Глава 4 Приемка

Вячеслав Мурашев 2
     Письмо матери

         Здравствуй, мама!
     Извини, что так получилось, за то, что постоянно попадаю в разные неприятные истории. Ты же знаешь как погиб мой лучший друг Миша. Вы же с тетей Соней нас воспитывали с детских лет. Когда Миша погиб, я, чтобы помочь его брату восстановить машину, украл лобовое стекло, так как стекол нигде нету. Первое стекло разбилось и мне пришлось воровать по-новой. Так и втянулся.
    У меня здесь все нормально. Сначала меня держали в отстойнике. Там было гораздо хуже. Я нахожусь в камере  на четыре человека. Сплю на верхнем шконаре возле окна, где больше свежего воздуха. В этой камере намного лучше, чем в предыдущей. Там было больше десяти человек на восемь кроватей. Многие спали по очереди.  Здесь, в тюрьме кровати двухэтажные, есть и трехэтажные.
     Мы тут читаем книги, слушаем радио. Играем в шашки, шахматы. Нас водят на прогулку на пятьдесят минут дышать свежим воздухом. Все говорят, что мне дадут первый раз условно – буду работать на стройках народного хозяйства. Если бы не подельники, то я бы был  на свободе. У подельников много разных преступлений, как я понял, и меня взяли прицепом.      В передачу положи сала побольше, колбасы килограмм краковской, печенья и масло сливочное. У следователя возьми адреса потерпевших и до суда возмести все иски. Это очень важно. На суде это имеет большое значение. Отцу скажи, чтобы не переживал. Он и так плохо себя чувствовал последнее время. Скажи ему, что я прошу у него прощения.
     На этом кончаю свое письмо. Передай привет Ире.   До скорого свидания! Ваш  Виктор.

    В шесть утра в камере заработало радио. Сонные зэки тянулись к параше и становились в очередь. Виктора воротило от вонючего запаха человеческих испражнений. Каменные шершавые стены «плакали» от выдыхаемого воздуха.
     - А ты, козел, куда прешься. Дай людям сходить, - долговязый парень толкнул невзрачного паренька, похожего на девушку.
   На завтрак опять каша из перловки,  хлеб. Спичечный коробок сахара. Кашу Виктор почти не ел…
   Примерно через час открылась дверь. Повторилась процедура проверки: фамилия, имя отчество, статья.  Их всех повели на санитарную обработку –прожарку. Санитары, в робах с бирками, нашитыми на нагрудных карманах, работали споро. Подстригли наголо. Перед входом в баню лысый зек кистью обработал пах какой-то вонючей жидкостью. Мылись радостно. Виктор впервые за пять дней почувствовал облегчение. После бани напялили на себя пропаренную, еще горячую одежду и их повели фотографироваться. Его сняли анфас и профиль. Замерили рост и вес. Потом, в другой комнате, взяли кровь из вены.
     «Здорово у них все налажено. Как на конвейере», - подумал Виктор. –   Ему выдали латаное постельное белье, матрас, одеяло, алюминиевые  ложку и кружку.
   Плотный прапорщик опять сделал перекличку и Виктора отвели в камеру на четвертом этаже.
     - Здравствуйте, - уже уверенным голосом поздоровался он. Ответом уважили. Камера была маленькая, рассчитанная на четыре человека.
     - По какой статье катишь? – спросил круглолицый парень. На вид ему было лет девятнадцать. Виктор ответил.
   - Ну-ка дерни наверх. Уступи место уважаемому человеку, - приказал круглолицый изможденному мужчине.
   - Я лучше наверх. К окну поближе. Там воздух посвежее, - сказал Виктор. В массивной стене, примерно, в метр толщиной, светилась прорубь окна. Оно было закрыто металлической решеткой. С наружной стороны крепились жалюзи - «реснички». Солнечный свет цедился в спертую тесноту камеры.
      -  Здесь хоть дышать есть чем, – заметил Виктор. – Все же не двенадцать человек. От табачного дыма луны не видно.
