Сайт, или Похождения Старушки

ОТ АВТОРА К ЧИТАТЕЛЮ ПРОЗА.РУ:

ЭТО СКАНДАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ,ВОЗМОЖНО, САМОЕ СКАНДАЛЬНОЕ ИЗ ВСЕГО, ЧТО НАПИСАНО ЖЕНЩИНАМИ. НО ОНО ЖЕ, НА МОЙ ВЗГЛЯД, ЯВЛЯЕТСЯ САМЫМ ВЫСОКОНРАВСТВЕННЫМ ИЗ ВСЕГО, ЧТО Я НАПИСАЛА.  ПРОИЗВЕДЕНИЕ СОДЕРЖИТ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ И ИНОГДА ЧРЕЗВЫЧАЙНО ЖЕСТКО ПО ФОРМЕ, И  МНЕ ПРИШЛОСЬ СОБРАТЬ ВСЮ СВОЮ СМЕЛОСТЬ, ЧТОБЫ В СВОЕ ВРЕМЯ ОПУБЛИКОВАТЬ ЕГО.

ПРИ ЕГО ЧТЕНИИ СЛЕДУЕТ НЕПРЕМЕННО ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЕ НА СНОСКИ, В КОТОРЫХ ПРОПИСАНА ОСНОВНАЯ И, НАВЕРНОЕ, ЕДИНСТВЕННАЯ СЮЖЕТНАЯ ЛИНИЯ ЭТОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ. БЕЗ НИХ  НЕЛЬЗЯ. НО ПОСКОЛЬКУ САЙТ ПРОЗА.РУ НЕ ПРЕДУСМАТРИВАЕТ ПУБЛИКАЦИЮ ПРОИЗВЕДЕНИЙ С ПОСТРАНИЧНЫМИ СНОСКАМИ, Я СДЕЛАЛА ИХ  НЕПОСРЕДСТВЕННО ПОСЛЕ ТЕХ АБЗАЦЕВ,ГДЕ ОНИ РАСПОЛОЖЕНЫ В ОСНОВНОМ ТЕКСТЕ.



                SITE –
                Sex
                Investigations:
                Theory &
                Еxperienсe,
                или
                Похождения Старушки
                (книга, которая написала автора)
 
Оглавление

Предисловие автора..……………………………………………………..
Рецензия эксперта,
без которой никакое серьезное исследование не может называться таковым  и  вызывает лишь скептическую улыбку профессионалов, но которую непрофессионалы могут и даже должны пропустить…………….
Аннотация, которую можно прочитать хотя бы потому, что она короткая…………………………………………………………………………
Введение, которое,  как и всякое введение, пишется в самом конце,
говорит ни о чём, слишком многое обещает,  забегает вперед и всякими скучнейшими  формальностями существенно уменьшает интерес  к написанному далее и которое совершенно спокойно могут пропустить те,
кто любит читать только диалоги………………………………………
Love Fantasy, теоретическая модель………………………………….. .
Love Fantasy, макет……………………………………………………….
Движение тела, брошенного неизвестно кому, или  Простаки
(эксперимент номер один)…………………………….. …….………….
Неупругие деформации, или Рабы
(эксперимент номер два)…………………………………………………
Динамика ансамблей, или  Группы
(эксперимент номер три) ..………………………………………………
Исследование тонких тел, или Умники
(эксперимент номер четыре)……………………………………………
Исследование ситуаций, или Практика игр
(эксперимент номер пять)….…………………………………………….
Исследование нарушений порядка и меры, или Чудовища
(эксперимент номер шесть)…………………    ……………………….
Исследование инфляций, или Любящие
(анализ наблюдения)……….……………………………………………
Обработка результатов эксперимента…………………………………
Заключение консультанта……………………………………………….
Заключение консультанта……………………….……………………….
Послесловие автора……………………………..………………………

 




–Как же вы напишете всю правду?
– Я напишу ее совершено спокойно,
потому что    никто и никогда
не узнает, правда ли это...

 
Предисловие автора
Судьба подарила мне замечательного первого читателя этой книги. И я хочу предпослать самому повествованию отрывок из переписки с ним. 
- Прочёл «Сайт» до конца. Но, зная теперь, как Вы относитесь к всякого рода моралистам и поучателям, я, пожалуй, до поры оставлю все свое при себе. Скажу лишь (ради Бога, только не обижайтесь), что мне Вас искренне, по-человечески и по-мужски, жаль. Убежден, что настоящей, не лицемерной жалостью обидеть нельзя, хотя на нее можно обидеться.
- Что же, значит, я достигла желаемого результата  – по мне именно такие чувства и должна вызывать эта книга. Но напоминаю Вам, что это художественное произведение, призванное обратить внимание читателя на явление, а не хроника. Так что жалеть следует героиню, а не автора. Не обижена – рада.
- Нет,  не согласен. Пожалеть надо, прежде всего, Автора, то есть Вас. Даже если «Сайт» и выдумка на сто процентов, чтобы написать все то, что Вы написали, необходимо было совершить надругательство над своим мозгом – а это всегда страшно. И напротив, даже если «Сайт» на сто процентов  автобиографичен – жалости, прежде всего, достоин именно мозг героини. Ибо от грязи на теле отмыться легко, а вот от ментального ужаса мозга, сотворившего кунсткамеру «Сайта» значительно сложнее.
¬- Кунсткамера  «Сайта»  сотворена не мозгом автора, а жизнью. Глаз автора увидел, а мозг освободился от ужаса увиденного рукописью. Я не привыкла закрывать глаза, когда мне видно, и давно знаю, что иногда мне видно больше других. Можно и не говорить об увиденном, но при условии, что оно не представляет опасности для других. А когда представляет – следует предупреждать об угрозе. На мой взгляд.
-Ни что на Земле не проходит бесследно… Ну, а сама угроза лежит несколько глубже, чем было показано в «Сайте».
-Да, конечно, не бесследно  –  потому-то  и «книга, которая  написала автора». Разумеется, глубже –  но это явное и всем доступное проявление угрозы.
Больше, чем сказано  в этом диалоге, мне не сказать. Разве что заметить, что  я вполне могу рассказать об устройстве Вселенной, хотя в космос и не летала. Ну, и покаяться в творческой гордыне, ибо самоуверенное моё перо взяло на себя смелость  описать  неописуемое  –    дегенерацию человеческих душ.
В. Афанасьева
 
Рецензия эксперта,
без которой никакое серьезное исследование
не может называться таковым 
и  вызывает лишь скептическую улыбку профессионалов,
но которую непрофессионалы могут
и даже должны пропустить(1)



Глубокоуважаемые коллеги! Позвольте начать  эту  далекую от совершенства рецензию именно так, в  свойственной нам старомодной и  благопристойной манере, ибо предмет, о котором пойдет речь, стар, как мир, а неблагопристойностей  в  представленном  ниже исследовании далее  появится предостаточно и даже чрезмерно. И разрешите нам  не  спешить с   окончательными выводами,  ибо предмет сей   никакой торопливости не терпит, но  слишком часто заставляет нас говорить сумбурно,  сбивчиво и нечленораздельно. Вот почему   просим  мы снисходительных и мудрых наших коллег  запастись малой толикой терпения и считать  эти первые длинные слова глубоким вздохом  перед  многотрудным и долгим делом.  Скука же, которую  вне всякого сомнения вызовут у многих наши слова, –  это ничего, это не беда. Всё начинается со скуки, ею же и заканчивается
(1) Я и в самом деле, пользуясь правом автора,  предлагаю всем, кто не любит и не умеет читать длинные тексты пропустить и рецензию моего замечательного эксперта (он имеет склонность и говорить, и писать слишком длинно и красиво), и мое введение, обязательное для подобных работ, но вовсе не обязательное для чтения,  а начать сразу с двадцать седьмой страницы. И вообще, это произведение можно читать с любого места, пропуская солидные куски, смысл сказанного от этого не изменится, просто уменьшатся количество информации и количество эмоций. Собственно, можно начать даже с заключения, и понять многое, но тогда почувствовать удастся гораздо меньше.
Совершая эту экспертизу, мы встаем в несвойственную для нашего  академического авторитета позицию, даже позу, если  пожелаете, потому что вместо критики  собираемся защищать и отстаивать автора сего труда, на который, вне всякого сомнения, будут совершаться различные научные, околонаучные, псевдонаучные, квазинаучные и вовсе ненаучные нападки,  так что судьба этого произведения наверняка  весьма печальна, а быть может – даже и трагична. А ведь автора следует уважать хотя бы за недюжинную смелость, за храбрость, за мужество, за кураж,  потому что предмет сего исследования  безмерен, а, может быть,  –  и  в принципе непознаваем, а само исследование  представляется нам далеко не безопасным.
Да, предмет этот,  который   автор   собирается  в очередной и бесчисленный  раз обсудить с перманентно заинтересованным   миром, изначала веков воспевают в одах и панегириках, обличают памфлетами,  унижают пасквилями, упрощают анекдотами, возвеличивают стихами, укладывают в модели и ограничивают таблицами. Его вожделеют, желают, обожают, проклинают, хвалят, хулят, не постигают, боятся,  к нему стремятся, бегут «от» и «к», превозносят и замалчивают,  и даже порой представляют дело так, словно его вовсе  не существует.
Но он был и есть, есть и будет, был прежде всего прочего, будет до тех пор, пока на этом свете останется хотя бы единственное существо, способное произнести обозначающее его слово.  И наш  весьма образованный  коллега давно уже произнес про себя  это острое, как экстаз, краткое, как ревнивый  взгляд,   хлесткое, как любовная пощечина,  слово – Эрос. И даже если  вместо оглушительного этого слова произнесен  лишь умаляющий его синоним, то это ничего, это не беда, поскольку меняется при этом  не сама суть, а  только ракурс восприятия. Пусть будет секс, лишь бы помнить, что за этим простеньким набором знаков стоит вселенское и всепоглощающее начало.
Разумеется, вдумчивый  коллега вправе задаться и уже наверняка задался вопросом:  к чему  вновь и вновь говорить о том,  о чем так много было уже сказано, и о чем сказать хоть что-либо новое абсолютно невозможно? Да и зачем говорить о том, что следует просто принимать и  вкушать, отдавая и имея? И, предчувствуя это недоумение, предусмотрительный и неторопливый эксперт заготовил разнообразные и длинные сентенции  на эти непременные, хотя  и  не требующие ответов вопросы.
Да, говорили, и чего только ни сказали, но это что-то – всего лишь Ничто на фоне бесконечности познаваемого предмета.  Кое-что об инстинктах, основных и необоримых;  кое-что о странных привычках, приобретенных потому, что человеку свойственно жить среди себе подобных; кое-что о казусах и капризах истории; кое-что о некоторых конкретных персонах, прослывших удивительными затейниками в этом предмете; кое-что о гормонах и фонах; кое-что о скоростях химических реакций  и длительностях электрических импульсов,  кое-что о цифрах и  количествах; кое-что о  классификациях и качествах; кое-что о культурах, субкультурах, контркультурах  и прочей подобной же ерунде. Потому что абсурд все сказанное и суета, сотрясание воздуха и сущая чепуха, словоблудие и словоизвержение, наукообразие и полнейшая неопределенность.
Ибо какие здесь могут быть цифры, позвольте воскликнуть, какие тут скорости реакций, культуры какие-такие?! Когда сметает, сносит, плющит и размазывает? И кто это исчисляет, кто табулирует, кто классифицирует все это? Не тот ли, кто сам от этого зависит не менее остальных, не тот ли, у кого так же, как и у всех, сносит и затмевает?
Но тогда ведь,  разумный наш коллега, классификаторы эти и исследователи сами подобны даже не подопытной лягушке, а  крохотной мушке, попавшей в воронку смерча и пытающейся на лету и в силу лишь крохотных своих мушиных мозгов анализировать происхождение и внутреннее устройство эдакой громадины.  И  рассуждения подобных испытателей в силу простой этой аналогии следует признать смешными и неправдоподобными.
А раз так, раз  никто и не сказал ничего,  если все говорили  всего лишь ни о чем,  если совместными усилиями так ничего и не прибавили, и ухитрились все запутать,  и не только сохранить, но и преумножить тайну, то чем  автор хуже, и почему и ему  нельзя? А если подкрепить этот аргумент  еще и сменой жанра?
Представляете, насколько более ценным, чем все аналитические умствования вместе взятые, мог бы оказаться правдивый и искренний рассказ той же мушки о том, что она испытала там, внутри смертельной воронки, конечно, при условии, что ей удалось бы выжить и выбраться?  Потому что только впечатления, только чувства, только восторги, экстазы  и страхи способны хоть как-то справиться с тем, что неведомо и необъяснимо,  только крики, стенания, слезы и размахивания руками могут  дать представление о том, где термины ничего не называют, а существительные превращаются в междометия.
Вот тут мы и подошли к первой отличительной особенности представленных  ученых записок, поскольку являются они не строгим протоколом,  отправляемым в анналы науки, а непосредственным и, не побоимся этих слов, наивным изложением собственного катастрофического  опыта.  Опыта, заметим мы, а не эксперимента, поскольку последний предполагает, что смелый, но осторожный естествоиспытатель заранее знает, чего хочет, держит хоть что-нибудь  в своих руках, кое-что контролирует  и способен по своей воле повторить произошедшее.
К  автору же  представленного труда  (а это труд, уверяем  вас, да еще какой труд!) ничего из выше перечисленного ни в коей  мере не относится, поскольку   он   сразу же признается, что никакой особой цели перед собой не ставил, держал в своих руках только то, что в них держать совершенно не положено, да и сам то и дело оказывался в чьих-то руках, не контролировал даже  самого  себя, повлиять  на всех остальных даже и не  помышлял и уж, вне всякого сомнения, повторить никогда и ничего не сможет,  подобно тому, как не может многострадальная мушка испытать еще раз незабываемый свой полет. Так что это только записки, всего лишь дневник наблюдений, примитивный и местами неловкий, но искренний и правдивый, правда, ровно настолько, насколько могут быть искренними и правдивыми любые дневники. И вовсе не интимный, поскольку текст этот добровольно отдается на суждение  широкой и требовательной публики.
Но поскольку мы   и  в мыслях не  имели намерения спорить с  милыми нашему сердцу и, возможно,  знающими много больше нас коллегами, то можем с легкостью согласиться даже на то, чтобы называть   это неповторимое путешествие в эпицентре чувственного урагана экспериментом. Но и в этом случае будем особо настаивать на его гуманности, поскольку  подчеркиваем двойной красной линией, что эксперимент этот (коль скоро мы все же договоримся называть подобный опыт именно  этим сложным словом) проводился на  собственной персоне, а именно так и только так, по нашему мнению, следует проводить исследования, когда интересуешься  душами и телами, а не электронами и звездами.
Хочешь экспериментировать с плотью и сознанием – изволь, но тогда уж, будь добр,  вводи лично себе яды и противоядия, опробуй на себе вакцины чумы и черной оспы, преобразуй собственную ранимую  психику, клонируй себя, неповторимого, и веди самого себя, упирающегося и сонного,  в коммунизм или  в какой-нибудь еще рай на земле.  Автор же  именно так и поступал и даже время от времени достигал подобного рая, трудолюбиво и последовательно повторяя сей бесценный опыт и аккуратно записывая свои противоречивые путевые впечатления.  И вновь и вновь добровольно отдавал себя во власть эротического циклона, засасывающего в себя  не только беспечных и неосторожных, находящихся поблизости, но и всех остальных, осторожных и опасливых.
Что же касается качества проводимого эксперимента (уж коль скоро так будет угодно называть его нашим глубокоуважаемым коллегам), то последний, вне всякого сомнения, является физическим, потому что именно физическими средствами и следует изучать физические наслаждения. Но  не только и не столько физическим, потому что любое наслаждение, помимо чувственной, природной компоненты, имеет и ментальную составляющую, которая и переводит его из разряда телесных приятностей и удовольствий, свойственных и животным, в куда более высокий ранг экстазов и экзальтаций, ведомых только людям. Так что это ментально-натурный эксперимент, и мы особо настаиваем на  преобладании первой части.
Второй же особенностью этих  исследований является исключительное осознание автором тщетности своих усилий понять, поразительная авторская рефлексия.  Ибо, в отличие от многих прочих подобных,  автор нижеприведенных записок еще до предпринятого полета заставил себя отчетливо осознать, что после него ничего нового сказать не сможет, а если  даже и скажет хоть что-нибудь, то  никто его не услышит.   Причём  заранее и добровольно в этом расписался, и после этого трогательно поднял руки вверх в знак  своей полнейшей капитуляции.
 И если любое литературное творчество – это всегда попытка докричаться хоть до кого-нибудь, то в  данном случае это попытка автора докричаться до себя. И это, дорогие мои,  подкупает, располагает и заставляет снять шляпу перед смирением  автора. Потому что уж сколько  было таких мушек, стрекозок и комаришек, и как разнообразно жужжали они, пищали,  гудели и стрекотали, взмахивали крылышками, заламывали лапки и падали на свои хрупкие коленочки, пытаясь описать, определить, отговорить или привлечь, но так ничего не описали  и не определили, никого не привлекли и уж, тем более, не отговорили.
Так что автор  изначально мнит себя крохотной и удачливой мушкой,  хотя и не   молчаливой  (поскольку нельзя не издать совсем уж ни одного звука после столь ошеломительного  полета, коль скоро остался в живых),  но   понимающей тщетность своих усилий высказаться  и пищащей только  потому, что не пищать не может.
И он заранее предполагает ценность своего  рассказа только и именно для  себя самого,  считая его   истерикой и слезами  облегчения после случившейся катастрофы, криком счастья, оттого что приземлился, остался живым и сохранил хоть что-то от собственного бренного несовершенства.  И согласитесь, коллеги, что мушка, осознающая свою безмозглость и ничтожность, куда ценнее для науки, да и милее нашему сердцу, чем мушка ничего не осознающая, а оттого наглая и назойливая в своем глупом неведении.
И поскольку капризный жанр экспертизы требует, чтобы отличительных особенностей было не менее трех, назовем и третью. Автор оптимально и, не побоимся этого слова, талантливо  подобрал условия проведения своего опыта.   Конечно, мы всецело понимаем,  что путешествие внутри смерча кружит голову, причем так, что ничего не разобрать и не вспомнить. Но до вовлечения в эпицентр событий  автор являлся обладателем ясного ума и способности к оценкам, достаточных для того, чтобы сделать выбор,  дающий надежду на сохранение  себя самого, как минимум, живым и, как максимум, разумным.
И именно упомянутая способность к оценкам, именуемая иначе свободой воли, позволила  автору выбрать из всех возможных наиболее безопасный вариант – не  ураган страстей, а  дежурный циклон квази-эмоций;  не саму чувственность, а лишь ее бледный и бестелесный призрак;  не вечный и недостижимый вселенский Эрос, а сиюминутную и всем доступную  его тень, существующую в  искусственных и бренных пространствах, сотворенных  самим человеком. Позволяя себе и далее энтомологические аналогии, мы на этот раз сравним автора с летящим на свет мотыльком, выбирающим между огнем и электрической лампочкой.
И как выбор лампочки вместо огня  оставляет бедному созданию хотя бы слабую надежду на сохранение своего бренного существования, так  и сделанное автором предпочтение в пользу подделки и суррогата  практически гарантировало ему если не счастливый, то вполне благополучный  исход задуманного.  Он остался жив, и это не вызывает сомнения, поскольку об этом свидетельствует представленный на наш суд труд. Оценка же  ясности его сознания не входит в сферу компетентности вашего покорного слуги, и тут требуется   отдельная, совершенно иная, экспертиза.
Итак, дорожа собственной жизнью, а еще более – разумом,   автор сознательно выбрал искусственное вместо натурального, слабое вместо сильного, почти немощное вместо мощного, бледное вместо ослепительного, отойдя тем самым от славной традиции великих испытателей   – не бояться ничего.  И лишь много позже обнаружил, какой яркой может быть тень от сияющего, насколько сильным оказывается иногда даже слабое подобие всесильного, как  беспомощна мушка, добровольно влетающая не в смерч, а в трубу  не знающего жалости пылесоса.
В подобном случае спасением для   бедняги может оказаться лишь чья-то добрая рука, вынимающая вилку из розетки, открывающая бесчувственный прибор и извлекающая несчастную на свет Божий. И редко, крайне редко, стечение обстоятельств и счастливый случай позволяют  крохотному насекомому выбраться из ловушки без помощи такой доброй руки. 
Увы, нам неведомы тот случай или та добрая рука, которые помогли  бы автору этого исследования с той или иной степенью благополучия выйти из  разрушающей его практики. И почему-то  предполагаем,  что сделано это было посредством  той самой провиденциальной свободы воли, которая дана каждому из нас именно для подобных испытаний. И если мушка вытащила себя сама – честь ей и хвала, наши ей аплодисменты!
Ну и, конечно, еще одна существенная особенность данного исследования, поскольку три – это норма, но мы-то  собираемся говорить о том, что стоит вне ее, а следовательно,  обязаны выделить хотя бы  четыре. В этой работе верно и  весьма квалифицированно выбран предмет исследования. Выбор  Эроса в качестве предмета  изучения определяет непременный интерес внимающего, означает верный успех повествования, хотя бы на первых минутах, в  начальных строках или  в эпизодах, непосредственно касающихся  выбранного предмета.
И пролистывая  никому не нужные сопутствующие сентенции о любви, о страсти, о душевной боли, о разочаровании, редкий читатель преминет хотя бы пробежать глазами описание реальных ситуаций и событий, связанных с конкретными явлениями Эроса миру.  Мы и сами, еще с детства,  вздрагивая, когда кто-то входил в комнату,  отыскивали подобные сцены  в длиннейших многотомниках восточных сказок; среди скучнейших описаний чувств и ландшафтов, сделанных гениями; в устрашающих гинекологических справочниках – и  именно подобным образом  осилили многие величайшие литературные произведения и другие полезные и умные, но сопротивляющиеся чтению  книги. Так что, выбирая сей великий предмет как основание собственного повествования, автор  реализует одну из самых проверенных стратегий на творческий успех.
Что ж касается второго, уже почти забытого, замечания наших мудрых коллег, касающегося того, чтобы просто принимать и вкушать,  то с этим  и ваш покорный слуга, и  автор  рукописи абсолютно согласны, и именно поэтому последний  встал не на шаткий путь умствований и умозрений, а на твердую эмпирическую стезю, с удовольствием подвергая себя всем тем испытаниям, которые сулили столь многотрудные и опасные занятия. 
Но лишь с той  существенной оговоркой, что принимать и вкушать (и автор это неоднократно подчеркивает) следует  не просто так, а непременно  произнося и проговаривая.  И думаем мы,  что называя сахар сладким, а того лучше – сладчайшим, непременно делаем его этим куда слаще. Ибо давно известно, что слово произнесенное  не  вносит ясности,  но  каким-то непостижимым образом усиливает  называемое, прибавляя ощущений и  желаний к любым человеческим занятиям.
Так что называть вещи подобающими словами, лелея и с любовью озвучивая их имена  и свойства, – занятие чрезвычайно важное и полезное. И хорошо известный нам автор данного исследования, всегда уделяя этому занятию достаточное внимание в жизни,  со вкусом предаётся  ему и на протяжении всего своего повествования, что мы отмечаем особо как плюс и несомненное достоинство работы. И мы всецело поддерживаем автора в том, что Эрос как ничто иное  созидается словом, питается им, растет и процветает именно благодаря всему тому, что о нем сказано и написано.
Полагаем, что следует отдельно отметить и еще одну важнейшую  особенность представленного нашему вниманию произведения, и мы, съевшие собаку именно на литературной критике, с особым удовольствием и почтением к автору её отмечаем. Дерзость автора позволила ему изобрести новый  литературный жанр, а кто, спросим мы вас, способен похвастать тем же?  И десятка подобных счастливцев не наберется в истории мировой мысли, да и счастливцы эти, в большинстве своем, остались неизвестными, хотя и дали известность последующей плеяде великих.
Да,  перед нами, безусловно, новый литературный жанр – литературное произведение, которое  создает автора. И автор, этот жанр исповедующий, добровольно погружается в сложные,  непредсказуемые, даже катастрофические обстоятельства,  более того – сам их инициирует и стимулирует,  записывая хронику происходящего и постоянно меняясь при этом.  Отчасти  – благодаря происходящим событиям, отчасти – из-за того, что должен поддерживать их ход  полётом своей фантазии, своим разумом, своими действиями, своим текстом, своим телом, наконец.  И всё это для того, чтобы активно творимая им реальность просто не смогла не родить  оригинального  произведения, которое, в свою очередь, заново создает самого автора.
  Разумеется, такая обратная связь  произведения и его творца подспудно присутствует при написании любого настоящего текста, но  в данном случае она осознается изначально, ставится во главу угла, создается, поддерживается и оказывается очень сильной, трансформирующей и преобразующей. Выходя из этих событий, автор может иметь измененными не только чувства, не только сознание, не только тело, не только лицо, но может и вовсе не иметь чего-либо или всего сразу из перечисленного (2).  В результате, автор, начинавший писать текст, и автор, его завершивший,  могут столь сильно отличаться друг от друга, что можно сказать, что это два разных человека – книга написала автора!
(2) Об измененных  состояниях сознания писали давно и многие, но вот об измененных состояниях лица и тела, о метаморфозах, доходящих до потери и утраты, впервые заговорил мой приятель К.Юнг, и совсем недавно.

Но,   даже находясь в несвойственной нам позиции защиты, мы не можем не сделать одного значительного замечания автору. Он нечестен  сам с собой, во всяком случае, не до конца честен, а значит – нечестен и со всеми нами.  Поместив предмет своего исследования в заголовок своих трудов, изучая его на протяжении длительного времени, он пытается убедить себя и других в том,  что исследует нечто совершенно иное.
И он обманывает себя,  говоря о тоске, о сплине, о скуке, о человеческом  одиночестве, о любви, наконец, хотя на деле интересуется сексом, сексом, сексом и только сексом. Сделанное замечание не умаляет ценности проведенных  изысканий, но, будь жанр работы другим, представь автор этот труд в качестве не монографии, а диссертации, не видать бы ему ученых корочек как своих ушей. Потому что это вне правил науки – убеждать всех, что изучаешь одно, а интересоваться совсем другим.
И не надо возражать вашему покорному слуге, что, мол, Колумб,  обещал испанской королеве индийские пряности, а выяснил, что Земля круглая; что алхимики жаждали философского камня, а открыли фосфор и серу; что Кант занимался происхождением Солнечной системы, а открыл вещь-в-себе; что Маркс увлекался изучением капитала, а обнаружил светлое будущее всего человечества. Мы эти аргументы решительно не принимаем и замечаем, что  все вышеперечисленные персоны никогда бы и ни при каких обстоятельствах ученых степеней за свои изыскания не получили бы.   
Вот, собственно, и все, о чем мы хотели сказать нашим чрезвычайно терпеливым  коллегам до того, как  предоставить им возможность самостоятельной  оценки представленного исследования.  Впрочем, еще одно крохотное замечание, последнее нотабене на  аккуратных полях этой непростой рукописи. Её автор с первых же строк говорит  о себе во множественном числе,  и мы  надеемся, что  читающие не усмотрят в этом ни  презираемого нами пафоса, ни преувеличения собственной значительности, ни болезненного состояния духа.
Автор изъясняется так исключительно потому, что считает каждого и всякого, в том числе и себя, сложными и множественными, сочетающими в себе прекрасную и дурную ипостаси, женское и мужское начала,  целый спектр психологических масок, общественных ролей, различного рода видимостей, кажимостей, ликов и личин, полагая эту множественность  универсальным и природным свойством человеческой натуры. И тут мы к нему всецело присоединяемся, величая себя «мы» по тем же причинам.
Мы отмечаем также, что непосредственно в протоколах исследования автор до некоторых пор говорит о себе исключительно   в единственном числе, подчеркивая  собственную целостность, свою   очевидную женственность и избегая  столь любимой лично нами лингвистической чрезмерности, увы, не подобающей   каноническому научному повествованию. Множественное же число начинает употреблять только после того, как этого с необходимостью потребовали те самые метаморфозы его личности, которые, собственно говоря, и подарили жизнь его произведению. Вот, пожалуй, и всё.   
Нет,  всё же, если  позволите,  еще одно, последнее, самое последнее, последнее-распоследнее замечание. В свое время, давненько это было, небезызвестный   господин Розанов посвятил вашему покорному слуге такие строки: «О, как страшно ничего не любить, ничего не ненавидеть, всё знать, много читать, постоянно читать и наконец, к последнему несчастию, – вечно писать, то есть вечно записывать свою пустоту…».
Сейчас, по прошествии некоторого времени,   мы усматриваем определённую долю истины в словах нашего старого  оппонента и, всецело осознавая  их смысл, говорим тем, кто будет читать сей труд:  его автор  увековечивает не пустоту свою, а переполненность, не отсутствие чувств, но подлинные свои чувства, свое самопереживание, свою радость, свое горе, свое поражение и свою окончательную победу. Так что виват ему, господа, встанем и снимем шляпы!
И вот теперь, когда нами уже предприняты все мыслимые попытки и использованы все немыслимые  ухищрения, чтобы оттянуть неизбежное, мы вынуждены констатировать, что нашим  глубокоуважаемым  коллегам давно пора  собраться с духом и  начать. Потому что кончает лишь тот,  кто начинает. И именно эта  незатейливая мысль заставляет нас   поставить точку в этой далеко не полной рецензии. 
И мы с величайшим нашим удовольствием предоставляем  всем жаждущим этого возможность разбежаться и кинуться в  манящий омут,  в закрученную налево  воронку, в немыслимую черную впадину, в благоуханный  вязкий океан, во влажную бездонную щель, в   ослепительное зияние Эроса. И всё это, не оставляя доброй надежды на то, что после безрассудного  этого прыжка всех вас рано или поздно, с Божьей помощью, вынесет  на твердый надежный берег.

                Д.С. Мережковский
 



Аннотация,
которую можно прочитать
хотя бы потому, что она короткая

Не знаю,    может быть, Гомер и долго  размышлял над первыми словами известных всему свету  историй, но мне пришлось обдумывать  начало своей рукописи  ровнехонько десять лунных месяцев. Заглавная фраза решительно не слушалась меня. Желанные точность и краткость постоянно конфликтовали друг с другом, возлюбленная моя замысловатость напрочь отсутствовала, лёгкая крылатость   улетала от меня.  Плод  же уже созрел, уже стремился наружу,  испуганные уговоры не рожать смешили,   и вот на свет явилось то, что я, разрешившись от бремени, радостно  отдаю вам прямо в  руки, словно умелым и расторопным  повитухам – что родилось, то родилось. Возьмите его,   мое живорожденное начало,  вот оно!
 Проводя любые  эксперименты, берегите голову, ведь именно она пригодится вам для того, чтобы  в будущем осмыслить результаты ваших изысканий. Стараясь убедиться в том, что всякое действие равно противодействию, бейтесь об стенку не головой, а чем-нибудь еще. Проверяя значение   константы тяготения, не устремляйтесь вверх тормашками с крыши  облюбованного небоскреба. Никаким способом не помещайте внутрь драгоценной вашей головы химические вещества, свойства которых вам малоизвестны, даже если упомянутые  вещества  имеют удобный, съедобный или весьма лакомый вид. Исследуя асимметрию мозга, не подвергайте трепанации собственный череп. А психоделическими процедурами любуйтесь исключительно на экранах телевизоров. Пользуясь этими нехитрыми советами, вы сможете благополучно довести ваш эксперимент хоть до какого-нибудь конца и получите шанс обогатить замершее в ожидании человечество новыми знаниями или незнаниями.  Особо  можно  было бы упомянуть и о том, что следует хранить и лицо свое, но это отдельная тема, которая может увести нас очень далеко от нашего повествования.
Предчувствуя сомнения и упрёки, скажу сразу же, открыто и прямо, что проводя  описанный ниже эксперимент, сему прекрасному совету я, увы,  не последовала. Во-первых, потому что тогда  еще не имела о нем решительно никакого представления. Во-вторых, потому что, даже и зная его,  воспользоваться бы им всё равно не смогла по причине того, что эксперимент этот принципиально касался моей собственной головы, был головным, хэдийным, цефальным.
Невозможность же   последовать  столь мудрому совету, как и следовало ожидать,  привела к тому, что никаких выводов я  сделать не смогла, не могу сейчас, не смогу и впредь.  Хотя давно известно, что выводы из чужого эксперимента может сделать и кто-то другой, иногда совершенно посторонний,  но это будут уже   его выводы.
Поэтому я предоставляю всем   желающим возможность  выводить что угодно и откуда угодно, а сама же лишь опишу ход происшедших событий,   рассказав всем  и о  том,  что помню с предельной ясностью; и о том, что припоминается мне с трудом; и о том, что лишь чудится мне; и том,  о чем вспоминать я решительно не желаю;  и том, о чем  давно и напрочь забылось, но додумалось и досочинялось. На всякий же дурацкий эксперимент найдется и дурацкая теория,  в связи с чем я   нисколько  не сомневаюсь, что такие теории последуют одна за другой немедленно за публикацией этих уникальных в своем роде материалов.
Засим и приступаю  к  изложению со всей методичностью и скрупулёзностью, которые так дороги людям, не сберегшим единственную свою голову во время  тщетных изысканий многоликой  общей действительности.







 
Введение,
 которое,  как и всякое введение, пишется в самом конце,
говорит ни о чём, слишком многое обещает,  забегает вперед
 и всякими скучнейшими  формальностями
существенно уменьшает интерес к написанному далее
и которое совершенно спокойно могут пропустить те,
  кто любит читать только диалоги


Актуальность исследования. И без наших слов всем давно известно, что обоснование  необходимости какого-либо исследования – задача весьма важная и почтенная, и именно с  этой самой необходимости следует начинать всякий раз, всегда и всенепременно. А то ведь как бывает: исследуют себе, исследуют, а к чему, зачем и что с того потом будет хоть кому-нибудь – сказать не могут, хоть ты их убей. Но ведь непременно ж надо, чтоб кому-то и зачем, и знать, что переменится, а то ведь получается – не исследование,  а сплошное удовольствие и эгоизм чистейшей воды!
 А где благородные цели, спросим мы вас, где польза, хоть какая-никакая, где хоть крохотная, но выгода, без которой непонятно почему и невесть для кого и чего?  Мы  ж со всей ответственностью и настойчивостью утверждаем, что данное  исследование актуально до крайней чрезвычайности и полезно до чрезвычайной крайности, поскольку касается каждого и всякого, по сути – абсолютно всех.
Потому что ведь все было хорошо, и вообще – всё было, но все-таки чего-то  сильно не хватало, и это что-то никак не называлось,  но в своем отсутствии остро чувствовалось, требуя определенности и наименования. Цвели цветы, и зеленели листья, и роза рдела, и зрел шиповник, и птицы пели, звенели цикады, синели небеса и простирались дали, но как-то приглушенно всё, припылено как-то, без цвета и аромата, без полутонов и обертонов,  без теней и оттенков, без вкусов и послевкусий. И отсутствие волнений волновало больше, чем отсутствие радости, и присутствовало печалью, которая только и занимала.
Печалило же многое. Раньше, когда-то давно, в бытийной густоте, в жизненном сгущении, все остро и пряно пахло, даже летняя пыль, даже снег, даже радуга и оберточная бумага. А цветы и  листья имели личики, и ликом обладала луна,  и лицо было у солнца, и всё улыбалось и хмурилось, гневалось и хохотало. В прудах, и в реке, и в лесу – повсюду прятались тайны, в темноте таились страхи, в воздухе роились причуды, под дождями плясали забавы. Любое слово было значимым, вещественным почти, названия манили, звуки заставляли, сны обещали и сбывались. И было покойно и славно, несмотря на сомнения, тревоги, скорости и метаморфозы.
Нынешнее же состояние называлось непокой,  он заставлял думать и гнать мысли,  искать причины и названия – и тут же стараться забыть, потому что ощущения возникали нехорошие, страшненькие всплывали  названия и отвратительные появлялись слова. Сплин-хандра-тоска зелёная – эти еще можно было терпеть, но сгустившееся  одиночество, но приближающаяся старость, но неминуемая и необратимая потеря красоты и любви?! Они были невыносимы, безжалостны и абсолютны. И мучили всевозможные недо: недоиграл-недожил-недолюбил-недополучил – и провоцировали на погоню за до, и эти глупые бега усиливали раздвоения   и шатания.
Как-то сразу, вдруг, внезапно все желанное стало  недоступным и недостаточным,  всё время хотелось того, чего нет, и совершенно не хотелось присутствующего. 
Весной до боли, до слез, хотелось осени, так чтобы пахло сыростью и листвой, как в теплом и влажном октябре, когда совершенно неизвестно, что будет и чего не будет. 
А в октябре – марта, синего, с тающим снегом, со свежестью и ветром, южным, теплым, мягким, несущим тепло и весну.
Страстно мечталось о майских пионах, об ирисах и о цветущей бузине, об очень яркой траве, еще  крохотных листьях – и все это в августе.
И о чуде летнего базара, где яблоки и укроп, где малина и крыжовник, где зеленое и красное с желтым вперемежку – разумеется, в декабре.
И все время  необходим был дождь, даже ливень, радостный, будоражащий запахами, а его, как на грех,  не было  уже который год. Синевы хотелось и объемности, прозрачного великолепия, тронутого дымкой и пронизанного солнцем – этих и вообще не случалось.
В пивные хотелось, дешевые, простые, чтобы зайти и сесть, чтоб со всеми и одним, чтобы смотреть, глядеть, глазеть, удивляться и радоваться. И на блошиный рынок, где по выходным  – гармонь, и добрая женщина носит пирожки, огромные,  масленые,  с капустой и грибами, но  совершенно без начинки.
На вокзал хотелось,  и лучше  – на речной, чтоб «Прощание славянки», и чтоб плескалась вода, и  чтоб палуба с незнакомцами.  Дня хотелось ноябрьского, с  морозцем и дымкой, и чтоб на тот же базар, а оттуда, замерзшим, –  домой, к столу с дымящимся борщом,  селедочкой и водкой, с чёрным хлебом и со стаканом  жёлтого компота.  Да, все время хотелось отсутствующего и никакого резону не имеющего, в то время как присутствовало нежеланное и ненужное, причем  назойливо и чрезмерно.
Именно так мы  могли бы описать это актуальнейшее, это реальнейшее, это очень плотное наше состояние, но мы его никому не описывали,  да   нас и не спрашивал никто, да  и самим нам до смерти было лень описывать хоть что-нибудь  и хоть кому-нибудь.
От нас же все ждали  улыбок, метких слов, блеска, силы, эпатажа, огня, и мы  их извлекали, извергали, выплевывали, выдавали на гора, словно спятивший шахтер  безумных первых пятилеток. И это изнурительное изъятие из собственных недр, эта нерентабельная добыча со временем стали  сопровождаться сопереживанием к тем, кто взял пистолет, или автомат, или пулемёт, дубину, кувалду, секиру, топор и всё расстрелял, разгромил, раскроил, покрушил, покромсал. Но больше топора хотелось  волшебной кисти – ею мы с удовольствием закрасили бы почти всё, что было, и почти всё, что есть.
Взгляд, который нам всё же время от времени удавалось отвести от  нас самих и  бросить на окружающих, хотя и был далек от ясности,  всё же свидетельствовал о том, что  это наше состояние не было  чем-то особенным.  Ведь вон тот, и вон та, и вон те, и вот эти, похоже, тоже мечтают о кисти,  хотя, может,  и не о кисти вовсе, а о  ластике,   потому что закрашивать-то  совсем необязательно, можно б и стереть. Причины же, по которым это происходило, были настолько неясными, что нуждались в серьёзном  исследовании. Потому что – ну что? Ну, чего людям не хватает-то? Чего им не живётся-то, сытым, здоровым, имущим, достаточным?
Так что всё, что мы сказали, а еще больше – то, что сказать нам, увы,  не удалось, убедительнейшим образом свидетельствует в пользу того, что задуманное нами  исследование является весьма актуальным и на редкость   полезным, и  может внести вклад, и открыть, и показать, и дать толчок, и даже примениться.
Степень разработанности проблемы. Да, конечно, часто говорили, говорили много, вдохновенно. Поиски себя  в подлунном мире, мука, скука, сплин, тоска, печали. И абсурд, бессмыслица, потеря. Старость, смерть, опасность, просветленье.
Еврипид – он  что-то про Медею, Ифигению и Андромаху.
И Софокл – Эдип и   Антигона.
И  Шекспир –  ну это всем известно.
Пушкин – разумеется, Онегин.
Лермонтов, Тургенев, Достоевский,
Диккенс, Сартр, Улицкая, Бердяев.
Теккерей, Джойс, Хайдеггер и Ясперс.
Фрейд и Юнг. Булгаков и Платонов.
Гёте,  Кант, Бальзак, Камю и Бабель.
Да, Екклесиаст! Он – больше прочих.
Говорили, много говорили. Но, заметьте: разве всё сказали?
Объект исследования. Непонятно что, но что-то эдакое, мучительное и неопределенное, ощущаемое многими, почти всеми – томление духа какое-то, духовная дурнота, тошнота души, экзистенциальная рвота.
Предмет исследования.  То же самое, только наше собственное.
Цель.   Среди горы   не вызывающих аппетита фруктов разыскать   лимончик, способный эту тошноту остановить,  и, если повезёт,  съесть его.
Гипотеза исследования. Таким лимончиком может  оказаться всё, что  мы до этого не пробовали, а это семь тысяч четыреста шестьдесят девять разных занятий, перечисление которых сделают выдвинутую гипотезу  слишком длинной, поэтому  их подробный реестр мы опускаем, но охотно вышлем его любому заинтересованному по электронной почте.
Методология исследования. Если  уж речь зашла о методологии (а она о ней и не могла не зайти, коль скоро мы что-то исследуем),  то это, скажем мы  вам, – замечательнейшая  вещь! Потому что всегда и всюду, прежде чем делать, надо подумать, как будешь это делать,  и что получишь, в зависимости от этого как. В связи с этим следует сказать, что все мы, и мы сами, и мы с вами,  являемся методологами, потому что всем нам свойственно обдумывать как задолго до того как.
Но, что бы мы ни придумывали, что бы ни изобретали в надежде, что получится лучше, больше и дешевле, следует признать, что главное давным-давно  уже придумано и изобретено. И, как ни крути, основные методы познания нам не изобрести и не переделать, хотим мы того или не хотим.  Скажем больше: есть, есть  методы, которые владеют нами вне зависимости то того, владеем ли мы ими.
Конечно, именно  умозрительные методы, по сути – способы умствования,  занимают  нас более  всех прочих, поскольку ленивы мы, и нам всегда приятнее думать, чем делать. Первый, разумеется, анализ – величайшее  из придуманных человечеством  разложений на части. И все мы, независимо от нашего желания, иногда и вопреки воле нашей, всё анализируем и анализируем, делим и делим, разлагаем и разлагаем.
И иногда доходим до того, что вместо целого видим груди и попы, ноги и ногти, складки и отложения, волоски и поры. Анализ безжалостен,  он умаляет, потому что целое всегда больше своих частей.  Он строг и  заставляет называть вещи своими именами. Он жесток, потому что  требует кое от чего избавляться.
А уж если он еще и честен – то караул! И мы со всей ответственностью заявляем, что парочка анализ и честность могут образовать убийственную,  ужасающую смесь, пострашнее, чем все  мифические гибриды-уроды вместе взятые. И никакая гидра, никакая горгона, никакой кербер,  никакие минотавры-кентавры не заставят вас так содрогнуться, как делает это иногда предельно честный и кристально ясный анализ. Страшнейшим же из всех видов анализа является  разложение собственной персоны.
Анализируя, вы разбираете нечто на части, словно детскую пирамидку, словно автомат Калашникова. И в результате вместо  целого остается целая куча всякой ерунды.  И вот тогда на помощь приходит синтез, имеющий своей целью соединить и воссоздать.  И вы снова нанизываете, прилаживаете, стыкуете, но уже по собственному разумению, и то, что у вас при этом получается, может  до слез перепугать ребенка или из оружия превратиться в дубину. А то и вообще –  предстать перед миром смесью бульдога с носорогом, способной  ужаснуть любого. Но это не беда, это неважно, главное, чтобы вам самим нравилось.
Синтез имеет целью создание новых вещей, и вы можете, разрушив  целую Вселенную, сотворить свою собственную, да так что другие этого и не заметят. Фантазия и  здравый смысл помогут вам синтезировать в свое удовольствие, но изо всех сил взываем к вам – помните, что это исключительно ваше произведение! За всеми же прочими, увлеченными синтезом не меньше вашего, остаётся право на собственное  построение,  так что не обессудьте, если вселенных окажется слишком много.
Для того чтобы синтезировать, соединять, нужно иметь детали, из которых синтезируешь, поэтому синтезу, как правило, предшествует анализ.  Нам известно лишь одно исключение из этого правила – Творение, и мы  будем чрезвычайно признательны любому, кто  назовет нам хотя бы еще одно.
Что там ещё? Да, конечно, всем известная индукция, когда по мнимой лесенке, существующей только в вашей голове, по интеллектуальным ступенечкам, по  потертой ковровой дорожке размышлений, держась за перила формальностей, вы, не торопясь и оглядываясь, от частного  поднимаетесь к общему. Но с ней, с индукцией,  надо осторожненько, аккуратно с ней надо – смотреть не только под ноги,  но и по сторонам,  иначе можно   такого наообобщать, что потом сам диву дашься.   Вот, например, идете вы по октябрьскому саду и видите фиолетовое яблоко, гнилое такое, мокрое, светящееся в желтой листве. Потом находите второе, третье и думаете, что все яблоки фиолетовые, но ведь нет же, нет, потому что в соседнем магазине – зеленые, а в вашем погребе хранятся красные!
Или: первая жена бросает вас из-за того, что вы бедный, вторая – из-за того, что толстый, третья – из-за того, что  старый. Выводить на основании этих, хотя и столь важных для вас частностей, что в мире нет любви – обобщать чрезмерно. Но можно сделать вывод о себе самом, потому что вы  сам у себя единственный, и тут неверной индукцией и не пахнет.
Бывает, что неверная индукция одного черт те куда уводит целое человечество. Вот Фрейд, например: изучал венских истеричек, а сказал про каждого. И теперь получается, что все на свете, от чукотских младенцев до непальских старух, думают только об этом и делают всё остальное только для того, что это получить.
Не менее  опасна и дедукция, тут вы снисходите, будучи убежденными в некоей уважаемой истине. Но, увы,  снисходительный, излишне уверенный взгляд далеко не всегда видит правду. Параллельные не пересекаются – и мы за это с пеной у рта, и порвём тельняшку, и в грудь кулаком, и перепачкаемся мелом, потому что Евклид, и потому что в школе, и потому что линии в тетрадке.  А возьмите-ка полоски на арбузе:  на экваторе-то параллельные, а у хвостика сходятся!
Но  неверная дедукция может и  приятно удивить. Все блондинки – дуры,  а вот эта, конкретная, и умная, и добрая, и хозяюшка, и блондинка!  Все мужчины – сволочи, а вот этот – вполне ничего, хотя и мужчина. Так что снисходите  себе на радость, но помните, что дедукция не справляется с разнообразием.
  Ну, еще и редукция – тут вы упрощаете, но сознательно, потому что деваться некуда.  Женщина – это самка, любовь  – контакт кожных  покровов, общество – муравейник. Иногда можно и нужно так умалять,  если твердо помнить, что вы упрощаете,  а то получится: человек – средство производства, а ведь он и на солнышке не прочь полежать, ничего при этом не производя и, как правило, не мечтая о коммунизме.
Теперь об эксперименте. Вот  идете вы по улице,   с крыши дома  вам на голову падает ведро с краской, и  вы радостно кричите: эврика, все тела притягиваются друг к другу! Эксперимент? Нет, всего лишь опыт. А  вот если вы, вооружившись весами, секундомером динамометром и надев каску, попросите  такого же любознательного залезть на крышу  и кидать  на вас разные предметы,  а  в итоге с легкостью объясните, почему кувалда ударяет вас больнее, чем воробьиное перышко, то это, вне всякого сомнения, – эксперимент. Потому что раньше вы бесцельно гуляли и получили по голове всего одним ведром, а теперь  трудолюбиво выясняете, что, почему и как падает, и для этого не жалеете ни собственного времени, ни своей головы, ни друга, ни кувалд, ни пёрышек. Цель и возможность повторить  – вот что отличает обдуманный эксперимент от бездумного опыта.
Сразу скажем, что вопреки  заверениям плута  Бэкона, эксперимент далеко не всегда свидетельствует о том, что теория верна, потому что на всякую дурацкую теорию найдется дурацкий эксперимент, и всякий, способный создать  собственную теорию, вполне может придумать и эксперимент, её подтверждающий. 
Вот пришло вам на ум, например, что циклоны в атмосфере  возникают потому, что гигантская космическая обезьяна,  размешивает в ней огромной  планетарной дубиной порошок сухого дождя. В подтверждение этой прекрасной мысли, вы берете стакан с чаем и мешаете в нем сахар ложечкой – получившаяся воронка убеждает вас в собственной правоте.      
Верно и обратное: не всякая истинная теория допускает экспериментальную проверку. Предполагать же, что вы можете провести эксперимент  абсолютно со всем, с чем пожелаете, – гордыня величайшая и не меньшая глупость.  И какую бы превосходную теорию происхождения мира вы ни придумали, вам никогда не проверить  её экспериментально, сколько бы вы ни творили, ни взрывали, ни изливали, ни извергали. Существуют и теории, экспериментальные  проверки которых непременно сопровождаются катастрофами. И если вам пришло на ум, что вы не нравитесь на вкус бенгальским тиграм – наш совет, не проверяйте, даже если вы сто раз правы.
Мы же сами старательно, бесстрашно и тщательно воспользовались в отношении себя самих  всеми перечисленными  опасными методами. Упростили себя до невозможности, отнесли к уже известному, обобщили до неузнаваемости, разложили на мельчайшие кусочки, причём всё это – публично, а это, как вы понимаете, существенно  усложняет задачу.
Потому что одно дело – не торопясь, со вкусом, решать задачу дома, лёжа на диване,  жуя бутерброды и попивая чай,  и  совсем другое –  у доски на выпускном экзамене, под взглядами целых трёх математичек и ничего не понимающих  одноклассников, глубоко плюющих на твои усилия.
Но мы сделали это,   разобрали себя,  и тут же, испугавшись того, что натворили,  кинулись собирать из  публично разложенного нечто новое, во всяком случае – обновлённое. Но, сколько ни старались, сколько ни бились, сколько ни мучились – сделать этого так и не смогли.
 И, как настоящие исследователи, мы не можем не признать своего серьёзного поражения – синтез нам не удался, пирамидка не сложилась. Так что мы продолжаем лежать глубоко разобранными на части в угасающей надежде на то, что когда-нибудь кто-нибудь, более способный к созиданию,  заинтересуется нашими частями, попробует нас собрать, и ему это удастся. 
Что же касается эксперимента, то наш никакую теорию не проверял и никакую не опровергал.  Да и какая может быть теория у разложенного на кусочки!   Тому же, кто объяснит нам, что же всё-таки с нами произошло, все наши части будут чрезвычайно признательны.
Но мы точно уверены, что он был, этот эксперимент, и был  именно экспериментом, потому что повторялся, повторялся, повторялся и повторялся и что-то имел, кажется,  цель. Но вот какую – мы сейчас припомнить совсем не в состоянии и, даже если очень постараемся, вряд ли вспомним позднее.
Этапы работы:
1.Теоретический анализ предмета исследования - 5 лет.
Так вот, этот самый безжалостный анализ, это  долгое разложение нас самих, открыли  перед нами  жестокую истину: мы  катастрофически старели, так и не испытав любви, и именно от этого скучали, хандрили, тосковали.
Любви мы никогда не ждали,  хотя в нее и верили, но верили  абсолютно и безусловно,  как в идеальный принцип, как в жизненное основание, как в путеводную звезду, освещающую  дорогу  сентиментальному человечеству. Веру же эту в юности  питали никем не востребованными собственными эмоциями и всеми востребованными литературными примерами, а в зрелости – городскими мифами: кто-то кого-то так сильно любил, что совершал то-то и то-то, не совершал того-то и того-то, жертвовал тем-то и тем-то и даже умирал  из-за  кого-то. 
Подобное время от времени  случалось, но, разумеется, не с нами, и не с  нашими близкими, друзьями  или знакомыми, а с  кем-то, о ком говорилось безымянно и безлично: а вот из-за одной  ее любовник… После чего следовало перечисление всех тех безрассудств,  мечты о которых бережно хранятся в потаенных уголках даже самых умных женских сердец. Все это было далеко, и неправда, но грело и радовало, как греет русского жителя Якутии настенный календарь с фотографией  сказочного Лазурного Берега.
В непосредственной же близости от нас  искрили и теплились  многочисленные подобия любви. Романы и драмы, отношения и приключения, интрижки и делишки,  походы налево и  выходы направо,  любовные предприятия и мероприятия, вдохновения и вожделения, желания и страдания  заметно усложняли и без того непростые отношения полов.
С нами  время от времени  нечто такое тоже случалось, но от раза к  разу  все меньше и меньше  волновало нас.  События прогнозировались, сроки  просчитывались, эмоции дозировались с точностью до слова и жеста. Расставания  становились приятнее встреч, трагедии превращались в  бурлески и фарсы. Но тут случилось но. 


