(и з Н е л и н ы х р а с с к а з о в )
Том был… как же его… надо бы Нелю спросить, но она далеко…
Ну, допустим, Том был карликовым пинчером, самой маленькой и некрасивой собачкой из всех породистых собак, которых можно было увидеть в конце ха-ха века на улицах советских городов. Таким некрасивым был наш пучеглазый и бесхвостый Том, что внутри своей породы и своего города он являлся рекордсменом. К нему, как к производителю, выстраивались колоссальные очереди… девочек (так что ли это правильно называется?) - одна уродливее другой, безо всякого, стало быть, изъяну. Производителю по тогдашним собаководческим законам полагался лучший щенок из ожидаемого "помета", а порода денежная, а с деньгами у Нели всегда было туговато, да и Тома, то есть Томика, в семье очень любили и от души желали ему всяческих благ и славного потомства…
Но год за годом и девочка за девочкой проходили впустую. Ни высокооплачиваемые тренеры, ни взятие очередной невесты в дом на время пустовки, ни Нелины слезы, ни ядовитые поддразнивания Нелиного мужа никак не влияли на упрямого, изо всех карликовых силенок защищавшего свое целомудрие Томика. Как будто он принадлежал к собачьему монашескому ордену, как будто медали, полученные на собачьих выставках, не значили для него ровным счетом ничего. Томик любил Нелю и немножко – музыку, особенно дуэт сестер Лисициан – вот стоило им запеть по телевизору или по радио, как он садился вплотную к источнику звука и начинал визгливо и жалостно подвывать какому-нибудь «Не искушай меня без нужды». Третьим, собачьим голосом подпевал. Соседи сначала ругались, а потом привыкли и стали даже нарочно приходить послушать.
Мне это трио слышать не довелось, хоть я и познакомилась с Томиком в пору его наивысшего триумфа, речь о котором впереди…
Последний тренер, вспотевший от манипуляций безрадостного церемониала еще одной Томиковой неудачной свадьбы, покачал головой и печально констатировал:
- Ничего не выйдет. Такая порода. Они это могут только по любви.
- Да когда же она придет, любовь-то? – тихо спросила Неля, но в ответ получила лишь философское пожатие плеч.
Расплатившись с последним тренером, семья порешила оставить безгрешного Томика в покое. Пусть себе предается меломанству, сколько хочет. Музыка часто заменяет любовь. Правда, щенков от нее не бывает, ну да ладно!
Могу представить, как счастливо и свободно стало теперь жить замученному принудиловкой песику в его хорошей человечьей семье, с часто транслируемыми концертами Лисицианов, с аплодисментами и вызовами «на бис» в моменты, когда голос его становился почти человеческим и даже женским….
Однако, по отзывам некоторых соседей, репертуар Лисицианов все больше крутился вокруг вечной темы любовной тоски, а в голосе их далекого (сестры пели, кажется, в Москве, а Томик – в Харькове) партнера усиливались нотки осознания гибельности этой тоски. Кажется, он даже начал худеть, хоть и некуда было – при его-то пинчерской стройности.
И тогда, вот только тогда, как это почти всегда и бывает, когда уже ничего нельзя поделать и даже помыслить, произошло самое обыкновенное чудо.
Ее звали Найда.
Точнее, ее назвали Найдой. Она прибилась к Неле, когда та шла с работы. Просто запрыгнула на тротуар, посмотрела в лицо и побежала у ноги, будто всю жизнь так пробегала. Сначала до самого дома. Потом по лестнице до квартиры. Потом, ступив через порог, – в гостиную, где как раз включили телевизор и запели Лисицианы. Томик поднял голову, раскрыл пасть, вильнул обрубком хвоста и – увидел Найду.
Она была настоящая красавица шестнадцати примерно кровей, главной из которых могла считаться благородная охотничья кровь спаниеля. Черная, как сам Том, но кудрявая, как его полная противоположность, вчетверо длиннее и втрое выше его в холке, хвостатая, длинношерстная, с мягкой женственной повадкой во всех движениях…. да что говорить, ее давно уж нет, а повадка эта так и стоит у меня перед глазами живым примером.
Томик влюбился с первого взгляда, и Найда не возражала против его чувства.
Я познакомилась с этой счастливой собачьей семьей в их молодую, еще бездетную пору. Уже тогда, махнув рукой на все медали, хозяева отпускали Томика и Найду гулять по оживленному центру Харькова одних, без поводков. Найда была тертый калач, с ней Томик находился в полной безопасности. Помню, как гостя у Нели, я гордилась тем, что эти счастливцы, безо всяких просьб и приказов, с охотой и явным интересом сопровождают меня в моих прогулках. Куда бы ни направила я свои стопы, они бежали легкой трусцой – нет, не около, а вокруг меня, описывая почти каждый мой шаг черными магическими кругами, и я смело могла переходить проспекты на красный свет – ни один водитель не решился бы оскорбить меня наездом, так невозмутимо бесстрашен был мой собачий эскорт.
С тех пор каждое свое письмо к Неле я заканчивала вопросом: «как брак?».
А брак процветал, и Томик совершенно забросил музыку – впрочем, и сестры Лисициан почти перестали звучать в эфире. Наступали трудные времена. Словно понимая, что человеческому окружению требуется их помощь, Томик с Найдой принялись рожать щенков, взвод за взводом, в год по два раза.
- Как же вы их пристраиваете? – с недоверием спрашивала я Нелю. – Ведь полукровок не продашь, да сейчас и вообще ничего не продашь?
- А мы прекрасно устроились! – хвасталась Неля. – Понимаешь, эти черти рожают поразительно грамотно. Ровно шесть щенков каждый раз. Трое – вылитый Томик, ни один судья не придерется. Трое – Найдочка, ну чистый спаниель без родословной!»
- Ну, и ? - торопила я финал…
- Ну и продаем в подземном переходе из коробки. Нарасхват!
- А… они не скучают по детям? – чувствуя себя ханжой, все же спрашивала я.
- Да ну ты чего, какие дети, они поглощены друг другом… Такая любовь, понимаешь….
Я понимала. Редкая такая, долгим постом заслуженная любовь.
Достойная восхищения и подражания.