Вечером Глеб еще мог как-то передвигаться.
На рассвете отнялись лапы. Сделал последний шаг в своей жизни и рухнул.
Когда наступило время проводить Лану на работу, он пополз.
Скребясь когтями, переваливаясь с боку на бок, судорожно подтягиваясь,
добрался до прихожей. Вытянулся у входной двери и замер, слушая стук ее каблуков. Вернуться в комнату сил не было.
На следующий день, уже твердея, выглянул из-за книжного шкафа, рядом с которым лежал, и посмотрел ей вслед...
17 февраля 1997 года.
Поднимаясь по лестнице, я услышал из лифтовой шахты мольбу о помощи. Позвонил в аварийную службу. Между днищем и внешней обшивкой застрял черный котенок. Как попал сюда? Чей? Сколько времени пробыл в темноте, на морозе, при постоянном скрежете работающего механизма?
Он шипел, высовывал красный язычек, расцарапал мне руки.
В квартире начал лихорадочно носиться в поисках укрытия. Оказавшись у батареи, притормозил, обнял лапами нижнюю трубу и замер на всю ночь, не реагируя на поставленные рядом плошки с едой и питьем.
Так встретились и переплелись на четырнадцать счастливо-горестных лет наши жизни.
ГЛЕБ!
В этом слове заглавные буквы имен моих самых дорогих и любимых:
Григорий Лазаревич - отец,
Лариса - родная сестра, Леонид - ее сын, Лана - моя дочь,
Ефим - я, к ним прислонившийся,
Берта Михайловна - мать.
Он рос быстро и вскоре превратился в черное создание, удивительно похожее на миниатюрную пантеру с огромными золотистыми глазами. В полумраке эта кромешная ночь с двумя прожекторами производила неизгладимое впечатление. Крепкая костная система, развитая мускулатура, лапы с мощными когтями, атласная шерсть. В семь лет весил десять килограммов и умещался в метровую линейку, когда лежал, вытянувшись на боку. Шутить с ним было опасно, а фамильярности не допускал вовсе.
Моя работа тогда: Ленинградский Малый театр оперы и балета, потом - БДТ. Возвращался домой поздно. От бурной радости Глеба при встрече пропадала усталость, забывались неприятности.
-Солнышко, только черненькое немного, я так соскучился по тебе!
Кушали мы вместе. Опустошив свою тарелку, сытый, довольный мурлыкнет "спасибо" и начнет умываться, долго, тщательно.
И косится в мою сторону, зная, что любуюсь им.
Читаю. Прижмется, дремлет рядом. Или уляжется на письменном столе, опустит голову на лапы и наблюдает. Если глаза наши встречались, терялся от проникающего в душу взгляда.
Лану он боготворил.
Назойливо под руки не лез, скрывал свои чувства.
Но каждое утро обязательно провожал ее на работу.
В 1981 году я привел домой собаку. Войдя в комнату, она сразу же выбрала себе "место" под большим, круглым, раздвигающимся, темно-коричневым столом, который был свидетелем многих событий в жизни нашей семьи в течение полувека. Через восемь лет после смерти Дины ее тюфячок перешел к Глебу.
На шкафу - подарок родителям в день их свадьбы 30 марта 1934 года -
коробки с одеждой, обувью, головными уборами отца и матери.
Глеб забирался туда и смотрел вниз с явным превосходством: "А тебе слабо ко мне?"
Невозможно было сердиться на него за подранные обои, разбитые вазы, "причесанную" когтями обивку дивана и стульев.
В холода он залезал под одеяло и, согревшись, засыпал. А я слушал, как сопит любимое существо мое.
В жаркое время полюбил влажные вычесывания. Сначала огрызался, несколько раз цапнул. Но оценив приятность последствий, садился на место проведения этих процедур и подставлял бока.
20 января праздновался день рождения Глеба.
С малолетства его преследовали болезни, причина которых - переохлаждение в лифте в тот злополучный день. Особенно досталось почкам. Сколько пережито!
Иногда результаты анализов вызывали крайнее удивление у лаборантов.
"Ваш кот еще жив?!"
Дважды Глеба с того света возвращал Главный ветеринарный врач
Ленинградского цирка. "Низкий Вам поклон, Евгений Григорьевич!"
Сложную операцию сделал врач ветеринарного госпиталя. "Дмитрий Викторович, большое спасибо!"
Глеб никому не позволял брать себя на руки. А как же осмотреть? Как везти на прием к врачу, если посадить в сумку-переноску было невозможно? Он вырывался и готовил когти к нападению. В критических ситуациях приходилось набрасывать на него пальто и делать укол для наркоза.
В специально заведенной тетраде отмечались все важные события кошачей жизни: результаты анализов, рекомендации врачей, режимы питания, время посещения туалета, если требовался такой контроль.
Здесь - наши страдания, бессонные ночи, радость при выздоровлении.
Конец декабря 2010 года.
Электрокардиограмма инфаркт не подтвердила. Но врач "Скорой" настоятельно предложил отправиться в больницу. Увидев несчастные глаза Глеба, от госпитализации я отказался.
Но вскоре уже с ним что-то произошло. В начале января перестал есть.
-Глеб, будем бороться за каждый день.
У нас нет выбора. Понимаешь, нет выбора.
Я сел на пол, прижал его к своему бедру, раскрыл уголок рта и стал пипеткой осторожно вводить уху морского окуня. Он начал глотать.
-Глебушка, ты молодец!
Теперь каждые три часа кормил и поил его таким образом.