2.Подготовка предмета исследования к эксперименту – 1 год.
Любовь возникла ниоткуда, как  василек на  перепаханном трактором поле. А перед этим появился наш давний,  почти забытый  приятель.  Сюжет  предполагал быть нехитрым: разговоры-уговоры, природа-погода, выпивки-закуски,  встречи-расставания, свидания-прощания –    а вот   кульминация получилась неожиданной. Приятель наш  вдруг заболел, запылал, сошел с ума,  залихорадил, забредил, а причиной его сумасшествия стали совсем здоровые и почти равнодушные мы.
Превращение жизнелюба в страдальца, умницы в безумца,  флегматика в маньяка было  столь невероятным, что нам всё время хотелось себя ущипнуть за руку, а  беднягу поскорее отправить под душ Шарко. Лавина событий накатывалась каждодневными мужскими слезами, изнуряющими слежками, ослепительным обручальным кольцом в виде  слишком большой розы,  круглыми ваннами с лепестками роз, невероятным количеством непристойно крупных розовых букетов и  потоком душных, как отцветающий розовый куст, признаний.
Мы были погребены этой розовой лавиной,  да так, что больше не хотели даже васильков. И, чтобы выжить под ее тяжестью, в лучших традициях погибающих всех времен и народов начали усердно поддерживать себя горячительными напитками. Примерно через полгода нам с очевидностью открылась совсем простая истина: если хочешь опротиветь кому-нибудь до зубовного скрежета, безумно полюби его и  во всю силу своего безумия  демонстрируй ему буйство своих чувств. И когда в  потоке страстей замелькали  намыленные веревки и окровавленные бритвы,    мы   воспользовались одной из них и рассекли  свои путы  одним махом и совершенно  безжалостно.
Жестокость наказуема – в нагрузку к обретенной свободе мы получили серьезную проблему.  Пряный коктейль из мужских слез,  семени и крови  с кусочками   «люблю тебя больше жизни» и «умираю без тебя» оказался наркотическим,  и нам хотелось пить  его  еще и еще, но теперь уже  из другой, более удобной нам  чаши.
     3.Постановка эксперимента – 1 месяц.
Проблема же заключалась в том, что  взять эту чашу  нам было решительно негде. Мы наконец-то получили возможность трезво оценить ситуацию  и тут же сделали это. Нас окружали сотни мужчин, но мы  умели считать вероятности: сотен явно не хватало: для того, чтобы  столь редкие любовь или хотя бы страсть повторились, нужны были тысячи и тысячи.
Работа, привычный  круг,  городские улицы нам явно не подходили, там все торопились, суетились, были озабочены  достижением успеха в параллельных чувствам областях. Нужно было определить подходящее место.
Немного поразмыслив, мы  без особого труда определили это умопомрачительное место, место постоянного скопления страждущих  людей. Это было всемирное  пастбище, межконтинентальный  выпас, электронный луг,  растущая в эфире травка, раскинувшиеся на весь белый свет маковые поля и конопляные заросли. И тут в  поисках удачи, наживы и страстей паслись разношерстные стада мужчин и женщин. Это был интернет, очень мягкая,  очень густая, очень вязкая, пластилиновая среда.
Жизнь – слишком жесткая конструкция, ящик с твердыми стенками: ее трудно менять, в ней опасно чересчур сильно разгоняться или метаться; из нее нельзя на время исчезнуть; в нее невозможно попасть вторично. И каждый в ней, маленький и жесткий,  со строго определенными характеристиками, поневоле участвует в извечном броуновском движении в силу собственных незначительных масс и скоростей.
Да, в жизни, как в сейфе, в неизменном виде хранятся  прошлое,  возраст,   характер, внешность и пол каждого. Но все эти незыблемые константы с лёгкостью могут течь, растекаясь самыми  причудливыми узорами, проистекая до своих противоположностей,  в вязком темном пластилиновом океане интернета, лишь бы температура позволяла.
Из интернет-пластилина любой  без особых усилий может вылепить себя нового или даже  целую группу разных себя, анимировать этих ворон и ёжиков и заставить их   совершать всё, что угодно.  И всякий может стать стариком или ребенком, мужчиной или женщиной, прекрасным  или уродливым, гениальным или безумным, превратиться в животное, нелюдя, вещь, труп, призрак или  даже во всё это одновременно.
И все это – сохраняя свою реальную плоть, без грима и парика, без кисточки гримера, без ножа пластического хирурга, без наблюдения психиатра, без усилий  дрессировщика, без мастерства престидижитатора, без услуг киллера и  гробовщика, не нанося видимого вреда своему здоровью.  А зависят все эти метаморфозы  от  умения лепить всякую ерунду  (а уж этому нас всех еще в детском саду научили) и от температуры (ну и это дело нехитрое: подогревают, как известно, желания). Так что лепите, друзья, лепите!
И отправляйте сделанные  вами фигурки побродить  по заболоченному лугу интернета. Не беспокойтесь, они все там поместятся, потому что у этого болота нет ни границ, ни очертаний, ни площади, ни объема, так что все сотворенные вами фантомы, призраки  и чудища непременно найдут себе место под  бездонными электронными небесами.
Глупо было бы самому отправляться в подобное местечко. Нам тоже  следовало сотворить собственного монстра, причем монстра чертовски привлекательного,  замечательного во всех отношениях,  гарантирующего полноценную статистику, так необходимую нам для достоверности проводимых  исследований и достижения тех самых семи тысяч четырехсот шестидесяти девяти. Подумав еще немного, мы  наделили его необходимыми для этого качествами. Наш монстр был очень хорош собой, весьма демократичен, умел летать и сладко-сладко  пел. 
Апробация. Мы попробовали, мы всё попробовали, ой, чего мы только ни попробовали, и как только ни. И чего только ни вкусили: и яблок, и бананов, и  клубники с малиной, и дыни с папайей,  и фиги, и фиников, и  фейхоа – а  подходящего  себе фрукта  среди всей этой груды так и не нашли. Но, увлеченные почти непрерывной апробацией, напрочь забыли о документах, правомочных ее подтвердить.
Так что справок ни с кого не  взяли и печатей ни на чём не поставили, хотя  случалось, причем нередко случалось,  что нас очень просили, уговаривали, молили-умоляли, чтобы мы осчастливили  избранных не  просто печатью – клеймом, тавром, шрамом или рубцом. Но нам было недосуг, так что уж не обессудьте и поверьте на слово, поскольку подтвердить факт апробации нам ну совершенно, ну решительно нечем.
Всем же, с кого мы так и не взяли справок, но кто дал нам так много, мы выражаем свою глубочайшую признательность как достойнейшим сотворцам и нашего исследования, и нашего разложения, и,  в итоге,  –  нас самих. И чрезвычайно сожалеем о том, что не можем огласить здесь весь список дорогих нашему сердцу соавторов, но и его с удовольствием готовы выслать по почте абсолютно всем желающим, предупреждая при этом, что имён в нем куда больше семи тысяч четырёхсот шестидесяти девяти. 
Структура работы. Работа состоит из введения, аннотации, десяти (конечно, многовато для этого жанра, но куда ж деваться!) ненумерованных  (но мы многократно пересчитали, так что не сомневайтесь!) глав, заключения и выписки.  И никакого списка литературы – ну зачем нам отвлекать читателя чужими трудами от собственных!
И хотим особо попросить всех, кто собирается познакомиться с этой рукописью: пожалуйста, обратите внимание на сноски. (3) Ведь именно в подвалах, в глубинах и анналах  часто кроется то, что способно пролить свет на поверхностное.
(3)Из собственного опыта мы знаем, что многие читающие с некоторым пренебрежением относятся к тому, что пишется в постраничных или каких бы то ни было ещё сносках. Из собственного опыта мы знаем, что многие читающие с некоторым пренебрежением относятся к тому, что пишется в постраничных или каких бы то ни было ещё сносках. 
Love Fantasy,
теоретическая модель

Когда метод в кармане, думать уже не о чем,  приходится делать. Я долго и не раздумывала  –  вышла на самый популярный сайт знакомств. Анкета, которую предстояло заполнить во время регистрации,  поражала  трогательным вниманием создателей сайта  ко всем, без исключения, возможным пользователям. Да уж, присутствие кого тут только ни предполагалось  и чего только эти кто-то ни  должны  были сообщить о себе любопытному миру!
Мне предстояло синтезировать сирену, хотя невероятное разнообразие вопросов позволяло  сконструировать все, что угодно. Действовать же следовало по прекрасному и давно известному мне принципу: если хочешь ввести всех в заблуждение, говори как можно больше правды. Заблуждение – главное основание восхищения и любви, а именно их я и искала,  и я стала как никогда правдивой.
Прежде всего, следовало заняться  полом. Мой демократичный  секс-монстр (без секса-то какая привлекательность?) должен был стать всеядным,  а значит – и многополым (ведь женщины и мужчины питаются разным).  Однако  предлагаемый сайтом половой  реестр исключал сложные сочетания маскулинности и феминности. Все, как в паспорте: либо женщина, либо мужчина, либо живот втянуть, либо попу.
Становиться мужчиной мне явно не следовало.  Во-первых, никогда и не хотелось, так  зачем же мучиться.  Во-вторых, я все-таки не исключала вероятности благоприятного поиска, а искать предстояло вроде бы мужчину. В-третьих, мужчина с моей плотью явно не смог бы позволить себе столь необходимых экспериментальных проверок и вынужден был бы  ограничиться наблюдением. И я, обращая время вспять,  снова стала девушкой.
Теперь необходимо было  выбрать имя. Имя определяет судьбу, даже в такой короткой и нереальной жизни. Ир, Лен, Наташ, Свет, Люд  здесь было как собак нерезаных. Они, обезличенные и нивелированные своими незаметными кличками, и в самом деле были, как собаки в стае, их даже не хотелось разглядывать. Чтобы тебя заметили в такой сучьей давке, следовало, как минимум, стать далматинцем или  голубым щенком. Или   одним из тех неповторимых собачьих уродов, которыми так успешно торговал незабвенный Швейк.
  Яркое имя  светит  и отражает, отражает сущность, светит в  будущее. И оно засияло сразу – Love Fantasy. На мой взгляд, оно удовлетворяло всем канонам успешной публичной реализации. 
Было иностранным, но понятным. Трудно найти человека, который не знал бы этих двух слов,  олигофрены в целевую аудиторию не входили.
 Сексуальным, но пристойным. Инстинкт-то сохранения есть у всех, а излишняя откровенность отпугивает, каждый себя не на помойке нашел. Так что многочисленные Отсосусейчас, Сделаюкунинемедленно и Бизумнолюблюанал,  явно невостребованные, бродили здесь унылыми толпами и за неимением поклонников сами приставали ко всем подряд.
Универсальным. Давно  известно, что слишком конкретные целевые имена, такие как Электрификация, Тракторина или Энгельсина сильно ограничивают возможности своих владелиц, и последним стоит уповать лишь на то, что со временем смысл их имен благополучно забудется. Множество же  смыслов моего имени открывало пестрый веер самых разных дорог.
Красивым, но вполне произносимым. Тем паче здесь, где волны не звуковые, а электромагнитные, а фонетика  излишня. Да, назовусь так.
Далее шёл возраст. Сильно врать не хотелось, но и правду я сказать уже не могла. Предварительный анализ был безжалостен: я стара. И не просто старая, а дряхлая, древняя, дышащая на ладан, чуть теплящаяся, полумёртвая. Мой интеллектуальный возраст зашкаливал – столько за три жизни не узнать, эмоциональный просто устрашал – столько не живут, да и социальный не радовал.  А вот биологический вроде бы ничего себе – плоть была куда моложе духа. Я  выбрала несколько женских анкет, оценила себя: явно не хуже этой, и вот этой, и вон той. И я, стремясь к максимальной честности, но в пределах выделенной суммы, написала – 40. Это был абсолютный предел, конец бабьего века, но все-таки ещё век, и все еще бабий. Решено, сорок.
Познакомлюсь. В самом деле, кто же мне нужен? Вроде бы мужчина, хотя, учитывая мой сплин,  не следовало пренебрегать любой родственной душой,  принадлежи она хоть биологическому гермафродиту. Да,  даже при всей моей нелюбви к пафосу, искать следовало  именно родственную душу, лучше не скажешь –  идиома,  плод многовековых раздумий целого народа, то есть оптимум.  Но душа-душой,  а  тела-то меня пока еще никто не лишил,  и оно в качестве родственного себе предполагало мужское.
Итак, всё же мужчина, но не любой,  а подходящий  мне во всех отношениях. А  раз подходящий – то умеющий читать между строк и все понимающий, в том числе и то, что ищут именно его.  Сытость же моего монстра напрямую зависела   от количества попавших в раскинутые  сети,  и  я, по-родительски заботясь о нем, а заодно и достигая задуманной  многополости, решила ловить всех сразу. Ищу парня, девушку, пару М+Ж, Ж+Ж М+М.
Я еще немного подумала о том,  может ли произойти невероятное событие, и  найдется сразу пара родственных мне душ – это ж какое счастье, когда сразу и мальчик,  и девочка. И  о том, почему все здесь числятся девушками и парнями, хотя предельный возраст анкеты достигает восьмидесяти лет. И еще о том, почему дискриминации подвергаются восьмидесятиоднолетние.  И немного о том, почему те,  кто поодиночке  –  девушки и парни, а те, кто в паре – мужчины и женщины,   неужели и здесь действуют матримониальные коннотации? И еще совсем немного о том, что от всех этих  «М» и «Ж»    слегка тянет ватерклозетом. Но отвлеклась от всех этих глупостей и продолжала.
Как знакомлюсь: Тут без вариантов, я сама у себя одна, раздвоения,  сводящего множество моих возможных личностей к простой двойке, пока не замечается, ответ «гармоничным ансамблем  самых разных себя» не предполагался. Без пары.
     Цель знакомства:  Здесь  предлагались стандарты. Я отметила  самые широкие ответы:
– Любовь, романтические отношения.
– Секс на один-два раза.
– Групповой секс.
    Были еще и брак, и совместная аренда жилья, и совместные занятия спортом. Но я замужем, а многомужество слишком утомительно. Совместное с кем-то жилье – Боже упаси! Занятия спортом – не смешите меня. Целыми днями просиживают на задницах в Сети, а, оказывается, ищут кого-нибудь для совместных занятий спортом, тоже мне, спортсмены! Дружба  –  на реальных-то друзей нет ни сил, ни времени. Переписка – контора пишет, да и как здесь без переписки, алогичный и лживый ответ, пригодный лишь для инвалидов и камуфлирующихся женатиков. Ага, вот и возможность для самовыражения – «другое». И я  заполнила это поле так, чтобы ничего и никого не исключить.  Да кто же его знает заранее?
О себе. Подразумевалось, что это декларация, кредо, догматы и принципы существования на сайте. Я понимала, что длинные тексты здесь  мало кто читает, но я искала именно тех, кто любит и умеет читать длинные тексты.  Писать  слишком серьезно не стоило, но не хотелось  уподобляться и  многочисленным здешним шутникам. Тут  нужен был дым, но дым сценический, мягкий, ароматный, через который, как сквозь туманы Эгейского моря,  проступали бы  манящие контуры неведомого, но прекрасного чудовища,  завораживающего всех проплывающих мимо. Для этого следовало написать о любви или о сексе, о любви тут было совсем некстати,  то же, что я хотела сказать о сексе, я давно сказала в одной из своих книг. И я процитировала себя, упростив и слегка разбавив кичем:

«Секс есть самый значительный фантом, созданный человечеством,  фантом невиданный силы, влияющий на всех и вся.  Он универсален, потому что сексуальным может мниться абсолютно все.
Секс многогранен, многолик, многопол, множественен. Непонятен, странен, прекрасен, жесток, силен.
Но, в любом случае, секс - это фантазия, фантазия, фантазия и еще раз фантазия. Как, впрочем, и любовь.
 Ну,  еще и игры, конечно. Плюс игрушечки…
Ванна с лепестками роз, тело, вымазанное взбитыми сливками, любовь в стоге сена, в примерочной модного магазина, в кабинете дорогого ресторана – все это просто и давно известно. Изобрести что-то новое практически невозможно.
Все прелести давно уже выдуманы, гадости тоже. Интересно, можно ли придумать хоть что-нибудь еще?»

Я почти сразу поняла, что имя моего монстра выбрано очень правильно и уже начало жить своей собственной жизнью, потому что, пока я  заполняла раздел «О себе», стали приходить многочисленные сообщения. Прочитав в  каждом третьем вопрос «сколько?», я добавила:

«Да, и еще... Мальчики, мужчины и старцы. Девушки и дамы. Вы часто спрашиваете: сколько? Отвечаю всем и сразу – бесценно».

Потока из «сколько» это не остановило, но самой стало гораздо комфортнее, словно я поместила себя внутрь стеклянного пуленепробиваемого цилиндра, надежно отгородившего меня от  толпы страждущих моей пока невидимой плоти.
Однако… Вот  еще и  рубрика «Кого я хочу найти».  Не излишество ли это, ведь есть  «Познакомлюсь»?  Хотя, конечно,  разница между хочу и могу несомненна: например, хочу умницу-красавицу-порядочную, а знакомлюсь с той, что согласна.  В этом месте нужно было  назвать идеальное, практически недостижимое. Мое было таким:

«Хочу найти настоящего природного игрока, умницу и эстета. Под стать себе. И премного сомневаюсь в том, что он окажется мужчиной».

Фраза меня устроила, она была почти правдива, очень не определенна, содержала и правду, и приманку, и провокацию.
Состоите ли вы в официальном браке.
– Да, замужем, живем вместе.
– Да, замужем, живем порознь.
– Да, замужем «для вида».
– Нет, не замужем.
– Нет ответа.
В этом месте врали многие, именно поэтому  я  с легкостью могла сказать правду, которую большинство приняло бы за ложь. Кроме того, неопасны именно замужние дамы, остальные, чтобы они ни говорили,  всегда хотят замуж, и это отпугивает мужчин. Монстр же, по-настоящему опасный монстр, должен изначально привлекать, жизнь потом сама всё поправит. И я написала правду. Да, замужем, живем вместе.
Есть ли у вас дети.
Вот про детей здесь – увольте! Нет ответа.
Материальная поддержка.
– Хочу найти спонсора.
– Готова стать спонсором.
– Не нуждаюсь в спонсоре и не хочу им быть.
– Нет ответа.
Кто ж не  хочет найти спонсора? Ведь спонсор – по определению, прекрасный и благородный человек, жертвователь, дающий безвозмездно. И как же это прекрасно, когда тебе приносят в жертву хоть что-нибудь, это поднимает уровень существования с седьмого сорта на третий,  от монстра к языческому богу. И как замечательно найти хоть кого-нибудь, кто пожертвует тебе свои время, силы, чувства, образ жизни. Но может ли этот кто-нибудь называться спонсором? Ведь он, наверное, тоже что-то захочет взамен: мои время, силы,  чувства, образ жизни.
Размышляя так, я все же решила, что не просто хочу, а очень хочу спонсора, и отметила первый ответ. Мне тут же пришло   сообщение. Нет, не пришло – всплыло. В этом водовороте вообще всё плавало, появляясь на поверхности монитора то соринкой, то бревном, то палкой, а то и смердящим трупом. Итак, что на этот раз? Ага,  в этом случае моя анкета будет  содержать специальную пометку «Предлагаю интим за деньги».
Но я вообще никому и ничего не предлагала, да предлагать и  не собиралась,  всю жизнь мечтала, чтобы предлагали  мне, причём всё и сразу.  Так что галочку от «хочу найти»  придётся убрать. Стало быть, ответ «Готова стать спонсором» предполагает пометку «Ищу  интим за деньги», а уж этого я явно не  искала. Да, у них тут, очевидно, иная концепция спонсорства. Третий вариант был  рассчитан на мужчин-жадин,  тех,  кто считает меркантильной любую, мечтающую о  букете цветов. И я  отметила  богатый потенциями четвертый: «Нет ответа».
Типаж. Будущие экспериментальные проверки ограничивали, так что и здесь имело смысл описать себя максимально правдиво.
Рост: 170 см.
Вес: 65 кг.
Отношение к курению:  Следовало использовать все шансы предстать перед публикой  гадкой девочкой, приличные-то  никому не нужны. Курю.
Отношение к алкоголю: Уж плохая, так плохая. Люблю выпить.
Отношение к наркотикам. Плохая, но не до такой же степени. Нет ответа.
 Профессия:  Я колебалась между всплывшими  в сознании (вот, уже и в голове всё плавает!) «Женщине не подобает» и «Вам такую не приобрести»  и выбрала первое,  никогда и нигде  не следует исключать присутствия  коллег.
Материальное положение.  Что тут?
– Непостоянные заработки.
– Постоянный небольшой доход.
– Стабильный средний  доход.
– Хорошо зарабатываю/обеспечен.
– Нет ответа.
Последнее, по-видимому,  было написано для не имеющих никакого дохода (ума ни приложу, кто бы это мог быть, неужто, схимники и анахореты?),   правдивых олигархов, оценивающих свои заработки  как не просто хорошие, и всех честных, но опасающихся налоговой полиции. Я созналась в том,  что хорошо зарабатываю,  больные и нищие никому не нужны.
Проживание.
– Отдельная квартира (снимаю или своя).
– Комната в общежитии, коммуналка.
– Живу с родителями.
– Живу с приятелем (или подругой).
– Живу с партнером или супругом.
– Нет постоянного жилья.
– Нет ответа.
Судя по ответам, в отдельной квартире или коммуналке нельзя было жить с родителями, приятелем или супругом, зато «нет ответа» включало всё  – от шалаша до королевских палат. Я отметила первое.
Знание языков. Добрые создатели сайта по-настоящему хорошо думали о  местных обитателях и, видимо, предполагали присутствие здесь полиглотов.
– Русский.
– English.
– Deutsch.
– Fran;ais.
– Espa;ol.
– Italiano.
– Другие.
Вот именно другие здесь  очень ощутимо  присутствовали, и уже вовсю писали мне, поражая чудовищной русско-кавказской орфографией. Так что с языками? Все вот эти, написанные нерусскими буквами, так же, как и  бесконечные другие,  точно не знаю, но  вот знаю ли я русский?  Я не стала мучить себя  сравнениями с Пушкиным и академиком Лихачевым, и решила, что писать я умею. Русский. Я немного посокрушалась по поводу собственного невежества,  попыталась успокоить себя наличием диплома технического переводчика, но не успокоила, потому что здесь были  в чести другие техники, и пошла дальше.
Телосложение.
– Худощавое.
– Обычное.
– Спортивное.
– Мускулистое.
– Плотное.
– Полное.
– Не указано.
– Другое.
Да, если вспомнить кенийских бегунов, то спортивное и в самом деле отличается от мускулистого, но зато совпадает с худощавым. В любом случае, спортивное оказывается лишним. Но кенийские бегуны явно не торчали на этом сайте, иначе не становились бы чемпионами мира, так что не о них шла речь.  Отличие же плотного от полного таилось где-то в разнице между жестким и мягким, но  мне все равно себя никуда поместить не удалось.  И я воспользовалась спасительным другим, написав в нем «превосходное», слегка преувеличив, конечно, но модель  – она и есть модель, всегда в чем-то врёт. Да и кто здесь не врет?
На теле есть:
– Пирсинг.
– Татуировки.
По-видимому, это были особые отличия. А вот родинки почему-то отсутствовали, хотя за родинку ширазской турчанки кое-кто, помнится, был готов отдать и Самарканд, и Бухару. Бородавки, папилломы, рудименты и атавизмы  тоже в расчет не принимались, хотя, на мой взгляд, могли бы сыграть значительную роль в оценке телесности.  Мои родинки были незначительными, и я пошла дальше.
Волосы на голове.
– Светлые.
– Темные.
– Рыжие.
– Мелированные.
– Яркие.
– Седые.
– Голова брита наголо.
– Нет ответа.
Яркие – это какие?! Ультрамариновые, электрик, изумрудные, цвета фуксии?! Пожалев обойденных лысых, которым не позволили сказать правду о себе, я отметила темные. Может, и  были белокурые  сирены, но моя не из них.  Да и вамп стереотипен.
Волосы на лице и теле.
– Усы.
– Борода.
– Щетина.
– Грудь.
– Спина.
– Руки.
– Ноги.
– Почти нет от природы.
Я отогнала от себя далеко уводящие мысли  о лингвистических несуразицах этих ответов и сосредоточилась на сути. А где брови? У многих они не меньше усов. Нет, все правильно, они есть у всех, поэтому не считаются. Помимо бровей явной дискриминации подвергались и  некоторые части тела, на которых волосы естественны практически для всех. Рассказывать же  про  свои усы, волосы на руках и ногах или, Боже упаси, на груди или спине  могла только женщина в поисках  мужчины с весьма нетривиальными вкусами (несколько позже я узнала, что  таких мужчин не так уж мало, правда, их вряд ли кто-то настойчиво искал).  Мое тело было гладким, хотя я и не могла поблагодарить за это природу, и я пропустила этот раздел.
Жизненные приоритеты.  Стандартные ответы поразили меня своей нелепостью. На мой взгляд, людям с подобными  устремлениями тут  совершенно нечего было делать. 
Карьера. Ей  явно следовало заняться до выхода на сайт, потому что как её делать-то, если все время  бить тут баклуши и груши околачивать? Да и вообще, большинство из проводящих здесь значительное время явно было не перегружено работой. Вас бы к станку, милые мои, на полевой стан, в пекарню, в шахту, на лесоповал, а  то балдеете вы никчемными клерками и от безделья ищете приключений на свои годами  просиживаемые задницы. (4)
(4)Предвидя негодование клерков и их ответное «сама не сидишь, что ли, лошадь?», отвечу, что мой рабочий день формально составляет иногда всего полтора часа, причём провожу я их стоя, но, чтобы заслужить такой распорядок, мне пришлось учиться ровно три трудовые семилетки.
Материальное благосостояние.  Приведенные выше соображения,  плюс «Время – деньги», а сайт нагло жрал его, то есть разорял.
Душевное равновесие. Гм,  желать  душевного равновесия и  заниматься поиском тех, кто  его может нарушить – непоследовательно как-то. Хочешь душевного равновесия – будь добр, пожалуй  на природу, в японский сад камней, церковь, мечеть, синагогу, клуб анонимных алкоголиков, шаолиньский монастырь, библиотеку, стань схимником, затворником, займись в уединении упокоением себя, вышивай наконец. Сюда-то, в мышиную возню, – зачем?
Семья, долговременные отношения. Если она уже есть, да  к тому же в приоритете, к  чему тогда сайт знакомств? Если же здесь хотят найти себе суженого, то, на мой взгляд, совсем никуда негодная аудитория для поиска. Лучше уж в тюрьме поискать, там вон и олигархи, и правозащитники. Хотя, конечно, чего только в жизни ни случается, и что только ни объединяет людей в семьи. Вот один мой приятель, очень умный человек, философ, до этого одержимый жаждой  смерти, именно  здесь нашел себе жену, женился буквально за две недели. Знакомые удивлялись: пожилая, с титановыми зубами,  из деревни Большой Содом (есть в нашей губернии такая!). А он женился, и счастлив, и забыл о смерти. Но, может быть, именно это и есть смерть: жить в деревне Большой Содом с пожилой женщиной с титановыми зубами? Тогда он точно нашёл то, что искал.
Максимум секса.  Непросто, наверное, бедолагам  – иметь максимум секса, день-деньской стуча по клавиатуре. Или здесь сексом называется что-то другое?
Творческая реализация. Что же они тут такого вытворяют? Чего творят-то? Разве что себя, всяких-разных, умных-сильных-красивых. Впору  говорить  о легких бодибилдинге и фейсконстракшне, потому что куда легче разместить чужую фотографию или сильно изменить свою, чем поддерживать в приличном виде  лицо и тело, и куда  проще декларировать собственные достоинства, чем иметь их. А вот заменить умишко умом куда сложнее ¬– радиусы разные.
Общественная деятельность. Ну, с этим все в порядке. Кто назовет это не деятельностью,  кто возразит, что она не общественная, пусть кинет в меня камень. Вопрос только в том, что делается-то?
И я вновь воспользовалась непротиворечивым «другим», позволяющим ответить  неопределенно, а значит правдиво – познать глубины и высоты.
Внешность. К счастью,  националисты разных толков  в пылу полового поиска, по-видимому, не обратили внимания на огрехи и несуразицы этого раздела, иначе создателям сайта сильно не поздоровилось бы. Потому что к вариантам ответа хотелось цепляться, как цепляются бритоголовые мальчики к тихим таджикам на улицах  среднерусских городов.
– Европейская.
– Азиатская.
– Кавказская.
– Индийская.
– Темнокожий.
– Испанская.
– Ближневосточная.
– Коренной американец.
– Смешанная.
– Другая.
– Нет ответа.
Испанская  и американская тут не считались европейской, или американец –  непременно индеец? А сицилийцы или корсиканцы, например? Они в европейской, вместе со шведами, или им следует считать себя испанцами? А темнокожий – это кто? Коренной американец или сильно загоревший казах? «Другая» же  должна быть существенно отличаться  от  смешанной,  в  первой  благодаря существованию второй  скрывались ни с кем не смешивающиеся  евреи и настоящие арийцы, во второй грезились золотистые креолы, ореховые мулаты, ослепительные квартероны,  белозубые метисы, шоколадные самба и, в идеале, пестрое население Древнего Рима и Вавилона. Или евреи помещаются в ближневосточной?  Но тогда они вместе с арабами, это ж конфуз и конфликт! Хотя в кавказской тоже армяне с азербайджанцами, и еще сотня разноликих народов, похожих друг на друга как барс на горного козла. А где коренные австралийцы? Угро-финны где? И разве все азиаты  одинаковые?  Тогда чукча похож на малайца. Подумав, я  выбрала смешанную –  разве сирена не гибрид?
Вот, наконец-то, дальше самое важное – сексуальные предпочтения.
Ориентация.
– Гетеро.
– Би.
– Лесби.
– Нет ответа.
Бедные, бедные  гомосексуалисты!  Ну,  сколько можно,  о них  снова забыли или  сознательно умолчали! При таких ответах они  просто вынуждены были, потупив глазки и помахивая ромашками, притворяться кем-то другим, прятаться или  вовсе не отвечать. Я к ним не относилась, но,  помня о полисексуальности   своего монстра,  не удовлетворилась простой двойственностью би и, впервые в жизни объединившись с гомосексуалистами, ответа  тоже не дала.
Ваша роль в сексе.
– Исключительно актив.
– Предпочитаю быть активом
– Предпочитаю быть пассивом.
– Только пассив.
– Универсал.
– Нет ответа.
– Другое.
Универсалу стоило подивиться,  он,  по-видимому,  удовлетворял всем – от «исключительно актива» до «только пассива», но эта конструкция показалась мне еще менее устойчивой, чем черт те что и с боку бантик,  и я написала свое:  «У меня в сексе не роль - режиссура».
Размер груди.
Маленькая.
Средняя.
Большая.
Нет ответа.
Нет ответа – нет груди? Или философское отношение  к жизни, основанное на сомнении и исключающее возможность оценок, несмотря на вполне конкретный размер лифчика? Или скромность, не позволяющая хвастаться тем, что досталось случайно? Или попытка оставить за собой возможность лавировать в угоду незнакомому собеседнику? Хорошо, хоть «нет ответа», а «не другое», а то вообще ужас и фантасмагория. Я знала, что красота есть усредненное, и   выбрала среднюю.
Меня возбуждает:
     – Запахи.
     – Татуировка или пирсинг.
     – Темный цвет кожи
     – Одежда.
     – Джинсы.
     – Нижнее белье.
     – Чулки.
     – Резина, латекс.
     – Кожа.
     – Металл.
     – Униформа.
     – Обувь.
     – Волосатость.
     – Доминирование или подчинение.
     – Ограничение подвижности или связывание.
     – Боль.
     – Другое.
   Красота и ум партнера показательно не входили в число половых возбудителей. Как всё просто, оказывается! Надел  нижнее белье, униформу, даже просто одежду, не помылся, не побрился – и кого-нибудь привлек. О вкусах не спорят, но их имеют. Мой монстр, несмотря на всеядность,  вряд ли согласится жевать резину с латексом и закусывать их металлом, а волосатому предпочитает гладкое, и я отметила все остальные ответы, а в «другом»  поместила приманку, клич сирены: «Сексуальный талант партнера… а еще лучше – гений…», очень скоро обнаружив, что сексуальным талантом или гением здесь себя  мыслит каждый второй.
  В сексе я люблю.  Блок предстояло заполнить самой, и я позволила себе употребить классические метафоры  –  что может превзойти классику?  «Игру на  флейте,  поиск жемчуга, нефритовый пестик в медном тазе, метание стрел,  верховую езду,  дрессуру».
А вот и  реванш бедолаг гомосексуалистов.
Был ли гомосексуальный опыт.
– Да. Жили вместе.
– Только секс.
– Небольшой.
– Нет.
– Нет ответа.
– Другое.
«Другое» было так запредельно,  что я не смогла ответить.
Был ли у вас гетеросексуальный опыт.  Те же ответы. Гм,  не иметь  такого опыта в сорок лет, да будучи замужем, можно было,  только оказавшись самой нелюбимой женой из гарема царя Соломона,   из того самого, воспетого, где триста жен и семьсот наложниц. Не люблю алогизмы, пропускаю.
Как часто вы хотели бы заниматься сексом.
– Несколько раз в день.
– Хотя бы раз в день.
– Несколько раз в неделю.
– Несколько раз в месяц.
– Для меня секс не очень важен.
– Нет ответа.
– Другое.
Хотя бы раз в день  – ну и аппетиты тут у них! А почему «раз в день» хотя бы,  а  «несколько раз в месяц» - без него? «Другое» же, по-видимому, включало  в себя и «несколько раз в час», и  «несколько раз в год», и «несколько раз в  жизни», и  «не хотела  бы никогда, но приходится», и «ненавижу секс всеми фибрами души».  Всплывший в голове анекдот про «надо б потолок побелить»,  плавно перетекший в мысли о любви,  побудил меня  написать: 
«Частота? Странная характеристика для секса! Секс следует определять не в количественных, а в КАЧЕСТВЕННЫХ характеристиках. Не раз-два-три-четыре-пять, не вдвоем-втроем-вчетвером-впятером,  а томно, грубо, бесстыдно, страстно. Иными словами, лучше один раз свежей крови…». Сойдет.
      Разное.
 Марка автомобиля.
 Наверное, для многих важно. И действительно – всяко-разно. Кто бы спорил, секс в джипе существенно отличается от сношений в запорожце, тут уж без количественных характеристик не обойтись.
  Фирма-производитель телефона
  Наверное, и это для кого-то важно. Но не так разно.
        Ба, да тут еще и автопортрет, еще и психологическое тестирование. Словно на  работу в Администрацию Президента устраиваешься, ей Богу! Складывается впечатление, что этот сайт создан для зануд,  которые при первом же знакомстве часами с пылом рассказывают о себе чистую правду. А если неправду, тогда  зачем это всё? Конкурс «Кто лучше соврал»?
Ладно, тестироваться не буду –  вдруг  разочаруюсь в себе, а вот автопортрет заполню. Его вряд ли кто-нибудь будет читать, но именно  здесь, хотя бы для себя, следовало  штрихами прорисовать характер моего чудовища.  Я его еще не вполне чувствовала, но оно уже начало воссоздаваться само, как  персонажи пластилиновых мультфильмов.
Ваше образование, институт: А что это?
Что для вас наивысшее счастье? Когда мне не задают дурацких вопросов.
Ваш любимый художник: Босх.
Ваш любимый музыкальный исполнитель: Орфей.
Самое поразительное для вас открытие: Земля, оказывается, вовсе не круглая, а шарообразная. Хотя и это очень приблизительно.
Самый ценный совет, который вы получили в жизни: А чужие советы обладают ценностью?
Хотели бы вы увеличить размер груди? Размер груди увеличивает деторождение, так что увольте...
Какое качество вы особенно цените в человеке? Ум.
Какие ошибки вы считаете достойными наибольшего снисхождения? Скажите на милость, а разве это позволено: хоть к чему-нибудь на свете снисходить?
Ваши любимые литературные герои: Пачкуля Пестренький.
Самое недавнее ваше достижение: Предпочитаю страдательный залог: не достигать, а быть достигаемой.
Самая недавняя неудача / потеря: Время от времени теряю голову.
Какую цель ставите перед собой сейчас? Цели не ставят –  сами встают.
Ваше отношение к религии: Отношусь...
Работа, о которой вы мечтаете: Поработать бы в Оксфорде,  хоть кем-нибудь.
Где бы вы хотели жить? С детства мечтала в Цветочном городе.
Кто был вашей первой любовью? Первой у меня не было,  меньше двух никогда не любила.
Если бы у вас была масса свободного времени, чем бы вы занялись? Вот уж точно –  ничем.
Для вас нет ничего хуже, чем…  Глупость, она рождает все остальные пороки.
Одним словом  –  какой вы видитесь окружающим людям? Интересно, как это-то можно знать?
Что вам больше всего не нравится в людях нетрадиционной ориентации? Нетрадиционной? Интересно, а что же находится вне традиции?
Любимое блюдо: Фаянсовое,  бирюзовое с розовыми виноградными гроздьями.
Ваш любимый исторический персонаж: Адам,  он был совершенен.
Место в городе, где вы любите бывать: Воскресенское кладбище.
Ваш любимый тост: С сыром.
Есть ли у вас домашние животные? Киска.
Ваш любимый город: Зурбаган.
Как долго вы можете быть без общения? Жила бы вечность –  но не получается.
Хотите ли вы иметь детей? См. вопрос про грудь.
Ваш любимый фильм: Подскажите название того, первого, где паровоз мчится  прямо на вас.
Самое большое впечатление во время зарубежной поездки: Жуткая козья морда, которая пялилась на меня из проезжающего мимо такси в Мумбаи. 
Книга, которую вы сейчас читаете: Книг нынче не читаю, только свитки, манускрипты, скрижали.
Ваше любимое занятие? Бездельничать люблю, очень.
Кем из известных вам людей вы бы хотели быть? А так разве можно?
Каких людей вы не любите:  Да как же  их не любить, подлецов!
Главная черта вашего характера: Я самая добрая  женщина на свете...
Знают ли родители о вашей сексуальной ориентации? Только они и знают.
Что вы больше всего цените в друзьях? Никого, ничего и  никогда не оцениваю.
Ваш главный недостаток. Умна-с...
Что было бы для вас самым большим несчастьем? Неужели кто-то знает это заранее?
Какой вам хотелось бы себя видеть? Невидимой.
Ваши любимые писатели: Апулей.
Как вы обычно знакомитесь? Говорю: «Здравствуйте...»
Какое качество вы особенно цените в мужчинах? Любопытно,  это какие ж мужские качества имеют цену? Я б купила себе немного.
Какое качество вы особенно цените в женщинах? См. строчкой выше.
Возбуждает ли вас порнография? Порнография – ярчайшее проявление импотенции и движитель ее. Но мне можно, я ж девочка.
Что вы больше всего ненавидите? Это чувство мне неведомо – я ж самая добрая женщина на свете.
Как вы хотели бы умереть? Хотела бы умереть? Вы шутите?
Состояние духа в настоящий момент. Дух присутствует.
Ваш девиз. У меня только речевки.
Я перечитала написанное. У меня получилась  чрезвычайно  желчная сирена, почти лернейская гидра, а может – и ехидна. Что ж, какое чудище без яда, а петь она будет позже, когда приобретет то, чем петь, когда я сконструирую ей плоть. Да уж, такой текст  могла написать либо скучающая домохозяйка, некогда получившая филологическое образование, либо разводящая всех очкастая старая дева, либо мужчина-провокатор, либо дама полусвета, старательно косящая под интеллигентность. Придется поработать на последний вариант, из всех возможных он самый предпочтительный.
Итак, теоретическая модель: характер, личность, индивидуальность, эго, рацио, ум, нус, психэ, душа, вещь-в-себе  –  вчерне завершена. Переходим к водным процедурам, создаем зримый образ, видимость, тело, плоть, фигуру,  лицо, личину, облик, лик, вещь-для-всех  –  макет.
 

