем хлеб и не надо было прятаться от злой женщины. Там все любили его и давали полежать и полениться на солнышке, которое он так любил. Солнце грело его и становилось так тепло, что сон превращался в явь, правда ненадолго. Просыпаться не хотелось. Хотелось жить там, где так тепло и так уютно, где тысячи добрых и больших говорят тебе что-то хорошее и ласковое, где всегда лето и не надо мучиться, одевая эти дурацкие ботинки. Там, во сне можно все время есть что-то такое вкусное, что аж дух захватывало от этого. Там можно быть слабеньким и не надо кусаться. Хочу жить во сне... Хочу жить во сне… Кричал он, но разве можно жить там, где нас нет?