     - Сейчас эти душегубки сделали небольшими. Спасибо власти. Раньше были на тридцать – сорок человек. Спали по очереди – живой туберкулез. Находились придурки, которые спецом заражалиьсь туберкулезом, - вступил в разговор изможденный мужчина.
- Зачем? – спросил Виктор.
   - Режим полегче, пайка усиленная, могут по УДО откинуть или комиссуют… Берут высушенную мокроту больного – сухарь называется  - и  с хлебом… «Мастырки» разные делают – керосин вводят под кожу, горох в задницу. Главное вызвать воспалительный процесс. А есть типы, что металл глотают. Им желудки режут, и они на больничке кайфуют…
      Виктор застелил постель и хотел пододвинуть скамейку поудобнее. Скамейка не двигалась. Низкого роста плешивый зек захихикал. Виктор понял, что скамейка замурована в бетонный пол.
   -   Мало каши ел, - продолжал смеятся лысый. Ему было около тридцати.
- Давай знакомиться, - предложил Виктор.
     -  Викентий. А это Сергей, - он показал еще на одного круглолицего. Тот  осклабился.
- А я Петр, - представился изможденный, сидя на параше.
Затрещала, будто опомнившись, радиоточка с информацией о времени.
-   Сейчас гулять пойдем, - сказал круглолицый Сергей, надевая куртку.
- Как гулять? – не понял Виктор.
- Прогулка положена. Один час. Воздухом подышим.
Послышался звук ключа в  замке.
   -  Выходи на прогулку. Лицом к стене. Руки за спину. Повернулись! Пошли, - и высокий надзиратель, гремя ключами повел их по тюремному лабиринту. Все лестничные проемы были затянуты металлической сеткой.
     «Вниз головой не прыгнешь» – пошутил про себя Виктор.
    Их отвели в камеру с высокими стенами. Вместо потолка металлическая решетка. Заасфальтированный пол. В центре небольшая скамейка.
- А где же гулять? Наша камера больше, - удивился Виктор.
   -   Прогулочный дворик. Небо в клеточку видно, - отозвался Сергей. Воздух свежий…
   Виктор думал, что увидит деревья, кусты, траву. Но вокруг все те же серые стены, оштукатуренные «шубой», и решетки. Сергей стал делать гимнастические упражнения. Плешивый Викентий с исхудавшим Петром закурили одну сигарету на двоих.
- А почему везде эта неровная штукатурка? – тоскливо спросил Виктор.
   -   Чтобы не писали на стенах. Подельщики могут маляву спрятать. После нас все стены прошманают.
      Прошло минут сорок.
    - Пошли домой, - сказал высокий надзиратель.
- Часа не прошло, - возмущено сказал Виктор.
   -    Все гулять хотят. Много вас… Я один. Будешь трындеть – пойдешь в карцер, - ответил мощный прапорщик по кличке Полтора Ивана.
   - Ты с ним не  лайся, получишь ключами под ребра, - посоветовал Виктору молодой.
   Дни проходили однообразно. Газеты, книги, радио, телевизор, переданный с воли. Шахматы, шашки, домино и «мандавошка» – самодельная игра, рассчитанная на четырех участников. Кубик из хлеба  и вырезанное на столе поле с квадратами. Виктору понравилась увлекательная игра, требующая математических способностей. Но большую часть времени заключенные проводили на нарах, по очереди рассказывая про себя и окружающих.