Love Fantasy,
макет

Тело здесь заменяли картинки.  Они были важны чрезвычайно, ведь  зрение – главнейший из органов чувств,  определяющий пристрастия. И люди куда больше любят разглядывать картинки, чем читать.   Если тебя не видят, то чаще всего  просто не  принимают  в расчёт, сомневаясь в твоем существовании, поэтому даже призраки, стараясь произвести впечатление,  являют себя, сгущаясь в бледные фигуры. Мне же нужен был очень яркий образ – следовало  разместить умопомрачительные фотографии.
Именно  в этом месте на сцену происходящего вышли сразу три важные вещи. Первая называлась «нравственные принципы», вторая – «кураж», третья – «физический талант». И эти лебедь, рак и щука мигом сдружились,  объединились в тройку вороных и галопом  понесли меня в одну сторону.
Нравственные принципы чрезвычайно жестоки, они кладут вас на наковальню морали и бьют куда ни попадя молотом запретов. И вы сплющиваетесь, меняете естественную форму, приобретаете несвойственные себе очертания, потому что они сильнее. Вот и сейчас они запрещали мне просто скачать из интернета подходящие фотографии. Потому что, сделав это, я неизбежно начинала лгать.
До этого момента назойливые нравственные принципы можно было успокоить примерно такими уговорами: да, у меня другое имя, другой возраст.  Но все равно, Лавфэнтези – это часть меня, это сгустившаяся в интернете Тень  Моей Персоны, которую я хочу понять и изучить.  Все равно это я сама, и в этом смысле я  почти верно декларировала собственные  цели, описала практически свои пристрастия, нарисовала  карикатуру, но карикатуру на себя. Следовательно, я честна. Но пусть личностей у меня множество, тело-то одно! И народу следовало показать именно его,  мое единственное и неповторимое тело.
Кураж вторил принципам. Ну, давай, сделай это, подговаривал он меня, в твои годы это удаётся только в Голливуде, показать себя такую и так. Если же учесть, сколько сил  и денег уходит на это у кинодив,  сделав это без особых усилий, ты сможешь просто гордиться собой. Давай, давай, это необычно, экстравагантно, прикольно, тем более, ты никогда, ни разу, за всю жизнь… И потом, это ж  развитие сюжета. И рождение нового жанра, когда книга пишет тебя. Заставляет делать автора то, что угодно ей. Мне редко удавалось сладить со своей обременительной смелостью, и я почти решилась.
Так что на долю физического  таланта пришлось менее одной лошадиной силы, ему почти и не пришлось меня уговаривать. И он просто напомнил мне, что  это норма для исследователя природы  – делать всё самому. Сделай сам – универсальный девиз талантов всех толков и мастей. Исследуешь  процесс замораживания – будь добр, сам устрой ледник и сам  клади курицу на лёд.  И пусть при этом ты простудишься и умрешь, как всё тот же неутомимый Бэкон, но умрешь умиротворенным и удовлетворенным. Или изобретаешь громоотвод – давай-ка на крышу, и установи, и  проверь в грозу, и убедись, пёс с ними, с ударами молнии.   А  уж если изучаешь новозеландских людоедов, не посылай другого,  а до последнего вздоха смотри и фиксируй, радуйся своим открытиям.  Так что давай-ка, детка, потрудись, ты ведь и раньше сама всё делала.
Было и еще одно  важное обстоятельство. Физический талант, помимо  особого склада ума, непременно включает в себя и талантливые руки, и нельзя считать себя физиком, если ты не можешь починить розетку или вкрутить лампочку в торшер.  В моем же случае физический талант просто зашкаливал:  помимо талантливых рук у меня были талантливые ноги, талантливый живот, талантливая спина,  талантливая талия,  талантливая грудь и еще много-много всего талантливого – потому что все эти части тела  были хороши. И пусть кто-нибудь возразит мне, что красота – не талант, не дар Божий. Талант, да еще какой талант, притом  очень и очень физический! А с талантом спорить без толку, спорь ни спорь, всё равно всё и всегда будет так, как он того пожелает.
Так вот,  мое талантливое тело желало быть запечатленным на фотографиях, которые предстояло разместить на сайте. Ситуация усугублялась  ещё и удивительно жарким летом (что ни говори, а внешние условия  в любом исследовании многое определяют!), и я успела чудесно загореть.  Не до цвета самба, конечно, но до мулатов или,  на худой конец, квартеронов, я вполне дотягивала. И что ж теперь – такому загару даром пропадать? Вся эта совокупность соображений непременно требовала собственных фото.
Проблема же заключалась в том, что мне нужны были фотографии ню. Ну,  в самом деле, что толку  создавать рабочий макет,  если не показать всё и со всех сторон, чтоб не только претензии, но и возможности, не только желания, но и реализующие их механизмы и инструменты.
Я задумалась. Здесь, на  сайте,  встречались самые разные фотографии. Очень многие мужчины, независимо от возраста, веса, роста и достоинств фигуры  почему-то фотографировались в трусах. И где только они их ни демонстрировали, свои разновеликие, разновидные и разноцветные трусы: на пляжах и горных склонах, в садах и огородах, в ваннах и  кухнях,  в санаториях-профилакториях,  в автомобилях, в тропических джунглях   и  среди местных незатейливых степей. Здесь явно присутствовали очевидная попытка обозначить намерения и совершенно определенный умысел –  поразить и привлечь.
Всплывающие прямоугольники с изображениями полуобнаженных мужчин  вызывали ощущение предбанника, и удивительными в этом банном царстве смотрелись отдельные персоны в костюмах и галстуках или даже зимних пальто и шапках. Были и фотографии известных артистов, наших и тех, из капиталистов проклятых, и загорелых намасленных атлетов, явно запечатленных на мировых турнирах по бодибилдингу и столь же явно не имеющих никакого отношения к моим корреспондентам.
Многие мужские анкеты содержали альбомы с эрегированными мужскими достоинствами или даже с произведенными ими продуктами.  Они поражали однообразием и трогательной старательностью. Это ж надо, в такой-то момент, да не забыть о фотоаппарате, да не полениться в кумаре, да успеть запечатлеть!
Женские фото были скромней. Встречались, конечно, и постановочные, где полуголые  красотки в дорогущем белье или платьях, мало чем от белья отличающихся, изящно корячились на кроватях, вот так, лежа на животе,  или вот так, струной вытянувшись на спине. Или  сидели, вот с эдаким поворотом потрясающей шеи, откинув набок  сияющие водопады волос и  сложно скрестив ослепительные  ноги. 
Но большинство дам все же предпочитало сниматься одетыми, причем часто мило, по-домашнему, в халатах-рюшах, на фоне аккуратных кухонь и задернутых портьер  недавно отремонтированных гостиных, в глубоких мягких креслах, в лаке дверных проемов – мальчики, мы хорошие, домашние, мы не только хотим замуж, но и умеем замужем быть. 
Или где-то на природе, на фоне скал, яхт, автомобилей – а мы вот такие, стройные,  спортивные,   предпочитающие здоровый образ  жизни и в отличных кроссовках. Были и приятные во всех отношениях бизнес-леди  –  в рабочих кабинетах, за компьютерами, на фоне календарей и в непосредственной близости от еженедельников, с отличными стрижками, в превосходных очках, строгие и умные, независимые,  но не чуждые женскому счастью. 
Редкие женские анкеты содержали альбомы с обнаженной натурой, но уж если содержали – поражали наповал. Полные ступни с черным педикюром, втиснутые в  сценические босоножки; брехтовские ляжки и   бабелевские груди, ограниченные  крупносетчатым бельем, напоминающим детские комбинезоны; разверзнутые асимметричные раковины гениталий, украшенные цепочками и бусами;  пирсинг в том месте, до которого не каждая позволит дотронуться гинекологу; столь глубинные подробности телесности, которые нестыдно  являть миру только в младенческом возрасте;   позы, в которых даже  дьяволу стыдно показаться. И все это крупным планом.
Я ценила Маркса, он сказал миру много важных вещей: наверное, все это кому-то нравилось, раз существовало, иначе рынок не позволил бы.  Но будь я мужчиной, я остаток жизни посвятила бы тому, чтобы  никогда этого не видеть и, уж тем более, никогда с  этим не знакомиться.
Базарного продукта производить  мне не хотелось (хотя зачем обижать базары, это прекрасная и живописная вещь). Но в любом случае, стоило попытаться сделать штучный товар,  произведение искусства. И сделать это имело смысл,  соблюдая  главный закон хэндмейда:  минимальными усилиями, в кратчайшие сроки и из подручных средств.
Подручные средства наличествовали: мой собственный вкус, мое собственное талантливое и так кстати загоревшее тело, собрание  непрактичного белья, которое я просто так, из женского пристрастия  к ненужным пустячкам, покупала многие годы, пара масок и еще один небольшой мешочек.
Мой вкус,  полностью согласный с впечатлениями от увиденного под  голубыми электронными небесами,  строго-настрого  велел мне не обнажаться полностью. Корсет открывает грудь, чулок делает ногу стройнее,  панталоны  вызывают желание снять, длинная полотняная  рубаха будит фантазию. Обнажаться следовало лишь  прикрывая. Рафаэль, Боттичелли, Беллини и  хореографы Мулен Руж явно думали так же, как и я.
Чем прикрываться, я тоже хорошо понимала: красивым или лакомым. А что может быть прекраснее цветов, что вкуснее фруктов? Чем еще? Длинных волос боттичелевой Венеры у меня, увы, не было, зато была рука, так часто скрывающая на картинах великих нежный цветок женственности. Хотя при современных средствах эпиляции руки может быть даже чересчур, наверное, достаточно всего лишь пальца.
Теперь мешочек. Его со всем содержимым  как символ моей жестокости подарил мне на День Святого Валентина мой тогда еще несчастный и тогда еще любящий друг. В нем хранились красивые и странные вещи, завораживающие своей необычностью и рождающие множество мыслей.
Металлические, скованные цепью полукольца, готовые мгновенно сомкнуться, – наручники, оковы, узы, кандалы.  Прометей, распятый на вершине Эльбруса, Самсон, прикованный  к  столбу, неторопливые русские каторжане, бледные узники Освенцима,  узы Гименея,  нагое тело,  корчащееся на кровати.
А вот это прекрасно пахнущее, кожаное, многохвостое, мягкое и опасное – бич, нагайка, камча, флоггер, плеть. Карабас Барабас,  душные хлопковые плантации американского юга, бичевание грешников, символ прочного русского супружества, яростный Распутин, неутомимый де Сад, нежный мальчик Мазох. 
И этот черный кожаный шарик с ремешками – кляп. Яблоко во рту у Адама, кулак  Геракла в пасти немейского льва,  стонущий негр из  «Криминального чтива», принудительное феллацио. 
И вот эта большая штука, слегка похожая на бледно-розовую кормовую морковь, и тоже с ремнями, удивительно приятная на ощупь, почти живая, трепещущая в руке – искусственный фаллос, дилдо, олисбос, кантонский корень, пингам, страпон.  Тут уж целая вереница образов: сводящие с ума росписи индийских храмов; деревянные, медные, золотые фаллосы египетских захоронений;  ненасытные женщины на бесценных  греческих вазах; бесстыдные выдумки Сафо;  полезные советы Овидия; обделенные наложницы восточных гаремов; особые вкусы привередливых французских фрейлин; выдумщик  Джон Тейлор; паровое немецкое устройство. Оскопленный Уран,  утраченный пенис Осириса, оторванное достоинство Диониса. Приап – мужчина,  состоящий лишь из него! Мужская слабость, женская сила. Женская слабость к этой простенькой штучке,  которая делает мужчину сильней.
Вещи были хороши. Новенькие, красивые, необычной формы, они вполне  годились в качестве стильных  дорогих аксессуаров. Итак, было ясно, как делать и из чего. Нужно было найти того, кто сделает, вернее, поможет мне сделать это.
Всякий физик нуждается в слесаре. Потому что, конечно же, непременно своими руками, но мера-то во всем должна быть. И нелепо начинать  сборку телескопа с самостоятельной выплавки стали. Или вкручивать только те лампочки,  которые выдул сам. Мне необходим был фотограф. Женщина мне явно не годилась,  никакая женщина не снимет так, да и доверять женщине... Мужчина тоже годился не всякий.
 Мне нужен был плохой мальчик, но который бы слушался меня. Бывает же ведь так: дерзит маме-папе, плюет на учителей, забивает на пионерию, комсомол, юных единороссов, или, о ужас, на партию, а вот, поди ж ты, – открыв рот, слушает кого-нибудь,  кто вовсе и не хочет, чтоб его так внимательно слушали.
Не думаю, что  в отчетах об астрономических наблюдениях за  Ураном следует  подробно описывать,   как выплавлялась та самая сталь для телескопа. Поэтому  скажу лишь  о результате:  среди моих знакомых радостно и с большим энтузиазмом нашлись целых три подходящих плохих мальчика.  Так что  ровно  через три дня у меня было три серии фотографий. И всё это на фоне страшной, зашкаливающей за сорок жары,  смывающей с лица косметику и заставляющей вянуть цветы и фрукты;  цейтнота, из-за которого приходилось делать  по сорок снимков за два часа, при условии частых и непростых переодеваний; и  усилий по созданию алиби всем участникам процесса.
Это были хорошие фотографии. Насколько они хороши я поняла позже, по реакции благодарных зрителей. Но и сразу было ясно – это то, что нужно. Плохие фотоаппараты плохих мальчиков не смогли испортить хорошего замысла. Это  были ню-фото, хотя  ни на одном из них я не была обнажена полностью. Я и не представляла,  что могу так выглядеть, что я такая, ведь до этого фотографировалась только на групповые снимки и на паспорт,  причём всегда получалась отвратительно и с выражением «я ненавижу тебя, фотограф».  А эти (5)…
(5)Мой знакомый Карл Густавович говорит, что в моём восхищении фотографиями, которые должны были изображать  Лав, проявился известный «синдром зеркала» или «синдром фотографии»  – она показалась мне куда лучше, чем я сама. С этого момента началось мое  умаление себя и возвышение Лав. В ней для меня сосредоточились красота и женственность, во мне же самой осталась лишь рациональность, которая значила для меня гораздо меньше, чем женские качества. И этому разделению символически соответствует  спровоцированное моим подсознанием обрезание головы на фотографиях  Лав, после чего у неё осталось только тело, а у меня – одна голова, причем безо рта и шеи, то есть не имеющая голоса. Это стало началом стремительно прогрессирующей монстроантропии (термин Карла Густавовича) – моего превращения в неё.  Он говорит также, что  фотографии и в самом деле могут уносить душу, но не в мистическом, а в психологическом смысле, менять структуру психики
Боже, как красиво – лежу, руки в красных перчатках на смуглой груди, черная плеть между ног.  А здесь   сижу, ноги – развернутым углом, как в индийском ритуальном танце, лоно скрыто ослепительным сиянием подсолнуха, который так в тон, так под стать оливковой коже.
 А вот – вытянувшись всем своим талантливым телом на полу, и рассыпанные по телу красные и желтые розы,  простенько, вульгарно,  но чудо как хорошо! 
И раскинутое веером белое платье, на котором так  мило смотрятся  чёрные вещички из того мешочка, и трогательное лицо – в маске, алая роза в протянутой руке. А виноград между ног  – любому захочется немедленно  съесть. А тут на карачках,  в задранном черном платье, и такие гладкие, такие теплые, такие кубинские бедра – сердце радуется, а рука тянется.
Или вот эти, офисные – строжайшие блуза-юбка в контраст красным кружевным трусикам и совсем не подходящим для службы позам.  Мальчики любили меня,  когда снимали – для них я была сладкая и гладкая, такой стала и для всех остальных. Да, молодцы, ничего не скажешь, всегда  лучше иметь дело с плохими мальчиками – не прогадаешь.
И вот тут я столкнулась с очередной проблемой, вернее, она и раньше существовала,  но теперь стала слишком актуальной, как некстати случившаяся менструация. Редкий поиск себя одобряется и поддерживается окружающими. И все равно, как ты ищешь: отправляясь в схиму, уходя в хиппи, объедаясь амфетаминами или просверливая себе ручной дрелью дыру в черепе, чтобы открыться музыке небесных сфер. Поэтому  в поиске себя непременно  следует хотя бы на время забыть об остальных, иначе найдешь всё что угодно и кого угодно,  только не искомое.
Но я не могла позволить себе забыть об окружающих! Мои исследования носили явно неакадемический характер и  никак не могли быть одобрены  научной или какой бы то ни было ещё общественностью,  черт бы их побрал все. Меня широко знали не в таких уж и узких кругах, а мой статус запрещал мне публично показывать промежность, даже прикрытую подсолнухом, розами, виноградом или пальчиком. И  напрасно мой кураж уговаривал меня: а  как же Боттичелли, а как же Ренуар? А ты всего-навсего  изобразила себя. Да и потом вон та, и вон та, и вон та сияют наготой на обложках и разворотах, почему тебе нельзя-то, это скромные, вполне пристойные фотографии.
 Но они не были скромными,  и не  были пристойными, хоть ты их вверх тормашками переверни, потому что возбуждали желание,  и я это прекрасно знала.  Я понимала, что они даже менее скромные, чем все те весьма откровенные женские фото,  которые вызвали у меня стойкое  нежелание так обнажаться. Они были  непристойно хороши.
В попытках  победить страх я с легкостью  придумала себе пару алиби. Это не моя страничка, и фото тоже не мои, я не я, и лошадь не моя,  знать ничего не знаю, и ведать не ведаю. Почему так похоже? Тоже не знаю, но может какой-нибудь сумасшедший поклонник (а у меня с некоторых пор такие появились)  скачал из интернета фото кого-то похожего, на свете-то семь миллиардов, и у каждого куча двойников, не стоит преувеличивать свою уникальность. А может и не поклонник вовсе, а враг, у всех есть завистники. Или: провожу психологическое исследование,  собираю материал для диссертации,  как еще внедриться-то,  если здесь все так ходят, ну вспомните Шерлока Холмса,  что ли.
Но алиби были неудовлетворительными, в них и пятиклашка не поверил бы. И было ясно:  обнаружь меня здесь и в таком виде недоброжелатель из числа знакомых или просто не понимающий моих целей  моралист – и я оказывалась в положении нацистских врачей из Дахау, доказывающих на Нюрнбергском процессе, что они старались ради жизни на Земле. Случись такое – и лететь мне со своей ступеньки карьерной лестницы кубарем и до самого низу. А я не могла себе этого позволить, слишком много усилий потратила,  чтобы залезть.
Позже я обнаружила одну любопытную вещь, открыла  «эффект нижнего белья». (6) Оказывается, если ты особым образом одет или раздет, тебя не узнают хорошие знакомые. Если, конечно, они не озабочены мыслями именно о тебе или поисками лично тебя. Но встретив тебя  внезапно, скажем, на улице,  одетую лишь в красный корсет и черные чулки с поясом, они, скорее всего, не  поверят своим глазам. А что-то подозревающее подсознание заставит их, от греха подальше, от разочарования в себе, пройти мимо. Потому что: как же это я раньше-то просмотрел, пропустил? Нет, я не мог так ошибаться, значит – это не она, совсем другая.  А если не сможет пройти, подойдёт, привлеченный, – всё равно не узнает.  Такая одежда абсолютно скрывает  лицо. Но тогда я этого не знала.
(6)Всё тот же Карл Густавович оставляет за мной приоритет и в открытии этого эффекта, и во введении соответствующего термина.
Выход был один – мне  следовало отрезать себе голову. Лишить себя   лица. И я с легкостью сделала это,  воспользовавшись скальпелем графического редактора. Оставила лишь чуть-чуть губ, не могла не оставить самый сексуальный орган. Ну и, конечно же, – шею, маловероятно, что найдутся ценители и знатоки моей внешности, которые смогут опознать меня по шее. (7) А без шеи как-то не так, куце как-то и неинтересно, шея – одно из лучших женских достояний,  нельзя быть нерачительной. От  усекновений фотографии только выиграли, теперь внимание не распылялось, не рассеивалось на лицо-фигуру, а сосредотачивалось на плоти, откровенной, не скрытой сиянием духа, которое непременно исходит от любого, даже самого простенького, даже свинского лица.
(7)Удивительно, но  позже такие находились, и достаточно часто, но это были до этого незнакомые мне люди.
Я долго грузила фотографии, их было  сорок, по числу заявленных лет. И сразу поняла: да, я могла гордиться сделанным макетом, он удался на славу, не просто демонстрирует – привлекает, да еще как. Уже после  появления на сайте первых фото на меня обрушился шквал сообщений. Число просмотров стремительно росло: пятьсот,  тысяча,  две тысячи. И это всего-то за пару часов. Немудрено:  сто сорок фунтов лакомой плоти, да к тому же помноженные на сорок, не могут не привлекать унюхавших её фантомов. Фантомы вообще всегда стремятся к телу, ведь именно его им и не достает.
Сообщения  приходили со всего мира:

– Вы чудо красоты, спасибо Вам.
– Привет, красивые фотки. Если, конечно, на них ты.
– Королева, не против познакомиться?
– Нет ничего прекраснее женской красоты, но ваша красота все превосходит.
– Vi boginya, ya obojayu vas.
– Госпожа, умоляю,   сжальтесь... я   мечтаю быть вашей сучкой…
– Ммм… Так бы и съел этот виноград!
– Неплохие фото. Не против знакомства?
– Ангелочек!
– Хочешь куни прямо сейчас? Напиши, куда приехать.
– Здравствуйте! Действительно, кто окунётся в Вашу фантазию, тот забудет об всём на свете и будет пленён на всю жизнь (даже слов нет). Потрясающе обворожительная внешность в сочетании с необузданной страстью в необъятном Вашем мире – это неземной какой-то коктейль! Вы роковая женщина! Ради такой готов на всё, лишь бы она обратила внимание.
– Напишите свои условия.
– Привет,   познакомимся?
– Что ж, для сорока лет неплохо…
– Постыдись, старая кошелка выставлять свое обвисшее тело на всеобщее обозрение!
– Ты Богиня, я ослеплен и покорен.
– Увидел и влюбился. Встретимся.
– Не смог пройти мимо… что-то заговорило во мне… поймите меня правильно… у меня есть тайные желания…
– Скинь телефон.
– А давай попьём пива на лавочке?
– О, какой страпончик! Обожаю страпон.
– Приветики!
– Выходи за меня замуж.
– Ты любишь девушек? Я схожу с ума при виде тебя.
– Вот это ножки! С удовольствием бы перецеловал все пальчики на них.
– Как Вам это удалось? Всё с таким вкусом и тактом. Это лучшее, что я видел в интернете, благодарю.
– Приглашаю тебя на ужин.
– Любишь,  когда лижут?  Я готов прямо сейчас.
– Как с Вами погрузиться в этот мир безумства под названием секс?
– Детка, ты лучшая.
– Мадам, вы еще в детородном возрасте? Я хочу от Вас детей.
– Желаю, чтобы руки дрожали от подарков, губы – от поцелуев, а ноги – от секса!!!
– Не против пообщаться?
– Слов не хватает выразить то, что чувствую. «Таких не бывает!» –любой воскликнет. Это примерно что-то такое, когда видишь необыкновенно прекрасный цветок, который завораживает красотой.  И самое главное – ты начинаешь представлять его пьянящий аромат, проникаться в его хрупкий мир. Как-то так.  Я сам удивляюсь тому, что говорю, но я просто не могу совладать с собой в данный момент. Я потрясён вашей красотой и не только! Мне кажется, любому художнику будет трудно изобразить Вас на холсте.
– Почём товар?
– Ищу Госпожу. Согласен на переезд.
– Вы позорите всех женщин!
– Добрый день, приглашаю Вас отобедать со мной. Или поужинать – на Ваше усмотрение.
–  А ты ничего…
–  Хорошенькая!
–  Вы прекраснее чем роза,
    Вы прекрасней чем луна!
    Роз на свете очень много,
    Вы такая лишь одна!
– Готов стать спонсором.
– А пооткровеннее есть?
– Возьми меня в свои фантазии, я готов на ВСЁ.
– Давно на сайте? Напиши, что ищешь здесь.
– Красавица!
– Поиграем?
– как дила
– Ослеплен!
– Бог специально не дал тебе крылья,  чтобы самый прекрасный ангел не улетел с нашей бренной земли.
– А как вы относитесь к зоофилии?
– Опиши поподробнее свои фантазии, плиз!
– Госпожа профессор, Вы светитесь…
– Красиво, правда.
– Интересно, что со мной произойдёт если я Вас наяву увижу? Даже представить не могу…
– Браво!
– Сколько стоят твои услуги?
– Шикарная ты девушка прекрасная давай увидимся.
– Привет, красавица, я просто потрясён.
– Хочу тебя!
– К сожалению, Аполлоны и Геркулесы давно перевелись на этой земле, так что Вам никто не сможет соответствовать.
– Завидую фотографу!
– Здравствуйте! Как бальзам на душу! Хочу рискнуть пригласить Вас в театр.
– Пососёшь у меня в машине за 500 рублей?
– В сексе люблю доставлять удовольствие партнёру.
– Хочу найти для своего длинного 22 см подругу.
– Приветик, пообщаемся?
–  Когда я Вас увидел, мне сразу захотелось принести Вам завтрак в постель.
– Никогда не видел женщины прелестнее…
– Ты на себя в зеркало смотрела, уродина?
– Доброго вечера, красавица фотография!
– Предлагаю интим-услуги, недорого, тысяча рублей в час.
– Привет ангелочик можна встретица.
– Я тот, кто Вам нужен. Прочитал ваш автопортрет – ленивее и глупее меня Вам никого не сыскать – Пачкуля отдыхает. Так что берите, я Ваш!
– Красивая девочка! Выглядишь отлично.
– Всю красоту, что на экране,
   Не объяснить просто словами.
   И красота твоих очей
   Пронзила душу мне теперь.
– Ставь жарить котлеты, я еду к тебе.
– Чмок!
– Единственная радость за сегодняшний день!
–  Люблю красоту в любых направлениях, в душе романтик иногда с наклоном авантюризма. Знаю 1001 способов приготовления иишницы!
 – Женственна и очень желанна.
– Ты лучшая!
– Какого хера вывешиваешь чужие фото?
– Убийственно красивая!
– Здравствуйте! Неужто интересно изменять мужу?
– Всё трепещет внутри от осознания того, что такое солнце ласкает лучами всех нас.
– Классно написано!
– Какая Вы шикарная девочка! Не откажусь от вашего предложения зайти на ужин.
–  Вы прекрасны, как майская роза!
–  Разрешите забамбасить Вам реверанс с прогибом?
– Чертовски хороша…
– Вы не та, которую легко удивить. Вы знаете, чего хотите, и на мир Вы смотрите наверняка, как пчела, у которой картинка раскладывается по ячейкам в сотах в разных ракурсах, а я не люблю, как говорится, «пуху накидывать», по мне лучше показать-доказать, сделать-ощутить. Предлагаю встретиться.
– Сколько стоит час?
– С Вашим темпераментом, с Вашей необузданностью, с Вашей фантазией можно никого не искать – сами придут и сами попросят…

Они не читали написанного мною. Просто летели, как  мотыльки и осы, на яркое имя, пестрые цветочки и сладкие фрукты  на моих фото. И вот в этом бесконечном потоке мне предстояло разобраться. Или потеряться. А у моей безголовой сирены наконец-то появилось эфемерное тело, и она, раскинув свои эфирные крылья, со счастливым  пением отправилась в свой фантастический полёт.(8) Телескоп, в который мне предстояло разглядывать мир и себя в нем, был собран.
(8)Карл Густавович со свойственной ему безапелляционностью утверждает, что создание Лав стало гимном моей увядающей красоте и одновременно воплем  ужаса перед лицом надвигающейся старости. Но это в корне неверно.
 
 Движение тела,
брошенного неизвестно кому,
или  Простаки
(эксперимент номер один)

Не  верь тому, кто плетет небылицы о сложностях любви. Любовь проста и приятна, если  следуешь незатейливым правилам. Суть же их – мера,  толк и расстановка.
И коль понравилась тебе девица или женщина в годах, но еще гладкая и белая,  то не страдай зря, а выбери время, когда отец ее, братья или муж отлучатся из дома, приоденься и пройдись по улице мимо ее окон несколько раз туда-сюда, бросая страстные взгляды. Плутовка сразу же заметит тебя, станет выглядывать в окошко,  строить глазки, хихикать и даже выйдет на крыльцо в нарядной одежде, с набеленным лицом и накрашенными бровями.
А через пару дней подстереги самую смазливую её служанку и передай через неё послание с описанием пылких чувств, и долго не тяни – сразу проси свидания. И она уж все сама устроит,  поверь, и лучше тебя, потому женщины больше   нашего брата понимают в этом деле толк.
Она отошлет отца и мужа и назначит тебе встречу в полнолуние, в темном и влажном саду, в красивой беседке, увитой гирляндами из душных цветов. Пение же соловья,  и цыканье цикад, и странные ночные звуки заставят сладко замирать ваши сердца.
А если она умна и опытна, то накроет  стол обильно и правильно.  И красивая служанка выставит светильники и курильницы с благоуханным маслом  и подаст лапшу дан-дан, и цыпленка в  сладком соусе, и дважды приготовленную  острую свинину, и соевый творог ма-по, и утку, копченную на чае, и жареное молоко, и побеги весеннего бамбука, а  может  – и Битву дракона с тигром, чтоб все восемь возможных вкусов многократно усилили ваши желания, и  чтоб суань оттенило тянь,  а ла – дань.
И умница не будет торопить тебя во время еды, и сама отведает, не жеманясь и  достаточно. И  мило сыграет на длинной свирели и крохотном губном органчике. И сладко споет, а если не сумеет  – позовет певичку, чтобы  не только глаза, нос  и  язык, но и уши твои  были обласканы. А ты в ответ  порадуй глаза её  приятной улыбкой, ушки – милым словом о её красоте,  губы  –  терпким поцелуем, а грудь – дразнящим прикосновением.
А уж когда дойдет до дела, то в благодарность за оказанное тебе  почтение покажи ей свою мужскую силу. И  сначала поласкай ее раковину черепашьей головой, пока  устрица  не заплачет от радости, и осуши эти слезы языком.
А потом нежной её ручкой взбодри свой нефритовый стержень, и надень на него кольцо, а при  ее желании  – и сбрую. И пускай его в ход не менее пяти раз, неторопливо  и  сильно, орошая  своей влагой все ее прелести.
И обязательно предложи ей сыграть на флейте, настойчиво предложи, потому что все проказницы любят это, но некоторые строят из себя скромниц. А когда она вдоволь наиграется, не забудь запустить пестик  в медный таз,  чтоб подарить ей и себе особую радость.
Если же женщина будет очень искусной,  то она даст тебе насладиться негой и покоем  и предложит  красавицу-служанку, чтобы ты вкусил вновь. А сама будет попивать вино и  любоваться вашими забавами.
Если сделаешь всё, как я сказал, то  понравишься ей  и сможешь получать  все эти приятности еще много раз. Но  не делай  встречи частыми, они уносят мужскую силу и приедаются. Всё это и есть любовь.

Я заблуждалась. Это было вовсе не мировое пастбище, а Вселенское Капище Эросу,  всемирное место публичной случки, прилюдной, ничем не ограниченной, не завешенной никакими покровами, не спрятанной никакими стенами, не скрытой никакими укромными уголками. И  на этой открытой всем взорам универсальной вакханалии великая скромная Россия, утратив прежний стыд, с пылом неофита и с усердием вечного крестьянина при ярком свете летнего дня предавалась тому, о чём недавно и  подумать не могла даже долгими зимними ночами.
Да, скажу я вам, простота нравов тут царила первобытная. Как в каменном веке: увидел, догнал, поимел. С незначительной разницей: увидеть и догнать можно было и здесь, а вот иметь приходилось по старинке,  в реальности, –  только это и предохраняло. Манеры не удивляли, «он сам нарвался», но вот орфография поражала. Нигде и никогда прежде  не встречала я ничего подобного и даже, было, начала подозревать, что корреспонденты мои так шутят,   подделывают стиль.  Но сермяжность сияла так ярко, что ясно было – не подделка, бриллиант.

– Хочиш встретеца
О Боже!
– Не встречаюсь с серыми прямоугольниками.
– Нипонил
– Фото покажи,  чего тут не понять-то.
– У миня в альбоми
– Смотрю.

Всё то же. В ванной, на фоне дешевенькой пластиковой занавески, волосатое мужское брюхо и восставшее мужское начало, не увенчанное торсом и лицом.

– Я  не это прошу,  они-то  у всех одинаковые. Личико покажи.
– Как  оденакавае
Финиш.

– Есть интерес к незабываемой реальной  встрече?
– Интерес к тому, кого не видела? Вы шутите?
– Вышлю фото на мейл.
– Жду.

Незатейливый лысоватый мужчинка с животиком и в плохонькой одежонке, с одутловатым скучным лицом, с опущенными вниз губами, прибитый мешком из-за угла. Незабываемая встреча? Однако!

–  Зайка, как ты относишься к реалу? Я не любитель бить по клаве.
– Почему бы и нет?
–  А место у тебя есть?
– Место – мужское дело.
– У нас равноправие.

Ну, если равноправие, то и е… себя сам.

– Приветик, ты просто супер.
– Спасибо.
– Имя можно узнать?
– Люда.
– Слушай, Люд, как относишься к реалу?
– Положительно.
– Люд, я честно давно ищу себе женщину. Но я только я женат. Не смущает?
– Да я вроде не замуж за тебя собралась.
– Слушай, давай обменяемся телефонами.
– Ты  хотя бы показался для начала.
– Могу выслать фото члена по ммс.
– Член-то мне твой зачем? Если, конечно, он у тебя не раздвоенный. Лицо покажи.
– Так и у тебя лица нет.
– Зато у меня есть много чего другого.
– Лица у меня здесь нет, вышлю завтра с работы, тут не могу, жена. Я вообще стараюсь все делать аккуратно, скандалы не нужны.
– Ну,  хорошо, завтра.
– И давай по мейлу переписываться, там безопаснее.
– В мейл редко выхожу.

От невероятной скуки смотрю его анкету. Рост метр шестьдесят семь, вес шестьдесят пять. Понятно, почему давно ищет. Жокей, что ли?  Нет, водитель маршрутки, что ж, тоже удобно. Любопытно было бы посмотреть на женщину, которая ревнует такую прелесть.

– Тогда пиши мне на телефон, вот номер. У меня два телефона, так что безопасно.
– Не молчи, Люд. Ты когда можешь встречаться? Я днем, после обеда. Квартира для встреч у меня есть.
– Ты знаешь, я  больше люблю доставлять удовольствие женщине, чем получать его сам, все всегда довольны остаются. А как ты предохраняешься? И что больше всего нравится в сексе?
– Люд, ты что обиделась?
– Ответь, Люд.
– Не молчи.
– Не молчи.
– И тишина.
– Люда!
– Ты что, не хочешь общаться? Так и скажи.

И еще  через пару минут –  профайл удален. Перепугался, маленький. А вдруг я подруга его жены? Или специально нанятый частный детектив?

–  Я молодой симпатичный парень,  спортивный, аккуратный, чистоплотный. Зовут Вадим. 27 лет. Рост 188, вес 80. Член 19 и 6 в диаметре. Здоров. Порядочен. Ищу женщину для нечастых встреч. Конфиденциальность гарантирую.
–  Не люблю заготовок.

Сотни «Сколько стоишь за час?» и «Твои условия?», но иногда и «Я готов заплатить за ужин с Вами тысячу евро».
 
Или вот такие:

–  Я приезжаю к вам в город раз в месяц по служебной необходимости. Предлагаю вам содержание. Но у меня условие:  те три-четыре дня, что я у вас, вы не отходите  от меня ни на шаг.

Как ни старайся – не понять хоть кого-то или хоть что-то  нет никакой возможности. Всё просто, как коровье мычание.

Зато имена – просто песня. Амур, Ален Делон, Алигарх, Аллигатор, Аполлон, Атлет, Атличный Парень, Ахиллес, Бандит, Бой, Большой, Босс, Борман, Ван Дам, Волк, Ваш Мужчина, Волчара, Вор, Геракл, Гиацинт, Гигант, Гром, Громила, Доставлю удовольствие, Дьявол, Ёбарь, Зевс, Король, Красавец, Красавчик, Лиззвас, Лис, Лучший,  Любовник, Марчело Мастрояни, Мачо, Мен, Мужик, Мустанг, Нарцисс, Оттрахаю, Охотник, Парень, Персей, Парис, Пуля, Робин Гуд, Рыбак, Сексмен, Сексмашина, Спортмен, Стрелок, Супермен, Тигр, Фаворит, Фак, Факер, Фантомас, Чёрт, Чингиз Хан, Член, Чудо, Царь, Шварценеггер, Штирлиц, Я, Яростный.
И отряд Настоящих Мужчин.
И целый сонм ангелов: Ангел, Ангелок, Серафим, Перо Ангела, Любовь Ангела, все в нескольких экземплярах.
И  легионы Странников.
И табуны пугливых Сашафотовразном и Игорьскинуфото.
И выводок котов: Ваш Кот, Камышовый Кот, Катенок, Кис, Кис-Кис, Кот Базилио, Кот Баюн, Кот Бегемот, Кот В Сапогах, Кот Мартовский, Кот Матроскин, Кот Обормот, Кот, Котенок,  Котик, Котофей Иванович, Котофей, Котяра, Кошан, Мартовский Кот.

А мышей-то почему нет,  спрошу я вас? Почему нет зайчиков-терембайчиков? Птичек нет почему? Сусликов, бурундучков, хомячков? Да потому что налицо личностная самоидентификация – все хитрые, сильные, ловкие, волевые, на редкость сексуальные, умные, агрессивные, охотники, покорители и завоеватели.   

Но встречаются  клички и  позабавнее: Челмедведосвин, Неопознанный Летающий Мужчина, Вызачемсюдапришли, Доктор Ливси, Omar Hayam, Абонент Временно Недоступен, Бадавыужетут, Mr. Brightside, Заблудился, Апокалипсис, Prestidigitator, Бродяга Саратовский, Фигваманевип, Ветер Ветер, Апполинарий Сигизмундович Кржайлов, Стахановец, Сенкью Вери Мач, Улитка Раздавленная Ногой, Нехочунискемразговаривать, Яядастишфантастиш.  Но эти, забавные, далеко не простые, и я оставляю их на потом.
Качество же остальной натуры исключает эксперимент. Ведь  любое исследование предполагает хоть малейший интерес, хоть что-нибудь  сокрытое и неизвестное. А здесь всё прозрачно, очевидно с первого слова, откровенно и обнажено. Тратить время на изучение подобных экземпляров так же эффективно, как логарифмической линейкой шестидюймовые гвозди забивать.
Ничего, Коперник, всю жизнь, каждый день, с маяка. Смотрел в трубочку и потом  – в тетрадочку. И у него тоже, наверное, в глазах рябило. Не всякий день комета пролетает…
 
И стайка девочек.

–  Киска, приезжай ко мне, я хочу тебя.
–  Встретимся в выходные?
– Мне хотелось бы выразить своё восхищение Вашей красоте, чувственности, уму и наверняка ещё много чему, о чем я могу только догадываться. Вы настоящая Женщина с большой буквы. Я, скорее всего, выстроюсь в бесчисленный список тех, кто восхваляет Вас, хочет общаться и лицезреть, но всё же – мне бы хотелось Вас. Надеюсь, моё сообщение будет хотя бы прочитано
–  Добрый день! Можно как-нибудь, в выбранное Вами время, я приглашу Вас для приятного времяпровождения? Все ваши пожелания готова исполнить!
–  Ммм, я бы полизала…
–  Вы удивительно красивы. Мне двадцать шесть лет, я москвичка. Вы позволите мне подготовить и оплатить Ваш приезд ко мне? Или предпочитаете съездить со мной на море?
–  Отсрапонить  бы тебя, радость моя!
–  И что же Вам интересно? А  если бы я предложила от лица своего знакомого, которому вы очень нравитесь тридцать тысяч рублей за приятный отдых без обязательств? Вы, наверное,  подумаете, что это розыгрыш.  Нет, не розыгрыш.
– Приветики! К тебе сильно пристают? Слушай, тут столько идиотов! Сейчас один хрен, совершенно незнакомый,  на полном серьезе уговаривал меня, чтобы я вышла из дома и взяла у него в машине. Ну, скажи, чем думают-то?

И снова мальчики-парни-мужчины, десяток-сотня-тысяча-две-три-четыре-пять, похожие-одинаковые-неразличимые, как планктон. А я  напоминала себе огромную рыбу, нет, кита, в открытый рот которого заплывает всякая мелочь. А где большие рыбы, где другие киты? Незначительный интерес  вызывал лишь вопрос, сколько времени смогу удержать, кормя баснями, обещаниями и завтраками.

–  Встретиться есть желание?
–  Желание-то есть, но пока совсем нет времени.
–  А когда будет?
–  Вероятно, на той неделе.

– Ну как, время не появилось?
–  Пока нет.
–  Ладно, напиши тогда, когда будет.
–  Матушка мне еще в детстве строго-настрого наказала не писать первой мужчинам.
–  Ладно, я сам напишу. Когда написать?
–  На следующей неделе.
–  Вот на всякий случай мой телефон.
–  Матушка и звонить не велела.

–  Встретиться не надумала?
–  Увы, дела.
–  Что за дела у тебя такие?
–  Работаю я, маленький.
–  Я, что ль, не работаю. Когда написать?
–  После праздника.

И так месяц, два, полгода.

– Когда встретимся?
– Постараюсь на следующей неделе.
– Это точно?
– Да.

– Ну что, встречаемся?
– Да.
–  Где, когда?
–  Давай завтра, у фонтана в пять?
–  Это у цирка, что ли?
–  Да,  у слона.
–  А как я тебя узнаю?
–  Меня ни с кем не перепутаешь. Но я буду в черном. И сумка с розами.
– Ты что, до меня с кем-то встречаешься?
–  С чего ты взял?
–  А розы-то откуда?
– Розы  на  сумке.
–  Понял. Всё, жду тебя, зая.

– Тебе не стыдно? Я ждал полчаса.
–  Ой, извини, дела были на работе.
–  Чё, позвонить было нельзя?
–  Да телефон дома оставила.
–  Теперь когда?
–  Теперь на следующей неделе, не раньше.
–  Я напишу в воскресенье?
–  Да, давай в воскресенье.

Кто они? Упрямцы? Глупцы? Бездельники? Дети? А может, Овны? Нет, этот  – Дева. Или это баранье упорство  –  выражение самых необходимых, самых мужских качеств, достойнейшее проявление инстинкта продолжения рода? И в самом деле, как иначе-то добыть себе самку и благополучно размножиться вот таким незатейливым, когда вокруг достаточно сильных, красивых, хитрых, умных? Но всё равно, странные, странные люди!
 
Шесть тысяч, семь-восемь-девять-десять. Месячная порция сирены. Десять тысяч первый. Кличка Бурелом. Спортивный тридцатилетний  блондин с короткой стрижкой и в темных очках.

– Приветик.
– Ну, приветик так приветик, Бурелом.
– Я Лешечка. Ты лучшая,  я просто  без ума от тебя.
– Здравствуй, Лешечка.
– Мой мальчик хочет твою девочку. Ты как к этому, котенок?

Уф!

– Нормально.
– Давай  завтра встретимся?
– А давай.
– Во сколько удобно?
– В двенадцать.
– Сейчас поищу квартиру.

И через пять минут:

– Рахова-Вавилова устроит? Там фартовая квартирка, котенок.
– Устроит.
–  Это точно? Я договариваюсь.
– Точно.
–  Давай телефончиками обменяемся.
–  Давай.

Тут же исчезает с сайта, но весь вечер мне  идут смс-ки и ммс-ки:

– Леди, ты так возбудила меня, что я не могу кончить.
– Ответь, котенок, не молчи.
– Посмотри, как мой мальчик хочет твою девочку. Я сфоткал.
– Лешечка жутко соскучился, а леди жестокая, не отвечает.

А утром звонок. Приятный, очень приятный мужской голос.

– Привет, мы встречаемся?

Я начинаю смеяться.

– Да.

Позже я думала об этом. Бывает, люди  интересны друг другу, долго переписываются, почти влюблены, уже привязаны. Но что-то не сходится, не срастается, мешает, не получается. И они никак не могут встретиться, не встречаются никогда. А бывает – два слова, зацепились языками, пришлось под настроение, стеклись обстоятельства, и вот она, реальная встреча, даже постель и связь. Почему так? Человек с человеком не сходится, а хрен с лаптем  – всегда? Или просто: а хрен его знает?
Но в моем-то случае всё вроде бы было просто: эксперимент-то уже вырос,  козленочком просился на травку. Тогда почему бы не сегодня и не с этим, при статистических-то выборках?

–  Слушай, там ничего квартирка, в порядке. Что купить?
– Да все равно.
–  Но вино какое? И сырку, фруктов, шоколад, да?
– Да купи, что хочешь.

И на том спасибо, этот хоть не лезет ко мне домой и не предлагает мне самой накрыть стол.

–  Котенок, ты какой-то мрачный, но Лешечка тебя развеселит. А можно вопрос?
–  Давай.
–  А фотки и вправду твои?
–  Да мои ж, мои.
–  Не злись, котенок. Тогда всё супер, я просто сгораю от нетерпения. Жду на углу, у магазина. 

 Я слегка нервничала: первый раз не глядя, мальчишка много младше, причем непривычный мне простак. Лешечку я увидела издалека: высокий, румяный, белобрысый, слегка длинноносый, с близко посаженными глазами, он слегка напоминал лиса. Вот оно что, вовсе не простак, а простак-плут, плут, косящий под простака,  Иван, Ганс, всегда и всего добивающийся младший брат-дурак. Нет, тут не хрен его знает, а на каждую хитрую найдется хрен с винтом.
А он уже шел, почти бежал навстречу ко мне и улыбался. Какая обаятельная, какая очаровательная улыбка!
-Леди, вы превзошли все мои ожидания!
-Здравствуй, Лешечка.
-Тут близко, я уже был там и все приготовил.

С ним всё было просто. Нетрудно даже оказалось пройти мимо постоянных обитателей двора. Ведь это ж испытание – идти на блуд при свидетелях, когда все на тебя глазеют и знают, куда ты и зачем. И это сильно отличается от того, когда знаешь только ты. Последнее может быть очень приятным и сладким.
Вот идешь ты, вся такая хорошая-пригожая, чинная-благородная, и всем вокруг вроде заметно только это, а сама себе говоришь: вот вы и не подозреваете ничего, а ведь я иду делать то-то, то-то и то-то.  Или: я только что вытворяла такооое! И от этого сердце замирает, а глаза приходится прятать за темными очками.
Но местные нами не сильно-то и  интересовались,  мимо них, наверное, за день таких пар пять проходит. А может, и не пар. У них, как у Коперника, тоже в глазах рябит.
Первый этаж, эти квартиры часто на первом. Красивая, чистая, крохотная  – да уж, придумал Хрущев, как здесь жили-то, если даже переспать тесно?  Прекрасная кровать, два новых кресла, столик. Нет шкафа, да и зачем тут шкаф? Отличная ванная. Мальчик не пожадничал.
На кухне накрыт стол: вино, фрукты, сыр, конфеты. Все разложено, порезано. Да, в таких ситуациях они все хозяйственные, суетятся-моют-режут-подают, это дома жены не допросятся. Но ведь не хочется же совершенно, может, уйти?  (9) Надо, Вера, надо.
(9)Консультирующий меня Карл Густавович говорит, что если бы я тогда ушла (а я была близка к этому), это был бы конец Лав, она  бы никогда  не воплотилась. Но это и без Карла Густавовича совершенно очевидно.
А он уже вьется  мелким бесом.
– Садись, котёнок. Давай выпьем за знакомство. Слушай, я даже не ожидал, что ты такая, фигура   –  потряс. Давай в комнату все перенесем, там уютнее.
В комнате полумрак, задернуты алые шторы. А он и чистит апельсин, и протягивает бокал, и уже сидит на полу передо мной  –  я привлекательна, он чертовски привлекателен, так что зря время терять. Тем более,  время здесь недёшево. У амбара, но только в полдень.
–  Ооо, да ты в чулочках, котёнок!
И лицом мне в колени, и уже поднял из кресла, и уже повёз вниз замок платья. А под ним   –  мой недавно запечатленный, высоко оцененный публикой  и ко многому обязывающий костюм: корсет-пояс-чулки. Слегка возится с корсетом.
–  Погоди, я допью.
–  Да ты ж точеная…Ох, какая у тебя… и какие…и такааая!
Руки, губы, прикосновение жесткой плоти.
–  Погоди, котенок, останься в кресле. Я всегда мечтал, вот так, обмакнуть в вино…
– Губы потрясающие, вот здесь… и вот тут.. да, так, так…видишь,. Я его побрил, чтоб понравиться котенку...ах, какая прелесть…хорошо ты это делаешь, радость моя… ой как хорошо…и тебе нравится, котенок, я же вижу… да, вот здесь.. и часто ты так, с незнакомыми мальчишками?   …я  вижу,  мой котенок – огромный любитель делать то, что не положено…
–  Раздвинь ножки… Ты можешь от этого? Ты слегка колешься, котёнок…сладкая она у тебя … потише, котенок, не надо так кричать, первый этаж…
–  Обопрись локотками на стол… отлично… чуть-чуть приподними… привстань на цыпочки, котенок… вот так хорошо …
– Пошли в постель… Сядь-ка на него, смотри, какой громадный…Покатайся на нём, котёнок, поскачи, поскачи…
– Давай  теперь на четверенечки  … Вот так… обожаю … ох, какая у тебя красивая…. просто башню сносит…
–  Потише, котенок… а то соседи вызовут милицию…
– Любишь одновременно, котёнок?  Перевернись, встань надо мной…

–  А вот так котёнок  даст Лешечке хоть разочек? Лешечка любит  попилить  туда…О, да ты прелесть моя, как я тебя обожаю, как я тебя обожаю…
 Через три часа я допивала вино и заново рисовала себе лицо.
–  Котенок, у меня никогда не было такой женщины.
И у меня не было такого легкого блуда с таким очаровательным плутом. Врешь ты всё, маленький, но врешь мило и приятно.
– Ты знаешь, котенок, мне и правду никогда и ни с кем не было так легко и хорошо, я не понимаю, что со мной.