С какой готовностью он подставлял мокрый подбородок полотенцу!
Как смотрели невыносимо доверчивые глаза!
Мы метались от паники к надежде.
Глеб ослабел, обозначились позвоночник и ребра.
Под утро десятого января отнялись лапы. Подошел к окну и...упал.
Произошла катастрофа. Моя беспомощность была невыносима!
-БОЖЕ, умоляю, оставь Глеба со мной!
Взял его на руки, прижал к себе. Впервые он разрешил это сделать.
Тело потеряло упругость, силу, растеклось в руках.
Я стал ходить с ним по квартире.
Здесь он жил, ел, спал, играл, общался, радовался, ждал, болел, прятался... А сейчас прощался со всем, что было близко и дорого, составляло земные привязанности.
Постельку пришлось пристроить на полу, у книжного шкафа.
Он еще сползал с нее и, скребясь, куда-то пытался добраться.
Самое последнее самостоятельное передвижение - проводы Ланы на работу.
О том, как полз на животе, из последних сил цепляясь когтями за пол и
подтягиваясь, вспоминаю с перехваченным горлом.
Перенес его в комнату, укрыл темно-синим свитером, под голову положил
рубашку из моей юности.
Так он и лежал теперь...
Я смачивал влажным тампоном губы, осторожно расчесывал шерстку и говорил.
Непрерывно говорил, чтобы ему не было так страшно. И мне тоже.
-Многое сейчас кажется незначительным по сравнению с тоской в твоих глазах, когда я уходил на работу. Ты выглядывал из-за угла без надежды удержать.
Для тебя весь огромный мир был сжат стенами квартиры. Ты не представлял, что где-то можно было носиться по траве, карабкаться на деревья, трогать лапой воду в речке, дышать чистым воздухом.
Ты не видел солнце. Глеб, ты никогда не видел солнце!
В наши северные окна оно не заглядывало.
Сколько раз хотел поехать с тобой за город.
Но все попытки заманить тебя в сумку-переноску заканчивались неудачами. Ты же помнишь. Комната, кухня, коридор, прихожая, люди, жившие здесь или приходившие в гости, - это и был твой мир.
Глеб умирал...
-В Дине и в тебе хранилась моя душа. Не воображаемая, реальная.
И через ваши глаза я общался с ней.
Вернее, с той ее частью, которая сохранилась с детства и не была запачкана прожитыми годами. Вы берегли, подпитывали, лечили мою душу.
Ты понимаешь, Глеб, что я имею в виду?
После смерти матери - 22 июля 1988 года - вы с Диной поддерживали душевное тепло в доме. Как это было раньше, в Доме Родительском.
Так получилось в моей судьбе...
Наша совместная жизнь - небесный подарок. А получше, порадостней, послаще - не позволяли обстоятельства. Но, несмотря ни на что, мы были счастливы.
Я всегда подхлестывал себя, гнал куда-то, не позволял расслабляться:
"Учись! Работай! Делай! Заботься! Спасай! Доставай! Выкручивайся!"
И вдруг...
С твоим уходом больше не хочу барахтаться в этой жизни.
При этих словах Глеб неожиданно приподнял голову и посмотрел на меня.
Каким-то чудом он выпутался от парализующего навечного наркоза.
Его взгляд был чистый, пронзительный, не затуманенный уходом.
Между нами установился невероятный контакт!
Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга и понимали решительно все,
как равные по мысли и чувству.
Глаза до краев заполнились безграничной благодарностью, болью прощания, попыткой поддержать в этой безысходности.
ВСЕВЫШНИЙ убрал все преграды и соединил наши внутренние голоса.
Это был общий язык двух земных существ. Я не представлял, что такое может быть!
Но вскоре его глаза начали темнеть, становились бездонными.
Два ночных неба, два необъятных океана.
Глеб умирал тихо и чисто, не мучился.
Глубоко вздыхал, всхлипывал, высовывал язычок.
Он уже не мог двигаться, но реагировал на мой голос взмахами хвоста.
-Я ухожу...изменить ничего нельзя...
Но ты живи...живи...живи...
Все короче говорящая часть хвоста.
-Не убивайся так...храни память о нас...
Храни...храни...храни...
Наваливалась ужасающая тьма, но он продолжал утешать, подбадривать.
-Держись...держись...держись...
Его уже не было, только еле-еле шевелился самый краешек.
-Прощай...прощай...прощай...
Я подсунул руку под голову Глеба. Он прижался щекой к ладони!!!
Самое последнее движение души и тела.
И в этот момент мне больше не захотелось быть.
Я его так любил и жалел, что не мог представить, как сейчас отпущу одного.
Внутри все тряслось. Ревел в голос. Полностью развалился.
-Глеб...дружочек мой...что я натворил...
Прости...прости...кисюня любимая...
Он никогда не видел меня таким. Последними проблесками сознания понял весь ужас своего ухода и нашего навечного прощания.
Из его правого глаза выкатилась слеза. Большая слеза. Одна.
Глеб перестал дышать.
11 января 2011 года, 10 часов 30 минут.
Всё.
ПЯТЬ ТЫСЯЧ ДНЕЙ МЫ БЫЛИ ВМЕСТЕ.
Этому пришел конец.
Не удалось закрыть веки. Он продолжал смотреть на меня.
Смотрел и не видел. Глаза были пустые.
Это смерть выдала расписку в получении души моей.
Я стал целовать его лоб, щеки, подушечки лап.
Прижался к еще теплому телу.
Глеб...Глеб?!...Глеб!!!.......