     - Я как в тюрьму попал – обрадовался. Хоть отдохну, сразу подумал. Это тебе не гайки крутить. Тут руки не ноют. Три дня прошло – душа хуже рук

заныла… А воровать жизнь заставила, - начал свою историю Виктор. У меня дружок был Миша Гольдин с малолетства. Наши матери дружили, кормили нас разом. На крылечке сидят себе, а мы сосем. Талантище парень: приемники конструировал, магнитофоны, ансамбль типа «Битлз» организовал. Юрий Антонов, когда его из Молодеченского музучилища исключили, к нему приходил, к Мишке. С «Песнярами» на короткой ноге… Мы с ним работали в одной бригаде на автосервисе. Только нам и доверяли стекла лобовые менять. Стекла дефицит – месячной зарплаты не хватит если разобьешь… Тут проем чувствовать надо. Миша «заряжал клиента на всю катушку». Он вокруг него с шутками - прибаутками. Обычно на бутылку дают, а тут откуда не возьмись и червончик в кармане… У нас и судьба с ним почти одинакова. Женились – как сговорились на колхозницах. Дочки родились. Его дом под снос попал. Получил двухкомнатную квартиру на Комаровке. Жен прописали, они городскими почувствовали. А потом и выдрючиваться начали. На хрена развелись – до сих пор не знаю. Он жену любил сильно. Девка видная была. Даже после развода он к ней все время подкатывался. Квартира-то общая. Как-то захожу я к нему вечером. Глядь - на вешалке военный китель висит, капитанский. Я аж затрясся весь… Схватил китель и хотел выкинуть в окно с четвертого этажа. Он мне говорит: - кочумай! – и китель повесил опять на вешалку. Виду  не подавал, но переживал сильно, особенно за дочурку, - Виктор слез со шконки и начал бить по хате тусовки. - Начали по кабакам тягаться и меня приучил. Лабухи  у него все знакомые были. Придем, сядем за столик, а солист со сцены объявляет: - Для нашего гостя Михаила исполняем «Only you” – только ты,  и запел знаменитый американский шлягер пятидесятых годов. Мы все рестораны обошли и везде его этой песней в слезы вгоняли.
- Да, видать ты на воле неплохо жил, - сказал доходяга Петр.
- Не перебивай, - остановил его  домушник Сергей.
   Молодой спортивный Сергей (он был из семьи военного) сидел за квартирные кражи, которые совершал с младых ногтей. Плешивый трубил за  убийство, а дохлый Петр был бичем. Посадили за злостное уклонение от алиментов: от двоих детей бегал. Остальные о себе не распространялись… Виктор присел на лавку и продолжил, глядя на молодого Сергея:
     - Миша после третей рюмки обычно напевал: «Лучшая песня не спета, лучшая девушка где – то. Все еще впереди, все еще впереди…» Все заработанное в кабаках просаживали… Как –то прихожу  на работу, а Миша говорит:
     - Я сегодня на тачке… Братуха в командировку уехал. Свою новою шестерку мне оставил на техобслуживание, и деньги на резину. Покатаемся…
     А я отвечаю:
     -    Мне клиент прикол рассказал: - Знаешь почему на станции написано «Техобслуживание»? Тех обслуживаем, а этих нет…
      После обеда к нам подкатила смазливая девица из «Белгостраха» и предложила застраховаться. Миша, парень видный, высокий, волосы как смоль и усы гусарские. Застраховал свою жизнь на тысячу рублей и «заклеил» агента Белгостраха за две секунды. Стал байки свои рассказывать про Антонова, песняров… Стихи читать разные. Она и согласилась поехать с нами в «Мотель». Этой первой в его жизни страховки как раз хватило на его похороны… Мысли материальны… - Сокамерники, при этих словах посмотрели на Виктора с удивлением: «Во дает!»
     - Уходя с работы, - продолжил Виктор-философ, - Миша мента встретил из ГАИ. О чем они базарили я не знаю, но в «Мотель» мы поехали на двух машинах. Я с гаишником, а он с подругой. Приехали в ресторан в двенадцать ночи. В зале пусто. Сели за банкетный стол. Официант на пять персон сервировал…
    Виктор встал с лавки и стал нервно ходить туда и назад по камере. Викентий прикурил «бычок».