Он  до сих пор звонит мне и пишет всякие пустячки.
– Котенок, я люблю тебя.
Конечно, любишь, и я тебя. Это и есть любовь. Только незатейливая,  совсем простая. 
– Леди гадкая,  совсем забыла бедного Лешечку. Когда встретимся?
Но Лешечку не забыть.  Но   больше и не встретиться.
Мы вышли под палящее солнце, оба в темных очках,  с окосевшими  от наслаждения кошачьими мордами  (да, теперь я котёнок!) и опухшими губами и разошлись в разные стороны. Нет, всё-таки у местных старушек день интересно проходит, много забавного перед глазами. Ну что ж, с почином тебя, Лав, с прияяяятным почином! История науки убедительно свидетельствует, что далеко не всякий эксперимент начинается так удачно.
Погоди, а где результаты-то? Выводы-то где? А то получается: просто так, удовольствия ради кинул несколько палок вниз с Пизанской башни.
Муж   – какой муж? Дети – какие дети? Результаты – это вы о чем? Не сейчас… потом… всё потом...
Нет,  вы не торопите, не путайте.  Какие результаты? Нужна ж  статистика,  то есть еще, еще, еще и еще. А то мало ли – ошибся, не в то место попал, не туда направил, не тем взял. Люди ж все, человеки. Эксперимент на то и эксперимент, чтобы повторяться. И все равно, палки  или булки, с Пизанской или Эйфелевой. Кидать, кидать и кидать – и только после этого выводить и оглашать.

Домой после первого своего опыта я возвращалась с замирающим сердцем, казалось –  можно с первого взгляда… 
И с мыслями:   «Ах, зачем я откусила это яблоко!» и «Нужно было поле идти…».
 Но совесть сегодня была на удивление доброй, она оправдывала меня простыми, но вполне разумными доводами:   
«Чего не сделаешь ради науки»,
«Это ж не для тела  – для дела»,
«Да что тут особенного, простая условность! Ведь никому не кажется непристойным, когда в твоём рту палец  совершенно чужого человека,  дантиста, например.  А это-то почему нельзя?»,
«Того, чего никто не видел, не было».
С этим я и пришла, и ни первый взгляд, ни второй не увидели даже тени того, что совсем недавно происходило совсем неподалёку.
А еще через пару дней я была уже абсолютно уверена: серию экспериментов следует продолжать. Глаза боятся, а  все остальные части тела делают. (10)
(10)Мой консультант Карл Густавович уверен, что это была вовсе не совесть. Я впервые услышала  Лав, обретшую настоящий голос после своего первого удачного воплощения. Не знаю, так ли это, но похоже на правду,  обычно моя совесть была куда более строга со мной.
Я и продолжила. Мое сердце больше не замирало, и волнения не посещали меня. Серию составили очень конкретные мужчины: экскаваторщик, сварщик, гаишники, охранники, военные, строители разных полезных квалификаций, менеджеры (читай – продавцы всякой всячины) и один дисквалифицировавшийся, сильно опростившийся  филолог.
Прощайте, никому не нужные ботаники, да здравствуют  приносящие пользу огородники  и садоводы!
А то, что они приносили мне пользу, было налицо. И положительные изменения наличествовали во мне  столь явно, что их замечали многие.  Ко мне иначе стали относиться знакомые, меня разглядывали прохожие, со мной часто заговаривали незнакомцы, меня постоянно пытались подвезти.
И я покупала  цветы, остатки рая на Земле, и, наслаждаясь,  выбирала  много, ярких  и разных, и какой-то мужчина заворожено смотрел на меня, а затем шёл следом и провожал  до дома, а я смеялась  и не прогоняла его. И, прижав к груди,  несла с базара арбуз,  символ сладости и радости, а красавчик  на сияющем джипе останавливался, и уговаривал,  и довозил до дома, и потом звонил целый месяц.
Я сияла,  я  чудесно цвела и  невероятно пахла,   как обильно политая и щедро удобренная яблоня в саду у хорошего хозяина. (11)
(11)Дотошный Карл Густавович уверен, что  это именно тот  случай, когда улучшение внешности  – убедительное свидетельство последующего ухудшения состояния, подобное яркому румянцу, окрашивающему щеки чахоточных барышень.   

Результаты: 
…это простой натурный эксперимент… механический…
…для него годится почти любое  физическое тело и практически любое место…
…предварительное моделирование бессмысленно – динамика однотипна и полностью предсказуема...
…эффективность  является   неоднозначной  функцией от возраста и качества образцов и  не зависит от места проведения …
…амплитуда собственных эмоций  и тонус постоянны, уровень низкий… 
…энтропия сильно  возрастает…

Вывод:
…слишком много суетных  мелких движений, не достойных  исследователя природы…

 

Неупругие деформации,
или Рабы
(эксперимент номер два)

  Ему завидовали люди и боги. Да и как не  позавидовать?  На славу сделанный герой. Сделанный неторопливо,  длиннющей ночью, которую небесный его  отец, желающий всласть вкусить красоты его несравненной матери, специально  растянул аж до трех дней.
 Непревзойденное мужское тело.  Торс, рельефами сравнимый лишь с Элладой. Плечи, с легкостью принявшие тяжесть небосвода. Руки, победившие  неистового Льва и  адского Кербера,  бросившие в  Гибралтар гигантские столбы и не раз случайно убивавшие друзей. Ноги, дошедшие до края земли и сумевшие выйти из Аида.
 В него влюблялись мужчины и женщины, и он любил многих. Но  подлинный трепет натруженного сердца испытал  лишь однажды, рабом.
Его за три серебряных таланта продал проказник Гермес, за три таланта на три года, на три коротких золотых года, как жаль – всего только на три. А купила царица Омфала, прельщенная  его силой и статью. Жестокая отняла у бедняги и  драгоценный золотой щит, и непробиваемую львиную шкуру, и смертоносную палицу, и разящий топорик Ипполиты. И сняла с него венок из белого тополя, чтобы ничто  не напоминало о свободе.
Он, не переча,  отдал ей всё, а в награду получил великое богатство: нарядную желтую юбку, и яркий красный платок, и длинные золотые серьги, и тяжелые браслеты, и звенящие ожерелья. И право сидеть в кругу ее служанок и девок, распутных ионийских красавиц, прясть и сплетничать вместе с ними, и слушать приказы хозяйки, и ловить недовольное движение тонкой брови, и стараться угодить,  и ничем не вызвать  гнев.
А если рвалась нить, или  был он  недостаточно усерден, или просто госпожа  была в сердцах, то золоченой туфелькой или сафьяновой плеткой она хлестала мерзавца и отсылала в тесный чулан,  а девок заставляла связывать его. А он любил и эту туфельку, и эту  плеть и  ждал этих ударов как дара.
А иногда хозяйка брала его с собой в виноградники, где любила гулять,  нарядная, душистая,  с напомаженными локонами. И звучала кифара, и пели горлицы, и шел  солнечный дождь, и было хорошо.  А он нес над ней золотой зонтик и мечтал. Вдруг она снизойдет, и велит ему надеть ее одежды, и будет хохотать, когда на его ягодицах треснут ее юбки,  и, разыгравшись, сорвет их,  и  причинит ему сладкую боль сандаловой ручкой зонтика.
Сам Пан любил Омфалу,  и когда  тот  спускался с гор, особым  счастьем было служить  на их свиданиях.  И он служил, и  пьянел от любовного дурмана,  и благодарил богов за  несравненные радости.
Через три года он,  рыдая,  на коленях умолял ее не отсылать его. Но Омфала не сжалилась  –  была строга. А он не смог забыть ее, и только Гера своей жестокостью скрашивала его существование.


Римская империя такого не видала. Толпы безликих и бесхозных рабов всех  возрастов и племен бродили по просторам Всемирного Царства. Кличек на всех не хватало, и они   тиражировались: Ищу Госпожу, Раб,  Саб, Нижний, Down, Покорный, Подчинюсь, Целую Ваши Ножки, Угожу, Тело Для Утех,  Вещь Моей Госпожи, Вещь Для Строгой Леди, Футфетиш, Кукколд, Куннилингус, Шлюха. 
Словно у коров в тысячных стадах колхозов-миллионеров. Но там  Зорька Первая и Зорька Вторая, а тут   –  Ищу Госпожу 25; Ищу Госпожу 33; Ищу Госпожу 36; Ищу Госпожу 45.  Или нет, больше похоже на названия серии советских космических кораблей разного года выпуска.  Откуда вас столько,  мальчики?
Привлеченные игрушками, раскиданными по  белому платью, они, словно дети малые,  кинулись ко мне со всех сторон белого света с вечным криком всех рабов: «Возьми меня к себе!» И не верьте тому,  кто   говорит, что раб всегда ищет свободы. Раб – это тот, кто хочет хорошего хозяина.  А рабство – дело добровольное.  И даже на строительстве пирамид оно определялось свободой воли, выбор-то всегда есть.
Смотрю картинки в интернете, вспоминаю веселенькую английскую комедию, где немолодая дама делает из доминирования статью доходов и вяло, даже без видимости  энтузиазма, постегивает плеточкой коленопреклоненных разновозрастных мужчин, буквально выстраивающихся к  ней в очередь. Очередная мода, простенькая игра. Почему бы и не попробовать?
Читаю письма – рабы много грамотней свободных,  вежливей,  деликатней, милей. Что ж, это тоже исторически обосновано – вынуждены. А вот с ними церемониться не стоит, сразу чувствуют фальшь, пугаются, исчезают. Хозяйку ведь хотят – не подругу.


– Здравствуйте, Госпожа. Умоляю, сделайте меня своею. Я исполню все, что Вы прикажете.
–Ты знаешь, что таких, как ты,   словно собак нерезаных?
– Да, Госпожа, но я буду самым послушным, я исполню все Ваши желания.
– Ступай, я подумаю  о тебе.
– Целую Ваши ножки, Госпожа.


– Я живу в Минске, Госпожа. Но я с радостью  приехал бы  и жил бы  рядом с Вами.
– Что-то много вас из Белоруссии.  Могилев, Витебск, теперь Минск. Генетическое, что ли? Или вас там Лукашенко затрахал?
– Возможно, Госпожа. Могу ли я осмелиться задать  Вам вопрос?
– Задавай.
– Рассматриваете ли Вы варианты пожизненного рабства?
– Да.
– Но ведь тогда раб денно и нощно должен обслуживать Вас,  Ваших возлюбленных и подруг. Считаете ли Вы, что в этом случае он должен заранее позаботиться о собственном достатке?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну,  скажем, продать всё свое имущество и деньги положить на счет Госпожи.
– Может быть. Но это серьезный поступок. Готов ли ты к нему?
– Да, если Госпожа согласна, я могу немедленно начать хлопоты. А скажите, Госпожа, должен ли я овладеть искусством маникюра и педикюра, научиться ухаживать за Вашими волосами?
– Разумеется.
– Я всё сделаю, хозяйка. Вы будете довольны мной.

– Я живу в Канберра. Не говорит русский и имею услуги переводчика. Я  буду хорошим рабом, то, как я. Я видел, у вас есть фото в фетиш одежду? У вас есть другие фото вашего лица и тела?  Таких фотография не достаточно, я извиняюсь, но мне нужно быть уверенным, что я хочу, чтобы служить вам, потому что я хороший раба, который знает, как побаловать хозяйку.

А вот этот обнаглел, ему стоит ответить пожестче. Пожалуй, так:

– Ё.. твою мать, это я-то должна себя рекламировать перед таким ничтожеством? Да во всей  вашей херовой  Австралии нет ни одной такой красивой и умной женщины, как я! А ты, урод недотыканный, выё…ся?
– Простите меня хозяйка, не сердись  с вашим будущим рабом. Да, в последние фотографии послал меня, я вижу, как ты прекрасна, я действительно урод по сравнению с вами, поэтому я должен быть вашим рабом. Вы очень красивая, и вы заслужили услуг многих людей, я надеюсь, что вы выбрали меня, чтобы быть одной из ваших рабов.
– Да пошёл ты...
– Я буду ждать хозяйка как вы простит меня.

– Госпожа, я у Ваших прелестных ножек!
– Я очень заботливая  и покорная, о моя Госпожа! Я владею искусством массажа, могу стирать, убирать квартиру, готовить. Меня зовут Леонид, но если хозяйка не против, я хотела бы, чтобы Вы звали меня  Аллой.
– Отзовитесь, Госпожа умоляю! Я готов на всё…
– Я хочу быть Вашей вещью, Вы можете делать со мной всё, что угодно.
– Госпожа, преклоняю колени перед Вашей красотой. Я хотел бы узнать, стремитесь ли Вы только к физическому унижению Ваших рабов или предпочитаете полную психологическую зависимость?
– Я теку, как сучка, при одной мысли, что Вы накажете меня.
– Великолепнейшая Госпожа!  Могу ли я попросить Вас поставить на мне Ваше клеймо? Я не буду надоедать Вам,  оно просто будет греть меня, позволяя  считать меня Вашей вещью.
– У моего mistreess, вы знали, как вы прекрасны, я не знаю, теперь я знаю, что вы редкой красоты, тот, кто заслуживает, чтобы Ему служили, и побаловать себя солдат, которые должны быть твоими рабами. Я хочу быть вашим рабом,  я прошу humbely возможность быть вашим рабом. Моя жизнь  Бруклин, но я сделаю переезд.
–Мечтаю об ограничении свободы и о связывании…
– Великолепная  Госпожа, позвольте обратиться к Вам с покорнейшей просьбой.
– Слушаю.
– Я сам раб со стажем, но хочу просить не за себя. Я тут познакомился с рабынькой, ей тридцать лет, она мечтает о подчинении. Она не осмеливается сама  обратиться к Вам, у Вас столько непрочитанных сообщений. Не могли бы Вы уделить ей немного своего внимания?
– Девки все строптивые, но, так и быть, давай её сюда.
– Слушаюсь, Госпожа.

– Здравствуйте, меня зовут Елена. Я склонна к подчинению.
– И Вам всё равно, Госпожа ли это будет или Господин?
– Я пробовала с мужчиной, но ему не удалось меня подчинить. Дело в том, что я испытываю и сильную склонность к доминированию. Как Вы считаете, Вам удастся меня сломить?
Да уж, лучшие господа получаются из рабов, это испокон веков известно. А женщины непокорны,  рабыни из них никудышные, всякая мечтает окрутить хозяина. Так что,  нет, детка, гуд бай.
– I would like to bring you to Belgium and to show you a good time here in Exchange for hours of erotic pleasure. I'm the ice man, very polite and respectful, and I know how to treat a beautiful woman like you.  I'm sure you're like me and you'll enjoy your trip to Israel.  I would like to serve you. I would like to be a good servant to you.
– А мне, знаете, очень хочется отдаться в надежные руки и жить на радость Хозяйке, которая и воспитает, и сориентирует, и направит, и заставит, и пожалеет.
– Таким образом я скажу Вам что-то обо мне непосредственно. Немного от мира ванили и немного от bdsm мира. Я имею свой собственный бизнес, финансирую консультанта, я приблизительно 182 высоты, немного жира (прекратил делать exersice  –  но я буду снова!!!  –  завтра). Я был из США и теперь живите в Голландия. Мне очень нравится быть покорным кому-то как Вы, я могу поцеловать Ваши ноги целый день. Хорошо, который Вы intellegent,  хозяйка должна быть intellegent, которым быть симпатичным является недостаточно для женщины, чтобы быть trully доминантным признаком по человеку она должна быть сексуальной и интеллектуальной,  сведения сексуальны.
     – Что ж, ты прав.  Да, интеллект – самое сексуальное, что есть на свете, именно поэтому я и сексуальна – знаю больше любого мужчины.
     – Да я уверен, что Вы действительно знаете больше, и поэтому правильно служить Вам. Я не могу чувствовать себя подобно рабу к молодому сексуальному barbi, который не шикарен и зрел. Я уверен, что я чувствовал бы себя подобно рабу. Я должен оставить мамбу некоторое время. Пожалуйста, возьмите мою электронную почту и пошлите мне сообщение, и мы можем в контакте, посылать мне ваш телефонный номер также, пожалуйста.

– Здравствуйте, Госпожа Профессор! Я знаю и обожаю Вас. Чтобы порадовать Вас,  я написал Вам стихотворение.
Профессорский щенок
Ты опоздал на пять минут!
Заставил ждать и волноваться!
Теперь же принеси мне кнут,
Чтобы с тобою поквитаться.

Ты в этом виноват лишь сам,
Нарушив правило святое,
И не доверю я весам,
Все оправдания – пустое!

Все взвешено уже давно,
И всякой вольности есть мера,
И так как мне не все равно,
Чтоб крепла в справедливость вера.

Я накажу! Нет, не со зла,
А чтобы помнил без сомнений,
Что отпущение козла,
Есть часть и  наших отношений.

Твои слова мне не важны,
Важна лишь преданность и верность,
И правила не так сложны,
Коль исполнять не зная леность.

Скулишь от боли и стыда,
Взываешь к жалости чрезмерной,
Боишься моего суда,
Клянешься быть собакой верной.

Но ты еще совсем щенок,
Твои старания так жалки,
И лишний раз под зад пинок,
Упрочит власть кнута и палки.

Какая преданность в глазах!
Ты хочешь, чтоб смягчилась? Глупо…
В твоем сознании лазах,
Ты осветил свой путь так скупо.

Опять забрел ты не туда…
Подвергся новым искушеньям,
И сколько мне теперь труда
Вернуть все к прежним отношеньям!


– Госпожа, возьмите меня, и я подпишу любой брачный контракт!
– Я по сути своей нижний мужчина, которому нужна именно Хозяйка. А  Вы такая красивая, и у Вас такой вид – притягивает.
– Я мечтаю о настоящей Домине…
– Жаль, что Вы не в поиске послушного сабмиссивного мужа!

– Dobry vecher. Vi Gospoza? Ne zelaete raba,  Gospoza?
– Из Кембриджа? Ты же знаешь, рабов  много.
–Ya smotryu k vashim nozkam mnogie xotyat. Kakie vashi trebovaniya?
– Полная покорность и зависимость.
– Daze finansovaya?
– Да.
 – A kak ya budu zaviset ot vas? I prozivanie u vas? Vi zelaete postayanogo raba u vas doma? Тogda ya bi zil bi u vas kak sluzanka i shlyuxa.
– А  чем ты занимаешься?
– Ya uchenuy, doktor nayk.
– Каких?
– Fizmat, rabotayu tut v universitete.
– В самом Кембридже?
  – Da. V kakoe  bele vi odenite menya? Мne nravitsa vigledet kak blyad. Xochu vash strapon v popochku. Ya ne terplu yze xochu k vam.Vozmete menya navsegda?
– А как же работа, карьера?
– Ya mogu ot kareri otkaatsa esli vozmete menya. Ya predstavlyayu chto ya ispitayu u vashex nozek.
– Думаю, не представляешь.
– Pochemu eto?
– Потому что это запредельное ощущение, маленький.
– Pozvolte mne pozalusta eto ispitivat realno. Ya ochen xoroshaya i poslushnaya i vaspitannaya toze. Ya gotova vashey domashney devochkoy bit.
– А вот на это место конкурс, детка.
–Ya mogu uchastvovat ? Ya gotova na vse! Budu poleznoy veshu u vas doma.  No ya temperamentniy. Pridetsya vam drisirovat kak sleduet.
– Да дело мелкое... А вялые сучки никому не нужны.
– U menya i xarakter toze, vam nado budet slomat menya polnostyu, mozetе  кastrirovat toze. Otrezat u menya.

Кастрировать?!!
 
– Vy vozmete menya k sebe, esli ya  kostriruyu sebya?

    Господи, он готов кастрировать себя, чтобы хоть кто-то взял его к себе в услужение! Вот уж где глубинное, пронизавшее сознание до самых потаённых его уголков рабство! И даже если это только слова, суть дела от этого не меняется, потому что помыслить так, а тем более, произнести  такое, может только трижды раб, опровергающий все великие сентенции о природной человеческой свободе.
Да уж, помнится, читала я, что всего  три года власти  катастрофически меняют психику ее предержащих. Лесть и вседозволенность  полностью убеждают в собственной исключительности и напрочь сносят крышу. Какие там три года, тут за три часа так унесет, что и не найдешь! И как они там жили, в Риме-то? Неужели,  все, имеющие рабов, были сумасшедшими?

– Позвольте познакомиться с Вами, Вы очень красивы. Я занимаюсь бодибилдингом, работаю в фитнес-клубе. Меня интересует женское доминирование.
– Я занимаюсь силовыми единоборствами, считаю себя настоящим мужчиной. Может быть, именно поэтому иногда хочу почувствовать себя слабым.
– Я пловец, мастер спорта. Последнее время меня увлекает БДСМ,  хотя пока  реально приобщиться не удалось. Проституток не выношу, а найти кого-то серьезного не получается. Не могли бы Вы мне помочь?

Вот они, рельефные, смуглые красавцы, белозубые потомки Геракла, совершенные тела, слабые мужские души. Удивленная красотой некоторых (откуда взялись-то, и что это на улицах таких не видно?),  я не утерпела и решила убедиться в их реальности, посмотреть-послушать-понюхать-ощутить, после чего стала понимать работорговцев.
Да, этим хотелось заглянуть в рот, ущипнуть за щеку, потрогать бицепсы, погладить ягодицы, провести рукой по выпуклой спине. Сильно хотелось. Мальчики были просто на подбор, и один другого лучше: короткие стрижки, узковатые голливудские глаза, высокие скулы, дорогая одежда,  почтительность.
    Что же вы всё так усложняете,  красавцы-атлеты? Отчего  вам просто не живётся? Ведь любая сама упадет в ваши сверхмужские объятья? Или тут и впрямь компенсация этого сверх, симметрия слабого-сильного, вселенский   закон сохранения: если где-то чего-то слишком, то непременно тут же и изъян?  И неслучайно мужественность иногда сосредоточена  в телах дистрофиков и инвалидов? А женственность не всегда атрибут здоровых красавиц?
Они  были настойчивыми (профессиональное, спортсмены) и потом долго-долго писали мне, звонили, но всегда ненавязчиво и вежливо. Но что-то останавливало, может быть, мои прежние пристрастия  к ботаникам-очкарикам?  А может, и подспудный страх увлечься года эдак на три, ведь и Омфала наверняка, как кошка, влюбилась в своего прекрасного раба.
Но были и другие. Маленькие, субтильные, невзрачные. Большие, рыхлые, неказистые.  У этих  действовал другой механизм: чем  хуже,  тем лучше, или  всё равно не хорошо, пропадать так пропадать.  Раз уж я такой, раз уж так явно не нравлюсь женщинам,  то  одна мне дорога  –  в полное унижение и подчинение. Объявлю себя ничтожным сам,  пока этого не сделали другие. И приобрету хоть какой-то интерес, хоть какую-то особенность. И приобретали, во всяком случае,  свой собственный. Потому что интереснее жить-то, когда имеешь тайну от окружающих, это даже дает определенное превосходство.
Но у всех, решительно у всех, структурированное сознание, устойчивые образы, навязчивые идеи, одни и те же желания. Паранойя? По определению, не она, ведь идей-то шесть.

– Мечтаю о золотом дожде! Заплачу любые деньги.
– Госпожа, я мечтаю быть Вашим унитазиком…

–У меня есть тайная мечта. Я стеснялся ее, но потом узнал,  что самки многих животных делают это во время секса. Так что это старый инстинкт, не судите меня строго.
– Золотой дождь?
– Да,  Госпожа.
Господи, дался им этот дождь. Но,  наверное, это важно, и, наверное, инстинкт, раз многие.
– Я обожаю женские ступни,  яркие ногти на ногах, высокий каблук.
– Жить не могу без футфетиша. Женщина на высоком каблуке сводит меня с ума.
Погодите, но это-то уж точно не инстинкт. Генетические следы римских котурнов? У нас, у азиатов? Но как вы летом по городу передвигаетесь, бедолаги? Врезаетесь в столбы, завороженные босоножками на шпильках?

– Люблю страпон. Каждое утро начинаю с него, делаю это сам, сегодня с утра уже дважды, но мечтаю о женской ручке.

– Госпожа, у меня очень красивая попка, и она мечтает  о Вашей игрушке.
– Свою купи, сволочь..
– Как прикажете, Госпожа! Могу ли я после покупки написать Вам?

А вот тут всё ясно. Латентность. Физиология,  восстающая против нежелания признавать себя гомосексуалистом. Стремление делать то же,  что и они, но без мужского участия. Попытка стать почти женщиной без смены пола и порочащего ярлыка,  связанная с моральной или физической  импотенцией. Да,  имеют именно меня, но я не гомик, я хороший,  люблю-то я только женщин. 
   И подтверждающие этот глубинный раздрай  одинаковые у всех фотографии: кривоватые рельефные ноги в черной сетке неприличных чулок, выпирающие из розовых кружевных трусиков волосатые ягодицы, мощные плечи, разрывающие прозрачные пеньюары, нелепые накладные ногти на  грубых мужских пальцах, лица, размалеванные как у римских проституток …Почему накрашенные мужские лица куда непристойнее женских? И почему они так значительны, в отличие от своих обладателей? Может, потому что пугают? Уродство завораживает…И можно говорить о красоте уродства.

– Госпожа, Вы позволите полизать Ваши киску и розочку?
– Если Вы возьмете меня, Госпожа,  я буду мыть Вас всю языком…
 
Ну, это уж точно чистейшей воды инстинкт, животный атавизм. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на сучьи свадьбы.   

– Мне очень хочется попробовать болл-бастинг.

Ну, уж этого мне точно никогда не понять. Не выношу,  когда туфли-то жмут. А тут… Хотя… Если подумать…  Налицо явное стремление к уничтожению собственной мужественности. Латентная женственность,  мечтающая  избавиться от мужского.  А уж если стремиться к излюбленной в науке предельной ясности – не дороги этим мужикам их собственные яйца. 

– Обожаю плеть,  а еще больше, когда меня унижают морально, оскорбляют последними словами.
– Я готов прислуживать вам и вашим любовникам, делать всё, что скажете, абсолютно всё. Готов подмывать вас, вылизывать после секса с другими,  обслуживать ваших мужчин  – всяко,  а от вас я готов принять все то, что вы сами захотите…
– Я буду счастлив, если вы запрете меня в кладовку или туалет.
– Умоляю, унизьте меня, Госпожа!
–  Госпожа, Вы можете причинить мне любую боль. Сковать, выпороть, облить горячим воском, проколоть гениталии.

  Что ж, это описал Захер Мазох, дал же Бог имечко. Мазохизм – ну  кто ему чужд? Все мы отчасти рады, когда нас ругают и обижают, вопрос только в том, что это за часть и насколько рады. Но все мы жить не можем без неудач, неприятностей, скандалов и унижений. Равно как без боли и страха. С ними мы острее чувствуем радость бытия. Об этом уж писано-переписано. 
Но  ведь явление же, причем массовое, а значит –  нельзя игнорировать. А массовое не может быть патологией, потому что сразу сдвигает норму. Так что это – тип гомосексуальности? Половая инверсия? Или одно из выражений принципиальной множественности человеческого пола? Гипотезы, которые не могут быть рабочими. Потому что нельзя так – исследовать заочно и без их согласия. Этика, чёрт бы ее побрал. 
Всемирного добровольного рабства мне не отменить. Но думать-то никто не запретит. (12) Например, о геометрии пола или даже его топологии. Кто там круги-то рисовал, Эйлер?  Мужской гомосексуализм параллелен женскому, один другому физиологически не интересен и даже отвратителен, а геи и лесбиянки объединяются исключительно перед камерами и на демонстрациях в защиту прав половых меньшинств. Голубой  полуквадрат и розовый полукруг не объединяются ни в какую целую, имеющую название фигуру.
 (12)Мой научный консультант Карл Густавович полагает, что именно в отношении  к чужому рабству как запредельному для человеческой свободной природы явлению очень четко обозначилось мое разделение на личности. Рационализация недопустимого, попытка понять и оправдать его – это путь его принятия, т.е. переход от нравственного к безнравственному. И  я оказалась именно на этом пути.
Обычная белая пара, (13) люди с нормальными пристрастиями, ищущие подходящих себе среди лиц противоположного пола, складывается просто, гладко, как половины круга. И проблема соединения может  заключаться только в разнице радиусов, физических или психических. Поиск подходящего себе размера – это и есть путь к гармонии и счастью. 
(13)Разумеется, здесь белый означает не цвет кожи ищущих друг друга, а указывает на сложность их так называемой сексуальной нормы. Известно, что белый цвет – это наложение, интерференция всех цветов солнечного спектра. Равным образом, половая норма включает в себя множество оттенков сексуальных вкусов и направленностей, но сбалансированных, без преобладания какой-либо одной.
Самодостаточные же  или  очень сложные разнополые личности с нормальными сексуальными вкусами представляют собой не половинки, а целые круги белого цвета, и им крайне трудно объединиться с кем-то другим: два круга  в большинстве случаев  складываются лишь в неправильные, негладкие  фигуры. Гладкость же и совершенство в подобных случаях достигаются лишь при совпадении радиусов кругов и их полном наложении друг на друга. Тогда круги сливаются, превращаются в один, двулистный, это и есть любовь – случай чрезвычайно редкий.
  Но существуют и многочисленные сложные, негладкие цветные конструкции, состоящие из двух  идеально подходящих друг другу  частей разного цвета, например,  голубоватой мужской тяги к рабству и розоватой женской доминации. Эдакие сексуальные  пазлы со сложными внешними контурами и  с криволинейными внутренними соединениями. Непередаваемой формы слившиеся цветные половые кляксы. Словно гранатовый сок, медузой растекающийся  в луже пролитого молока. Или дождевая лужа с пятном мазута.
Это парные, симметричные отклонения от нормы,  сохраняющие физиологическое половое равновесие и двуединство. Такая парочка вполне сможет официально пожениться, и семья их, с точки зрения не слишком любопытного соседа, будет ничем не отличаться от средней. А ведь это не белое, почти круглое объединение, а цветное хрен знает что, но тоже целое.  И никто не знает,  сколько таких пар, как никто не знает, сколько людей, не имеющих представления о Боге, среди тех, кого перепись населения заносит в верующие. 
Но существуют и еще более сложные  цветные образования, состоящие из большего числа частей. И любая пара, которая ищет третьего, на чём бы ни был основан их интерес, пытается сложиться в подобную конструкцию. А искомый третий и  должен обеспечить прочность соединения, стать заплатой или клеем, обеспечивающим целостность не вполне подходящих друг другу частей. И вероятность того, что такой идеально соединяющий третий найдется, ничтожно мала. Хотя в жизни чего только не случается.
Назову это  –  фигуры Лав Фэнтези. (14) Это вам не круги Эйлера, это посложнее будет.  А симметрия полового куда сложнее симметрии левого-правого или квантово-механического. Уверена только в одном: исследовать сложность подобных  фигур гораздо легче, имея отличную собственную фигуру.
(14)Уважаемый Карл Густавович полагает, что здесь налицо известное явление переноса. Я только что создала некоторую теорию и тут же подарила её Лав, назвала именно её именем, приписала ей свои заслуги, то есть начала отождествлять себя с ней.
Так о чём я? Ах, да, имеет ли мужское рабство отношение ко мне самой? Есть ли и во мне что-то эдакое? То самое пресловутое преобладание над мужчиной, женское доминирование? (15) Ответ очевиден: всю жизнь только доминирую,  доминирую и доминирую. И преобладаю. Только другими средствами и в других формах, гораздо более серьезных. Как начала в первом классе, так и превосхожу. И все отличницы такие, уверена.
(15)По мнению глубокоуважаемого Карла Густавовича, в этот момент не я сама  начинаю  убеждать себя, оправдывая то, что до этого считала недопустимым и отвратительным. Это делает за меня Лав, которая остро нуждается в моем теле и уговаривает меня отпустить его с ней на подобного рода свидание.
Нет, я  не феминистка, причём принципиальная. Поскольку не согласна с тезисом о равенстве полов – полагаю очевидным превосходство женского во всём. (16) И это даже если забыть о более сложной биологической женской организации, если даже не  вынимать из рукава такого всё покрывающего джокера, как женская способность рожать себе подобных. Да, я осознанно утверждаю превосходство всякого женского над всяким мужским, принципиальное, метафизическое, а не биологическое, интеллектуальное или социальное преобладание.
(16)Здесь уже явно говорю не я,  тут не женское, а сиренье презрение к мужчинам, в которых видится только добыча и лакомая плоть.
Но я не буду обсуждать здесь метафизические основания этого утверждения, хотя могла бы,  а  обращусь лишь к собственному опыту,  с уверенностью предполагая, что и все остальные женщины ничуть не хуже меня. (17) Ну, в самом деле, положа руку на сердце, часто ли я встречала мужчин,  не уступающих мне в душевных силах? В знаниях? В остроте мышления? В воле? В смелости? В щедрости? В великодушии? Разве я не всегда и не все делала сама и только сама, без мужской помощи? Напротив – встречая значительное мужское сопротивление. И разве я не пользовалась любой возможностью, чтобы показать мужчинам свое превосходство? Причем с огромным удовольствием и, как правило, с неприятными для себя последствиями. А тут, экая прелесть,  можно показывать его же, но с приятными. (18)
(17)На самом деле, и тут Лав хитрит. Она уверена в своем превосходстве не только над всем мужским, но и над всем женским,  в том числе, и над моим собственным. Но просто не хочет сразу пугать меня, чрезвычайно уважающую женщин, вот и притворяется, что считает, будто все остальные женщин не хуже неё.
(18)Лав просто нагло втюхивает и впаривает мне всё это, чтобы добиться своего.
  Итак, окончательный вердикт. Склонна ли властвовать над мужчинами? Унижать их и даже издеваться над ними? Перед глазами возникает длинная цепочка мужских образов от поставленных на колени бывших возлюбленных до получивших по мозгам научных оппонентов. Да, да и еще раз да! Склонна, да еще как склонна. Причем на пси-уровне, а это, как учат нас правильные учебники,  куда более высокая ступень, чем физические отношения. А уж спуститься с более высокой ступени на менее высокую всегда можно и даже нетрудно, как учат нас другие, но тоже правильные учебники. Так что дело мелкое,  как два пальца… Гм, но два пальца в этом контексте –  явная оговорочка по Фрейду.
Но, может, мне как раз и было приятно именно  потому,  что это было дерзким и опасным? Может, мужская покорность скажется отсутствием драйва? Проще говоря – неинтересно станет? В любом случае, пока не попробуешь – не узнаешь.
  Тогда  имеет смысл исследовать  себя и на этот предмет. Решено,  жду подходящего случая. И проверяю свое «могу-не могу». Где-то я уже это слышала. Как же,  как же: тварь я дрожащая или право имею? Опасный путь, но ведь полезный: итог-то положительный, духовное преображение, очищение и всякое такое. Правда, ценой смерти старушки.
Однако  держу пари, что такого Раскольников не смог бы. Попробовал бы: невинного человека заковать в наручники, отхлестать и надругаться над ним. Просто так, потому что приятно. Это тебе не старушку убить, дело-то не секундное. Тут хорошие нервы нужны.

– Я ищу Госпожу с чувством юмора, чтобы поиграть. Я вполне адекватен, социализирован, независим. Замечу, что я не Раб, а Саб. Просто в Теме. Познакомимся?
– Почему бы и нет?
– Меня зовут Костя, я стоматолог, готов стать спонсором. Приглашаю Вас отобедать со мной, просто поболтаем для начала.
Всё, опять сошлось, зацепилось невидимыми, но приводящими мир в движение шестеренками. Неужели, во всём снова виновата правильная  орфография?
– Нет,  уж лучше Вы  к нам.  Приходите как-нибудь на неделе ко мне на работу.
– Можно завтра?
– Нет. Завтра я занята.
– Ну,  прошу Вас, пожалуйста, я  любопытен,  очень хочется на Вас посмотреть.
Не слишком ли я добрая для Госпожи?
– Хорошо, завтра в обед.
– Могу ли я попросить Ваш телефон?

Сорокалетний крепыш, здоровый, гладкий, лощеный, румяный, в брэндовых очках и  отличном костюме, вкусно надушенный,  с коробкой конфет. Слегка смущается, но превосходно держится, садится, улыбается, вручает.
– Скажу сразу: меня всё устраивает. Вы такая, как надо.
– Так сразу?
– Да, мне все ясно.
– А мне  –  нет. Вы чего хотите-то?
– Я хочу найти постоянную адекватную госпожу. У меня была пару лет, но отношения зашли слишком далеко, и я был вынужден с ней расстаться.
– Насколько далеко?
– Она хотела тематического брака, а я женат.
– Это ее фотографии помещены у вас на профайле?
– Да,  это она.
– Меня удивляет ваш вкус: какая неизящная,  какая топорная женщина.
– О вкусах не спорят. Но ведь и выбирать не приходится. Вы же знаете, как мало вас, и как много нас.
– И теперь вы один?
– Да,  кроме редких встреч на коммерческой основе. Вы могли бы провести сессию?
– Пожалуй.
– Сколько времени вы отводите для первого раза?
– Часа три, думаю, будет достаточно.
– Что я должен Вам за это?
– Себя.
– Могу я рассчитывать на фут-фетиш?
– Да.
– На золотой дождь?
– Запросто.
– На страпон-секс?
– Нет ничего  проще.
– Когда вы сможете уделить мне время?
– В следующий вторник, в пять  –  устроит?
– Прекрасно. Куда за вами заехать?
Договорились, прощаемся, мнется, не уходит, мне уже некогда.
–  Что-то еще, Костя?
Чудовищная метаморфоза лица, из довольного, гладкого  – молящее, почти больное.
– Разрешите поцеловать вашу туфельку, Госпожа.
Туфли у меня превосходные, чулки не рваные – отчего ж не позволить, даже несмотря на стеклянную дверь и снующий по коридору народ?
– Целуй.
Стоматолог падает на колени, ползет ко мне, лобзает носок туфли каблук, подъем ноги, щиколотку, икру, колено.
– Хватит.
Лицом в пол.
– Спасибо, Госпожа. Я буду ждать с нетерпением, Госпожа.
И снова довольный, и снова гладкий. Интересно, если такие адекватные, то какие же буйные-то? Нет, огромное это женское заблуждение – считать, что мы разбираемся в мужчинах.

А в понедельник ночью, очень поздно обнаруживаю непредвиденные обстоятельства. Поскольку завтра намереваюсь поспать подольше, шлю Косте смс – утром увидит.
– Караул, завтра не смогу!
И удивляюсь тотчас же пришедшему ответу – три часа ночи.
– Ну вот, так я и знал…
– Ты почему не спишь?!
 И удивляюсь еще больше.
 – Читаю.
 – Читаешь?!
 – Да,  я люблю читать. В детстве ночами читал с фонариком и даже при луне.
 Вот поэтому и зацепились.
 – Так что случилось?
 – Женское.
 – Это не проблема
 – Для меня – проблема
 – Ерунда. Так даже лучше. Вы получите больше удовольствия.
 – Ты уверен?
 – Абсолютно.
 – Хорошо, тогда договоренность в силе. Спокойной ночи.
Хороший раб дорогого стоит и ценится на вес золота. Мне снова повезло. Мой оказался большим умницей: умел играть, следовал всем правилам и играл только в любимые игры. С ним тоже было все легко и просто.
Заехал, привез, завел. И тут же на колени, разул-переобул. Да так и не поднялся больше, ползал все три часа. И всё, как положено, как заведено и возведено в канон. Ниц, голова прикрыта руками – демонстрация почтения и страха.  Плеть, со всей силы,  с оттягом – и ни звука, ни  стона. Фетиш значит фетиш, и именно фут – полнейшее  поклонение на полном серьезе. Ценность всех частей моего тела – доказана делом. Полная покорность любым желаниям и даже тому, что  без привычки сразу и не возжелать. Но можно захотеть  благодаря сильному желанию другого.
– Саб  молит об этом, сжальтесь, Госпожа.
Сандаловая ручка зонтика, жезл проказника Гермеса, свирель Пана, флейта, медный пестик, крупный огурец,  недозревший банан, два пальца…   Мальчик просит,  ждёт, и он был таким послушным сегодня. И мы с ним надеваем на меня самую крупную, самую значимую мою игрушку.
– Пусть Госпожа не опасается, можно изо всех сил. Сабу больно, но приятно, что это приносит радость Госпоже.
Да, ему приятно, ему очень, очень, очень, очень приятно, но тогда и мне, и мне, и мне, и мне, и мне. И тоже – очень.
Но есть и другие радости.
– Удобнее будет сесть мне на лицо, Госпожа. Я приму всё, до капельки.
 Он оказал сопротивление только раз: замычал в наручниках и с кляпом во рту. Руки и ноги были слишком крупными, боль стала невыносимой. И с ним я  легко и спокойно, запросто,  сделала всё то, о существовании чего еще совсем недавно и не подозревала. С ним всё было легко,  и он помог убить мне  старушку, унылую и беспомощную старушку  в себе. (19)
(19)Чрезвычайно внимательный к любому слову Карл Густавович особо настаивает на том, что случайность, незначительность этой фразы убедительно свидетельствует в пользу того, что я почти и не заметила совершенного убийства. И полагает, что слово «старушка» должно писаться непременно с  прописной буквы – Старушка. Потому что Старушка, это моя третья, до этого главная ипостась, мое Сверх-я, Супер-эго, олицетворение нравственных устоев и высшего ума. После смерти Старушки мое Эго уже ничто не останавливает, а единственным советчиков оказывается Лав, олицетворяющая даже не животное, а монструозное начало во мне. Моя же добрая совесть – хитрое и опасное чудовище, то ли сама Лав, то ли её собственная рациональная составляющая, сирены-то тоже думают, правда совсем иначе. И вообще, в тексте налицо трилог: мой, Лав и Старушки. Высоконравственные куски, без сомнения, принадлежат Старушке, аналитические – мне,  а легкомысленные – Лав. Но мне кажется, что Карл Густавович в свойственной ему манере все очень сильно усложняет.

Увы, это было однодневное рабство, когорты накачанных и мускулистых и  легионы назойливых оттеснили от меня лучшего. И вскоре меня уже не пугали когорты, и я с легкостью могла подчинить легионы.

Моя добрая совесть легко справилась с моими новыми занятиями.
Кому-то ж надо и это исследовать, есть же люди, которые изучают брачные игры мерзейших животных, рецепты африканских людоедов, быт индийских неприкасаемых, нравы тоталитарных сект. Достоверность же требует погруженности, что толку слушать рассказы других.
Вот я и погружаюсь, и иначе – никак. Я ж при этом понимаю, что делаю, то есть сохраняю здравый смысл, рефлексирую.  А то, что при этом происходит, – дело только тех, между кем это происходит. И если все участники процесса согласны, и при этом не наносится никакого вреда окружающим, то могут делать всё, что хотят, хоть на ёлке сидеть. Но я понимала, что, погружаясь, можно и потонуть, и соорудила себе спасательный круг, сформулировав  табу.

Все участники сношений должны быть взрослыми, согласными с происходящим людьми.

Я хотела добавить еще и «здоровыми» или  «вменяемыми», но потом отказалась от них – слишком сильное ограничение. Ну,  какой городской житель в наше время может похвастать абсолютным здоровьем или полным соответствием  психическим нормам? Но я точно исключила этим определением жуткие для себя крайности, не будем говорить о них к ночи.
Мораль же изменчива. А о Боге, о заповедях, о грехе я старалась не думать:  науки, изучающие реальный мир, и религиозные нравственные системы – непересекающиеся сферы деятельности. Но прекрасно понимала, что пребывание на сайте непременно ведет,  как минимум, к пяти из семи возможных грехов, за которые Господь, Благословен Он, наказывает проказой. (20).
(20)Проницательный Карл Густавович уверен, что сказанное ниже – это предсмертный вопль, агония Старушки.   
И  главный из  них – суесловие,  а здесь все только и этим и заняты.  Болтают, базарят, травят.  Лепят, плетут, гонят, несут. Трещат, верещат, свистят.  Стрекочут, лопочут, лепечут, бормочут. Чирикают, квакают, мяукают, хрюкают, вякают. Калякают, лялякают, блаблаблакают.  Разглагольствуют,  краснобайствуют, словоблудствуют. Суесловят, пустословят, празднословят, сквернословят. Из пустого переливают, на ветер кидают,  в ступе толкут, воду льют. Трындят, мандят, ****ят. Хотя, справедливости ради, следует сказать, что всем этим  люди занимаются решительно повсюду, но здесь – именно этим и только этим. Ярмарка суесловия, базар ****ежа.
Убийство – пока не знаю, может быть,  тут и это случается.  И речь идёт  не об убийстве словом (это наверняка!), а о реальном доведении другого до состояния отчаяния, несовместимого с жизнью, в ситуациях «влюбилась-бросил» или «полюбил-отказала». Да и как такому не случаться, если самая сильная, самая чудовищная зависимость, которую на погибель себе придумало беспечное человечество;  зависимость, которую поддерживает всеми своими недюжинными возможностями  совокупная мировая IT-система;  зависимость, которая заставляет даже умнейших отдавать электронному пространству годы и даже десятилетия своих быстротечных  жизней, –  вдруг умножается на любовь и концентрируется на одном. И  подобная  виртуальная любовь может  оказаться куда  сильнее самой безумной реальной и привести к чему угодно в случае отказа любимого. Но уж что совершенно точно –  многое здесь ведёт к страшнейшему из убийств, к непрощенному греху,  к самоубийству, к убийству собственного духа. Не сразу, по частям, по кусочкам. Вон и я, уже Старушку убила.      
Прелюбодеяние – его тут не бегут, здесь все и изо всех ног бегут к нему.  Иначе – зачем тут? Даже и обсуждать нечего, всемирный Вавилон, планетарный Содом.
Скупость – именно тут пребывают скупые на деньги; жадные на чувства; скаредные до своих эмоций; алчущие бесплатных удовольствий; любящие деньги больше тела своего и души своей, а  плоть – сильнее духа; падкие до одноразового, потому что оно дешевое;  подозревающие всех в охоте на их скудные кошельки; даже не предполагающие, что женщинам можно дарить цветы; зато уверенные, что можно получить постель за чашку кофе, а феллацио  – за возможность прокатиться в плохоньком автомобиле; не понимающие, что получить можно, только отдав. Так что толпится тут сплошная дешевка, не имеющая никакого представления о ценности подлинного и поэтому всегда готовая  поменять бесценное на бесплатное.
Гордыня – она цветет здесь пышным цветом, хвастовство начинается с имен, каждый приписывает себе превосходные качества, ищет комплиментов, не может обойтись без чужой лести.
Так что проказы не миновать.

Что же  я делаю, Господи, спаси и сохрани меня, грешную!

А через сорок дней отрубленной головой прилетела комета.

– Добрый вечер, Госпожа.
– Добрый.
– Я живу в Израиле, но родом из Харькова,  авиаконструктор. Мне тридцать шесть лет. Я раб, кукколд. Я хотел бы жениться на Вас, всю жизнь я мечтаю о такой жене, которая мучила бы меня и изменяла бы мне в моем присутствии.  Тогда жизнь моя стала бы осмысленной. В отличие от многих играющих и модничающих, я настоящий раб.
– Вы можете объяснить мне,  что это значит?
– Да, конечно.
– Только не надо общих фраз, расскажите мне суть. Вы знаете причины этого?
– Хорошо, попробую. Когда мне было двенадцать лет, в моем сознании впервые совместились страх и удовольствие. Я смотрел фильм про Зою Космодемьянскую, там ее выводят на снег страшно избитую окровавленную и босую. И вдруг я испытал трепет и наслаждение.
– Но тогда у Вас, скорее, садистские наклонности.
– Нет. Спустя четыре года со мной произошёл еще один случай, который определил мою судьбу. Вам не надоело?
– Внимательно слушаю.
– Так вот,  как-то летом,  часов в девять вечера, я возвращался с прогулки домой. У соседнего дома меня остановили двое взрослых мужчин и попросили вызвать девушку с четвертого этажа. Девушки дома не оказалось, а ее отец прогнал меня. Когда я спустился, эти двое велели мне пойти с ними. Я понимал,  к чему идет дело. Было светло, я мог бы закричать, позвать на помощь, убежать, но я пошел с ними.
– И?
– Они отвели меня в заброшенный сарай и стали насиловать, попеременно и одновременно. Они делали это долго и всё время заставляли  рассказывать про моих одноклассниц, про их лица, фигуры, груди, бедра.  Они  имели меня по-всякому, и  мне было очень больно и страшно. Я не перешёл границы дозволенного?
– Нет.
– Потом они ушли за спиртным и велели мне ждать их. Сарай был открыт, но я не убежал. Я сидел и трясся от страха,  и именно это доставляло мне чудовищное наслаждение. Удовольствия от соития я не получил никакого, только отвращение. Я сидел и ждал их, предвкушая будущий ужас.
– Дальше.
– Они вернулись, пьяные, и оргия продолжалась еще пару часов. Это были сильные мужчины, и они изгалялись, как хотели, требовали, чтобы я хвалил их и просил еще, называя вещи своими именами. Потом они отпустили меня и пригрозили, что если я расскажу о случившемся, они опозорят меня на весь город и убьют. Но я и не собирался никому рассказывать. Продолжать?
– Да.
– Я вырос,  окончил вуз, женился, но не получал никакого удовольствия от секса. Потом встретил женщину, которая унижала меня, и с ней мне было хорошо. Затем мы с женой и сыном переехали в Израиль. Тут я познакомился с супружеской парой, которая совместно  издевалась надо мной,  и морально и физически. Они снимали наши встречи на камеру и обещали показать моей семье. Я страдал и испытывал удовольствие. Потом они переехали в Германию, и я освободился.
– Так что Вы хотите?
– Я больше не могу жить двойной жизнью, мне это невыносимо. Теперь мне совершенно ясно, что мне следует делать. Хочу вернуться в Россию и жить с женщиной,  которая бы меня  понимала и не осуждала. Здесь такую не найти.  Моя мечта – терпеть измены и издевательства женщины. Вы заворожили меня.
– Чувства переполняют меня, и я ничего не смогу Вам сказать…

Никогда не убивайте старушек! (21)
(21)Знающий толк не  только в психологии, но и в мистике Карл Густавович расценивает эту фразу, как прощальный  крик Старушки. Прошло ровно сорок дней с момента её смерти, и её душа,  навсегда покинувшая этот свет и предстающая на Суд,  успела выкрикнуть мне последнее предупреждение.

Результаты: 
…это сложно организованный и хорошо  оборудованный эксперимент…
…оснащенный различными приспособлениями для сдвига, сжатия, кручения и разрыва…
…позволяет выяснить, что деформации собственной психики бывают упругими и неупругими...
…качество деформаций зависит от  материала образца и от того, чем деформируют…
…неупругие пластические деформации возникают при превышении порога разрушения и являются необратимыми, после них уже невозможно вернуться в исходное состояние…
…при постоянных нагрузках возникает усталость материала…
…любые деформации могут приносить удовольствия деформируемому…
… в играх  деформироваться особенно легко,  и если тебя долго и упорно тянут в разные стороны, ты непременно порвешься…
…деформирующийся объект  крайне редко  способен самостоятельно остановить собственные деформации…
…их может прекратить другой объект, резко выбивший первый из поля действия деформирующей силы…

Выводы:
….далеко не всё следует натягивать…
….далеко не всё удается натянуть…
… не всякое порванное получается заштопать… 
….верблюду гораздо легче войти в угольное ушко, чем выйти из него …
 
Динамика ансамблей,
или  Группы
(эксперимент номер три)

Не вызывает ни малейшего сомнения, что по масштабам коллективных соитий век нынешний сильно  уступает давно ушедшим. И если не верите, если верхом бесстыдства считаете  кадры из  голландских  порно, то осторожненько, краешком глаза, загляните в гармоничную античность или скромное средневековье. Масштабы увиденного поразят вас не меньше, чем размах китайских военных парадов.  И глаз ваш затуманится, рот  приоткроется, а дыхание станет неровным.
Например, в Вавилон, где при свете дня   на площадях и в храмах тысячи паломников во славу богов и в  поте чресел своих  старательно совокупляются с гостеприимными местными  женщинами.
Или в несчастный Содом, где  всякий желает всякого и старается иметь все, что движется, там, где хочется, и тогда, когда приспичило.  Не брезгуя козами, ослами, свиньями и редкими гостями города.
А то можно на залитый солнцем склон Олимпа, где  воющие от экстаза вакханки в честь  священных безумств Диониса по-собачьи отдаются сатирам, а потом оскопляют их, унося с собой отрезанное.
Или в греческий лагерь  у Трои, где ночами гулко от стонов, а шатры раскачиваются от движений мускулистых мужских тел. А еще лучше  –   под стены осажденного Карфагена, где когорты измученных римских легионеров слаженно имеют друг друга под веселым ярким небом Африки.
В римский театр, в котором неописуемыми оргиями заканчиваются все давно надоевшие зрелища. В императорский дворец – там  поэтичный Нерон неутомимо насилует десятки граждан и гражданок, прежде чем отдаться любовнику.
 Занимательно и  на Капри, где отряды свезенных со всей империи гадких мальчишек и девчонок на зеленых сочных лужайках наперегонки сношаются  по трое, чтобы потешить немощного Тиберия.
Не стоит пропускать и   прославленную Венецию, где карнавал на неделю  превращает город в огромный публичный дом.
Да и на шабаш любопытно заглянуть, на гору  какую-нибудь невысокую, где-нибудь в Германии-Бельгии, и лучше всего – теплым весенним вечерком. Сюда пускают всех желающих, и только  здесь возможно наблюдать прилюдный срамной поцелуй, с упоением исполняемый  сразу десятками его пламенных апологетов.
Не пренебрегайте и праздником Ивана Купалы. Тут, на славянских просторах, у воды, в  прохладе и тумане, совершается то, что не уступает ничему заморскому.
А чего стоят некоторые христианские секты? А  внутренняя жизнь ордена тамплиеров? А крестовые походы? А заседания масонских лож? А русское хлыстовство и скопчество? И вот тут уж  пора возвращаться.
И когда вам удастся справиться с дыханием, и мысль снова посетит вас,  может быть, вы зададитесь вопросом: в чем же прелесть свальных  соитий? Ведь дело ж явно не  в животном начале: киски-то и собачки испытывают сладость не от  публичности  происходящего. И даже не в пропорциональности  оргазма числу участников блуда – иначе вавилонские паломники и римские легионеры сотнями погибали бы от разрывов своих  похотливых сердец. И не в радости бесстыдства, не в преодолении запрета – финикийцам-то и грекам не запрещалось, а предписывалось.
Но вы наверняка сочтете здравой мысль о том, что  в организации публичных  срамных игрищ огромная роль принадлежит правильной идеологии. И непременно придёте к тому, что  существует первородное сексуальное безумие, имманентное человеку и только ему, и заставляющее его так последовательно  стремиться к эротическому беспределу.


Ни в какие  коллективы, кроме дружеских и любовных пар,  я с детства не объединялась,  да  и в парах-то оказывалась без особого энтузиазма. Единственный союз, кроме брачного, который без напряжения терпела до сих пор, – высокопрофессиональный, обременяющий только нечастыми симпозиумами и ежегодными взносами. А тут – всевозможные  компании, корпорации, организации, ассамблеи, союзы, клубы, междусобойчики.
Моей природе это вроде бы противно, но,  может быть,  здесь таится заблуждение по поводу себя? Возможно, и мне хоть что-нибудь  придется по вкусу из богатейшего сайтовского меню? Тем более, у блюд говорящие названия,  а вместо цен приводятся подробные рецепты приготовления с не оставляющими сомнений картинками. Но в неизвестном заведении следует начинать с дежурного, простейшего, тебе известного – иначе такое можно съесть!

–  Мы супружеская пара, нам обоим очень понравились ваши фото. Если хотите, мы вышлем свои вам на мейл.

Это Сашаоля, а есть еще Игорьинна, Маринавитя и десятки других, безвидных и неразличимых. А вот и милое имя – Левифиалка.

– Добрый  день. Меня зовут Максим, мне тридцать шесть, а девушка  моя Лена, ей тридцать два. Я живу в городе, она в пригородной деревне. Мы хотели бы пригласить вас на одну из наших встреч.
– Здравствуйте. У вас интересное имя.
– Понравилось? Лев и Фиалка.
– А почему так?
– Даже не знаю. Я лев, она фиалка. Познакомимся?
– Расскажете о себе?
– Мы познакомились полтора года назад. Я женат, но часто езжу в командировки, так что имею возможность отлучаться из дома. А у Лены сложная судьба, муж умер, двое детей, работает пекарем. Чаще всего я приезжаю к ней с ночевкой. И вы не представляете, какую радость дарят нам эти встречи. После знакомства с ней моя жизнь стала совсем другой. Лена любит меня и ревнует к вам. Но мне хочется чего-то необычного,  я давно мечтаю о сексе с двумя женщинами. Я уговорил ее написать вам. Мы бы хотели встретиться и познакомиться  с вами поближе.
– Давайте попробуем.
– Но вы знаете, мы совсем простые люди. Мы почти никогда не ходим в кафе и рестораны, предпочитаем погулять где-нибудь или сходить на нудистский пляж. И это вовсе не из-за денег. Как вам такой формат знакомства? Вы, наверное, предпочитаете более гламурные места.
– Нет, уж чем-чем,  а гламурными местами  я наелась досыта. С удовольствием встречусь с вами.
– А можно попросить ваш телефон?
– Пожалуйста.
Он тут же звонит и взахлёб рассказывает, как он любит Лену, какую нежность испытывает к ней, как дорожит их отношениями, но вопреки всему этому не может избавиться от некоторых страстей и фантазий. Мы почти договариваемся о встрече, он звонит мне часто, несколько раз в день, всё рассказывает и уговаривает, я слушаю и соглашаюсь. Но не случилось, несколько раз подвела, случайно обманула, устала объясняться, прекратила брать трубку. И до сих пор испытываю угрызения и легкую грусть.

Но с парами я честно пробовала встречаться. Для начала – с супружескими как с простейшим вариантом. Ну, в самом деле, риск неудачи здесь минимален. Двое-то уже подходят друг другу, легче и третьему подойти.

– Мммм, киска…
 
Что ж они тут мычат-то все? И впрямь – стадо коров.

– Да?
– Так бы и съела тебя! Хочу сделать подарок своему мужу. Он уже видел твои фото, они ему очень понравились. Можно пригласить тебя к нам?  На твоих условиях. Вы развлечетесь, а я посмотрю на вас.
– Только посмотрите?
– Могу и участие принять. Только я беременная, на седьмом месяце. Это ничего?      

 Несколько раз договариваюсь с особо настойчивыми о предварительной встрече. Встречаемся с мужьями, как  с более мобильными и более заинтересованными. Всегда на улице, наспех, на пять минут – у меня уже совсем нет времени. Итог всегда один. Пытливо разглядывают, едят глазами, уговаривают встретиться в ближайшие дни. Чувствуют моё равнодушие, понимают – сейчас уйду,  и тогда  скороговоркой:
–  Но если не хочешь втроем, давай для начала вдвоём встретимся. Когда скажешь, я подстроюсь.
Эээ, милые, но тогда вы же автоматически попадаете в разряд простаков, а этих  я уже наелась, вариант советской столовой – все блюда на один вкус. А позже понимаю:  да мужчины из пар куда проще простого! Простаки хоть сколько-нибудь смелы и независимы,  а эти боятся даже самостоятельного поиска. Да и не умеют ничего сами, как не  могут после десятилетия совместной жизни самостоятельно найти чистые носки на полках шифоньера.
И уговаривают своих поднадоевших жен искать вместе, обеспечивают домашнее алиби своей похоти. Подводят под жилетку марксистский базис: нам, дескать, нужно освежить отношения, это модно и полезно. Да не освежите ничего,  милые, – сколько несвежее перцем-горчицей не приправляй, оно от этого свежим не станет.
Хотя, бывают, и исключения, когда инициатор – женщина, а мужчина любит и хочет сохранить. Но и этот вариант мне не по нраву –  перегруз груза, слишком много женщин, тянущих в постели одеяло на себя. Всегда предпочитала, чтоб мужчин было больше.

Долго переписываюсь с молодым мужчиной: вежлив до чрезвычайности, красив, умён. Тридцать два года, молодой профессор, жена умница-красавица, ищут женщину для постоянных встреч. Договариваемся, встречаемся втроем поздним вечером, едем к ним, сидим, пьём,  болтаем – все довольны друг другом, все умники, все красавцы. Квартира однокомнатная, студией, широкая кровать недвусмысленно разобрана.
Но чувствую – что-то не то. Вернее, не чувствую никакого интереса мужчины к себе. Молча пью сама с собой на посошок, коротко прощаюсь, поднимаюсь, направляюсь к выходу. Она бросается тигрицей, закрывает собой дверь.
– Умоляю, не уходи.
Пытаюсь отстранить ее. Хватает за руки, тянет от двери, почти плачет. На руке у меня глубокие царапины (тигрица ж!), демонстративно рассматриваю руку. Включаю госпожу.
– Жену успокой, маленький.
Она рыдает.
– Прости, я не нарочно. Пойдем, сейчас ещё выпьем, все успокоимся, и  всё будет хорошо.
– Подержи ее.
Он берет её в охапку, я справляюсь с замком, выхожу. Она вырывается, бежит за мной по лестнице, но  свобода близко, первый этаж. Иду, не оборачиваясь, слыша сзади, у подъезда,  рыдания и крики.
Да, профессор, ничего не скажешь, умно ты выбрал себе жену, женился на чистейшей воды лесбиянке. Нет, я ведь совсем не против, но это ж другой случай. А пока  – принесите-ка  нам всё-таки что-нибудь с мужчинами, плиз!
   
–  Крошка,  ты очень хорошенькая, из тебя так и прёт секс. Мы два лётчика, пошалим втроем?
Смотрю фото, летчики или не летчики – не понять. Но точно – голые, поджарые, высокие, без лиц, в динамичной сцене  с худенькой плохо сложенной девушкой, стоящей между ними во всем известной позе и с видимым удовольствием принимающей в себя не менее известные части мужских тел. Надпись утверждает, что готовы доставить подобное удовольствие любой.
Летчики,  полицейские, охранники, таможенники, пожарные – и аналогичные предложения. По-видимому, сказывается особенность профессий  –  производственная необходимость заставляет работать  слаженными дружными  коллективами.
 
– Мы  большая компания, собираемся раз в неделю, обычно по пятницам. Человек семь, как правило, пять мужчин, две женщины. Если захотите, ждем вас в эту пятницу. Вот телефон, он домашний, звоните прямо сейчас.
 Никакой эксперимент не следует начинать с семи – золотое правило экспериментатора. Но телефон стоит записать.

– Местный свинг-клуб приглашает вас на очередную встречу.
Нет уж, от чего-чего, а от клубов увольте.

– Наша организация называется «Молодые учительницы». Нас двенадцать, и все мы хотим вас.
Фото напоминает групповой портрет тридцатых. Стоит задний ряд, сидит средний, в позах русалок лежит передний. Девушки обнажены и хороши собой. Забавно, даже манко, но, увы, не про меня. Зачем мне столько девушек? Им бы надо в Иваново… 

И снова Ленысаши, Димыиры, Таниюры и  Пары, Пары, Пары вереницей разновозрастных межпланетных кораблей.

– Мы Илья и Андрей. С Вами говорит Илья. Я живу в городе, раньше работал в правительстве, теперь возглавляю транспортное объединение. Андрей работает на границе с Казахстаном, таможенник, приезжает сюда раз в месяц. Мы  знакомы года два, за это время у нас было много женщин, но мы стремимся образовать стабильную тройку. Можем ли мы пока встретиться с Вами вдвоем и все обсудить?  Приглашаю вас на обед или ужин.
Соглашаюсь, встречаемся, обедаем, беседуем. Спокойный и умный, взрослый, средней внешности, но с хорошей фигурой. Говорим откровенно. Расходимся, довольные друг другом и в принципе договорившиеся.
–  Вы очень понравились мне, в жизни даже лучше. Но я не спросил Вас об одной вещи.
– Спрашивайте.
–  Как Вы относитесь к тому, что мужчины во время встречи с вами  совокупляются друг с другом? Естественно,  только как дополнение к сексу с Вами. Дело в том, что мы оба бисексуальны.
Гм.. Однако не ко всему я готова.
– Нормально отношусь.
–  О,  как я рад! А я просто обожаю, когда Андрей, отымев девушку, позволяет мне ласкать его огромный, а потом снисходит и до меня. Вы не представляете, какое для меня наслаждение чувствовать его в себе!
Я-то как раз и представляю. Но  точно не готова стать  клеем, винтиком, соединением, примиряющим совесть  таможенника  и госслужащего с содомским грехом. Нет уж, любите друг друга, мальчики, любите честно,  смотря правде в глаза, то есть без меня. 
Но если вы склонны вешать на людей ярлыки, то следует хотя бы помнить, что  они содержат неполную информацию. И не следует верить всему,  что слышишь, а тем более – читаешь. Я в очередной раз убедилась в этом, когда жизнь, хитрая штука, спустя какое-то время организовала мне встречу с отвергнутым Ильей. Встреча эта оказалась достаточно простой,  и описывать ее я не буду, но очень долгой и  приятной.

– Мы два брата-близнеца. Стройные, красивые, спортсмены, нам по  двадцать шесть. Мы очень хотим встретиться с вами. Вышлем фото.
Соглашаюсь, смотрю. И впрямь – стройные красавцы. Стройнее не бывает. Вспоминаю один очень давний случай. Я, тогда еще очень юная, практически невинная  и совсем не падкая на мужскую внешность, была заворожена красотой двух встреченных на улице братьев-близнецов. Да настолько, что некоторое время, как мужчина, шла за ними по улице, потихоньку разглядывая и стараясь прислушаться к разговору.
И пугающая фантазия овладела мной с такой силой, что толкала догнать, заговорить и рассказать о ней. Но это было не в моих правилах, и я остановила себя. А сейчас карусель ситуаций снова вынесла мне навстречу приглянувшуюся лошадку. Вернее,  двух, вернее, жеребцов, и таких же вороных. Что ж,  теперь меня мало что пугает,   редко что останавливает. Но это ж особый случай, а их следует изучать отдельно, после общего.

А вот и общий.
– Лапушка, красавица, принцесса, богиня. Я обожаю вас, мечтаю встретиться. Если вы предпочитаете сразу с  двумя, я организую встречу втроем.
– С кем?
К тому времени я уже заелась настолько, что на большинство писем не отвечала  вообще, а на остальные – крайне лаконично. Правда, воспитанные в юности исследовательские навыки всё еще заставляли меня читать почти всю корреспонденцию.
–  Со мной и моим другом, лапушка. Он понравится вам. Ну уж,  а мы-то от вас в полном восторге, обожаем и души не чаем, любим оба безумно.
– Да? Тогда и я вас.
Время решили не тянуть, предварительно не встречаться. А не понравится – разойдёмся, насиловать никто никого вроде не собирается. Определились-договорились-встретились. Ранним утром, утром выпил – день свободен.
Квартира оказалась его собственной, жена на работе, ребенок у бабушки, зато друг дома. Оба ничего себе, но ничего особенного. Немного скованно поболтали за выпивкой, уходя в любимые темы пенсионеров, но опомнились. Пора, рабочий день-то у жены не вечный. 
– А ты не боишься? Вдруг жена придет.
– Нет, такого не бывает. Но ключ, на всякий случай, в замке!
О, да тут алгоритмы, приятные и полезные для женщин! Ну, чего ты засомневалась? Это ж не ты, это Лав.  Так что поскорее расслабься, детка, и получай удовольствие. И постарайся ничего не забыть, тебе ж всё потом нужно записать. Помни о Копернике.

Раздевают вдвоём, это недурно и разумно. Часть крючков-то сзади, а часть спереди. (22)
(22)Такое подробное описание происходящего дается мною  вовсе не потому, что я  слишком дорожу этими воспоминаниями, и не для того, чтобы возмутить, эпатировать или возбудить читателя, а исключительно по рекомендации моего высокопрофессионального лечащего врача, Карла Густавовича, который считает, что проговаривание posteriory делает всё гораздо менее значимым, чем оно есть на самом деле, и это чрезвычайно полезно для моей терапии. Он же настаивает и на том, чтобы я не просто сосредотачивалась  на деталях, а старалась улавливать возникающие при этом ассоциации и образы, и особенно числовые, олицетворяющие самые глубинные психические процессы. Всё это имеет значительную диагностическую и терапевтическую ценность.
И душ втроем – выше всяких похвал. Напоминает тайский массаж, мне делали такой в Индии,  но этот вертикальный и  двумя телами,   мокрыми, жесткими, мужскими. Так что не расслабляющий –  бодрящий.
Вытирают, сначала местно, потом переходя  к тотальному петтингу. И это касание-скольжение-ощупывание-опутывание, выполняемое  в четыре руки, делают мои две завистливыми,  заставляют и их трогать и брать. И мы втроем шестируки, как всемогущий Шива.   
Опускаются на колени, ласкают чистенькую, нет, сразу обе чистенькие…  какие проворные языки…   и слегка шершавые…как у добрых, ласковых собак…и такие длинные…словно два  скользких морских змея, будто два гибких влажных мужских достоинства… да, такой  язык – достоинство…
Сажают, и каждая  замершая в ожидании грудь в двух  умелых руках. И кажется, что у меня  сразу два сердца.
И в руках у меня –   целых  два, в каждой по одному.
А вот это совсем новое, незнакомое  занятие, непростое, но приятное нам всем. Как славно, что длинные  не только языки, как достойно иметь такие достоинства!
Кстати, о языке. Неологизмом бифеллацио я  обогатила язык позже. Но о том, что  для него одного рта явно маловато и  требуется хотя бы полтора, подумала сразу, да и нельзя было не подумать. А вот одного языка вполне хватало. (23)
(23)С тех пор у меня было время подумать. И теперь я уже со всей уверенностью утверждаю, что  билингвальность и биоральность к этому приятнейшему занятию никакого отношения ровным счетом не имеют. И мой  доктор с этим полностью согласен
А теперь вот это, более традиционное и поэтому более глубокое. Вне традиции только одна крупная жёсткая штука, зажатая в моей левой руке. Чёрт, традиция всегда связана с глубиной. Но тогда я и  об этом не подумала.
А теперь всё наоборот, но  всё по справедливости –  вторая и не менее жесткая  штука в моей правой руке. И, к счастью,  тоже не маленькая. А  ведь это так важно – чтоб не меньше и так же жестко, ведь мужчины, как дети, их могут расстроить сущие пустяки. Хотя,  если честно, то про правую руку я почти забываю, увлеченная основным своим занятием.
Но  присутствие правой руки и  ощущение дополнительной (24) жесткости всё же вносит определенный мотив, оттенок, вкус в общий букет. Хотя вкуса и без руки хватает. Это,  и в самом деле, вкусно, очень  вкусно, ой, как вкусно, и я мычу от удовольствия. Это хорошо, что мы, как дети, начали  не с отбивной, а с мороженого.
(24)Я вообще за чрезмерность, но мой замечательный доктор с этим решительно не согласен и  постоянно твердит о необходимости меры. Но если бы все и всегда следовали мере, то человек до сих пор бы бродил по долинам, палкой-копалкой добывая себе из почвы вкусных червячков и пребывая в гармонии с природой. Именно выход из меры и определил всё, что создало человечество.
А теперь снова то, пока еще никак не названное и по-прежнему непростое, но уже не такое новое,  два мороженых. Но навык – великое дело, и на этот раз вполне хватает одного рта. И вкуса спустя несколько минут становится тоже два, сначала один, потом другой.  И если быть очень-очень вежливой,  следует назвать их изысканными, потому что приятными их никак не назовешь. Ну, а изыск при желании можно найти в чём угодно.
И  вот  я  уже  динамично сижу (точнее было бы сказать –  подпрыгиваю) на том, что раньше было в левой руке,  и старательно   вбираю в себя то,  чем  прежде  занималась правая, изо всех сил стараясь  не подавиться этим чем-то.  Вспоминаю детскую песенку «По кочкам, по кочкам…». Там еще про ямку, в которую бух. А ямка всё ближе, ближе, ближе. Падаю в неё отвесно, изо всех сил.
 И опять справедливо, но теперь справедливость  правое-левое  меняется на справедливость переднее-заднее. Снова вертикально, и снова –  будто тайский массаж, но теперь с хилерским проникновением внутрь, с глубоким, ах, каким глубоким, чудо, каким глубоким, да просто глубочааайшим-чайшим-чайшим проникновением…  И это на удивление хорошо, и от этого удивления я снова падаю в глубокую ямку.
А вот и горизонтально, но не постель, а ковер. И это правильно, и это верно, и тоже  справедливо. Кровать-то наверняка сломаем, а тут жена с работы –  а она чем виновата? 
И  уже не просто традиция –  чистейшей  воды классика,  все как на картинке у тех двух добрых летчиков и на Капри у затейника Тиберия.  И  динамика –  серия переворотов и парочка  моих полетов. И разновкусье сочетаний из трех моих по два чужих, оооо, это очень разные, такие разные, не-не..пе-пе..ре-ре..да-да-да-да-да-да…ваааа…аааа… ааааа…е-е-е-е-е-е-е… мыыыы… ееееее… ощущения…. Думать и говорить я ничего не могла, дышать-то было непросто. Но если бы могла, то сказала бы, что мальчикам, наверное,  интереснее, чем мне – видно  больше. Хотя куда уж интереснее.
Нет, оказывается,  можно и интереснее,  потому что теперь уже  три, и все три – мои собственные, до отказа заполненные и очень счастливые. Это невероятное ощущение полнейшего совершенства  и совершеннейшей полноты, абсолютной заполненности и заполненного абсолюта. И всю эту радость, всё это совершенство дали мне те самые два пальца, дополняющие до идеальной полноты просто два и позволяющие задействовать все три. И эти два, умноженные  на два,   обеспечивают квадрат наслаждения.
Ну, еще вот так, и так, и вот эдак. Какие выдумщики,  какие молодцы! Нет, флейта –  это камерный инструмент,  она не для наших ритмов, не для  наших раздолий, не для наших великих просторов.   И я,  радуясь и  рыдая,  позабыв о никчёмных  заморских флейтах, благодарно скачу галопом с теплым русским  горном во рту. 
А теперь,  мальчики мои,  пора посидеть-отдохнуть, вот  так, прямо на полу, раскинув ноги и опершись о диван потными спинами. И  я сяду между вами, и моя правая рука будет знать,  что делает левая. А  левая –  радоваться тому, что делает правая. А глаза –  с удовольствием смотреть  на исказившиеся лица. А уши внимать –  стонам. И сердце замирать от похоти.
Вот так, вот так, вот так, вот так. Еще-еще-еще-еще. Быстрей-быстрей-быстрей-быстрей. Жестче-жестче-жестче-жестче. Ох, как здорово, ой,  как хорошо. Трение – великая вещь, ее следует назвать силой Золушки,  без неё ни в чем порядка не навести.  И я  –   за порядок, и я старательная, но у меня и в помине нет так необходимой всем Золушкам спасительной третьей руки. Нет, правый,  умница, догадался, а может, испугался, что брошу его и возьмусь за себя. Поработай, поработай и ты, малыш. Вот так, теперь лучше некуда.
 Давай-давай-давай-давай. Ниже-выше, ниже-выше, и пальчиком по самому верху, ниже-выше, ниже-выше, и пальчиком по самому краю. Ну-ну-ну-ну, вот-вот-вот-вот, так-так-так-так... сейчас-сейчас-сейчас-сейчас.. уже-уже-уже-уже…Ах, как хорошо, ой,   как здорово, ааа,  какая преееелесть…
Огромные, похожие на  лиловые пушки, орудия,  которые я так усердно надраивала-полировала, слаженно отсалютовали мне,   густой липкий фейерверк белыми звездами украсил моё тело. И я не удержалась –  пушечным ядром улетела в облака под громкое троекратное ура, похожее на стоны  насилуемых женщин.
Мы моемся, и снова вместе, но уже с минимальным интересом, как разнополые детсадовцы на летней даче. Я начинаю собираться, а разомлевшие мальчики уверяют, что только начали, что могут так долго-долго. Честно, правда. Честность их я проверила позже, многократно, основательно и с неизменным удовольствием. Но немедленную проверку отложила из-за грозного призрака жены, буквально маячившего на пороге квартиры.
– Что вы, она раньше семи не приходит! А сейчас только полдень.
Да, быстро мы управились, ровно за три часа. Но я себе верила и ушла, оставив их убирать следы скачек и залпов.
– Я отвезу вас, лапушка.
– Нет, вы уж лучше будьте умниками и приберите здесь всё, как следует, да поскорей.
А в час мне позвонил хозяин квартиры.
– Вы ведьма, лапушка, она пришла ровно через полчаса  после вашего ухода. Мы к тому времени уже убрались и пили пиво на кухне
Вот так. Приходишь с работы, а муж с другом пьют пиво на кухне. И это всё, что ты знаешь. Ограниченность познания, мать ее, сплошные видимости и кажимости. Вот и я сейчас гуляю по базару, покупаю овощи, зелень, цветочки, и разве кто подумает… Хотя нет, вон тот мужичок посмотрел по-особенному, и вот этот парень. Очки, что ли, надеть?
– А что она сказала?
–На работе воду отключили, их и отпустили.
Что ж, может и так. А может, и она видела мой призрак. Но пока по нашим пробкам доберешься… Или ее призрак видел меня, и сообщил ей.  Или ее призрак видел моего призрака и тоже сообщил кому-нибудь. В общем,  х… их знает, этих призраков. Но в квартиру к нему я больше не пойду, будем встречаться на съёмных.
А вот идея синхронности сильно заняла меня,  я так и ехала с ней  по дороге домой. Ведь как все одновременно-то было! Вспомнила Эйнштейна,  и решила, что нет ничего лучше, чем проверить синхронизацию эротических реле  в опыте с близнецами. И  позже посвятила этому опыту достаточно времени  и  сил, выяснив, что одновременность действий и эмоций близнецов впечатляет, но вовсе не гарантирует синхронности с ними кого-либо третьего.
В сложных же случаях синхронизации трех и более объектов именно неодинаковость физических характеристик двух первых может благотворно сказываться на третьем благодаря принципиальной асимметрии у последнего заднего и переднего. Механическая интерпретация этого закона звучит так:  для разных дырок не требуются одинаковые палки.
Я подходила к квартире, прислушиваясь к себе. Угрызения совести? Сомнения по поводу сделанного? Раскаяние? Их не было и в помине. Происшедшее пару часов назад случилось не со мной, там была совсем другая я,  Я-иная,  Я-та, негодница  Лав. А  Я-сама-у-себя,  Я-эта,  хорошая девочка Вера,  спокойно шла домой,   несла в сумке овощи-фрукты,  в руке –  цветы и мечтала о  чуде летнего южного салата. (25)  С пупырчатыми  сахарными огурцами, с атласными,  истекающими соком помидорами, с  разноцветным душистым болгарским перцем, с фиолетовым сладковатым луком,  с укропом-петрушкой-базиликом, с  дорогим маслом,  с легким уксусом. Я бы даже не соврала, если бы на вопрос: «Где так долго была, детка?» – ответила бы:  «На базаре, дорогой».(26)
(25)Я уверена -  нет ничего эротичнее еды. Она желанна, потому что красива. И неслучайно именно образы съестного и относящиеся к еде глаголы наилучшим образом описывают сексуальные явления, а эстетика эроса  напрямую зависит от того, насколько соответствуют сексуальные  занятия  этим образам и этим действиям. Так что в тот день я  шла от сексуального к еще более сексуальному. 
(26)Мой достойнейший доктор утверждает, что именно с этого момента окончательно завершилось мое разделение на две самостоятельные персоны, моя слишком густая Тень вышла на свет, воплотилась и  приобрела статус Второй Персоны, двойственность реализовалась, биполярность актуализировалась. Признаюсь, меня несколько обижает подобное утверждение, потому что я уверена: личностей во мне куда  больше, я не би, я мульти.
Да, разные мы были, но вот тело у нас  обеих было общее. И оно, ленивое и тёплое, ощущая необыкновенную истому-негу и терзаясь жутким  голодом, быстро приготовило себе вкуснейший салат, с наслаждением съело его и заснуло на целых три часа,  по числу проведенных в незнакомой квартире.
Дальнейшие мои исследования себя в сложных сексуальных конфигурациях «три», «четыре», «пять» в очередной раз подтвердили истину старого принципа: от добра добра не ищут. Выяснив это, я решила оставаться в рамках  так понравившейся мне традиции, время от времени давая поносить свое старое тело  новоиспеченной красотке Лав.

Результаты:
… это достаточно простой эксперимент, проводимый с небольшим ансамблем…
… необходимым условием его проведения является включенность испытателя в ансамбль…
… включенность испытателя в ансамбль значительно уменьшает  рациональность первого, зато существенно увеличивает его же чувственность…
… максимальные эффекты достигаются при наличии обратных связей между всеми элементами ансамбля…
… увеличение числа элементов в ансамбле  может отрицательно сказаться на  качестве связей и эффективности динамики…
… последний факт связан с очень незначительной вероятностью того, что в сложных  ансамблях каждый элемент подойдет каждому…
…оптимальной  по качеству связи и значимости каждого элемента является  ансамбль, состоящий из трех элементов, трио…
…квартеты  еще демонстрируют эффективную динамику, квинтеты и выше – неустойчивы, разбиваются на дуэты и трио…   

Выводы:
…игравший в приличном трио лишь снисходит до  дуэтов…
 
Исследование тонких тел,
или Умники
(эксперимент номер четыре)

Ум  –  экстремальный феномен, и постоянное пребывание в таком собственном экстриме позволяет спокойней относиться к реальности. А  заодно и  обогащать мир извлекаемыми из себя экстремальными явлениями.
И именно таковым  является всё, выходящее за пределы бытовой необходимости. Миф, искусство, науки, мораль, мода, игры, любовь вовсе не нужны для того, чтобы есть, пить, испражняться, спать,  размножаться,  и  существуют лишь как деятельностные экстремумы, как излишества, как нагрузка к необходимому.
Секс и любовь внеприродны, это самые  популярные интеллектуальные творения.  Естественное, физиологическое влечение, являющееся функцией тела,  есть Ничто перед сексом, рожденным человеческой мыслью. Разница  секса и полового инстинкта  заключается в воображении:

секс = половой инстинкт + воображение.

Воображение расширяет сексуальное от биологического до Вселенского, рождая представление о всесильном Эросе. Оно сосредоточивает желание  не в чреслах, а  в головах. Уводит смысл соитий от необходимости продолжения рода. Возводит  половое от трения кожных покровов к  электричеству чувств. Рождает сотни поз там, где достаточно единственной.  Делает  выдумки желаннее реальности, а  сексуальным –  решительно ВСЁ.   И Камасутра –  лишь кратчайший конспект сексуальных фантазий, которые могли бы занять все манускрипты, фолианты и тома всех  библиотек мира.
Это мыслящие  придумали феллацио. Это думающие поняли, что  так лелеемый, но столь уязвимый  фаллос можно много чем заменить. Это рациональные выяснили, что мужчина остается мужчиной, пока у него есть хотя бы один палец. Это они первыми узнали, что язык превосходит мужское достоинство.
Посвященные Эросу мысли, слова, высказывания могут зомбировать любого навсегда,  делая из бухгалтеров маньяков. Но они же превращают неказистых в желанных, а субтильных – в сексуальных идолов.
Слово сулит  больше фаллоса,  фраза – больше  вагины.
  Женское   слаще сучьего, мужское –  кобелиного.
Сексуально всё, но нет ничего сексуальнее ума.
Душечка любила только саксофонистов,  а я – исключительно умников. Хилый и неказистый мог влюбить меня несколькими меткими словами, красавец-атлет становился нежеланным, как только неудачно открывал рот.
  Декларированный пофигизм Лав исключал хоть какую-нибудь  любовь, кроме любви к себе самой, но нам ли не знать, чего стоят публичные декларации. Спустя какое-то время я поняла, что и моя дорогая сирена, любит исключительно умных, остальных лишь терпит и  использует. И начинает по-настоящему сладко петь, только почуяв своим чудовищным нюхом (хотя какой же у нее  может быть ещё?) флёр ума. И тогда напрочь забывает о телесном и конкретном.
Именно на умниках мы и пересекались (опять круги Эйлера, но разве не вся наша жизнь  – эти круги?), и умный мог получить от нас редкое, изысканное блюдо –  совместную любовь аморальной  бездумной Лав и высоконравственной меня, любящей думать больше всего на свете. 
 Обнаружив это сходство, я решила этого удовольствия Лав не отдавать, хватит с неё и других, и умниками заниматься сама, но она постоянно влезала в разговоры, так что приходилось вести их втроем, и даже ухитрялась вместо меня ходить на свидания. (27)
(27)Мой несравненный доктор Карл Густавович, утверждает, что именно с разговоров втроем  начинается этап усиления моей болезни, что именно   эта  тройственность  бесед спровоцировала всё, случившееся позже.
В процентном соотношении умников было немного,  вряд ли  набралась бы сотая доля, но масштабы  аудитории были столь значительными, что умники постоянно случались, находились, обнаруживались,  выносились к нам волнами эфира,  словно запечатанные сургучом бутылки, хранящие увлекательнейшие секреты. Спустя некоторое  время мы с Лав познакомились с большинством местных умников, с некоторыми подружились, а кое с кем и почти полюбили друг друга.
Множество всех умников делилось на конкретных, романтичных и просто умных. Умные умники были maximum maximorum, самыми-самыми, но они не хотели иных радостей, кроме встречного  ума и оттого оказывались неуловимыми и самыми притягательными.
Они с легкостью могли продемонстрировать нелепость дежурного вопроса:  «Что ж ты такой бедный, если ты такой умный?» – напоминанием о кантовском (да и не только кантовском) делении ума на рассудок и разум. Рассудок, практический ум, позволяет своему обладателю делать всё лучше  всех остальных в конкретной материальной сфере и,  как следствие, –  не быть бедным. Разум же, высший (теоретический, трансцендентный, божественный) ум, заставляет человека интересоваться неконкретным,  позволяет стать богатым духом. Разум, если он есть,  включает в себя и рассудок, и любой разумный знает, как заработать, не хуже рассудочного, но не делает  этого, потому что ему интересно другое. Умные умники  видели только меня. От сирены они, как и хитромудрый Одиссей,  были защищены прочнейшими канатами самодостаточности, крепко-накрепко привязывающими их к столпу духа.
Романтичные умники удивительно ухаживали  и говорили то и так, что и как д;лжно говорить женщине, а романтика их  замечательным образом отличалась от романтики идиотов. Все, без исключения, романтичные умники предпочитали Лав.
Конкретные умники сразу разбирались, кто есть кто,  легко  различали нас с Лав, приглашали   на свидания либо её, либо меня и делали вполне определённые, далеко не всегда сексуальные предложения.
И практически все умники почти никакого значения не придавали фотографиям Лав, они верили только собственным впечатлениям, а их складывали не только из того, что видели их глаза.

Я принципиально предпочитала максимумы,  поэтому позволяла себе тратить время вот на такие примерно переписки. (28)
(28)Всем, кто не любит слишком длинные умные беседы, я предлагаю пропустить переписки с умниками – а это шестнадцать страниц, целый печатный лист, и всего лишь крохотная часть умных, очень умных и сверхумных эпистолярий, некоторые из которых можно прочитать  только в заснеженной деревне долгими зимними вечерами, при отсутствии телевизора, интернета,  семьи, соседей и любого  другого чтения.

– Здравствуйте. Ваша анкета радует глаз и ум.  По Вашему стилю я заключаю, что Вы пишете книги.
– Странно, что Вы об этом заговорили. Да, пишу.
– Если не секрет, о чем?
– В двух словах не скажешь, пусть будет о сайте.
– О сайте? Сайт – это всего лишь отражение нашей реальной жизни во многих ее проявлениях, от самых высоких до самых низких. Я не отделяю виртуальное пространство от реального, первое, скорее, – примета времени, в котором мы живем, нежели абсолютно обособленное явление. Скорость передачи информации не рождает иного качества. Поэтому Вишневский со своим «Одиночеством в сети» не так далеко убежал от «Опасных связей»  Шодерло де Лакло, разве что последний менее банален. Не сомневаюсь, что о виртуальном пространстве будет написано еще много книг, но, мне кажется, что сама тема не так важна. Можно писать о чем угодно, лишь бы это было талантливо. Наверное, поэтому, Пачкуля Пестренький forever....
– Абсолютно согласна. Но именно в силу особого времени виртуальное пространство ускоряет и являет. Поэтому возникает чрезмерный опыт, его и хочу описать.
– Чрезмерный опыт –  хорошее выражение и довольно точное. Феномен скоростного общения...Недавно Гришковец высказался по поводу скоротечности жизни социальных сетей как явления. Сложно предсказывать будущее, но, тем не менее, я бы с ним не согласился –  чем менее коммуникативен на межличностном уровне становится человек, тем более активен он в виртуальном пространстве: здесь происходит смешение эпистолярного жанра и общения на бытовом диалоговом уровне, да еще приправленное сложно реализуемым в реальной жизни соблазном «слыть, а не быть»... А мистификация –  это наркотик не хуже кокаина или рулетки. И, к тому же, здесь таким образом реализуется мечта о социальном равенстве: любая девчонка из курганской хрущевки может стать обладательницей майбаха и виллы в Черногории, а скромный сотрудник банка явить миру себя в образе скучающего плейбоя. Проживать параллельную жизнь, более интересную и приятную, нежели собственная реальная, –  это искушение,перед которым сложно устоять.
– Да, и об этом я уже много писала в книгах разного жанра.
– Ваш литературный псевдоним не Оксана Робски? «Много писала» применимо к таким плодовитым писательницам, как она, или разве что к Дине Рубиной, Татьяне Саломатиной, Людмиле Улицкой. Или ваша стезя не художественная литература, или, по крайней мере, проза? Из современных прозаиков, имеющих отношение к Вашему городу, мне известен лишь Алексей Слаповский. Хотя допускаю, что мои знания неполные, и, возможно, есть еще имена. Это уже конкретный интерес к вашему творчеству. Для меня не важно, есть литературное имя,  или оно отсутствует – вот, например, никому не известный доселе Василий Авченко из Владивостока напечатал свой «Правый руль» и в одночасье стал почти знаменит в узких кругах. Хочу почитать Ваши книги. Ваша толерантность соблазнительна, а ответы скупы, поэтому это все вместе провоцирует желание писать Вам.
– Я тоже плодовита и весьма. У меня даже есть книги, которые номинировались на самые престижные литературные премии России. Что касается виртуальных пространств, то у меня есть роман «Симуляция», и я им горжусь,  и небольшая книга по онтологии «Тотальность виртуального». В изучении виртуальности я профессионал, это мой хлеб, хотя уже и приевшийся. Знаменита же я только в очень узких кругах –  жанры сложные, не для всех. Наберите в яндексе, будет ссылка на сайт проза.ру,  там много моего. Хотя это и вовсе необязательно.
– О-го-го (пока еще не и-го-го)! Ай да Вы! Это, пожалуй, не Пачкуля Пестренький, а, как минимум, Знайка и Медуница в одном лице. Поставил телегу впереди лошади и начал с рецензий на сайте проза.ру: дух захватывает от этого увлекательного чтива! Оказывается, на краю Ойкумены происходят интеллектуальные сражения высочайшего полета, причем ничего общего не имеющие с ироничным от Саши Черного «адвокат ведет с коллегой специальный разговор...».  Теперь отчасти понимаю Вашу неприязнь к гипотетическим персонажам, гипотетически более умным, чем Вы. Куда уж умнее! Теперь еще больше захотелось почитать Ваши книги.
– Еще раз спасибо, приятно обнаружить среди всего этого интеллектуального fusion, над которым вы воспарили на большой фотографии с сайта, упоительное сочетание привлекательности и странности
–  Добрый день. Прикасаюсь к Вашему городу. Несмотря на переплетение с этим городом судеб немалого числа известных людей, он оказался обделен вниманием писателей, по крайней мере, по сравнению со своими поволжскими соседями с севера: Нижним, Казанью, Симбирском и Самарой. Если не принимать во внимание символическое «..в деревню, в глушь,в Саратов!», то этот некогда пассионарный многоконфессиональный город, не был обласкан вниманием классиков, да и в прошлом веке, разве что советский англоман Федин, да так называемые региональные писатели, посвятили ему несколько страниц. Хотя литературная судьба городов несколько иная, нежели та, которую им дарует история, плавно перетекающая изо дня в день. И в этом смысле Дублин Джойса обеспечил бессмертие хронически провинциальному Дублину, сообщив ему мифологические черты вечного города, коими в нашем сознании наделены Афины, Рим или давно исчезнувшие Троя и Фивы. И самое главное –  в этом случае появляется соблазн дать вечную жизнь городу, увековечив его образ, а здесь все города равны, в том числе и Ваш Город, подковообразным украшением сияющий на краю Великой степи.
– Вы чрезвычайно умны. Может быть, представитесь?
– Александр. Я полагаю,Вы пишете о том, что знаете, и включаете воображение не на ровном месте.
– Мне воображение всегда заменяло практический опыт познания.  А практический опыт нужен лишь для того, чтобы остановить воображение.
– И,тем не менее, как часто мы испытываем недоверие к тому, что нам кажется умозрительным и оторванным от реальности. Например, русским кажется фальшивой, наивной и еще бог знает какой литература иностранцев о России, наполненная ненатуральной экзотикой или сдобренная намеренно черными красками –  помню, сам, читая маркиза де Кюстина, находил его гротеск чрезмерным, а автора –  поверхностным. То же испытывают итальянцы, читая эти всевозможные «Под солнцем тосканы» или «Есть, молиться, любить», написанные экзальтированными дамочками из Америки, разливающими по страницам патоку. А вчера был на выставке фотографий Тацио Секьяроли в медиа-арт музее и обнаружил там интересную работу –  улица бедного послевоенного Рима, на переднем плане повозка, только вместо привычного ослика в нее запряжена большая собака, которая, видимо, так вымоталась на этой работе, что свалилась и отдыхает вытянув лапы, а на заднем плане посреди улицы стоят бедняк и священником, о чем-то оживленно разговаривая. Эта фотография мне показалась куда интереснее многочисленных портретов Софи Лорен, личным фотографом которой впоследствии был Секьяроли.
 Воображение следует дополнять практическим опытом. И есть вещи в этом подлунном мире, которые не в состоянии воспроизвести воображение без риска утратить достоверность ощущений. Но, соглашусь с Вами, наша картинка мира должна подпитываться воображением. А если воображение дополнить практическим опытом, то может наступить определенный момент, когда этот коктейль даст толчок еще более ярким картинам.
– Воображение нельзя дополнить практическим опытом, ибо оно всеобъемлюще. А знания, в том числе и практические, нужны для того, чтобы воображаемое стало понятным другим. Иначе не описать и не рассказать. То есть, практика позволяет взять кусок воображаемого и адаптировать его к реальности.
– Прочитал еще раз и понял, что Вы правы относительно воображения. В сеансе одновременной игры, который Вы ведете, как гроссмейстер с отдыхающими в пионерлагере детьми, на своей доске я признал поражение. Но подсказало бы воображение Бродскому образ города «цвета окаменелой водки...», если бы он не увидел своими глазами этот город и не прожил там определенное время? Возможно, это слишком прямолинейно, но даже наш с Вами любимый Носов с его коротышками из Цветочного города  – это не воображение в чистом виде без практического опыта.
– Вы написали  практически то же, что я сказала раньше. Конечно, опыт. Потому что не только мозги мы, но и тела. Но не как фундамент, а как отделка.  И всё, что я написала, я могла бы написать и без опыта, основываясь на своем и чужом воображении, то есть на чтении. Опыт же необходим для деталей, которые позволяют и другим поверить в воображаемое тобой.

Лав дергала меня за юбку. Остановись,  зачем он тебе, он же из другого города, только время тратишь. Но на свете нет наслаждения большего, чем человеческая беседа, и ей иногда не удавалось остановить меня  по нескольку месяцев.

 А вот другой образец.