      - Миша две водки заказал и закуски разной. Я спрашиваю: - Зачем на пять человек? Да и водку мы не выпьем… А он - Так надо, говорит… Он всегда лидером был. Не переубедишь… Подумал – придет еще кто: у автосервиса все схвачено: гаишники, директора разные… Потом только понял, что на пустом стуле смерть сидела… Я люблю коктейли… коньяк с шампанским, например, и бурболю концентрацию… по настроению. Пью смакуя со льдом… А тут водка. Миша наливает рюмку за рюмкой, тосты произносит и сам опрокидывает. Видно по жене тосковал. Она, его Лариса, потом в компании сказала: «Я, говорит, готова в змею превратиться и к нему под могильный камень залезть...  Вот… Сидим, я стараюсь пить побольше, чтобы ему меньше досталось – ведь за рулем же... Вышли из- за стола, я как в тумане… Сели в машину. Миша гонит. Смотрю на спидометре сто сорок – сто пятьдесят. Я ему говорю: - Не гони! А он с газа ногу не снимает, жмет до плешки. Я тут и  врубился: подруга-то с гаишником уехала. Ему всегда с бабами не везло. Вечно нас губят водка и бабы… Вижу… разобьемся мы, в аварию попадем… Опять говорю: - Не гони, не гони!!!  Не доедем… А сделать ничего не могу.  Миша останавливается и говорит: Кто не согласен – выходи!… Меня потом мать упрекнула: «Тебе надо было под колеса лечь»… Ну, я, пьяный, и пошел пешком по шоссе в сторону Минска. Я вышел из машины, потому что Миша мне друг был и он не за что бы не бросил меня одного на шоссе. Но забыл, что дорога односторонняя  и поехать против движения он не мог. Дошел до поста ГАИ. Грузовик едет. Я голосую. Останавливается. Едем. Я водителю говорю: «Смотри, где бежевая шестерка разбитая будет». Видел, что разобьет машину, но чтобы так… Через минут пять водитель говорит: «Вон она!» Стоит «Канарейка» с включенным проблесковым маячком, скорая помощь отъезжает. «Шестерка» до средних стоек под прицепом «Камаза» сидит. Как я потом узнал, «Камаз» заглох и стоял посреди дороги без огней. Сиденье, где я сидел, в лепешку. Яблоко  рядом валяется. Мне так этого яблока захотелось… Меня потом все спрашивали: «Кто тебя надоумил  из машины выйти?» Судьба. У Бога на каждого человека свой план… Смотрю, как менты тормозной путь замеряют, подхожу к ним:
- Водитель жив?
     Не знаем, - говорят, - но без носа точно будет… Потом следователь установил, что отвлекся Миша - сигарету прикуривал…
     Поехал я в больницу скорой помощи. Дежурный врач, как обухом по голове:
  - В  морге он…
  - А я как дурак: «У него деньги были. Большая сумма…». Мне потом эти слова пришили, будто я за деньгами приезжал… Поехал  к золовке Мишиной. Хуже всего смерть разносить.
     - Разбился, говорю, Миша. Насмерть. А она в голос: «Мы на эту машину три года собирали. Отец на пиве экономил…» Плюнул, отправился к его бывшей жене. Уже светать начало. Привет, говорю, хозяйка двухкомнатной квартиры, - она глядит на меня во все глаза. Нет больше Миши. разбился … - а самого колотит, как в лихорадке.
      Машина не застрахована была. Стали восстанавливать сами. На станции не взялись… Я лучшего кузовщика в городе, Валеру Волчкова, попросил. Он  машину из двух кузовов сварил. Стекло лобовое понадобилось.  А где взять? Меня пацаны с поселка давно на дело звали. Ну, я и согласился… Первое стекло  с машины хахаля моей бывшей жены выдавил. Да неудачно. Треснуло. Первый блин комом. Пришлось вторую машину обхаживать… Ну, так и пошло. Понравились легкие деньги. Да и приятно было… адреналин. Менты засады устраивают, а мы напротив работаем. Но кто – то сдал меня, - Виктор налил воды и выпил залпом почти полную кружку.
     - По первому разу много не дают, да и обстоятельства у тебя сложились… - сказал домушник Сергей.
     - Надо знать заповедь Зямы: если воровать, то не попадаться… Если попадаться, то не признаваться… Если признаваться, то в самом маленьком грехе, - и тщедушный Петр сложил пальцы в щепотку.
     - Ладно, дрыхнуть пора, - добавил плешивый. Виктору в эту ночь не спалось. Он заново переживал те трагические события своей жизни.