– Лав, а верите Вы в синхронию?
– Думаю, да. Хотя не вполне понимаю, что Вы имеете в виду.
– Как объяснять совпадения?
– На этот счет есть прекрасная теория фрактальности причинно-следственных отношений и совпадения сетей разных человеческих судеб в их узлах. Для каждого судьба вяжет такую сложную сеть, но иногда они накладываются –  вот Вам и совпадение. Но можно привлечь и резонансность-когерентность-синфазность. Хотя что это дает? Просто пересечения, судеб,  если хотите.
– Но я-то о простом. Про угадывания номеров билетов на экзамене, например, или про то, что подумал про человека, и он тебе вечером встретился, всякие  «законы парных случаев» и прочие забавные штуковины. В идеальную разумную Вселенную я не верю. В то, что  совпадениями Бог сохраняет свою анонимность, – как-то тоже. Но иногда изумляет же! Вот и думаю –  что это? Просто сосредоточение сознания на совпадениях (которых на самом деле нет или они чрезвычайно редки и не нуждаются в статистическом анализе) или же действительно возможна синхронизация с глобальной системой какой-нибудь?
– Какая может быть глобальная разумная система, кроме Бога? И только те, кто верит в торжество наук, то есть знает недостаточно, пытается называть эту систему как-то иначе: Мировой разум или какое-нибудь дурацкое Информационное  Поле  –  хотя суть от этого не меняется. А считать, что синхронизируешься с Ним, –  безумная гордыня. Но есть теория вероятности, согласно которой совпадения весьма вероятны.
– Не вижу никакой гордыни. Он и создавал нас по своему образу и подобию. Что ж мешает нам иногда подключаться к Его Могуществу?
– Чрезвычайно малый коэффициент этого подобия.
– Но  разве не поэтому совпадения вероятны?
– Совпадения вероятны потому, что так мир устроен. Это, кстати, типичный ответ наук на каверзные вопросы: развести руками и сказать  –  «такова природа вещей». Но именно такое устройство  и описано той теорией, что я упомянула первой.  А подключаться можно, но редко (раз в несколько столетий), и не всем. Как это сделали Моисей, Будда, Мухаммед. Почти уверена, что не тем, кто оказывается на таких вот сайтах. Хотя милость Его безгранична, а пути неисповедимы.
– Отказываете обывателям в сверхспособностях?
– Решительно отказываю. Вы вот умны, но дело-то не в интеллекте,  с ним далеко не уедешь.
– Да разве я про себя! 
– Что касается совпадений... После того, как Вы написали мне вчера, я вдруг обнаружила, что на фото одного моего друга, с которым я переписываюсь (а фото у него чужое), изображен мужчина в пальто и шляпе, силуэт которого очень напоминает мой нынешний (тоже в пальто и шляпе). А до Вашего письма я этого не обнаруживала. Что здесь: совпадение, совпадение в квадрате или что-то еще?
– Это можно объяснить свойствами таких психических процессов как восприятие и внимание. Фигура в пальто и шляпе была выделена на общем фоне стимулов среды, поскольку это содержание было актуализировано нашим разговором –  мозг просто среагировал. Я про другое: у меня есть один старый знакомый, с которым я уже два года не виделся и никак не пересекался. Вчера вечером я нашел его страницу на facebook.com. На фейсбук я, собственно говоря, вылез, потому что одновременно с этим начал смотреть фильм Финчера «Социальная сеть», рассказывающий про основателя этого сайта. Итак, смотрю я, значит фильм, а сам, параллельно любуюсь своим дружком, который набил свою страницу банальными штампованными фразочками с пафосом будущего миллионера. В самом начале страницы фраза: «Миллион долларов –  это не круто, миллиард долларов –  вот что круто». Посмеявшись в душе над его претензиями на амбиции, я отложил в сторону ноутбук и стал смотреть кино. Примерно через час один из героев фильма произносит именно эту фразу, обращаясь к создателю сети фейсбук  –  будущему мультимиллиардеру. Фраза один в один: «Миллион долларов это не круто, миллиард долларов –  вот что круто». Если бы я наткнулся на эту фразу в обратной последовательности, сначала услышав ее в фильме (поскольку сценарий оригинален, а мой друг скопировал),  –  это объяснялось бы законами внимания и восприятия. Но как меня угораздило залезть на страницу к человеку, которого я не видел два года, прочитать фразу, оригинальную версию которой я услышал час спустя???
– Думаете, синхронизация?
– Я не знаю, поэтому и спрашиваю. Что  там напридумывали философы и всякие  прочие физики по этому поводу?
– У меня всегда был холистический взгляд на мир –  связи и совпадения неслучайны и предрешены. На то она и гармония.
– Такой подход подкупает своим удобством. Очень соблазнительна мысль о том, что Великий Кукловод дергает за ниточки так, чтобы спектакль вышел цельным и органичным произведением. Пока не готов.
– Вы не верите в Бога?
– Я из агностиков.
– Очень жаль,  но это мне жаль.
– Отчего же?
– Я в плену собственных стереотипов: по мне, всякий, ощущающий существование Бога,  шире.
– Я не утверждаю, что Его нет. Я допускаю любой вариант. Я еще шире.
– Не думаю, что это шире. Если что-то может впускать в себя и узкое,  и широкое, это вовсе не значит, что оно шире того, которое впускает только широкое.  А уж если и широкое не полностью впускает...
– «Широк человек, слишком широк...надо бы сузить»?
– Увы. Но Вы ничего не потеряли.  А сужать не надо –  что выросло…
– Да, в игольное ушко пролезу.
– На самом деле, в оригинале употребляется что-то другое, имя собственное, написанное с прописной. «Игольное ушко» –  название то ли ворот в Иерусалиме... Ах нет,  кажется, прохода в скалах где-то на территории Израиля. То есть не такое уж оно и маленькое.
– Мы будто бы опять состязаемся!
– Вовсе нет, просто болтаем.
– А что Вы любите вообще?
– Смеяться будете –  люблю умных людей.
– А что в них?
– В них –  соль земли.
– «Глупость коротка и нехитра, а ум виляет и прячется. Ум подлец, а глупость пряма и честна». Соль земли в Князьях Мышкинах, если таковые имеются.
–У меня мама такая. Но по мне –  именно Мышкин и умен.

Лав мешала мне с общаться с умными умниками – компьютер-то у нас один на двоих, и тело одно, а у неё свои поклонники, ждут-не дождутся. Поэтому всячески отговаривала меня:

– Зачем он тебе, мальчишка же. Да, интересное имя – Улитка Раздавленная Ногой. Но ведь с излишней, почти детской  претензией. Ну, умница, ну красавец, но каши-то с ним не сваришь

Да отстань, Лав, ты же знаешь, я  с детства не ем каши, да и ему по вкусу другая пища, так зачем тогда нам её варить?  Но  с этим мальчиком она меня всё-таки развела.
А вот таких, романтичных умников Лав обожала и  пела для них во весь голос,  и они очень  ценили её пение. Но тут уж я не выдерживала и влезала в  разговор, хочется, знаете ли, иногда и романтики.

– Думается, что Вы излишне самоуверенны, и снобизм, который лезет из всех щелей Вашей анкеты,  укладывает возле хорошеньких ножек лишь простодушных и доверчивых. Доброго вечера.
– Доброго... возможно, и правы...

Ооо,  Лав изображает из себя ангела, она сама кротость. Да и зачем сердиться – прекрасно понимает, что новый знакомый действует по принципу «чем меньше женщину мы…».
– Вы как-то скромно ответили, я ожидал гневную отповедь, обильно сдобренную идиоматическими оборотами.
– Я же добрая –  никаких гневных отповедей.
– Теперь, действительно, вижу, что добрая. Редкая женщина, как редкая птица, так спокойно воспримет критику (впрочем, это не критика, а так, легкое брюзжание, возраст, знаете ли, начинает сказываться).
– Это не критика, но и не брюзжание. Это интерес к моей персоне,  так проявленный.
– Да, не буду лукавить интерес, конечно, присутствует, вкупе с легким раздражением. Ваша анкета видится неким бельмом на простом и ясном полотне здешнего пейзажа.
– Бельмо? Забавно! Обычно пишут –  луч и тому подобное... А тут обратное –  мрак. Сильно раздражаю?
– Врут, не верьте, все мы хотим в сущности одного. Нет, сейчас уже не раздражаете. Может даже это и верная в чем-то линия поведения на этой ярмарке тщеславия, вернее, базаре.
– И школе злословия?
– Это было бы уже излишне сильно, мне кажется, сказано. До этого здешний рынок не дотягивает. Слишком уж серы подлинные армяки и поддевки его участников.
– Не скажите! Мы же с Вами яркие персоны? И не мы одни.
– Я –  яркая персона? Помилуйте, сударыня... Никогда таковой себя не считал. Вы уж простите меня, голубушка, наверное, по сложившейся здесь традиции, ждете восторженных комплиментов. А я… У мужчин тоже бывает необъяснимая логика.
– Нет, комплиментов я как раз не жду –  наелась до отрыжки, до блевотины. Мне интереснее «критики» и хулы. Вы – разумеется, яркая,  просто блещете  хотя бы тем, что пишете грамотно.  Просто бриллиант.
– «Спасибо», –  скромно поблагодарил он. Действительно, немного забавно всё складывается: мужчина, простите, сейчас не удержусь, хорошенькую женщину (не ее, конечно, а анкету) сравнивает с бельмом, а женщина его  –  с бриллиантом. Неисповедимы наши пути.
– Но Ваша «хорошенькая» с лихвой покрывает «бельмо» и свидетельствует в пользу того, что моя доброта прекратила раздражать Вас и слегка растопила Ваше сердце.
– Да, как примерно говорил профессор Преображенский: «Я иногда кричу на вас на операциях, вы уж простите меня, голубчик, в сущности, я добрый человек». Я тоже довольно отходчив, а мое сердце растопила не столько Ваша доброта, сколько адекватная манера общения, ну и еще некоторые качества. Вообще-то, профессор говорил чуть по-другому: «…в сущности я –  одинокий человек». Простите,  переврал классика, хотелось выглядеть посимпатичнее.
– А как Вам мои фото, не смущают?
Ох, Лав, тщеславная Лав, знаешь же, что тех, кого твои фото смущают, не пишут ни тебе, ни мне. Да умных и вообще ничего не смущает, они, по определению, допускают всё.
– Пока ничего не буду говорить, надо отдышаться. Фотографии ваши послали меня в нокаут, мне и в самом деле нужно время, чтобы придти в себя. Могу только сказать, что очень завидую фотографу и еще одному человеку там, на фото. Как говорил группенфюрер СС Мюллер в известном, думаю, Вам фильме: «Это не ерунда, Битнер, это совсем даже не ерунда!» Вообще довольно жестоко показывать их мужчине, и в  принципе,  и на ночь.
– Но я вынуждена откланяться.
Знаешь, когда уходить, Лав.
– Конечно, не в моей власти не отпускать Вас, но... Я нес какую-то глупость, и продолжаю ее нести. Вы потрясающая женщина! Не женщина - девушка. Не знаю, что и пожелать Вам на ночь, могу только себе - выдержки и еще раз ее.  И Вы догадываетесь, кто мне будет сниться сегодня всю ночь. Но прошу Вас, поговорите со мной еще чуть-чуть.
– Вынуждена согласиться.
– Вы, что-то подозрительно часто со мной соглашаетесь. Не любите спорить? А где же тогда рожаете истину?
Нет, погоди, Лав, дай-ка я отвечу…
– В споре никогда не рождается истина. Например, спор материалиста и идеалиста может кончиться лишь мордобоем. А истина всегда случается лишь в голове одного, не отвлекающегося на споры. Мысль всегда индивидуальна.
– Это что сейчас было: женская логика?  Ну, Вам-то, с такими фото можно смело вступать в любую дискуссию, редко кто, наверное, сможет возразить.
– В поисках истины я профессионал. И это не женская логика,  это просто логика.
– Скромно ответствовала она... А что, женской логики не бывает или она просто чужда профессионалам? А симпатичной женщине разве нельзя иногда ей ограничиться?
– Женской логики не бывает, это тавтология. Бывает мужская. Дело в том, что ген интеллектуальности содержится в Х-хромосоме. Она вообще богаче – 1098 генов против 78 в  Y-хромосоме. У женщин их две,  и общее число генов 2196. У мужчин XY – общее число генов 1176, почти вдвое меньше. Плюс тот факт, что ген интеллектуальности находится в Х-хромосоме. Мужчины проще устроены. И это  они алогичны, это у них особенная, неполная логика. Увы, такова природа вещей.  В утешение могу сказать, что  мужчины деятельны. Если, конечно, не считать, деторождения, вернее –  детовоспитания.
– Что-то феминизмом пахнуло. А знаете, я не буду с Вами спорить. Для этого Вам нужно было бы фото поменять. О генетике рассуждать в теоретическом аспекте лучше с кем-нибудь еще, а то ведь так за деревьями весь лес проглядишь. Предпочитаю видеть в Вас очаровательную женщину.
– Увы,  я не женщина, мой умный друг.
– Про профессионала я уже слышал. Позвольте узнать, кто еще? Впрочем, наука с интернетом какие только чудеса не творят!
Ого, насторожился. Что ж тут многие принимают меня за мужчину. А я люблю вносить небольшую смуту в их восприятие меня, это у меня от кокетки Лав.
– Интернет и наука –  две вещи несовместные.
– Оставим эту не бесспорную мысль пока в покое. Мы прервались на Вашей гендерной самоидентификации, скажем так. Что там у Вас с ней произошло?
– Если говорить о логике (а именно о ней, как помнится, шла беседа), то в ней я не женщина – мужчина,  то есть алогична.
– Не скрою, испытал некое облегчение. В чем, могу ли узнать, Ваша алогичность? На первый взгляд, Вы представляетесь как раз рациональным и логичным человеком.
 – Неужели? А в чем же моя логичность, а?
–  Хотя бы в умении формулировать свои мысли и аргументировать их. А алогичность тоже имеет место быть  –  Ваше пребывание и общение здесь и, в том числе, сейчас –  не логично, потому что почти лишено практического смысла.
– Тогда я парадоксальна, не так ли? Как, впрочем, и Вы.
Всё, это Лав нагло оттолкнула меня и призывно запела.
– Но я вижу нарастающий интерес. Хотела было написать –  по экспоненте, но слишком сильный рост. Пускай будет парабола.
– Интерес растет, приходится, конечно, его сдерживать, а человеку увлекающемуся, эмоциональному это тем более необходимо.
– Что ж,  будем сдерживать. Мне сказать какую-нибудь гадость? Ради Вас –  готова.
– Не стоит идти ради меня на такие жертвы, Вы меня смутили. Впрочем, из уст, не буду писать какой женщины, любая гадость может звучать волшебной песней.  Словом, если Вы не будете сдерживаться, ничего страшного не произойдет, если, конечно, процесс не примет взаимный характер.
Она поет всё выше и выше, заставляя подниматься и жертву.
– Должна констатировать факт: мы уже флиртуем. Сводим второсортное интеллектуальное общение на эмоциональное седьмого сорта. На Ваш серьезный и просвещенный взгляд, это хорошо или плохо?
– Раз черной икры на столе нет, можно и кильку в томате откушать, я конечно, про эмоции седьмого сорта. Икра ведь тоже иногда надоедает, вспомните Верещагина из «Белого солнца пустыни». Вас же я боюсь с чем-либо и кем-либо сравнивать, поскольку любое сравнение хромает, а в отношении Вас, оно просто на костылях волочится. «Держи себя в руках», –  приговаривал он...
А Лав продолжает идти на сближение, а для этого неплохи общие воспоминания, особенно о еде.
–  Знаете, а я, как Верещагин, переела икры,  в детстве. Мама работала поваром на судоходной барже, так в Астрахани её закупали ведрами. Меня кормили насильно,  я плевалась.
– «Значит, мы с вами хлебали из одной тарелки», –  как говорил один немецкий генерал в том же фильме про Штирлица. Где они, эти благословенные годы?! Я сейчас не про войну. Меня насильно не кормили, но икру, было несколько раз, выбрасывали, пропадала. Вот так, постепенно, от генетики через экспоненту интереса, они перешли к главному –  хлебу насущному.
– Извините, должна уйти.
–  Меня смущают Ваши извинения. Вы так хорошо воспитаны, или действительно добры? И еще – Вы умница и красавица.
– Я хорошо самовоспитана. И я вовсе не умница, далеко не красавица  –   я просто много знаю и неплохо выгляжу. Но Вы действуете по французскому рецепту...
– Да? Никогда бы не подумал. Это  я про рецепт. А в чем его суть?
– Сначала задеть, потом переполнить приятным. И то, что перельётся через край, достанется тому, кто приятное говорит или делает.
– Ну, если даже и так, то у меня это больше интуитивно, чем на осознанном уровне. Да, и критики было немного, а уж приятного, судя по здешнему вниманию к Вам, в котором, наверное, можно купаться, – и вовсе мало. Можно сказать, что в этом направлении я ничего хорошего и не сделал. Кстати, про «задеть». Здесь тоже непаханая целина осталась. Как Вам с вашим зодиакальным знаком живется? Стране нашей, например, на мой и не только мой, взгляд, совсем плохо.
– А по мне - Весам лучше всех. (29) Они всегда в движении.
(28)Умнейший Карл Густавович уверен (а он понимает  в этом толк), что мой зодиакальный знак, в принципе двойственный, сильно способствовал появлению Лав, в результате чего на одной чаше весов оказалась она, а на другой я и Старушка. После смерти Старушки чаша Лав стала сильно перевешивать. 
– Вам-то, может, и хорошо, про Владимира Владимировича и вовсе нет смысла говорить, а вот каково окружающим и близким от Вашего движения и еще больше колебаний в разные стороны? Испытал самым непосредственным образом на себе. И знаете, опыт ничему не учит, тянет почему-то к вам,  Весам.  А можно совсем интимный вопрос: Вы когда родились?
– Двадцать шестого  сентября – Весы-Развесы. И не только Вас тянет к женщинам-Весам. Это женщины, рожденные под знаком Венеры, мужчинам на погибель. Перед ними трудно устоять. Даже  колебания  Весов весьма женственны,  точнее, именно они. Это я не про себя,  вернее, не только про себя. Нас, Весов, много,  и все мы похожие-похожие.
– Вот это то, что я называю весовщиной-бесовщиной. (29)  А ваши колебания, боюсь, что они вообще дьявольски женственны. Нет?
(29)Можно лишь позавидовать  его проницательности, он единственный   почувствовал мою одержимость бесовкой Лав.
– Дьявольски женственны? Не оксюморон ли это?
– Простите, стыдно, но даже не знаю, о чем Вы сейчас.
Вы же явно не тургеневская девушка, хотя и это, может, Вам не чуждо, Весы как-никак. Скорее, женщина-вамп, которой осталось совсем немного, чтобы положить в коллекцию своих трофеев еще один скальп.
Да уж, скальпы Лав любит. Хотя больше то, что под ними,  –  мозги.
– Но я ж добра…
– Вы –  не злой вамп, так как разбиваете мужские сердца просто по причине своего существования, (30) а не явного умысла. Но, так как все же, наверное, разбиваете, то…
(30)И тут он прав: именно не по умыслу, а просто по природе своей сирены питаются мужчинами. 
А вот тут ошибаетесь. Не разбивает она их, вырывает когтями и ест, пачкаясь кровью, чавкая и урча.
– Я всё же вынуждена уйти….
И Лав упархивает (сирены тоже птицы!), не дожидаясь ответа. Чтобы стать  желанной,  нельзя быть всегда доступной. Но она вернется и рано или поздно съест его. А до этого будет откусывать по кусочку, прилетая позавтракать или поужинать.
– Добрый вечер.
– Рада Вам.
– Взаимно, тем более что Вы долго не радовали здешних обитателей своей улыбкой.
Упаси вас увидеть улыбку сирены. Это, конечно, не улыбка Горгоны, но не уступает ей в алчности и кровожадности. Горгона-то своими жертвами не питалась, убивала так, из любви к искусству.
– Вы скучали без меня?
– Сказать правду? Думаю, Вы догадываетесь… Вообще, время для меня пока еще не начало тянуться медленно, а больше летит и его нехватка сильно раздражает. Тянуться время начнет, когда старость с ее болезнями начнут стучать в дверь. Но вчерашний день оказался почему-то не слишком коротким. Я все гадаю, кто же Вы по профессии?
   – Специалист по хаосу.
   – «Красивая и умная женщина как фактор распространения хаоса и неопределенности в аморфном мужском сознании». Это не Ваша работа?
–Нет, мои работы другого сорта. Думаю, что в хаосе я понимаю  лучше всех в мире.
– …скромно потупив красивые глазки , промолвила  она… Так уж во всем мире? Не абсолютизируете себя?
Лав жестока. И изо всех сил бьет беднягу тяжелым жестким крылом по голове –  чтоб наповал.
– Посмотрите мои работы. Вот ссылка.
– Да, посмотрел. Простите, Вера, за то, что усомнился. Как говорил Миронов в  «Обыкновенном чуде»: «Предупреждать надо... Виноват, исправлюсь».
Ну вот, теперь вдобавок ко всему он будет называть ее моим именем. Всё, он её, но она оставила его про запас, привязанным  к скале. Пусть его обдует ветерком и  хорошенько прокоптит солнце, чтоб повкуснее стал.
–Увы, Верина улыбка сегодня не блеснула на моем мониторе, не став спасительным кругом для выброшенного за борт.
Да, не Верина улыбка, дурачок, а  оскал Лав.

– Хоть я и сдерживаюсь в меру,
  Мои пристрастия интимны…
  Когда на сайте вижу Веру,
  Моя душа играет гимны.
  На самом деле, Вы столько успеваете и творите, оставаясь при этом женщиной, которая составляет объект желаний многих мужчин. Это, конечно, может даже самое большое Ваше достижение.
- Оно само как-то делается.
- Само? Еще скажите, что Оно, это Чудо, идет из хаоса и неопределенности российской жизни, а  Вы сами не приложили к его созданию никаких усилий? Мне представляется, что Вы сами себя вылепили, и это большой труд, заслуживающий уважения. Что-то он разошелся, подумал я... Так ведь недолго скатиться к банальному преклонению и восторгу.
 - Усилий приложила минимально, ей богу. В школу не ходила месяцами, в университете все время прогуливала, кандидатскую написала за год, докторскую за два месяца.  Роман пишу за месяц –  ленива-с...
Лав упорно не желает казаться старательной и трудолюбивой,  она и впрямь не такая. Ну что, скажите на милость, может делать сирена старательно: разрывать на части, пить кровь, пережёвывать плоть жертвы? Нет, старательно это делают африканские людоеды, а сирена – грациозно и непринужденно. А сейчас она просто нагло приписывает себе мои заслуги. Но я пока молчу, мне не удается вставить ни словечка.
– Да на Вас клейма, получается, некуда ставить. Хорошо, что раскрыли мне глаза. Я собирался уже возносить Вас на самую немыслимую высоту.  Нет, на самом деле, женщина всегда останется женщиной и когда она себя «критикует» тоже. Хорошо, будем тогда говорить в отношении Вас о самой заурядной, тривиальной, банальной (что еще такое придумать?) гениальности? Здесь явно пахнет больше, чем просто талантом.
- Ёрничаете, стебетесь?
- Вовсе нет. Вообще,  Вы, наверное, бываете разной? Видно, что Вам не чуждо многое... И мне очень интересны люди, которые могут быть такими. Как у Высоцкого:

                И вкусы, и запросы мои странны,
                Я экзотичен, мягко говоря,
                Могу одновременно грызть стаканы
                И Шиллера читать без словаря.

Но в глазах у Вас, точно, чертенята.
– Но на глазах  же очки? Чертенята плясали в них?
– Очки не могли скрыть этот танец. На самом деле, есть что-то в Вашем взгляде, даже в самой фигуре не только привлекающее, но и, простите, не сдержусь, немного распутное. Собственно, это тоже послужило причиной написать Вам. Но это, по-моему, замечательно. Дай Бог, подольше Вам это сохранить.
– Не храню –  пользуюсь. Но интернет как наркотик, никак не уйдешь, а мне пора.
– Вы сами как наркотик, с Вами трудно расставаться. Впрочем, боюсь, что Вере это говорили уже не раз.
Да не Вере, а Лав. А она продолжает петь, наращивая колоратуру.
– Не важно, что говорят, важно –  кто.
– Если важно, в первую очередь,  кто, то, наверное, это уже особая стадия отношений. Поэтому содержание все же имеет значение не меньше, чем личность его передающего.
– Вот даже я два раза перечитала! Замысловато изъясняетесь, но мне это по душе.
Хвали, льсти,  мани, подзывай, Лав, ты же мастер заманивания!
– Выпендриваюсь,  одним словом? Неуклюже стараюсь соответствовать? Простите. Иногда забываю про Ваших очаровательных чертенят. Спасибо за Ваше снисходительное «по душе». Мне искренне приятно. Но поменьше приятностей, прошу Вас.
– Почему?
–Боюсь, тогда не остановлюсь, растекусь по монитору.
Одна надежда в этом случае останется –  на Вашу бесконечную доброту и великодушие. У Вас даже чертенята с добрыми, хотя и распутными глазами. Не верится, что Вы физик.
– Не любите физиков?
– Нет, не буду хитрить и говорить про любовь к физикам, поскольку даже сейчас, общаясь с такой Божественной женщиной, еще не поборол своего прежнего отношения к ним. Лучше уж я буду любить философов, особенно если они меня в этом хотя бы чуть-чуть поддержат.
Дай-ка наконец и мне поговорить, Лав с хорошим человеком.
–Уязвленные и распаленные философы теперь будут настойчиво требовать любви к физикам. Не любите Аристотеля? Ненавидите Ньютона? Не отдаете должного Декарту?
– Как историк, безусловно, преклоняюсь перед ними, хотя все же Аристотель прежде всего философ, да и остальные тоже недалеко в этом плане ушли. А распаленный философ лучше бы требовал любви к более земному Созданию с парадоксальным именем. Впрочем,  ради Вас можно полюбить даже черта, а уж этих достойнейших людей –  тем более.
– Прежде чем написать «Метафизику» Аристотель написал «Физику» –  нельзя философствовать, не имея знаний о мире.
– Хорошо, пусть так, хотя не уверен, что можно говорить об античной физике, как о полностью сложившейся науке.
– О ней и сейчас нельзя –  как о полностью сложившейся.
– Как говорил генерал Чернота из булгаковского «Бега»: «А ты азартен,  Парамоша...» Общаюсь, наверное, с самой замечательной во всех отношениях женщиной, и умудряюсь в чем-то с ней не соглашаться. Что это со мной? Видимо, это просто защитная реакция от искушения окончательно не потерять от Нее голову.
– Это мужская генетическая амбиция  –  быть лучше женщин,  и это нормально.
– Да, значит, не все так плохо? Вы прощаете мне мои заблуждения? А можно вопрос?
– Да, конечно.
– Вам хоть иногда отказывали мужчины?
А тут уж мы обе хором:
– Да я их никогда ни о чем не просила!!!
– А Вы не так добры,  как представляетесь. Когда увидите на погосте скромный незаметный монумент, положите цветочек, лучше тот, который видел упокоившийся там, на фото между Ваших божественных ножек.
 – И не подумаю!
А это Лав  позволяет себе выказать природную кровожадность. Но пока только маленький кусочек, играючи, кокетничая, ведь мужчины любят незначительные опасности.
– Да, цветочек-то  один, а желающих, судя по комментариям в Вашей анкете, немало. Но не буду опускаться до прозаической обиды, а пожелаю Вам хорошего дня, поднявшись над своим мелкотравчатым мужским эгоизмом.

Было и множество псевдоумников. Мальчики, витиевато, но с бесчисленными орфографическими ошибками рассуждающие о Боге, о смысле жизни, о человеческом развитии и о себе, любимых, но непременно сбивающиеся на секс; вполне образованные грамотные мужчины, талдычащие мне (куда ни шло) или Лав (глаза-то откройте, олухи!) о политике, об устройстве Вселенной, о тенденциях рынка, о необходимости качественного образования в стране и реформ в армии  и на секс никогда не сбивающиеся; ученые, не видящие своих жизней отдельно от перманентного улучшения конструкций  скоростных сеялок,  веялок, тестомесилок и пухощипалок; яростные поборники морали, с пеной трубящие о попрании устоев  (да уж, нашли местечко, ничего не скажешь!).   
По их поводу мы с Лав никогда не заблуждались: от умников они отличались, как палец от члена,  ёлка от палки, невкусное от вкусного – и  моя поминутно нарастающая, переходящая в зевоту скука и полное отсутствие аппетита у Лав были  тому абсолютными критериями. Лав прекращала петь и даже порыкивала, пытаясь отпугнуть, я молча уходила сама. 

Встречались  и многочисленные  просто хорошие. До умников они слегка не дотягивали, для простаков были слишком воспитанными и романтичными. Для  того чтобы описать их по отдельности не хватило бы и  десятка томов, а всех вместе  – удалось бы и несколькими фразами. Но их и следовало только вместе:  нормальное, приличное всегда описывается усреднённо, то есть в единстве своей неразличимости. Они были большие молодцы и подошли бы практически каждой, но мы с Лав всегда интересовались  исключительно плохими мальчиками, и хорошие, почувствовав наше невнимание к себе, рано или поздно уходили.

А вот конкретные умники  поначалу показались нам весьма интересными, вполне перспективными и достаточно разнообразными. Они часто были успешными,  нередко богатыми, всегда  вежливыми и никогда не показывали своих лиц в эфире. Мы с Лав ходили к ним на свидания по очереди, но иногда путались или приходили вместе. Как правило, до добра это не доводило.

Однажды я вместо Лав попала на свидание с большим умницей и известным бизнесменом. Вернее, пришла вместе с ней. Они сидели в залитом солнечном светом ресторане, Лав смотрела на реку, а он, большой, рыжий, кареглазый, непрерывно отвечала на звонки по двум телефонам. Лав это быстро надоело,  она вспылила и улетела, а я осталась и  спокойно обедала,  дожидаясь, пока очередь дойдёт и до меня.
– Извините, час дня, самые дела.
– Понимаю, сама деловой человек.
Лёгкая снисходительная гримаса. Сейчас он слишком занят собой, невнимателен и думает, что перед ним Лав, а ее деловитости в принципе  не допускает. Но время на споры с бабой не тратит, а сразу начинает варить кашу.
– Я думаю, мы можем быть друг другу полезны. Я страстно хочу вас и ваших игрушек.
Ооо, оказывается, наши с Лав круги Эйлера пересекаются гораздо глубже, чем я думала. Мы обе не только любим умников, но и не прощаем их невнимания к себе. Иначе откуда такой ответ?
–Боюсь, вы заблуждаетесь на мой счёт. Мне хочется от мужчины совсем иного.
– Но разве вы не хотите покорности?
– Хочу, но не такой, как у вас. Вы просто хотите новых ощущений, стремитесь  поиграть в незнакомую игру. А я хочу мужской зависимости от себя. У нас с вами совершенно разные цели.
– Но что произошло? Вы нравитесь мне, очень. Я обидел вас невниманием?
– Нет, я просто не могу дать вам того, что вы хотите.
Расстаемся спокойно, довозит до дома, прощаемся нормально – умница ж, хотя и уязвлен. Он понравился мне, и я слегка сожалела, что была слишком жестка с ним. Была уверена – такой больше не позвонит и не напишет, удивительно, как он вообще на меня время-то нашел. Но он написал.
– Знаете, я весь Ваш. Давайте повторим попытку.
Я бы обрадовалась и повторила, но письмо попало мстительной Лав, и она разорвала его и выбросила в мусорную корзину.    
 
Другой случай был связан с непредвиденным появлением Лав. Я долго и со вкусом переписывалась с молодым и очень умным человеком, антикризисным управляющим, прежде чем мы договорились с ним встретиться. Переписка была восхитительная –  доверительная, интеллектуально наполненная,  стилистически неповторимая и лексически безупречная. Я бы  даже приняла его за умного умника, если бы не его вполне конкретные намерения и связанные с ними очевидные страхи. Он был из тех, кому и хочется, и колется, постоянно говорил о своей независимости от женщин, в том числе,  и от жены, но сильно зависел от антикризисного характера своей  работы (а вероятно – и  от антикризисного характера своего характера). Привычка перманентно опасаться кризисов делала его  крайне осторожным, заставляла  бежать скандалов, подстав, огласок и провокаций.  Похоть и любопытство заставляли бежать ко мне.
Встреча наша проходила всё в  том же ресторане, (31) но в отдельном кабинете. Его встретили по-королевски, и он вёл себя барином, мы ужинали за прекрасно накрытым столом, мило беседовали,   были интересны и приятны друг другу. Но постепенно беседа наша начала приобретать налет противостояния и даже неприязни. Он явно не нравился Лав, которая уже тенью маячила за моим креслом, обнимала меня за шею, покусывала за ушко, шепча в него всякие дерзости и непристойности.
(31)Со временем я обнаружила любопытное явление. Существовала некая пространственно-временная, жестко фиксированная  карусель,  вращающаяся с определённой периодичностью, и  мы с Лав  на ней оказалась. Так, мы  с удивительным постоянством попадали в одни и те  квартиры фастлав, хотя в городе их было несколько сотен, в одни и те же рестораны. А из всего значительного множества поклонников регулярно  встречались лишь с некоторыми, которых даже и не сами выбирали. Эта временная и пространственная навязанность, эти вращения, эти хождения по кругу придавали происходящему весьма странный, но забавный характер. И нам иногда не удавалось удержаться от смеха, когда мы в очередной раз с  дежурным поклонником попадали в место, где  были совсем недавно, но с другим. Я назвала это явление каруселью Лав.
Удивленный неожиданными переменами в даме управляющий сбился с безупречного тона и начал  примерно в таком духе:
– Я вообще считаю женщин необходимыми только для выполнения определенных функций. Например, я очень устаю и поздно прихожу домой с работы. Поэтому в обязанность женщины, с которой я сейчас живу, входит  минет на ночь,  это позволяет мне не тратить сил.
– Женщина-насос?  Жена – сосуд для испражнений? Мне кажется, что так может говорить о своей жене незнакомой женщине только мужчина с большими комплексами и страхами.
– У меня нет никаких страхов. Думаю, это вы всего боитесь. Я вообще думаю, что вы ограничиваетесь только разговорами, просто щекочете себе нервы. Уверен, у вас  очень незначительный сексуальный опыт.
А Лав уже сидела на подлокотнике моего кресла, расправив белоснежные  крылья, нагло поправляла черные чулки  и хищно облизывалась, показывая острые клычки, которые вполне могли  бы украсить даже химеру.
– А вы ничего не боитесь?
– В сексе – нет.
Подлая Лав достала из моей сумки страпон и  плеть (и когда только успела положить-то, тварь!), небрежно бросила их на белоснежную хрустящую скатерть (чёрт, а ведь красиво смотрятся!) и спросила хриплым от вожделения голосом:
– Я вас или вы меня?
Смятение на его лице было ей наградой.  Ей удалось загнать его в угол, а меня – уйти от греха.

– Прямо здесь?
– Почему бы и нет? Кабинет закрыт, официантки у вас прикормлены, скажите им, чтобы не тревожили нас. Я хочу такой десерт. А потом можно и то, что делает вам жена после работы. Люблю сладенькое. Особенно на ночь.
– Это небезопасно.
– И небескризисно, не так ли? Зато чертовски приятно! Так что, кто кого?
– Да вы с ума сошли!
– Тогда я уже наелась, а десерт поищу в другом месте.
Около дома, выпуская  Лав из машины, он сказал:
– Не думал, что вы такая злая.
Но он заблуждался: Лав  вовсе не была злой, как не бывают злыми львы или крокодилы. Она была чудовищем,  злым же, по определению,  может быть только человек, понимающий, что есть зло, а что добро. Со мной приличный и осторожный антикризисный управляющий переписку прекратил, но позже написал, что я занимаюсь саморазрушением, что мне нужно остановиться. И был, конечно, прав, но благими советами замощена дорога не ведущая, а уводящая.

Мы с Лав по очереди и на пару встретились еще с несколькими конкретными умниками. Они были похожи друг на друга, как  мальчики из кремлевского полка. Все ездили на джипах с вырожденными номерами, (32) приглашали  нас в одни и те же рестораны, очень потребительски относились ко всем женщинам, кроме собственных жен, не сомневались в собственной значительности – то есть сами были вырожденными, А мы с Лав вырождением уже не интересовались, мы его достаточно исследовали в серии опытов с простаками.
(32)В физике вырождением называется наличие в системе нескольких одинаковых состояний. Применительно к номерам автомобилей это означает номера вида 000.

Мы только отметили, что все конкретные умники вне зависимости от возраста и комплекции обладали мощнейшими  эфирными телами, которые   далеко распространялись за физическую плоть своих владельцев и  с жаром пытались завладеть всем, что  попадало в зону их досягаемости. Им не только не стоило  класть в рот пальцев или чего угодно еще – от их агрессивных эфирных оболочек  имело смысл держаться  как можно дальше.
Кашу с ними тоже варить было непросто: они признавали только свои рецепты, свои кастрюльки и свои ложки. И все, как один, любили не слишком сладкое и не слишком горячее. Поэтому мы решили ограничиться неконкретными умниками и интеллектуальными романтиками как наиболее милыми нашему с Лав общему сердцу.
С двумя из них мы с Лав всё же ухитрились подружиться. Я подружилась с Поэтом, а Лав – с Музыкантом, с кем же еще. И оба, разумеется,  были необыкновенными натурами, обыкновенные с нами  дружить бы и не стали. Они писали нам спокойные, очень умные письма, даже иногда и со стихами, даже иногда и с музыкой, были интересны, любезны,  ненавязчивы, и, казалось, ничто не предвещало наших совместных выходов в реальность, но вот, поди ж ты, – именно с ними и вышли, встретились в мире, а  почему мы именно с ними,  и почему они именно с нами, – определить было решительно невозможно. Просто встретились, и всё. Так получилось. Судьба.
У Поэта оказалось множество несомненных и важных для меня достоинств.  Он был высок и строен, на удивление хорошо одет, слишком хорошо для поэта,  на удивление умен и на удивление остроумен. Ко всему этому я с большой радостью обнаружила, что с ним можно замечательно выпить и прекрасно покурить.
До этого мне долгое время приходилось  встречаться лишь  с мужчинами за рулём, непьющими по определению,  и озабоченными  своим здоровьем некурящими –  и публичные встречи с ними не доставляли мне особого удовольствия.  Ну что может быть лучше беседы за сигаретой? Только беседа за стаканчиком.
Я же, обедая с непьющими-некурящими, чувствовала себя горькой пьяницей и сволочью, сознательно и зловредно наносящей вред своему почти погубленному здоровью и, что  куда страшнее, полноценному здоровью своего визави,  и вынуждена была в лучшем случае  ограничиться  пятьюдесятью граммами коньяку, а сигареты доставала только в случаях самой крайней необходимости. Возникающий при этом  у меня дискомфорт приводил к тому, что все эти трезвенники и  язвенники становились мне ненужными и совершенно неинтересными, тяготили меня. Вот почему каждый мужчина, который мог позволить себе при беседе с дамой пропустить рюмочку-другую и затянуться сигареткой,   приобретал в моих глазах значительные преимущества.
Поэт же тоже был за рулем, но на свидание с дамой, уважая и себя, и даму, приезжал на такси, и, не обременённый заботой о где-то оставленном любимом авто,  мог позволить себе  делать всё, что даме заблагорассудится.  И мы с  ним бродили по теплому осеннему городу, заходили в кабачки, выпивали винца, и  снова куда-то шли, чуть-чуть пьяные и почти счастливые. Я висла у него на локте, он серьезно шутил, шутливо говорил о серьезном, и  мы чувствовали себя превосходной парой.
Мы нашли себе и особое удовольствие – ходить по местам нашего детства, и, о радость, многие из них оказались для нас общими. И мы гуляли по вечерним дворам, по сумеречным задворкам, по тёмным, пахнущим осенью улицам, удивляясь тому, как всё изменилось и насколько всё при  этом осталось прежним. Поэт доставал из кармана  фляжку с коньяком, и мы пили его, сидя на  тех самых лавочках, всласть покуривали, болтали о всякой ерунде, и нам было очень хорошо.
Другим несомненным достоинством Поэта было то, что он, в отличие от всех моих знакомых поэтов, крайне редко читал свои стихи. А когда читал – они оказывались замечательными. Он написал и мне одно, поразившее меня меткостью слов и точностью образов, но со свойственной себе мерой заваливать меня стихами не стал, хотя вполне в состоянии был писать по одному в час. И был прав – деликатесы нельзя есть килограммами.
Поэт был гостеприимен, и пару раз я с удовольствием отобедала у него дома. Его холостяцкий дом просто поразил меня:  мебель и убранство комнат  были так же хороши, как  его манеры и одежда, и я  второй раз в жизни увидела мужчину, эстетствующего в быту.
Только Муза может перепеть сирену – и Поэт просто не замечал Лав. И она злилась, пытаясь обратить на себя его внимание. Он был очень добр со мной, мой Поэт, но он бросил меня, когда как-то раз всё-таки увидел сирену.   Он брезговал чудовищами, и его отвращение к ней позволило ему оставить меня раз и навсегда, вежливо и непреклонно. Мужчины не бросали меня с юности, но я не обиделась на Поэта, понимая его поступок. И не пыталась вернуть, понимая, что это невозможно Мне очень не хватало его, но потом проказы и проделки Лав заняли почти всё мое время и все мои силы, и я  была вынуждена забыть его.         
Музыкант, с которым подружилась Лав, был мальчиком из хорошей семьи с орденоносным дедушкой-учёным, приличнейшими родителями и выверенной системой воспитания и образования, включающей вечные ценности, детские кружки по интересам, прилежную учёбу в математической и музыкальной школах и химический факультет университета с отличием.
Но мальчиком, который горстями ел неполезные  таблетки,  запивал их дешевым вином,  непрерывно курил то табак, то травку и постоянно делал себе инъекции из синтезированных им самим запрещенных к употреблению и хранению веществ. Шрамы на бритой голове, много раз переломанных руках и ногах, на груди, на спине и спица в сломанной ключице отмечали перипетии его извилистой жизни.
Изучать повороты  и капризы прихотливой судьбы, приводящей школьных медалистов, вузовских отличников и просто  талантов в  могильщики, Музыкант даже и не помышлял. Он просто писал превосходную музыку и жил на свете изо всех своих немалых сил. И при этом оставался человеком, был любим женщинами, уважаем  самыми известными музыкантами, никогда и нигде не пропадал и обладал отменным здоровьем.
Только Орфей может заглушить сирену – и Музыкант не слушал  пения Лав, а просто дружил с ней, такой же необузданной, как и он сам. Таскал её, чистенькую-разодетую, по злачным  местам, по рок-подвалам, по задрипанным пивным, по замусоренным окрестным холмам и ущельям, по стройкам, по грязным подъездам и дворам, заставлял пить самодельную виноградную бурду, непрерывно курить, беседовал обо всем  и ни  разу не полез даже с поцелуем.
И Лав была в восторге от него! Природа не благосклонна к сиренам, она не дает им детства, и на свет любая сирена появляется уже  женщиной. И только  с Музыкантом Лав наконец-то получила возможность почувствовать себя ребёнком, девочкой, просто попроказить и пошалить, оставив свои утомительные сиреньи хлопоты и забавы. Мне он тоже очень нравился, я находила его чрезвычайно умным и необыкновенно талантливым.
Общение с Музыкантом  время от времени прерывалось благодаря приключениям Лав и казусам, то и дело случавшимся с ним. Но они не забывали друг друга: он звонил ей из кутузок и зала суда, она отвечала на его звонки в любых ситуациях – даже в тех, когда отвечать было очень трудно или даже нечем. Музыкант был единственным человеком, который остался с Лав до самого конца. Мне же и сейчас  удаётся видеть его почти каждый день, правда  при обстоятельствах, которые не вполне благоприятствуют общению.

Со всеми же остальными умными и романтичными умниками мы с Лав так и не встретились. Встречаться  с ними нам не было решительно никакого резону: лучшее, что они могли дать нам, было бестелесно. И мы  ограничились их ментальными, астральными, а если  везло – то и кетерными  телами, время от времени купаясь в подобном мультителесном общении (не путать с групповым сексом!),  стараясь хоть чуть-чуть отмыться от потоков грязи, которая лилась на нас со всех сторон.

Результаты:
...исследование ментальных и астральных тел не есть задача физического эксперимента…
…ментальные и астральные тела раскрывают себя ровно настолько, насколько сами этого хотят и только тому, кому соизволят…
…изучение чужого ментального тела непременно предполагает обнажение перед ним своего собственного метального тела…
…эфирные тела не  дают себя исследовать,  потому что тот час же начинают изучение вас самих…

Выводы: 
…журавль в руках куда хуже журавля в небе…



 

Исследование ситуаций,
или Практика игр
(эксперимент номер пять)

Всё есть игра. И чтобы ни говорила теория игр, рассуждающая о стратегиях и выигрышах, практика любой игры куда сложнее. Да и что тут рассуждать?  Нужно играть и выигрывать. Главный же выигрыш в игре – получение эмоций.
Игр не так уж много. Игры в догонялки предполагают бег, бегство, погоню. И с тех незапамятных времен, когда вселенский змей Офион догнал танцующую  Эвриному, овладел ею и  зачал с ней Мир, жизнь есть непрерывные гонки. К догонялкам относятся любовь, охота, бег по карьерной лестнице, соревнования в чем угодно и с кем угодно, созидание себя и бегство от себя, любые конкуренции, науки, споры. Причём бег далеко не всегда ведётся по прямой, чаще – по чаще, по пересеченной местности, по извилистым дорожкам, по кривым тропках, по косым горкам, по каменистым ухабам, по холмам-оврагам, буеракам-рекам-ракам, так что траектория погони напоминает не прямую, а следы бешеной козы или  детские «каля-маля». Случается даже, что  убегающий  бежит навстречу догоняющему или забывает, от кого бежит и куда, а догоняющий кидается за кем-то другим или становится убегающим, но даже в таких случаях это всегда погоня, всегда страх и всегда восторг.
Игры в отнималки очень жесткие, и тут уж никто ни с кем  не церемонится. Кронос отнял мир у Урана, Зевс – у Кроноса, у Зевса кто только ни пытался отнять, но он так и не отдал никому. Греки дружно отобрали Елену у троянцев, Каину зачем-то понадобилась жизнь брата, Иакову – первородство, аргонавтам –  руно, Македонскому – Индия, Наполеону – Россия, Сталину – безграничная власть. И так все, и так всегда, и так повсеместно. Все драки, войны, революции, крестовые походы, битвы за правду,  бизнес – это игры именно  такого сорта. И тут тоже страх, тоже радость, приобретение или потеря.
Игры в куличики – это добрые, мирные игры, которые иногда угрожают целому миру. Кто-то что-то  лепит, строит, проектирует,  конструирует, делает, возводит, доводит,  причём это что-то,  а иногда и черт те что, – совершенно непрактичное и неполезное ни для кого, непонятное никому, зато доставляющее кое-кому значительное удовольствие. Ну, что полезного, скажем,  в Вавилонской  башне,  в пирамидах, в Великой китайской стене? И разве практичны крылья Икара, картины Рафаэля, музыка Моцарта,  теория Большого Взрыва, строительство коммунизма, платья hautе cоuture? Но они приносят радость своим создателям,  а часто – и еще кому-то;  хотя  бывает, что и слёзы, причём – и окружающим,  ведь для того, чтобы сделать свой куличик,  иногда приходится сломать чужой, а то – и прогнать кого-нибудь из его же песочницы.
Ну, и игры  в дочки-матери.  Когда собираются, распределяют роли и начинают вместе что-нибудь изображать. И получаются то Пифагорейский союз, то Пиквикский клуб, то масонские ложи, то пионерия,  то партия тори, то Французская Академия, то организация «Женщины-учёные центрально-африканских племен», то образцово-показательные семьи. И это всегда сцена, постановка, спектакль: драма, трагедия, комедия, фарс, клоунада, бурлеск – театр, театр, театр. И уж тут и смех, и слезы, и переживания по полной программе, непременно прописанной режиссером.
Разумеется, есть и смеси из этих игр. И самая популярная из них   – секс. В  сексе есть всё: в нём догоняют, отнимают, делают  и изображают.  И это бывает и смешно, и страшно, и приятно, и опасно, но всегда  – чувственно.
   
Я с детства предпочитала играть в нескончаемую игру с собой, так что всем прочим играм  предавалась забавница Лав.  Но мне нравилось иногда сопровождать ее, дивясь на странные затеи.
Пропетое Лав: «Ищу настоящего, природного игрока, на худой конец, умницу или эстета, но премного сомневаюсь, что им может оказаться мужчина» ¬ –  услышали многие  и кинулись вопрошать, утверждать и предлагать. На вопросы:
– Истет эта кто патвоему
– А как ты панимаиш каво щетать умным
– Скока стоет –
мы с Лав не отвечали, но некоторые вопросы заставляли нас задуматься.
– А Вы кто – женщина или мужчина?
– А ты, часом не трансвестит?
– А чем ты могла бы меня удивить?
– Не боишься заиграться, детка?
– Всё играешь, не выросла еще?
– Вы, наверное, лесбиянка? Уж слишком большой скепсис в отношении мужчин звучит в  ваших словах.
По поводу чёткого  деления на женское и мужское у нас с Лав давно уже были  сильные сомнения, переходящие в уверенность его невозможности. Уж слишком много странных персон,  нетривиальных особ и неопределяемых индивидов мы видели за последнее время. Наш чрезмерный опыт позволял думать не только о том, что женское и мужское, Анима и Анимус, (33) сложнейшим образом сочетаются в каждом, вне зависимости от внешности и комплекции, но и задаться мыслью о том,  что сочетания эти  разнообразны и многочисленны. Причем настолько,  что следует отставить уверенность не только в наличии двух и только двух полов, но даже и в существовании их конкретного и малого числа. Полов было столько же, сколько людей!
(33)Эти имена для обозначения женского и мужского начала любой личности придумал наш достойнейший доктор Карл Густавович.
Что касается же нас с Лав, то порой мне казалось, что именно Лав в нашей личности является носителем сложного женского  начала, а я – достаточно простого мужского. Но и во мне, и в Лав отдельно тоже прятались многочисленные мальчики и девочки, хорошие и плохие, сильные и слабые, умные и глупые, а кроме того – полумальчики и полудевочки, четвертинки их, осьмушки и так далее и тому подобное по всем дробям действительной оси. И этот огромный ансамбль, хор мальчиков и девочек, не всегда пел в унисон, а иногда позволял солировать кому-то одному, прорвавшемуся вперед. Так что мы далеко не всегда готовы были дать однозначный ответ по поводу нашего общего с Лав или  приватного пола.
Эта неоднозначность не позволяла нам ни примерить приставку транс  на себя, ни окончательно избавиться от нее, потому что состояния перехода наблюдались, но далеко не всегда, часто присутствовала та или иная стабильность. Так что и на второй вопрос ответить нам было нечего. И поэтому мы отвечали вопросом на вопрос:
– А с чего Вы это взяли?!
И всегда получали один и тот же ответ:
– Да фотографии какие-то подозрительные. Тело-то мужское.
На что Лав непременно злилась и хамила:
– Мужское? С такими сиськами и задницей?
И получала резонное:
– Это  в наше время не проблема! А вот руки и ноги – мужские.
Но больше всего Лав злилась,  видя вопросы про «удивить». И она, абсолютно убежденная в том, что безгранично удивляет мир уже одним фактом своего уникального существования, а не понимать это могут только олухи и кретины,   с ненавистью шипела:
– Да чем же я Вас удивить-то могу? Что у меня – поперёк, что ли? Предпочитаю тех, кто удивляет меня.
Или злобно  клекотала:
– Помните анекдот о рыжей корове, очень удивленной тем, что бык снова еб… черную? Вот и я  постараюсь вас ооочень удивить.

И мы  обе дружно отрицательно мотали головой на вопрос о   том, не являемся ли последовательницами Сафо. Мы обе, вне всякого сомнения,  любили мужчин, и они нас.

Констатации принадлежности  к эстетам и игрокам были еще более многочисленными и  практически одинаковыми:
– Тебе повезло, я тот, кто тебе нужен. А во что ты предлагаешь играть?
– Я лучший из всех игроков! А правила есть?
Бедняги, они не понимали, что подлинные игроки – это те, кто играет не по правилам, вне правил и вообще без них. Отчаявшись обнаружить понимающих это, мы перешли к рассмотрению предложений. Они  были разнообразны в своей скудости, и раздосадованная Лав  только огрызалась:

– А давай у меня в машине!
– Маленький, и  это ты называешь игрой?
– А  как ты хочешь – на улице?

– Поехали на остров, ты, я и два моих друга.

Или:
– Сударыня, я приглашаю Вас предаться любви на заливных лугах!
– А комары-то  нам там попы не накусают?

Права.  Я сразу вспомнила давнюю историю о том, как один умный и прекрасный мужчина долго ухаживал за мной, всё не решаясь перейти к  конкретным действиям, и вот собрался с духом, от мечты перешёл к намерению и прямо с работы привёз меня в чудесный апрельский лес. Всё вокруг было на удивление красиво: травка-листики-березки  –  но шпильки  моих дорогущих туфель тонули в мокром дерне, прошлогодние репейники цеплялись к шикарной юбке, тонкие чулки, задетые сухостоем, поползли сразу в нескольких местах. С очевидностью было ни лечь,  ни сесть, ни встать, но тут появились еще комары с мошками,  и нам пришлось просто бежать, а роман прекратился, так и не начавшись.
Поэтому всякий раз, когда я слышу рассказы о  сексе на природе, то думаю либо о безумной, заставляющей забыть все невзгоды любви, либо о невероятной похоти (хотя в  обоих этих случаях всегда можно удовольствоваться подъездом), либо просто о глупости. Дело, конечно, могут спасти брезентовые  робы и высокие сапоги,  но себя лично  к любителям предаваться радостям любви в подобной одежде я никогда не относила.  Сатиры и нимфы любили не на нашей природе. Да и пейзане с пейзанками – тоже.

– Как насчет примерочной в магазине?
– Детка, ты когда в нашем магазине последний раз-то был? Да там за каждым покупателем гоняются три продавца, пасут, не оставляют ни на секунду. Или у тебя совсем уж короткий половой акт?

– Хочешь, поиграем втроем со мной и моей собакой?

Табу, Лав! Но и сирены собак не любят: те не ведутся на их пение,  лают и невкусные.
– Вам не я, вам кошка нужна.

И множество одинаковых:
– Мечтаю отыметь Вас на столе в Вашем офисе!
– Мужчина может иметь женщин на офисном столе, только если сам имеет офис.

– Давай в парке на лодке.
– Забавно, и как Вы себе это представляете? Грести-то кто будет?

– На стройке пробовала когда-нибудь?
– На стройке все пробовали в советское время. А сейчас-то зачем?

– На пианино хочешь?
– Даже если хочу, вряд ли смогу. Высоко и узко. Вот на рояле бы не отказалась.
– А рояля нет.
– Как купите – пишите.

– Давай в костюме медсестры, а? Я куплю.
– С радостью бы, но не пристало – я давно уже доктор.

– Приглашаю в баню, у меня отличная баня, рядом с домом.
– Не понимаю. Что за радость-то – с распаренными мордами, с красными жопами, с утомленными телами. Я после бани пошевелиться не могу, а тут еб… нужно.

– Стог сена устроит?
– А где взять стог – сентябрь?
– Тогда приглашаю в ресторан.

– Давай я тебя огурцом?
– А давай лучше я тебя?

– Если намазаться взбитыми сливками… А потом облизать друг друга…
– Не люблю сливки, давайте лучше огуречным рассолом.

– Ты там про кладбище написала. Может на кладбище?
– Давай на Набережной!
– Будешь моей мамочкой?
– Приезжай сейчас ко мне  на работу, я буду твоим строгим начальником.
– Ищу рабыню, согласна делать минет под плеткой?
– Давай я буду твоей сладкой девочкой? Надену на себя туфельки, чулочки…
– А в сауне?
– А поедемте-ка мы  с Вами Италию? Куда-нибудь в Неаполь или Венецию? Поиграем недельки две во влюбленных.
– Я машинист тепловоза, приглашаю сделать это в кабине.
– А давайте поиграем в такую игру: я буду Вашим унитазиком.
– Пробовали когда-нибудь в учебных аудиториях?
– Приглашаю в кино. На последнем ряду можно много чего сделать.
– А как тебе это: ты вся в латексе…
– В ресторане в отдельном кабинете…
– Мы два друга. Хочешь, тупо вы.. тебя в подъезде. Раком.

И среди всей этого дерьма  жемчугом:
– А  не поиграть ли нам с Вами в шахматы?
– Просто в шахматы?
– Да. Думаю, Вы устали от всякой чуши, это Вас успокоит и развлечет.
С этим играла я, причем с большим удовольствием и  много раз.  И до сих пор бы играла, если бы не некоторые обстоятельства.

Словом, детский сад: давайте-ка сейчас, дети, очень дружно и очень весело поиграем в рекомендованные методическими пособиями приличные игры, «съедобное-несъедобное», «море волнуется раз», «штандер-мандер»,  а во всякую чепуху, которую вы сами навыдумали, играть будете дома. Или дежурная ёлка –  красные шапочки, снежинки, зайчики. Ну кто, скажите на милость,  ощущает себе зайчиком в  дурацком костюме с бумажными ушами и ватным хвостом?

А лучшей из всех игр стала  несыгранная – моя.

– Взгляд художника привлекают не кусочки тела, а смелая неординарность натуры. Наверное,  тебе одиноко в этом городе?
Он  попал на меня. На банальность – банальностью:
– Мне везде одиноко.
– Интересно – осталось что-нибудь, что  ты еще не пробовала?
– И  мне интересно.
–Тогда могу предложить только лениво обмениваться воспоминаниями,  попивая вино и  слегка подрачивая.
– Свои воспоминания я держу при себе.
– Прости,  если обидел. Просто, как у любого гениального художника,  у меня нет ничего святого.
– Да? А я гениальный писатель. По логике вещей, у меня святого должно быть еще меньше. Но я никогда ни на кого не обижаюсь и живу по принципу мудрых – никто не виноват.
– Что значит  – писатель? Есть публикации?
– Да. Я даже видела себя в одном списке с классиками, которых в школе изучала.
– Я тоже был в одном списке с Пикассо и Хуаном Миро.
– Но  художники вообще все гениальные, не так ли? Любого, кто осознает себя художником  ангел в темечко поцеловал. Уже по определению и вне зависимости.
– Просто назвать себя гением. Сложнее это доказать.
– Ничего не надо доказывать.  Никому и никогда.
– Ты знаешь,  что такое гелон?
– Город такой был.
– Это мой тест. Давай  встретимся.
– Увы – работа.
– Нет, так не пойдет. Август все-таки. Завтра после обеда?
– О, да Вы настойчивы! А давайте послезавтра?
– Я настойчив, потому что вы пробудили мой интерес. Редко встретишь такое сочетание интеллекта и разврата. Ну, если настаиваете,  послезавтра.
– Это я настаиваю? Чудеса интерпретации! Ну, будь по-вашему  –настаиваю.
– Вы заставили  меня улыбнуться. Мало кто в этом городе способен на это. Чем вы увлекаетесь кроме секса и литературы?
– Физикой, математикой, психологией, теологией, искусством, кулинарией, коллекционированием. А вот сексом я не увлекаюсь, я его просто  практикую. И слегка теоретизирую по этому поводу. Вынуждена откланяться.
– Ладно, ступайте спать. Хоть я и мачо,  но добрый,  спокойного сна. Если есть подростковая любовь к смс – вот мой номер.
–  Мачо я люблю, но первая не пишу и не звоню. Даже им. Мне мама так еще в детстве наказала, строго-настрого.
– Потому что мачо агрессивные? Так мы завтра встречаемся или нет?
– А я и ботаникам-очкарикам неагрессивным первая не звоню. Не в агрессивности дело – принцип.
– Мой вопрос остался без ответа.  Боишься разочарований?

- Тебя не было два дня, что случилось?
Ничего не случилось, просто у нас с Лав одно тело на двоих, и эти два дня моим телом пользовалась она, играя в свои игры.
– Все в порядке. Я мало чего боюсь.
– Я жду ответа и на другой вопрос.
 – Про встречу?  Если тогда ответила бы положительно, то обманула бы. И   сегодня не смогу. Если хотите, назовите другой день.
–У  нас этический дисбаланс: я – на ты, ты – на вы. Не люблю фамильярности,  но и снобизма тоже не выношу. Давай выбирать единый стиль.
–Тогда на «вы».
- Но теперь я вынужден уйти.
- Тогда хорошего Вам дня.
- Хороший день – залог хорошего вечера,  сейчас пойду мерить хвост своей гарпии.
- Подождите, не уходите!  Какой гарпии?
 -А вы любопытны. Это носовая скульптура моего корабля. Она из стали и достаточно большая – метра четыре  в длину. Хвост тяжелый,  но важный композиционно.

Да, этот человек умел играть, он играл в самые лучшие  игры – когда, играя, делают, а не просто проводят время. Сейчас он играл в кораблики. И он делал железную гарпию, а я – всего лишь эфирную сирену. И я сняла шляпу.

– Ну, вот и вечер, и гарпия измерена. Может, вернемся теперь к нашим баранам? К тому,  что объединяет мужчину и женщину. Вы кажетесь мне совсем незаинтересованной во мне, совершенно бесстрастной.
– Женщина и не должна явно демонстрировать страсть или заинтересованность. С  Вами же я  слишком демонстрирую последнюю. То есть изменяю  себе с  Вами.
– Со мной можно. Я вне закона, вне социума.  Мне вот захотелось вас фотографировать. По-настоящему. Не жалея ни вас, ни вашего интеллекта. Устроить извращенно-эстетский катарсис. Приходите ко мне на корабль, пока  он не стал легендой. Скоро я перегоню его в Европу.
– Благодарю,  но вынуждена откланяться.
– Ну,  вас не остановить в этом вашем откланивании. Тогда до вашего следующего появления среди девушек-товаров. Жду.
– Извинитесь немедленно.
– Охотно, но за что?
– Поместили меня в группу, к которой я не отношусь,  да и вообще – в группу.
– Неудобство моего телефона комкает мысль. Я, напротив, хотел подчеркнуть вашу эксклюзивность в мире пошлых блондинок. С вами интересно. А  где вы живете? Я клятвенно обещаю не ломиться в гости.
– Совсем рядом с Волгой. А  Вы?
– На Волге.  На корабле. Кстати,  тоже – гелон. Именно он  и есть  гелон.  Завтра я поплыву  мимо вашего дома, не хотите подойти посмотреть? Я причалю.
Господи, корабль,  гарпия на носу. Сирена на балконе. Спокойнее, спокойнее.
– Нет, не смогу. Я буду стоять на лоджии и махать шляпкой.
– В такт?
– Именно в такт. А то есть такой рассказ у Мопссана – где не в такт.
– Давайте,  уходите. Раз обещали. А то вы как сирена меня утягиваете.
Сирена? Вот это да! Только он, единственный. Что тут скажешь – художник, третий глаз.
– К  себе на лоджию, надо полагать?  С Вашего корабля.
– Да так сильно, что вместе с кораблем.  А я пойду делать свой мультик.
–  «Делать свой мультик» – это метафора?  Видеть сказочный сон?
– Нет,  конечно. Настоящий мультфильм. Это мой амбициозный проект.
– А я пойду писать книгу, это мой проект, весьма амбициозный.
Ему первому. Я ведь даже еще себе об этом не сказала. И нескоро начну.

– О чем ваша книга?
– И о Вас тоже. А вот мультик явно не про меня.
– Про Саратов?
– Нет, у меня уже есть книга о Саратове, а эта будет о мире.
– Глобально. Можно подробнее?
– Не сегодня.

– Доброе утро. Можете  помахать мне с лоджии. Я почти в кутузке. Меня сейчас на КП остановили.
– Уже машу.
– Я сижу в будке. Выходите, посмотрим друг на друга, вам всего два шага.
–Уже с Вами.
– Люблю ваш юмор.
– А я – Вашу мужественность.  Она так прелестно снисходительна.
– Думаю,  нам надо это использовать.
– Так  уже  используем – пьем энергию друг друга.
– Вам достаточно  таких напитков?  Когда женщина  трижды уклоняется от встречи остается только высасывать из нее энергию расспросами.  Я последний раз предлагаю Вам встречу. Завтра. Мой вариант: вы приходите  по указанному адресу,  завязываете глаза и только после этого входите. Дальше – импровизация.
Я  физически ощутила – предложение и в самом деле последнее.
– Да, я согласна.
– Вот адрес. Завтра в четыре.

Назавтра в три,  я была в большом порядке. Вымыта до скрипа, выбрита до блеска, умащена, оснащена, одета в лучшее белье,  потрясающее платье и опасные туфли. Я долго выбирала подходящую повязку, наконец нашла – черную, плотную, сакраментальную, повязку  Фемиды. Пять минут пятого я была на месте, зашла в подъезд. Вот я уже перед дверью с повязкой в руках,  всего лишь – надеть и позвонить…
Я положила повязку в сумку, спустилась и поехала домой. Не разочарования я боялась – очарования. И не боялась – предчувствовала и бежала. И тот, кто предвкушает очередную банальность, и думает, что напугало меня предчувствие любви, заблуждается – любовь не банальна.   И бежала я не поэтому.
Если кормчий смог устоять, если корабль проплыл мимо, то сирена кидается в море,  погибает в высоких волнах. Но  только Муза может перепеть сирену, только Орфей заглушить. Художник сильнее, этот корабль пройдет мимо меня.(34)
(34)Мой дорогой  доктор Карл Густавович, полагает, что именно этот момент был поворотным в моей судьбе. Свидание с Художником  и в  самом деле освободило бы меня и привело бы Лав к  гибели. Пожалев  ее,  я погубила себя:  она пожрала меня окончательно. Он даже говорит, и я с этим почти согласна, что Лав своей чудовищной сиреньей интуицией всё это поняла гораздо раньше меня, и именно Лав, страстно желающая  жить, разжалобила меня и увела тогда от двери, которая могла бы открыть мне дорогу в жизнь без неё.
Но тогда  я погибну.  Если же остановится – я уплыву на нем. Но Лав умрёт в любом случае, её  больше не будет со мной. Любовь убивает всеядность. И Весы не надевшей повязку, зрячей  Фемиды  склоняются в сторону моей Лав.
Так  что мне осталось, словно всепрощающей мамочке, только наблюдать за проказами Лав. Что ж, она молодая, пусть поиграет. А уж  она резвилась – так резвилась.
 
– Я байкер. Поехали звёзды смотреть?
И вот уже Лав с развевающимися, как у Горгоны, волосами мчится по ночному шоссе, повизгивая и крепко держась за кожаную куртку парня. Вот, запрокидывая голову,  пьет жиденькое вино из горлышка  на опушке жиденького леса. А дальше сменяющие друг друга черно-белые ночные кадры. Лав боком сидит на байке, широко расставив ноги и вцепившись в  предэкстатических судорогах в волосы  повергнутого на колени  гонщика. А вот и она на коленях, а   парень на байке и тоже держит ее за волосы. А теперь он за ней, а она нагнулась и руками опирается на мотоцикл, который покачивается и поскрипывает под ней, но держится, махина. А вот они уже резвятся на травке, и она наконец-то видит обещанные звезды,  а потом – и небо в алмазах.

– Я милиционер, могу тебя в форме.  А хочешь – ты мою форму  надень.
– Я подумаю на твой счёт…
И, немного подумав, Лав соглашается, сирены вообще неравнодушны к мужчинам из отрядов.
Ей идет форма, особенно верхняя её часть. Собственно, только она и надета на Лав.   Что ж шпильки, голый зад и погоны  –  недурно. А у милиционера – лишь кобура на поясе (расставаться с  оружием – преступление!),  фуражка и сапоги. Они сидят в кресле, напоминая едущих в   переполненном пригородном автобусе папу и дочку: она у него на коленях, и оба подскакивают на ухабах. Чёрт, неплохая езда,  мне и самой захотелось. И  такие летние, такие дачные ассоциации: огурцы, баклажаны, кабачки – и урожаааай!

Но именно в  этих простеньких играх  Лав  удалось осуществить свою давнюю мечту. Нет, что ни говори, а скепсис по поводу существования родственных или, хотя бы, точно совпадающих в определенных намерениях душ всё же излишен, рано или поздно найдется такая, лишь бы аудитория поиска была достаточно велика. И вот оно.
– А давайте  совокупимся в грязи?
Я обрадовалась за Лав: любительница дождя, она просто мечтала отдаться в теплые мужские руки в теплой летней грязи. Засуха исключала грязь, но  в подлунном мире всему найдутся эквиваленты и суррогаты. Не грязь, но  открывшееся от жары илистое дно реки на одной из живописных проток стало желанным местом.
И  вот они спариваются в этом липком и теплом, словно грязные  и медлительные нильские крокодилы,  а грязь утяжеляет и исключает разнообразие, но это лишь веселит Лав, которая чувствует свою и чужую крокодилью нелепость  и хохочет так, как вечно плачущим крокодилам и не снилось в их невеселой сонной Африке. Смеётся и перемазанный новый друг  – родственная душа всё же.
Отмываться Лав приходится  дома, причём   долго-долго, еще дольше – вычищать свои длинные коготки, но  она делает это с удовольствием, радостно курлыкая и щебеча.  Наверное, так радуются собственной замурзанности только нефтедобытчики, подставляющие  счастливые лица под первые струи забившего фонтана. И вывалявшаяся в грязи Лав  счастлива не меньше.

– Я знаю отличную игру. Вы сядете в мою машину, а я изо всех сил при Вас… Вам будет очень сладко смотреть. Умоляю!
И Лав снизошла. Во-первых,  любила, когда ее умоляют. Во-вторых,  была заворожена отроческими воспоминаниями  о том, когда что-то подобное, но встреченное внезапно,  пугало и волновало  – то в городском саду, то в школьном дворе, то в аптеке, да мало ли где еще. И  посчитала нужным еще раз испытать острое  возбуждение и сладкую гадливость, но теперь уж целиком и в непосредственной близости. 
Дело происходило в авто, в самом центре, но в тихом квартале. Обычный мужчина, приличный, скромный, немолодой, зовут Дою Себя Сам. Неужели?

– Помогите мне немного, расстегните, достаньте его.
– Нет, мы так не договаривались. Вы должны сами.

И он делает это сам. Мимо  ходят люди,  но они и не думают смотреть, что там, внутри простенькой машины. Молния разъезжается, и природная пружина, словно подушку безопасности,  выбрасывает в салон замечательно крупный,  красивый и яркий образец. Да уж, внешность обманчива.  А Лав – везунчик, всякий раз, играя вслепую, выигрывает, ведь могла бы нарываться на одних импотентов.
– Посмотри, какой большой…
А он уже делает любимые движения, и образец растёт и наливается на глазах. И так странно – в чужих руках.
– Нравится он тебе?
 Глаза его подёргиваются пеленой, и на лице появляется та самая улыбка, которую  мы с Лав помним с детства. Гнусная и жалкая улыбка, запоминающаяся  навсегда.
– Любишь смотреть,  как мужики занимаются при тебе грехом Онана? Ты же их сама до этого доводишь, вот и посмотри.
Его рука умело скользит вверх-вниз, вверх-вниз, все быстрее и быстрее. Он  с видимым наслаждением доит себя,  но пока никак не выдоит, никак не выдоит. Его доили-доили-доили, да не выдоили, доили-доили-доили, да не выдоили.
– О,  я это просто обожаю, делаю по  нескольку раз в день. Посмотри,  какая красота, какой огромный, гладкий. А кайф, кайф нестерпимый!
Лав не выдерживает, раздвигает ноги,  кладет руку между них, на чёрные кружевные трусики, начинает гладить себя.  Нет, Лав, не успеешь. А он  уже просто вырывает его из себя резкими движениями,  зажав  рукой у самого корня. Смотри и в самом деле не оторви, маленький.
– Я  с ума схожу из-за твоей персидской красоты. Помоги мне.
Лав в раздумье, а ее своевольная рука уже, было тянется к нему, но:
– Аааааа, ****ь…
И мы видим, как приличный мужчина достает из кармана наглаженный платок и тщательно вытирает  свой прекрасный, но перепачканный образец. В самом деле, напоминает дойку – после нее доярке  следует аккуратно вымыть коровье вымя. Да, вымя с одним огромным соском. А платок – это  ничего, жена постирает.
– Я Вам очень признателен. Обычно я делаю это дольше, но сегодня перевозбудился.
– Не стоит благодарности.
По дороге домой Лав спрашивает:
– Но почему именно это? Почему не женщина,  не мужчина?
– Больше возможностей. Я за эти минуты представил Вас всяко и с целой вереницей мужчин. Чудовищно возбуждает.
 
И  столы, столы, столы. Кухонные, обеденные, офисные. Один такой  стол был огромным, овальным, и Лав в одних чулках и туфлях растянулась на нем коричневой пантерой, с удовольствием наблюдая за смятением  партнера, который никак не мог к ней подступиться. А потом подступился-таки, да так, что полностью закрыл мне самое интересное  – смазанное наслаждением лицо Лав. И  я видела только его крепкие ягодицы, смуглые ножки Лав в приспущенных чулках, скрещенные на его качающейся белой спине,  и её кроваво-красные коготки, до крови царапающие широкие мокрые  плечи. Пантера с партнером, и партнёр с пантерой – что ж, красиво.   
Ну, и лавочки, скамьи, качели, лестницы, подъезды, парапеты. В общем, мелочь пузатая. Ни комедии положений,  ни драмы ситуаций –    сплошной  сексуальный соцреализм.
Отчаявшись найти приличных сценаристов, Лав взялась за дело сама. Ее первый сценарий был классически прост. Договорившись о встрече в квартире одного из поклонников,  она наведалась туда лишь в легком пальто, чулках и туфлях. И  как только дверь закрылась, распахнула пальтишко. Классика – она и есть классика, пользуясь классическими рецептами, в накладе не  будешь. Этот простенький рецепт  подарил Лав приятное свидание, а поклоннику – самое необычное эротическое переживание  в жизни и воспоминание на всю оставшуюся.
Но Лав вовсе не была простой, она любила  изощренные игры и  высокотехнологичные  любовные  блюда, а не безыскусные салатики из  места и костюма. И она  решила поиграть в сирену, вернулась к анналам, принялась за исконное, архаичное – сладко запела, призывая путников  к себе. Украшенные руладами трели, колоратуры невероятной высоты звенели и лились,  перекатывались удивительным легато. 
Высота же фистулы была такой, что  слышали её не тугоухие любители попсы, не стремящиеся к шумным развлечениям, не ищущие громких приключений, не бездарные секс-туристы, а лишь наделенные тончайшим слухом,  позволяющим  распознать в мировом  гомоне звуки гармонии и любви. И на пение Лав поплыли именно такие безумцы, вовремя не заткнувшие  свои несчастные уши хоть чем-нибудь.
Это были обреченные на смерть жертвы, я знала это, и сначала  пыталась остановить беспощадную Лав. А после неудачи – и тех, кто плыл к ней на всех парусах. Но  разве смог бы Одиссей остановить своих спутников, не залей  он им уши воском? И что значит простой речитатив против колоратурного пения? Разумеется,  они и не думали слушать меня, завороженные пассажами Лав. А мне пришлось лишь с ужасом смотреть, как урча и чавкая, она пожирает их.
Первый был чужестранцем, специально приехавшим к ней.  Шесть часов летел он самолетом и шестнадцать – ехал отвратительным местным поездом, прежде чем предстать перед требовательными сиреньими очами.  А представ, не понравился ей. Люди, имеющий совершенный слух, часто обладают незначительной плотью,  а Лав алкала именно ее. Но раз приплыл, пусть даже воздушным лайнером, пусть даже наземным пароходом, – полагалось съесть.
И она ела его десять дней, ела по кусочку, со вкусом запивая его же кровью, пока не наелась досыта. А потом  прогнала восвояси. Бедняга уехал со слезами, а на следующее утро, когда он уже был в Москве, Лав обнаружила, что снова голодна. И он вернулся, вернулся по первому ее зову – пение Лав был громким и покрывало любое расстояние. 
Я и сама  не поверила бы в это, если бы  своими ушами (к несчастью, они у нас одни на двоих) не слышала, как она позвонила ему и велела немедленно возвращаться, и своими глазами (уже давно не могу сказать – собственными)  не видела его  выходящим  на следующий день из треклятого зеленого поезда. Его, светящегося от счастья и любви!
Но Лав  лишь пообедала им и в тот же день снова прогнала. И еще труднее поверить в то, что история эта имела продолжение, но она имела его. Потому что приложившийся к родной земле и  откормленный верной женой бедняга через некоторое время настолько набрался сил, что  снова вернулся  к Лав тем же замечательным самолетом и  тем же жутким поездом!
И уж о каких только страстях-мордастях ни рассказывают страшненькие греческие мифы, но даже и в них нет ни одного намёка на то, что растерзанный сиреной путник, волей её прихоти оставшийся в живых, спустя короткое время и по собственному желанию, преодолевая значительные трудности и огромные расстояния, вернулся бы к своей мучительнице, чтобы снова стать её обедом.  На этот раз страдалец занимал внимание Лав всего неделю, после чего, обглоданный до костей,  был вышвырнут окончательно и бесповоротно.(35)
(35)Наш мудрый доктор уверен, что эти случаи каннибализма свидетельствуют об окончательной актуализации Лав, о ее  совершенном воплощении, поскольку  бестелесное не может  поедать плоть  и пить кровь живых людей.
Второй случай был куда страшней. Завороженным странником на этот раз оказался художник, живший в нашем отечестве. Напуганная первым случаем, я изо всех сил старалась отговорить будущую жертву, но всем своим красноречием смогла удерживать  его вдалеке лишь пару месяцев.  Лав пела сладко, очень сладко и он не мог не придти.
Пришёл он основательно, оставив всё: свой город, работу, дом  – и поселился в нашем городе, не мысля своей жизни без сирены. Он был недурен собой, хорошо сложен и мечтал быть съеденным, но к тому времени Лав уже окончательно объелась и не желала не только проглотить, но даже надкусить его. Сначала он уговаривал ее  (безумец – уговаривать поющую сирену!), приходил, приносил цветы, ждал, клялся, просил, умолял съесть его. Несколько раз запивал с  отчаяния и тогда угрожал, делал сцены, оскорблял, проклинал, желал смерти ей, грозил собственной. Потом всё повторялось, и так шесть долгих месяцев – Лав была безучастна.
Меня поражало её равнодушие, она не только не жалела его, она его не замечала. Он существовал для неё не более чем неизвестный ей пингвин в неизвестной ей Антарктиде. Его шестимесячная агония переполняла меня ужасом. Я уговаривала его вернуться домой, он не мог оставить Лав. Ему помогли не я, а безработица,  безденежье и болезнь,  наконец-то вернувшие его в родной город от  жуткого мыса Пелор.

Но ладно бы эта тварь охотилась на других  –  она посягнула на меня! И навсегда увела у меня  милого моему сердцу партнёра по игре.  Он появился ненароком, среди многих прочих, но постепенно стал занимать меня.
– Поиграем в угадайки? Отгадайте мое хобби.  Чем занимался Шерлок Холмс в графстве Суссекс в начале двадцатого века?
– Неужели, приставал к женщинам?
– Нет, дегустировал вино. Да, и хотел спросить: «на флейте играть» – это буквально?
– Разочаровываете. Это восточная метафора.
– Фраза «играть на флейте» имеет второй, игривый, смысл (не верите –  смотрите интернет)
–  Именно и только тот самый,  второй  игривый смысл я и имела в виду, ориентируясь, правда, не на интернет, а на китайские средневековые эротические романы.
  – У Вас ни слова в простоте. Китайских трактатов у меня нет, а вот интернет есть. А про собирание жемчуга расшифруйте, пожалуйста (не нашел).
– Это метафора Фрейда.  Раковина  –  древнейший символ женского полового органа,  жемчуг – то, что в ней. Интересно, почему я должна говорить слова в простоте? Пусть их простые говорят.
– Тогда я тут посижу, подумаю и простыми (извините) словами постараюсь вывернуться наизнанку.
  – Зачем наизнанку, лучше просто лицо показать.
  – Готов показать. Где? Когда? Мало чем примечательное лицо.
– Фото, пожалуйста, а не оригинал – чтобы поменьше увеличивать энтропию Вселенной.

–  Я буду звать Вас Графиня Ретленд. Говорят,  за Шекспира писал граф Ретленд с женой и товарищами. Вы слишком много знаете для одного человека (сначала хотел написать женщины, но один из Вас – точно женщина). Характер знаний различный, из крайне далеких и непересекающихся областей. Я тоже люблю историю, литературу и читаю для удовольствия, но Вам явно приходилось изучать многое из того, о чем Вы мельком упоминаете. Все это ну никак не вяжется с образом симпатичной мне женщины с плетью. Пазл не складывается. Вы много и профессионально пишите – это очевидно. Меня все более терзают смутные сомненья. Встретиться – да, обмен фото – возможно, только ни к чему это. Я Вас как светлый образ люблю, а к чему светлому образу реальные черты?
Испугался подвоха, подставы решил на всякий случай уйти.
– Разочаровали премного. Мужская трусость – фи!  Ну да ладно, это типично, привычно. Что ж поделать? Многогранна я и талантлива во многом, увы мне. Да, я физик, да, знаю, математику, да, знаю философию и психологию.  Да, я пишу книги (для осторожных поясняю: не про себя, не про свои приключения и не про своих знакомых).  (36) Да, я хороша собой.  Да, я люблю мужчин. Такая вот я. И в таком светлом образе я Вас, по-видимому, не устраиваю. Что ж, проще надо быть, проще, и тогда к тебе потянутся люди. Вопрос только в том – какие?
(36)Я и  в самом деле раньше никогда не писала ни о себе, ни о своих знакомых буквально и не рассказывала реальных историй из жизни.  Но, наверное, могла бы сказать, что все, без исключения, мои герои – это я. Нынешняя моя книга, хотя это реальная и личная история,  тоже не про меня, а про Лав во мне. Но милый нашему    сердцу доктор Карл Густавович придерживается совершенно другого мнения. Он говорит, что эту книгу пишет Лав, а не я. Но, в любом  случае, это  не книга, написанная мной о себе самой, так что я продолжаю оставаться в рамках  собственной литературной традиции
– Вера Владимировна, Вы только что лишили меня удовольствия двух последних недель. Зачем так рано раскрылись?
Что ж, умница, узнал.
– Догадались, узнали? Почему же я Вас лишила уже произошедшего удовольствия?  Ведь Вы уже его получили.  А раскрылась, потому что дитя,  и всякий раз продолжаю негодовать, когда меня упрекают в том, чего я не делала. А тут такой поклеп: обвинить меня в хитрости и в том, что я объединилась с мужчиной, для того чтобы писать умно и хорошо. Ах, эта  мужская нескончаемая спесь!  Написав о себе, была уверена, что Вы так и обратитесь ко мне: Вера Владимировна.  Я ж Вам так старательно подсказывала.
Мужчина, лучше угостите-ка сигареткой, а? Ну, и пригласите меня на чашечку кофе, мне интересно, правда.
      –  Лучше пригласите в постель. Надеюсь у Вас красивый и сильный оргазм – меня это возбуждает.
        С чувством прискорбия и понесенной глубокой утраты сообщаю:      Сегодня,  в десять часов пополудни,  я похоронил Love Fantasy. Похороны были виртуальными и прошли на рабочем столе в корзине Microsoft. Вся переписка уничтожена.  Милая, милая, милая Love Fantasy, я так любил тебя.   Никогда, ни до, ни после тебя, у меня не будет такой собеседницы  –  опустошенность и одиночество в бескрайнем интернете. Вера Владимировна, Вы хорошо знали её.   Мы с Вами оба виновны в её безвременном уходе. Мы убили её.  Интриги больше нет.   Все, больше не могу писать, слезы закрывают клавиатуру. Будут поминки. Вы приглашены.
Размечтался – поминки Лав! Сирена всё же, как же, даст она себя убить двум слезливым интеллигентам. Но он этого не знал и пока шутил.  Но при этом  явно интересовался ею куда больше, чем мной, и меня это сильно задело.
–  Разве не интригой является то, что я – это она? И не интрига ли это: правда или ложь написанное мною здесь? Да и многое другое.  Вам, например, неизвестно красивый ли и сильный у меня оргазм,  или он  напрочь отсутствует. Вы не могли похоронить меня,  поскольку я жива и продолжаю оставаться ею. Как, впрочем, и собой. Но какой потрясающий эгоцентризм, почти солипсизм – считать, что Лавфэнтези умерла только потому, что она больше не существует для Вас!!!
В постель же никого не приглашаю сама – нужды нет.
Но Вы допрыгаетесь. Будете так продолжать – даже и не поговорите со мной очно. А это было бы весьма и весьма любопытно.
  –  Ну вот, получил, прилетело, а она вела бы себя не так, ей нравились мой дурачества, она мне подыгрывала.  Признайтесь: теперь, когда Вам не нужно играть роль и соблюдать прежние правила, Вы и ведете себя по-другому.
         Правда или ложь написанное Вами во время игры – неважно, правила были другими, все делалось во имя игры. Врать было можно и нужно (что каждый из нас и делал с успехом), но красиво! 
 «И в постель никого не приглашаю сама…» – наверное, шпрехшталмейстер фамилию счастливчика выкрикивает. Если вкратце  – то лучше нам никаких отношений не иметь.
Он уходил, а я тогда не знала, насколько он привязчив и мягок, и поверила ему. Но мне хотелось играть с ним: он  оптимально сочетал в себе интеллект неигривых умников и игривость неинтеллектуальных игроков, и это мне подходило.  Не отпущу.

        – Вы как хотите, а я начинаю новую игру. Её правила Вам неизвестны, но в ходе игры Вы, надеюсь, сможете в них разобраться. Конечно, я буду их постоянно менять. Вам же предлагаю их нарушать  или, что эквивалентно, играть по своим.
Итак, начинаю.  В постели я ругаюсь матом, очень красиво и грязно. Совмещается ли это с Вашим джентльменством?
– Меня от предыдущей игры еще не отпустило.  Я флегматик, человек совершенно не азартный, а вчера потряхивало от волнения.  Сильную мы штуку придумали.  Сделаем перерыв на два-три дня?  Мат с удовольствием послушаю, если сочтете достойным (лучше может быть только в исполнении профессора филологии).  Дочитаю «Дон Жуана» Байрона  и буду Ваш  «Любимый роман» читать.  Вашу диссертацию хотел скачать, прочитал введение и понял, что такого снижения самооценки мне не пережить.
      Нет, какие игры, траур, женщина, траур. Я отказываюсь.
Его настроение менялось так же быстро, как  чужие фото у меня на мониторе.
        – Вера, я люблю Вас.
        Ого! Неожиданно, приятно, сладко. Всё-таки, Вера. Но слишком быстро – играет? Или путает меня с Лав?
      –...Она имела ум математический,
        Держалась величаво до жеманности,
        Шутила редко, но всегда аттически,
        Была высокопарна до туманности,
        Чудила и морально и физически
        И даже одевалась не без странности…
        …Такими отличалась дарованьями,
        Что повсеместно славилась она
        И всех ученых затмевала знаньями,
        Их честь была весьма уязвлена,
        И затаенной зависти стенаньями
        Отметили они наперебой
        Инессы превосходство над собой...
        Чувство вот только нездоровое, болезненное, психотерапевт по мне плачет. Сколько можно с таким сладострастием морочить и дразнить Вас и себя.   Болезненное – так как загоняю себя в это состояние сам и получаю от этого удовольствие (диагноз ясен), но и выйти сам смогу.    Но сложно не будет – все уже заканчивается.
Боится,  пытается уговорить себя, что всё пустяки. Я знаю, что это быстро не заканчивается. Но решаю  его не пугать.

– Уверена, что и не начиналось. Равно, как и в том, что забыть меня Вам не удастся долго-долго.  Но Ваша гордыня не позволит Вам общаться со мной в том снисходительном по отношению к Вам тоне, который я задала. Так что забывать, скорее всего, придется. Но это будет полезнее, чем не забывать.
– Еще раз повторяю – игра закончилась. С чего все начиналось? Вы игрока искали – хорошего. Вот он я! Вживаюсь в роль, играю с самоотдачей, с полным погружением – сам верю в то, что говорю!!! Крыша едет!   Роль обещали – «первого любовника», а что даете  – «подругу главной героини»?  Не хочу и не буду. Я уже смыл последние остатки грима, публика и господа актеры разъезжаются по домам.
         Остается только критически обсудить получившуюся пьесу, что мы с Вами в ближайшие дни и сделаем (наверное).
         Забывать Вас – помилуй Бог. Зачем? Напротив – помнить буду и любить. Вы и эта виртуальная игра самое – лучшее что со мной в этом сентябре было.
         А Вы со мной в снисходительном тоне общались? Не замечал. Буду внимательнее.
          Я уверен, что перспектив, кроме как в игре у нас нет. Мы вряд ли встретимся вне рамок игры (просто незачем), и не будем дружить семьями, ходить в гости домой на чай и т.д.
Его  следовало злить.
– А я уверена, что Вы сильно влюблены в меня. Сегодня у меня было несколько сот сообщений, и чего мне только ни писали, но только от Ваших прямо через монитор идет мощнейшая любовная энергия.
Сейчас получу.
– Опять начнем по порядку (тяжело вздыхает).
          Запретить Вам  играть со мной  не могу – подыгрывать не буду. Вы быстро успокоитесь.
          И я Вас никуда  не приглашу. Объясню: все что предполагалось (переписка, секс, свидания, и вообще –  все.), предполагалось в рамках игры и по ее правилам. Игра закончилась!!! По крайней мере, для меня.
Дудки, не отпущу, ты мне нравишься, простая серая мышка, которая корчит из себя Крысиного Короля. Не пригласишь, значит?
        – Хорошо, воля Ваша. Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок? Насилие люблю только по отношению к себе, сама никого и никогда не насиловала. Странный Вы игрок... Я не профессионал, а любитель, поэтому люблю играть до конца. Но только, когда хочу. Больше писать не буду, заметьте, первая Вам никогда и не писала. Прощайте.
Учусь у Лав и не выхожу в интернет  три дня. Это не сложно – Лав  всё более и более необходимо наше общее тело для её собственных приключений. И он не выдерживает.

– У меня же ломка (абстинентный синдром), где Вы? Это как, говорят математики, какой-то частный и редкий случай весьма распространенного явления. В любом случае, не продлится долго.
Ах, опять недолго? Проверим.
         – Вера, Вы знаете, чем отличается поцелуй двух актеров, играющих влюбленных в спектакле на сцене от поцелуя их же ночью в постели после спектакля?   Мне второе нравится больше.   Бросайте уже Ваши виртуальные игры, давно жду Вас in real.
          Не помню в книгах я интриги
          Ни лучше этой, ни сильней.
          Запомните ее для вашей новой книги,
          А я запомню для своей!
А теперь проверим ещё чуть-чуть, и еще чуть-чуть, и еще чуть. А Лав  пускай пока порезвится в реальности. И слышу от обещавшего уйти почти крик:
– Почему Вас нет?! Опять игры?!
Пора сжалиться,  безнадежность охлаждает.
  – О, наконец-то! Вы, конечно, как всегда почту разгребаете. Поиски жемчужины  в горе навоза?   Не  там надо жемчуг искать, Вы меня сами учили где. Каждый раз буду заканчивать переписку словами  «Помню. Люблю».  Не верите?    Ну, с любовью все сложно и многозначно. А вот помню – всегда.
– С любовью всегда всё сложно и многозначно. Даже в детском саду.   Вы знаете, когда Вы на сайте, у меня начинают гореть щеки. По-видимому, Вы всё же ругаете меня и за что-то злитесь.
– В кольчуге благородного решенья,
         Она теперь уверена была,
         Что ей уже не страшно искушенье,
         Что честь ее упорна, как скала,
         И что она, отбросив опасенья,
         Предаться чувству нежному могла
         К тому, о ком мечты ее пленяли
         (Была ль она права,  увидим дале!).
           Нам нужно расстаться. Каждый из нас, без сомнения, найдет себе утешение в виде суррогатной замены.
Вырываешься, мышка, дерзишь.
       – Вы – мне?  Замену? Да Вы шутите?!
       – А что в общем итоге? Мне от Вас же не только и не столько секс нужен. А если не буду делать гнусных предложений, перестану себя мужчиной считать,  И Вам мои домогательства нужны не меньше, а может и больше, чем мне. Подозреваю (почти уверен), что сказать мне «нет» Вам не всегда легко. И это хорошо, это возбуждает.    Еще раз: без интриги в отношениях будущего у этих отношений – нет.
Мне тяжело сказать «нет»? В самом деле, выдумщик и глупыш, но забавный. Вот бы посмотреть на твои прежние и будущие интриги, наверняка ведь – без слёз не взглянешь. А туда же – в интриганы и покорители!
Надо отдать ему должное – он сопротивлялся изо всех сил. Уходил на месяц, демонстрировал равнодушие, уверял, что всё кончено, и мы не увидимся никогда. На его стороне было мое любопытство:  он меня видел, знал, кто я, я его – нет. Но исход был предрешен, мы встретились в крохотном кабачке в самом центре, чтобы заняться их общим хобби, его и умницы Холмса, – дегустировать молодое осеннее вино.
На беду нашу со мной увязалась Лав, любопытная не меньше моего,  раздосадованная столь долгим моим интересом и даже слегка ревнующая меня к незнакомцу. И именно она сразу заметила то, на что мне было решительно наплевать. Он не понравился Лав, совсем не понравился. Да, его лицо было примечательно только тем, что было ничем непримечательно. И тело было посредственное. И флегма заметная. И Лав стала  проказничать, дразниться, пытаясь вывести его из себя,  и совсем не дала поговорить ему со мной. 
Ей не удалось добиться  его видимого волнения, но она, именно она, взволновала его внутренне. А я оказалась в положении страшненькой двойняшки, пришедшей на свидание с сестричкой-красавицей  и потерявшей поклонника навсегда. Она не снизошла до того, чтобы  в этот раз петь для него, но даже ее щебетанье оказалось для него интереснее самого умного моего разговора.
Он был не нужен ей, но она отбила его у меня, которая в нем нуждалась, просто так, из дерзости, из жадности. И все свои следующие предложения он  делал ей и только ей. Да, вредная Лав слишком резко потянула одеяло на себя и, оступившись, упала в ненужную для себя  постель,  увлекая в неё и его.         
У них были свидания, немногочисленные, неловкие, неинтересные и незначительные. Он не умел вести себя с Лав, а она, избалованная молодыми силачами, совсем не хотела его. Они без удовольствия пили, скучно забавлялись в постели и неинтересно  любили друг друга в огромной  ванне. Она нехотя играла на флейте, он вяло искал жемчуг и без энтузиазма бил в медный таз. Он лишил её страстей, она его – уверенности. Его флегма, помноженная на её скуку, исключала наслаждение.
Он предпочёл Лав мне, но выбрал неверные тактики, поскольку  не увидел нашей разницы. Он вёл себя с ней  так, как следовало бы вести себя со мной:  спокойно, почти равнодушно – это заставляло меня играть и добиваться. А Лав привыкла питаться пылкими признаниями, коленопреклонениями, восторгами и страстями. Ей было так неинтересно, что она  так ни разу и не спела ему. Но подчиняясь основному инстинкту сирен – никогда не отпускать добычу, она время от времени  выводила короткую руладу: пела пару слов о любви, зная наркотическую силу   любовного напитка.
И стратегии он выбрал неверные:  переоценил себя и недооценил превосходства Лав. Она превосходила его во всём, как, впрочем,  и всех остальных, как, впрочем, и меня. Человек слаб не только перед богами, но и перед чудовищами, и только героям, имеющим в себе  значительную часть божественного, удаётся их победить. Он подходил мне, но я ушла, потому что тоже не умела состязаться с чудовищами.
Я очень обиделась на Лав. Я запомнила ей это. Я не простила Лав  такой потери. (37)  Из-за неё я утратила такую редкую, такую чудесную  возможность – сыграть в самую сложную и самую сладкую игру на свете, имя которой – любовь. Но зато я начала самую опасную игру  – игру на поражение.
(37)Мой  чудесный доктор Карл Густавович думает, что это был наш первый острый конфликт, продемонстрировавший  силу Лав и её жестокость по отношению ко мне. До этого Лав  подлизывалась и   притворялась послушной мне. С этого момента она поняла, что может пожрать и меня.

Результаты:
…игра – это не  эксперимент, потому что ее нельзя повторить…
…играть можно во что угодно, где угодно и с кем угодно…
…игра может завершиться чем угодно…
…если правила игры заданы, то легче  выиграть, нарушая их…
…в играх без правил выигрывают те, кому менее интересно…
…слишком увлекшийся игрой обязательно проигрывает…
…если игра предназначена для двоих, вмешательство третьего ее разрушает…
…самая опасная игра – это игра против себя…
…играющий с собой должен быть готов к  непременному поражению…
…самая верная стратегия, не позволяющая проигрывать, – не играть…
…даже стратегия на собственное поражение иногда заканчивается выигрышем…
          
Выводы:
…чем играешь, тем и ушибёшься…

 

Исследование нарушений
порядка и меры,
или Чудовища
(эксперимент номер шесть)

Если Вы классифицируете живое, и находится нечто, не поддающееся никаким классификациям – это и есть чудовище. Чудовища не принадлежат никакому порядку, они вне любой меры.
От всех остальных земных созданий  чудовища отличаются уродством. У них  чего-нибудь  либо недостаточно  –  вовсе нет головы, отсутствует лицо, не присутствует  тело, не хватает  носа, одна нога,  один глаз. Либо чрезмерно  –  три хвоста, множество голов,  сто рук,  палец или фаллос, заменяющий всё тело, гигантские размеры. Либо перемешано  –  и тогда на женской голове клубком свиваются змеи; на теле льва или коня трепещут крылья;   мужской  торс  венчает  бычья голова;  женское тело  завершает змеиный или рыбий хвост. Но существует  и  чудище из чудищ – Протей, который может  принимать все мыслимые или немыслимые формы.
Они или порождение первоначального Хаоса, следствие дурного смешения  неподходящих частей и членов; или плоды запретной любовной  связи, зримо выражающие пороки своих родителей. В первом случае они олицетворение изменчивости, всевозможных метаморфоз, нескончаемых возможностей преобразования естественной природы, во втором – образ противоестественного. Природа же  терпит чудовищ потому, что  через немыслимое их уродство проявляется ее собственные великие сила и разнообразие. Именно уродство  и не  позволяет отнести чудовищ  хоть к какому-то классу и назвать иным словом, чем их собственные устрашающие имена.
Чудовища всегда далеки  от центра,  они на периферии, на границе мира или за ней. Страшные запредельные земли, гиблые, поганые  места: озеро  Лерна, Немейская пещера, Офрийская гора, страна Амелета, реки Стикс и Пирифлегетонт, Стигийские  болота, Тартар, царство тьмы – излюбленные  места их обитания. И если вы не стремитесь к границам, если  не переходите пределов  – не беспокойтесь: чудовищ вам не увидать.  Они никогда не нападут на вас в центре, внутри ограды.
Но именно чудовища, находясь вне всяких мер и любых границ, заставляют определять эти меры и обозначать эти границы и дарят  ясность сознания. Таящаяся же в  чудовищах опасность усиливает  эту ясность до предельной прозрачности и предостерегает  не ходить, не делать, не искать, не искушать. 
И можете быть уверены: встреча с чудовищем, сам факт того, что  вы рядом с ним –  выражение вашего внутреннего изъяна, следствие  пороков и патологий вашей собственной души. Это вы вышли из меры,  пересекли границы и зашли слишком далеко.

  А к нам с Лав чудовища забредали сами. Мы их вроде и не искали,  сами никуда не ходили, в пещеры-болота не лазали,  на горы не поднимались, а поди ж ты – то и дело встречали. (38) По-видимому, всё же находились на периферии, но не замечали этого, потому что здесь, в этом неподлунном мире,  где верх, где низ, где центр, где окраина  – ну никак не разобрать. И они приползали, прибегали, выплывали, выскакивали, как черти из табакерки. (39)
(38)Наш  любезнейший доктор Карл Густавович считает, что в случае противостояния  чудовищам мы с Лав добились редкостного единения, которое помогло нам одержать некоторые ощутимые победы и лучше узнать друг друга. Так, я, всегда полагавшая Лав просто монстром, стала считать её прекраснейшим из   монстров, превосходящим всех остальных в наличии человеческих качеств. Но Карл Густавович считает также, что всё это позволило именно Лав заметно усилить свои позиции и существенно повредило мне самой. Он аргументирует это тем, что запредельные места – это родные места Лав, а чудовища – существа, с которыми ей гораздо привычнее и безопаснее общаться, поскольку одно чудовище другое чудовище не ест. Меня же встречи с ними повергли в ужас, попытки преодолеть который и толкнули меня к Лав. А она не преминула этим воспользоваться.
(39)Я очень люблю свою рукопись,  и мне очень не хотелось бы пачкать её страницы некоторыми историями, в том числе и рассказами о чудовищах, но истина больше любви.    
– Извините, можно я задам вам нескромный вопрос?
– Я здесь именно для этого.
– Не хотели бы вы взять меня в зоорабство? Мне   восемнадцать лет, я   худенький, симпатичный.
Мальчонка попал на меня, и я не удержалась:
– Но, наверное, для того, чтобы взять тебя в зоорабство, маленький,  мне нужно быть животным? Причём крупным, иначе не получится. Или животное ты?
– Зря смеётесь, вам для этого всего-навсего нужна дрессированная собака.
Ну, слава Богу, хоть не осёл или жеребец.
– Я уже пробовал это на даче у своих знакомых. Они выдрессировали  добермана, и он брал меня у них на глазах. Это очень здорово, вам понравится. Но, думаю,  лучше подойдет для этого немецкая овчарка. Вы получите незабываемое удовольствие, а я без этого просто жить не могу.
Ему восемнадцать, а он  жить не может без сношений с кобелем. Кто передо мной  – гибрид   мальчишки с сукой? Мальсук, что ли? Или парсук? Тьфу! 

– Как вы относитесь к теме инцеста?
И снова ко мне.
– С непередаваемым беспредельным отвращением.
– А мне так нравится моя мама, я всё время её хочу, но не знаю,  как сказать ей об этом. Думаете, она согласится, если я попрошу её?
Тьфу два раза!

А вот эта написала Лав.
– Привет, хотела с тобой посоветоваться.
– Пожалуйста.
– Я проститутка, у меня по два-три клиента в день, я их принимаю дома.
Сорокалетняя, некрасивая, худая, с отвисшей грудью – поистаскалась девушка.
– Сопереживаю, несладко, наверное – постоянно видеть дома  поганые рожи. Да ладно бы  –  рожи…
– Что ты, мне нравится! И деньги хорошие  –  две тысячи  с клиента.
– Что ж, за месяц неплохо получается. И что они с тобой делают?
О, Лав   «на ты» заговорила! Не смогла  даже выдавить «вы».
– Всё, что угодно.
– Так в чем вопрос-то?
– Я хочу своего сына, ему шестнадцать. И у него такой!  Просто с ума по нему схожу. Не знаю, что и делать.
– Ну, уж  этого  делать точно нельзя.
– Я бы  давно сделала, но боюсь. И хочется, и колется.
Я бы уже прекратила разговор, но это Лав.
– Все-таки боишься? Понимаешь, что это смертный грех?
– При чем тут грех? Просто  боюсь, что не понравлюсь ему.
Тут уж и Лав не выдерживает и делает «изыди!».
 
А вскоре приходит и другая с восточным именем Мамасын.

- Добрый вечер! Моему сынуле очень понравились  твои фото. Он так  возбудился, что мне пришлось взять у него в рот. Вот я сейчас делаю ему минетик, и мы оба любуемся  твоей  несравненной красотой. Хочешь по скайпу посмотреть?
Тьфу сто раз! И чур меня!  А Лав, щурясь, смотрит фото: родственная случка по-собачьи; материнская грудь, липкая от сыновьего семени; кровосмесительное феллацио; искаженное от наслаждения, залитое спермой лицо женщины,  которую изо все сил дрючит в зад её собственное дитя – Рим отдыхает. 
Но ведь они не просто хотят грешить, они находят радость в том, чтобы другие знали об этом. Публичность греха имеет для них особую сладость и составляет их  подлинную цель, потому что чудовище только тогда становится  настоящим чудовищем, когда приобретает славу.      

– Вы автор «Любимого романа»? Я Ваш давний поклонник.
– Но как Вы узнали?
– Есть нечто неповторимое в вашем подбородке, шее, руках. И потом – мне очень знакомым показался стиль написанного на Вашей странице. Как Вы относитесь к общению со мной?
– Отчего ж не пообщаться с таким внимательным человеком?
– Но Вы всё-таки посмотрите мою анкету, может Вам не захочется после этого.
Смотрим анкету. Зовут Одиночество, 42 года, пристрастия: «Медицинские игры. Люблю, когда женщина испражняется на меня».
А мы называем извращенцами одиноко мастурбирующих бедняг! Но всё-таки – «Любимый роман». Изо всех сил колю им мою  замершую от отвращения терпимость.
– Ваше право. Мне нет дела до этого, у  меня принцип: люди наедине, приватно, по  согласию, могут делать, всё, что им заблагорассудится. При условии, что это всё не наносит вреда им самим и окружающим.
– Вы удивительная женщина, обычно  все сразу прогоняют меня. Благодарю Вас.
– Что же, у Вас так никого и не было в этом смысле?   
– В том-то и дело, что в нашем городе я не могу найти такую женщину.
– И даже проститутку?
– Нет, проститутку могу, и находил. Но я хочу делать это по любви. Так что сами понимаете: я обречен на одиночество.
По любви испражняться друг на друга! Да, чего только не делают по любви!
– И что, у Вас никогда не было встреч с непрофессионалками?
– Была, один раз. Женщина приехала ко мне из Москвы.
– Вы познакомились с ней здесь?
– Нет, в одноклассниках. Но с ней было совсем не так и не то.
– Что же?
– С ней мне пришлось выступить в несвойственной для себя роли. Она любила бесстыдно демонстрировать гениталии в разных позах, понося себя при этом матом. И чтоб затем её хлестали плёткой, попадая в промежность,  жутко оскорбляли, мочились на неё.  Мне это не очень понравилось. Но как быть? Когда нет натурального продукта, приходится довольствоваться суррогатом.
Случка чудовищ… Они ведь все разные,  поэтому им трудно при спаривании удовлетворить друг друга. Конструкции-то принципиально различные: у  кого-то семь шей, у других – одна нога или три хвоста, и не у всех есть признаки пола.  А с парой у них проблема – многие в единственном экземпляре. Нет, об этом лучше не думать.
– А живете Вы один?
– Нет, я женат, у меня сын. Прошу Вас, разрешите мне хотя бы иногда писать Вам.
«Любимый роман», терпимость, широта взглядов, философское отношение к собственной жизни и чужим недостаткам. Всё, кажется, уговорила.
– Извольте.
– Вы знаете,  я очень люблю Владимира Соловьева, особенно мне близка его экуменическая  идея о Вселенской Церкви.  У меня даже есть работы о нем, опубликованные в Париже.  Я знаком с французскими его исследователями и издателями.
– Вы удивили меня. А чем Вы занимаетесь в жизни?
– У меня небольшое арт-агентство и свой интернет-журнал, посвященный новинкам музыки. Вы не подумайте, я не изгой общества, весьма и весьма социализирован. По роду занятий мне часто приходится бывать в клубах, на концертах, да и в  хороших домах. Но этим я занимаюсь сравнительно недавно. А до этого был священником.
– Священником?! Где?!
– В одном из местных центральных храмов.
– И как же Вы примиряли Ваши пристрастия с Вашей службой?
– А что ж тут примирять?
– Но это же ненормально, это можно назвать патологией или  извращением.
– Не понимаю, почему. Стремление к этому природно.
– Ну,  тогда грехом, прелюбодеянием. Вы же не с матушкой своей это делать собирались?!
– Нет, её я за долгие годы так и не сумел уговорить. Но я не считаю это грехом.
– Какая разница, что считаете Вы, ведь есть же каноны и нормы. Так Вам пришлось  уйти  из-за этого?
– Нет, это было связано с  приездом нового владыки, мне не понравились заведенные им порядки, я повоевал-повоевал и  снял с себя сан. Тогда была большая шумиха, в мою защиту выступили известные люди, в том числе и москвичи. Но я не стал это форсировать, нашел другой род деятельности.
–  А кто-нибудь из Вашего окружения знает о Ваших пристрастиях?
– Кроме жены, знал один друг, тоже священник, но он умер. Он меня и исповедовал.

Он пишет каждый день, ждёт меня на сайте.
– Вы знаете, я вчера ехал по городу и увидел Вас,  Вы переходили площадь. Я остановился, вышел из машины и долго-долго смотрел Вам вслед. О Боже… как Вы прекрасны!
– Отчего же Вы не подошли?
– Да у меня вся душа разрывалась!!! Очень было страшно!

– Вы снитесь мне, я думаю о Вас постоянно.
–Но Вы же понимаете, Ваших желаний я никогда удовлетворить не смогу.
– Желания – желаниями, но влюбленности еще никто не отменял. Это совсем другое.

– Я скучаю без Вас, я уже впал в зависимость от Вас. Я  изо всех сил держусь, чтобы не влюбиться без памяти. И мне это удается только с большим трудом. Я прошу Вас встретиться со мной в любое время.
Он был выродком, чудовищем. Но мне хотелось встретиться с ним, хо-те-лось, и  я не могла объяснить себе, почему. Может быть, все-таки любопытство?  Мне не приходилось раньше видеть сексуальных монстров в реальности.   Или  я была слепа? А может, чудовища завораживают?  И, встретившись с ними, так просто не уйти? Иначе  почти любой убежал бы от них, многочленных, чрезмерных, а оттого громоздких, неповоротливых и нерасторопных.
Но  как же он-то должен называться? Копрофил? Фекалофаг? Русские  эквиваленты этих слов  настолько омерзительны, что лучше никак не называть. 

Встречаемся в кафе, чинно пьем чай.   И  внешность у него чинная. Внешность для сюртука,   жилетки, начищенных хромовых  сапог. Но он вполне современен: в джинсах,  футболке,  прекрасных мягких туфлях. Среднего роста, слегка полноват, очень моложав, кругловатое лицо, русые волосы, бородка, небольшие серые глаза. Приятен, мягок, спокоен,  нетороплив в словах, но в глазах напряженная мысль.  И чем-то неуловимым похож на чёртушку, на беса. Да, пожалуй, что-то  бесовское, маленькие рожки бы ему. Наверное, очень подошли бы маскарадные новогодние, красные или черные, с подсветкой.
– Вы еще прекраснее, чем я даже мог себе представить.
– Благодарю. Так что? О чём будем говорить?
– Хм... Я бы мог быть Вам интересен? Даже если учитывать мои перверсии?
– У меня к Вам сложные чувства: интерес, недоумение, даже отвращение.
– И этой компиляции не достаточно для встречи?
– Разве мы не встретились?
– Я говорю о другой встрече и готов принять любой установленный вами формат.
– Мне мешает ваша история.
– Это преодолимо?
Мне следует жестко отказать ему, но я попала в вечную сказку об аленьком цветочке. Мне жаль его! А может, он просто уже успел выпустить яд, парализующий волю жертвы?   И  я удивляюсь собственным словам:
– Не знаю, может быть, нужно просто как-нибудь попробовать. Не получится – и пусть себе. Зато,  если получится, может  оказаться совсем недурно. Во всяком случае, это будет нетривиальное событие.
Похоже, встреча с чудовищем в мои мысли ясности, увы, не вносит.
– Я в этом абсолютно уверен!!! Могу только представить!!! Хотя нет... Даже представить не могу... И когда же? И как я узнаю о Вашем решении?
–У меня чрезвычайно загружены следующие две недели. Может быть, чуть позже.
– Я терпелив... Но буду ждать с нетерпением!!!
И мы сидим, и курим, и пьём чай. Кто пьёт чай, тот отчаянный. И обсуждаем местных священников, он дает всем крайне жесткие характеристики. И беседуем о Соловьёве, тот тоже был отчаянным. Это ж надо – объединить все Церкви в одну! И тогда бы мусульмане пили с православными чай на Пасху,  иудеи отмечали бы сразу две Пасхи, а католики делали бы обрезание, а  крестились бы раз слева направо, а раз – справа налево.

– Я готов на все. Ждал же я столько времени. Потому что, не смотря ни на что, всегда помню и думаю о Вас.
Прощаемся.
– Всего Вам доброго. Я Ваш навеки!!
А дома читаю:
– Скажите,  когда Вы сидели там, на диване, Вы специально раздвинули ноги? У меня просто в голове помутилось, когда  я увидел Ваши колени. Я чуть не упал в обморок от желания.
И потом каждый день:
– Очень рад Вас видеть. Для меня нет хороших новостей?
– Увы, может быть, позже…
Мне отчего-то не хотелось навсегда терять связь с ним.
– Спасибо! Простите меня, я  такой нетерпеливый... А можно вопрос? Когда Вы  говорили о своем отношении ко мне, сказали об отвращении. Можно немного подробнее?
Я добра с ним, с моим чудовищем.
– Легкое отвращение... Вы сложнейшая персона... в которой столько всего намешано...
– Вера!  Вы даже не представляете, сколько всего у меня внутри. Я имею в виду   –  в отношении к Вам. Я очень хочу быть с Вами и одновременно боюсь Вас. Но так хочется полностью Вам довериться и отдаться. Что бы без остатка!
 – Зачем же тогда, если Вы боитесь?
– Нет, нет! Этот страх другой природы – от  восхищения Вами и обожествления Вас. И потом, это так сладко  – его преодолевать.
У чудовищ, оказывается, тоже есть свои боги. Но каково это – быть божеством для чудовища? Да, далековато я зашла, похоже, я уже не на периферии, а за ней, на метапериферии,  куда дальше самих чудовищ.
– Но как же Вы будете тогда общаться со мной, обнаженной? Да еще будучи голым и беспомощным.
–Так это и прекрасно!!! Преодоление всевозможных комплексов, стыда и стеснения очень возбуждает! Думаете, мои переживания помешают мне отдаться Вам в руки?
– Время покажет. Меня слегка смущает Ваша внешность, очень плутовская – мне чудится стёб.
– Это только так кажется. Когда Вы узнаете меня ближе, поймете что я очень искренний и открытый!
Но что значит – узнать чудовище поближе? Совсем близко? Быть съеденной? Или  проглотить его самого?

Еще какое-то время он упрашивает меня, уговаривает, умоляет о встрече. Но всегда неизменно ровно, спокойно, терпеливо. Пока в один из уже зимних дней слишком вежливый тон его разговора не наскучивает мне настолько, что я предлагаю сменить его.
– Да, да, да!!! Я ждал этого!!! Знаешь, чего я хочу больше всего на свете? Чтобы ты сейчас же, немедленно  пришла ко мне в офис и наср..ла на меня. Я жду тебя, я  схожу с ума от желания. А пока я сижу, смотрю порно, где все ср…т, ср…т и ср…т друг на друга, и дрочу изо всех сил!!! Приходи поскорее, любовь моя, я изнемогаю без тебя!
Гадливость не позволила мне даже послать его, это виртуозно  сделала за меня пришедшая на помощь Лав, она же  натренированной рукой  низвергла его в электронный Тартар. А он, потеряв возможность говорить со мной, начал звонить мне так назойливо, что я сменила номер телефона.

Сама же Лав наткнулась на чудовище  поопаснее. Монстр с легкостью провел сирену, виртуозно камуфлируясь  под человека, и принял образ настолько  вкусного мужчины, что её хваленый нюх на этот раз отказал ей. Когда он появился, они с Лав как-то сразу зацепились языками, снюхались и договорились о встрече.
Первый раз они встретились утром, около знаменитого заведения «Рога и копыта»  (тогда мнительная, как все сирены, Лав еще не знала народного названия этого милого местечка, оно заставило бы её насторожиться!). Утро было прекрасное, и он встречал её цветами и флагами. Они еще издалека, ещё  до первого взгляда, понравились друг к другу, болтая, медленно спустились к Набережной и стали обходить дорогие рестораны, в надежде как следует позавтракать  и пропустить по рюмашке-другой,  но всё было закрыто.
Наконец  в последнем, самом большом, ресторане новый  приятель Лав сумел договориться, чтобы им накрыли на улице. Они сидели под тентом, залитые утренним солнцем, смотрели на реку и теплоходы, попивали текилу, закусывали рыбой и икрой и со вкусом беседовали. Он был из историков, ныне бизнесмен средней руки, спокойный,   умный,  в меру рафинированный, слегка ироничный.  Он рассказал ей прелестную историю о том, как студентами они большой весёлой компанией, радуя  весь центр города, ходили за пивом с огромным алюминиевым бидоном, у которого было нарисовано щекастое румяное улыбающееся лицо со слегка заплывшими глазками и мешочками под ними.  И как их, при виде смеющегося бидона, пропускали за пивом без очереди, и как потом бидон украли, после чего компания развалилась. И Лав смеялась, и им было хорошо, и расставаться не хотелось.
В постели они встретились через неделю, он был  очень недурен и в восторге от Лав, она была покорена его поведением после постели. На лестничной клетке  спокойный историк, не обращая внимания на то, что в квартиру вот-вот должны были придти очередные гости, встал на колени, задрал юбки Лав и стал целовать ее бедра и ягодицы, увлекаясь всё более и более и увлекая её. Его длинный, жесткий и хищный язык притупил ее бдительность, и она снова упустила шанс почуять, кем должен быть обладатель подобного языка.
Увлеклась же Лав настолько, что очередные посетители  квартиры зашли в обитель фастлав под лучшую её песню,   всеми силами  стараясь не смотреть, не слышать  и не задеть. Историк и потом не отпустил  Лав и, не обращая внимания на все её уверения в чрезвычайной занятости, потащил в какой-то кабачок, поил, кормил, ласкал взглядом, щипал за щечку, мял плечико, сжимал руку и расстался с ней с очевидной неохотой и большим трудом. Словом, он показался ей на редкость вкусным.
Они часто виделись, и  умный, понимающий толк в женщинах историк всякий раз дарил ей особые удовольствия, иногда и приглашая кого-нибудь  еще, чтобы развлечь её по-настоящему, чтобы она была довольна вполне, а еще лучше – сверх меры.
На одну  из таких встреч им был приглашен молодой паренек. Лав в этот день была не в настроении, придиралась ко всему,  капризничала, и когда она высказала какое-то свое мелкое недовольство парню, историк ударил того по лицу. А потом вошел в раж, повалил на пол, начал бить ногами, после чего лежащая в постели Лав от  страха натянула простыню на лицо, и только слышала хорошо знакомые ей  звуки терзаемой человеческой плоти.
А когда наконец осмелилась  взглянуть на происходящее, содрогнулась от ужаса и отвращения. Пол был залит, стены забрызганы кровью, точно скалы на её эгейском острове,  лицо парня превратилось в месиво, а рафинированный историк спокойно вытирал руки полотенцем. Лав завизжала, надела только чулки, сапоги и шубку и бежала с поля брани, побросав свою одежду, украшения и любимые  игрушки. Историк пытался остановить её, но разгневанная сирена превращается в  фурию, а ту не следует останавливать.
Он  звонил ей  в течение  получаса непрерывно, потом звонки прекратились, и в следующий раз он дал знать ей  о себе только назавтра. Оказывается, соседи, услышав шум, вызвали милицию, и обоих мужчин отвезли в отделение. Пострадавший оказался милиционером, и историку, а также его жене, стоило немалых усилий и денег замять дело. 
Историк звонит ей до сих пор, умоляет простить и вернуться. Но Лав  раз и навсегда решила отныне иметь истории с людьми, а не с  чудовищами.

С тех пор она тщательно обнюхивала каждого и злобно шипела при приближении любых, даже крохотных и субтильных монстриков, и большинство из них пугалось и уходило. Но одно из них постоянно приходило к нам, меняя обличья, словно Гудвин, Великий и Ужасный.
 Сначала это была шестнадцатилетняя черноволосая глазастенькая крошка.

– Ты так нравишься нам, мой парень сейчас имеет меня по-собачьи, и мы оба, не отрываясь, смотрим на твое изображение на экране. Ох, как я люблю тебя, ох как я люблю тебя, и он любит тебя, я сейчас хорошо чувствую  –  как, потому что он входит в меня всё глубже и глубже, сильней и сильней. Приезжай к нам, и у нас троих будет незабываемая ночь. Ты же любишь, когда тебя еб.. молоденькие мальчики, я знаю.

Потом двое тридцатилетних парней-гигантов.
– Мы любим тебя оба. Встретимся, и мы тебя всяко-разно, так-перетак, насадим,  повертим, покрутим, дадим и возьмём. Всё, что ты хочешь, детка, мы без ума от тебя.

Затем пожилой настойчивый мужчина.
– За ваш страпон я готов заплатить любую сумму, соглашайтесь,   я решу все ваши финансовые проблемы. Просто имейте меня в попку каждый день, вот и всё.

И далее, очень настойчиво,  по кругу, плюс супружеские пары, другие девочки, новые мальчики, садисты-мазохисты, рабы-кукколды, зоофилы-педофилы-копрофилы,  тройки, четверки, пятерки и всякой твари по паре.
Но Лав не провести дважды, и она  отгоняет фантомов до тех пор, пока  не получает признание:

– Вы раскусили меня  –  да, это всё я. Я знаю Вас много лет, когда-то Вы преподавали у меня математику. Вы еще тогда очень интересовали меня, но сами понимаете… Вы единственный человек на сайте, с которым мне интересно и которого мне не провести. И сейчас я честен: хочу встретиться с Вами в постели.  Я одержим сексом, и мне всего мало. Я знаю о сексе всё,  перепробовал все возможные извращения,  организовал самые разные группы,   имел женщин, мужчин, животных,  и они имели меня. У меня нет табу. Я растлевал, унижал, мучил, почти убивал. Из-за меня сходили с ума и кончали с собой. Но мне надоело одиночество. Я могу взять любую, но мне не хватает  именно Вас.  Давайте увидимся и поговорим нормально.
 Он был одержим не сексом – монстрами. Не просто хотел быть чудовищем – стремился стать всеми чудовищами сразу,  мечтал быть хуже всех. В реальности же он не мог этого сделать, и дело было даже не в страхе. Реальность беднее любого мифического пространства, в неё не всё помещается, и пакостить можно не всяко.(40)  А мифичность, иллюзорность, подвижность  виртуальности позволяла ему превращаться в любое существо, творить всё, что заблагорассудится самому-самому извращенному воображению, что он и делал  с наслаждением и удовлетворением. (41) 
(40)Например, нельзя убивать людей взглядом.
(41)Вскоре и меня саму постигла почти такая же участь – я стала творить монстров во множестве. Правда, у меня на это были серьёзные причины и созданные мною чудовища были мне отвратительны. Однако мудрый Карл Густавович говорит, что это не меняет дела, и меня вовсе не оправдывают никакие обстоятельства, потому что единственной причиной  создания монстра является желание явить миру того зверя, который живет в тебе. Тот же факт, что я творила разных гадов говорит о том, что во мне, помимо Лав, обитали и другие чудища, иногда и пострашнее её. Так что мне в какой-то мере повезло, что я начала с Лав. Карл Густавович даже как-то сказал, что Протей – это я сама
У Лав же заработал   охотничий инстинкт,  ей захотелось  изловить Протея, то есть увидеть его настоящего.  И тут уж у  неё свои методики, она-то умеет извлечь из ситуации то, что нужно ей.
– Я не собираюсь  разговаривать с Вами, пока Вы не покажетесь.
Протей не хочет показываться, но Лав непреклонна. В охоте же нет ничего сложного, нужно просто быть последовательным, и ты рано или поздно поймаешь того, кого хотел.  Его сопротивления хватило на   несколько дней, после чего он выслал нам фото.
Мы внимательно смотрели на изображение, развернув его против обыкновения на весь экран – ведь перед нами Протей, вечно изменяющийся и ускользающий, следует разглядеть все детали. Но деталей не было.  По  горной крымской дороге спускался молодой мужчина лет тридцати с небольшим, достаточно высокий, нормально сложенный,  шатен, с непримечательным  средним лицом. И именно в этом отсутствии особенностей и таился смысл. Самое опасное чудовище должно быть незаметным. Тот, кто неустойчив, непрерывно меняется, течет, претерпевает всевозможные метаморфозы, в  минуты покоя  должен быть средним. И нас с Лав не удивило бы, если бы он оказался физическим гермафродитом. В его же психической двуполости мы и не сомневались, как, впрочем, и в его самых средних мужских достоинствах.
Лав это лицо не сказало ровным счётом ничего, но я вспомнила его. И в самом деле, был такой слегка угрюмый, почти никогда не улыбающийся и о чем-то постоянно думающий мальчик. Я запомнила его лишь благодаря своей тогда исключительной, а теперь оставшейся в прошлом внимательности к людям.  Для всех же остальных он был ни чем не примечательным и неинтересным ничем.
Показавшись, Протей решил стать и откровенным:
– Мы с Вами настоящая пара. Остальные идиоты и ничтожества, они ничего не смыслят ни в жизни, ни в сексе, им лишь бы тупо трахаться или примерять очередной бумажный костюмчик.  Я хочу развести этих уродов, я уже продумал некоторые удачные сексуальные схемы, позволяющие изымать у них деньги в массовом порядке. Вы нужны мне и для этого. Но для начала нам просто необходимо  переспать, нам нужно знать всё друг о друге. И я хочу знать обо всём, что происходит с Вами.
Возможно, еще полгода назад он и заинтересовал бы меня. Но теперь у меня была Лав, а я была у неё, и нам обеим вполне хватало друг друга. Он же не знал об этом, и продолжал настаивать на необходимости пары,  в то время как она у нас уже была, самая органичная и естественная.  Я бы время от времени всё же болтала с ним, но Лав это было неинтересно, и она сумела отвадить его, развесив отпугивающие нечисть травы. Он ушёл, не выдержав запаха лаванды, но еще не  раз давал о себе знать, подсылая  всё новых и новых, выходящих из него монструозных существ.
Приходили к нам и другие, независимые и очень разные, сигналящие нам своим неописуемым видом: девочки, вы зашли слишком далеко! Но мы с Лав, поглощенные друг другом, больше не обращали на них внимания. И мы никого не боялись, а значит –  были самыми страшными. И время от времени слышали:
– Девушка, да вы чудовище!

Результаты:
…невозможно поставить эксперимент с тем, что не поддается никакой классификации, но можно провести испытание, причем испытывать придётся не его, а себя…
… чем больше вы придерживаетесь порядков и мер, чем меньше выходите из границ, тем меньше вероятности встретить из ряда вон выходящее, и наоборот…
… если вы собираетесь исследовать нечто,  принципиально отличное от всего другого, то имеет смысл хорошенько подумать, стоит ли его вообще исследовать, поскольку подобное исследование может таить в себе значительную опасность, и не только для вас…
… если же в подобных исследованиях вы зададитесь целью сохранить себя как непременное условие всех ваших будущих испытаний, то следует немедленно убежать…
… если вы пытаетесь изучить особый, специфический объект, то следует помнить, что у каждого из них своя неповторимая история и не транслируемые   на других особые качества: знание того, как справиться с ехидной не поможет вам в борьбе с гидрой, и наоборот…
 … победа над монстром почти с необходимостью означает последующую борьбу с новыми, и чтобы не вовлекаться в этот процесс, лучше не побеждать, а заняться  чем-нибудь другим…
… если монстры встречаются на вашем пути слишком часто, следует немедленно и резко изменить его траекторию…

Вывод:
…если вы не хотите  сломить голову, набирайте ваш кувшин не из смрадных болот и зловонных рек, а из чистых источников…
 
Исследование инфляций,
или Любящие
(анализ наблюдения)

Кого или что можно любить? Да всех и вся – от  целого мира до любой его части. И найдутся на свете многочисленные те, кто весь пыл любви отдаёт  позитронам, бородавчатым свиньям, сумчатым лисам  или формуле Стирлинга.
Значимость любви сравнима лишь с ее таинственностью, а природа любви и  способы существования её в мире загадочны.
Вы можете полагать, что любовь  – это трение кожных покровов, возбуждение  некоторых участков головного мозга, производство организмом  конкретных веществ,  результат определенных биохимических реакций,  следствие существования особого гена;  мыслить ее результатом биологической эволюции, направленным на оптимальное продолжение рода. 
 Или можете  считать, что любовь есть нечто ментальное,  рожденное человеческими представлениями и мечтами, культивируемое  мыслью и словом. Что это образ идеального, практически не достижимого, не существующего в биологической или социальной реальности,  но способного даже своим несуществованием катастрофическим образом изменить жизнь. 
А хотите – думайте, что любовь Божественна,  что она животворящая вселенская сила,  вращающая и объединяющая мир наполняющая его от Небесного Престола до седьмого круга ада.
         В любом случае – истина останется вам неизвестной. Ибо тайна сия велика есть.
Любовь множится. Она  первая-последняя, единственная-сотая, верная-обманная, созидающая-разрушающая, плотская-духовная, и далее по списку из сотен и сотен наименований. Она Эрос – страсть, желание; она   Филиа – интерес,  душевная близость;  она  Сторгэ – нежность, приятная привычка; она Агапэ – жертвенность,  пиршество любви.  Но это не лики любви   –  лишь  блики на ее прекрасном, грозном и скрытом ото всех лице.
 Любовь  может быть основана на корысти,  и тогда вы любите то,  что вам полезно или необходимо.  А может   вытекать из склонности к товариществу, из желания не быть одиноким.  Но может быть и   следствием предельно полного знания о любимом,   позволяющего  понять его  великие  достоинства и умалить себя перед ним.  Любовь как знание и понимание исключает значимость пола, ведь  в этом случае вы любите просто   того, кого ценит ум и  признает сердце, а не мужчину или женщину. Но она не исключает плотского: можно любить и чужую плоть, именно в ней усматривая  превосходство возлюбленного.
Сила же любви определяется тем, что малая толика достоинств любимого есть и в любящем, именно  благодаря этому последний и тянется  к первому. Отсюда и та добровольная покорность, с которой любящий исполняет волю любимого, поскольку осознает его превосходство. И страх  – любящий боится любимого и боится его потерять. Страх и страсть – именно в любви эти сильнейшие чувства сливаются в эмоциональной  близости.
 Эрос – одновременно  самый древний и самый юный из богов, а любовь противоречива.  Она созидание и разрушение  –  висячие сады для возлюбленной Семирамиды против  разрушения Трои. Слияние и  разделение, опасение и намерение, сила и слабость, страх и  желание, нежность и разврат, невероятные наслаждения и непереносимые муки.  Но  что бы и кого бы  ни любил человек, только  любовь  дает истинную радость  существования и  подлинное ощущение жизни.
Но  она же с необходимостью  включает в себя и  смерть. Именно в любви  жизнь и смерть  соединяются самым причудливым образом.   Цивилизация же, боясь даже тени смерти,  принимает участие в трусливеньком заговоре, согласно которому весь мир живет  исключительно под  эгидой  всепобеждающего Эроса. Но  именно  отчаянность попыток поддержать эту иллюзию  указывает на существование противоположного полюса – Смерти.
Вот почему тень смерти всегда лежит на восторгах любви.  Именно смерть и вечно присутствующая ее возможность делают любовь  страстной.  Неизбежность смерти вызывает готовность любить, любовь обостряет  предчувствие смерти.
Любовь начинается с крови и заканчивается смертью. Афродита рождается из розовой пены, но розовой от пролившейся в Океан крови оскопленного Урана.  Эрос вооружен ядовитыми стрелами. Кровь дефлорации – это кровь жертвы. Смерти подобно состояние любого экстаза, и наслаждение, достигаемое в соитии, подобно смертельной агонии.
И именно в ответной любви страх потери и смерти усиливается,  ибо  потерять может только  имеющий.  Эрос лишает члены силы – но это  важно только в момент любви, прочие защищены от немощи и беспомощности страсти.
  Этот страх потери сил от  любви, иногда смертельной потери, заставляет бежать ее и искать заменители и суррогаты. И, компенсируя этот страх,  Эрос  заставляет  людей постоянно  доказывать свою силу в соитиях с нелюбимыми. 
В результате секс становится стратегией снятия беспокойства перед любовными утратами. А  извечный мужской страх импотенции  оказывается слабым отголоском страха Абсолютной Импотенции   –  смерти
 В  сильной любви, в любви страстной  смерть имеет лицо любимого, отвергающего или уходящего.     Любовь смертельна по своей природе, по своему естеству: она рождена для преодоления смерти, ее попрания, а значит  –  подобна ей  и содержит ее в себе,  имеет ее в виду, приближает ее.
 Только смертью, жертвой всего, чем обладаешь, можно определить или доказать  подлинность любви. И  только смерть спасает любовь от увядания, умаления, исчезновения. Смерть выступает Тенью, позволяющей оценить интенсивность любовного Света.      
Напротив, отсутствие смерти  на дне   любовных отношений, лишает любовь глубины.  И именно в  бессмертии  таится  причина скуки олимпийских богов – и тогда, преодолевая  свое бесстрастное бессмертие,  они спускаются   к смертным,  в стремлении испытать живительный страх смерти.
 Смерть от невыносимой боли  и невыносимого счастья составляет интригу страсти, ее движущую силу. Невозможность смерти  как величайшей потери или величайшего сохранения любви делает  последнюю в принципе иной, ненастоящей, неподлинной, лишенной самого сильного ее качества.


Вот ведь какие страсти-мордасти – любовь, смерть, страсть. А я чувствую себя работницей  конфетной  фабрики, после смерти попавшей  в шоколадный рай. Это я-то, всю жизнь  мечтавшая о словах любви  и  почти не слышавшая их!  А тут – вороха, горы, читай, слушай,  вкушай, наслаждайся. Проверено:  не просто слова – чувства. Но вкусна только купленная, заработанная, заслуженная конфета. Конфеты  с конвейера  –   хуже горькой редьки. И чтоб хоть как-то развлечься,  я пытаюсь определить, какие слова  в этой груде любовных призывов   написаны  мне, а какие – Лав. (41)
(41)Мой любимый доктор Карл Густавович уверяет меня, что этот анализ я провела  в период недолгой ремиссии, когда сумела  практически полностью разделить себя и Лав. К сожалению, он расценил это временное улучшение моего здоровья как затишье перед бурей.  И я считаю совершенно так же.
– Я сделаю всё, что ты хочешь, чтобы видеть тебя и целовать тебя. Мне с тобой невыносимо хорошо.
 Это Лав.
– Любимая – ты цель моей жизни.
Спорный случай.
–Ты прости меня, если по глупости или неосторожности я делал тебе больно. Ты самый замечательный человек, я буду любить тебя всегда.
Это мне.
–Ты самая талантливая, самая умная, самая честная, самая красивая, самая добрая и самая мудрая.
Мне.
–Я все время хожу около твоего дома, без тебя я просто не живу. Вот так-то.
Лав.
– Я  хочу жениться на тебе, больше всего в женщинах я ценю ум. А ты самая-самая умная.
Мне.
– Я просто обожаю тебя, моя прелесть.
Лав.
– Выйди, я теряю смысл существования.
Лав.
– Я жену не любил, а ты вернула мне веру в себя. Я могу переживать, чувствовать и любить!
Мне.
– Я  тебя лю.
Лав.
– Мой друг, когда я с Вами,
  Я написать готов немало слов,
  В  котором смысл стоит на третьем месте,
  На первом Вы, а на втором – любовь.
  Лав.
– Мне хреново без тебя, лапочка, целую каждый сантиметр твоей ручки, ножки, киски.
Лав.
– Ах, как медленно тянется время!
Лав.
– Я пропал, пропал без вести и навсегда. Для всех – жены, друзей, знакомых.
Мне.
– Ты лучше всех. Там я дружил, тут люблю.
Мне.
– Я тебя люблю, мне всё равно, какая ты без меня.
Лав.
– Я не вижу тебя, не слышу тебя. И не могу скрыть от окружающих, как мне плохо.
Мне.
– Я хочу, чтобы ты была развратна. Со мной. Я тебя ужасно хочу и скучаю.
Лав.
– Мне надо, чтобы ты меня любила. Остальные люди вне плоскости наших отношений. Тут только мы.
Мне.
– Я обычный мужчина. А ты чудо. Главное, что я тебя встретил. Мне очень повезло. И какое дело мне до остальных твоих мужчин, если ты меня любишь.
Не знаю.
– Меня тошнит от всех окружающих, и от мужчин, и от женщин. Я хочу видеть только тебя.
Мне.
– Я по тебе очень соскучился. Мне из нашей встречи больше всего запомнился  момент, когда ты потянулась к шкафу, и я увидел сквозь прозрачные одежды очертания твоих стройных ног, от ухоженных ступней до твоей тайны.
Лав.
– Спокойной ночи. Я очень хочу пить с тобой в ванной или в постели. И курить научусь снова.
Лав.
– Если мы встретимся с тобой в конце недели, я привезу ремень, и ты будешь  бить меня пряжкой в кровь, пока не простишь окончательно. А потом я полностью прощенный, возьму тебя сильно и надолго. Люблю, люблю, люблю.
Лав.
– Мне опять всю ночь снилась твоя красота и сладость. Это было очень радостно. Могу ли я сегодня что-нибудь сделать для тебя? Поедем ли мы на пикник в конце недели?
Лав.
– Я люблю тебя и боготворю.
Не понятно.
– Ты не принцесса, ты сверхчеловек. Принцессой ты была в глубоком детстве.
Мне.
– У тебя восхитительное тело, тело любимой женщины.
Лав.
– Я от твоей сладости схожу с ума. Либо сплошная ломка, либо сплошной оргазм.
Лав.
–Я держусь изо всех сил. Узнал,  что такое приапизм.
Лав.
– Мы не были близки уже два месяца. Я умираю без тебя.
Лав.
–Лапушка, я тебя, правда, обожаю, скучаю.
Лав.
– Я тебя всё равно буду ждать и надеяться робко на чудо.
Мне.
– Ты лучшее, что было в моей непутевой жизни.
Лав.
– Я тебя люблю, моя принцесса!
Лав.
– Я обязательно построю тебе дом, своими руками. Я уже сегодня ездил смотреть подходящее место.
Мне.
– Самая красивая и любимая моя девочка…
Лав.
– Возьми с собой ошейник и плётку, я хочу быть плохим щенком.  Обожаю тебя!
Лав.
– Мне никто не нужен. Нужна только ты.
Не знаю.
–  И насколько отвратительно подумать об этом абстрактно, настолько желанно оно от тебя.
Лав.
– Знай, что есть на свете человек, который может сдохнуть за тебя.
Лав.
– Счастье не купишь,
  Но время не ждёт никого,
  Если ты любишь,
  Веришь и в волшебство.
  Дни пролетают,
  Им не вернуться вновь,
  Но только не тает
  Моя последняя любовь.
 Лав.
–Мне с тобой очень хорошо. Нереально хорошо. Ты взываешь мою психику. Я действительно сошёл с ума, и я это осознаю в приступах суицидальных желаний. И чем дальше, тем больше, особенно в сложившейся ситуации. Я был бы самым счастливым  и здоровым человеком, если бы мог регулярно  ласкать тебя и ухаживать за тобой. Я жутко устал.
Лав.
– Как бы я хотел хоть раз прикоснуться к тебе. Это просто невыносимо.
Лав.
– Я завидую стрекозке, что висела тогда на цепочке.
Лав.
–Ты самая красивая женщина на Земле. Я хочу тебя безумно.
Лав.
–Милая, я умру за тебя.
Мне.
– Я ХОЧУ ТЕБЯ. ДАЙ МНЕ.
Лав.
– Мне невыносимо, я считаю минуты до встречи.
Лав.
– У меня были очень тяжелые времена, настоящие мужские игры и страхи. И всё это время меня поддерживала мысль, что мне есть для кого жить. Это Вы, Вера.
Это очевидно.
– Херово мне без твоего тела. Очень херово.
Лав.
–  Раздвинь для меня ноги. Я хочу взять тебя сильно и надолго. Ты свела меня с ума.
Лав.
– Если  я не вылижу тебя в ближайшее время, чокнусь.
Лав.
– Верни нам постель, пожалуйста. У меня в жизни лучше ничего не было, и жить без этого невыносимо.
Лав.
– Я обожаю твое тело, потому что в нем совершенный ум, твое доброе сердце и твоя чистая душа. Я люблю его и хочу его целовать.
Мне.
– Мне тебя катастрофически не хватает, и я буду ждать,  сколько потребуется. Я дождусь и буду счастлив. Если не дождусь, то просто сдохну.
Мне.
– Как только у тебя появится возможность, дай мне знать. Я отвезу тебя в самое чудесное  место. Я умираю  без тебя.
Лав.
– Без тебя очень трудно. Нет воздуха. А с тобой есть. Поедем за цветами?
Мне.
– Я смогу вынести любые невзгоды, но быть вдали от тебя не в моих силах. Ты – смысл моей жизни.
Мне.
– Мне кажется, что я злю тебя одним существованием. Зря ты. Я тебя очень люблю. Я как щенок выпрыгнул из машины от радости, что увидел тебя, но хозяйка опять рассердилась. Ну что мне делать?
Лав.
  – Не посылай меня. Лучше иди на мой. Не только он тебя любит, но и я. И оба мы тебя любим очень и очень сильно.
Лав.
–Я хочу еб… .  тебя. Это очень здорово, и от этого тяжело отказаться.
Лав.
– Какое у  тебя красивое лицо. Я весь день вижу его перед собой и наслаждаюсь им, любовь моя.
Мне.
– Ты меня совсем не знаешь. Я тот, кто нужен тебе. О, как я хочу  чувствовать твою насаженную беспомощность, пропитанную оргазмом!
Лав.
– Всё мое существо рвётся к тебе по всем направлениям. Но особенно сильно к твоему пассиву.
Лав.
– Я люблю тебя как всех сразу: как сладкую и развратную женщину, умного и интересного  друга, близкую подружку и  как сильного и властного хозяина.
Не знаю.
– Когда Вас здесь нет, мне иногда легче Вам писать, приходит на ум более «проникновенное» и теплое, местами горячее. Вы появляетесь, и мне отчасти удается взять себя в руки, и даже теми же местами чуть-чуть негодовать на эту Женщину. Но, поскольку запоминается последнее, даже не буду спрашивать разрешения, поцелую эти красивые обнаженные руки и вдохну аромат этого замечательного творения природы, пусть даже просто на память.
Мне.
– Прости меня, умоляю. Где надо ползать и посыпать себя пылью? Я приеду туда.
Лав.
– Сначала он был лед,
   Она – огонь.
   Она его почти не задевала,
   Но в ней был терпкий дикий мед,
   Которого ему так не хватало.
   Он пил ее как хищник пьет ручей:
   Лакал, глотал и щурился довольно,
   Не говорил красивых он речей,
   И вел себя он с ней предельно вольно.
   Он брал ее, как шхуну – флибустьер,
   И убеждал ее почти что силой.
   В ее глазах качался интерьер,
   Она была растерянно-красивой.
   Он наконец взорвался, как вулкан,
   И разрядил всю страсть одним разрядом.
   И вдруг почувствовал: захлопнулся капкан,
   И дикий мед стал изощренным ядом.
  Теперь он будет жаждать вновь и вновь
   И тщетно уповать на постоянство.
   Мучительная, странная любовь
   Теперь заполнит все его пространство.
   Она поставит тоненький каблук
   На мощную поверженную тушу
   И скажет: «Ты мой самый лучший друг» –
   И заберет в трофеи его душу.
  Лав.
– Возьми меня,  пока я живой. И я стану живее всех живых. Иначе мне каюк.
Лав.
–  Прошу тебя, пожалуйста.  Если можешь, придумай что-нибудь. Я просто умираю без твоего тела. Прошу тебя на коленях.
Лав.
– Я сдохну без тебя.
Лав.
–Я буду любить Вас всегда, что бы Вы ни сделали.
Мне.
– Приятного дня. Я хочу тебя так, что трясутся руки. Переспи со мной, пожалуйста, мне это очень нужно.
Лав.
– С Вашим «Провансом» и с Вами до четырех утра. Кому еще, кроме писателя, могут быть интересны подобные рефлексирующие личности.
Я влюблен был, как мальчик.
С тихим трепетом тайным
Я листал Ваш романчик
С симпатичным названьем...
Мне, разумеется.
– Я как орангутанг бью себя в грудь, я хватаю воздух, как рыба, я рычу голодным тигром. Кричу тебе: Я ХОЧУ ТЕБЯ! ДАЙ МНЕ!
Лав.
–Ко мне сегодня во сне приходил мужчина и спросил: не дает? Потом сказал: мне тоже. Я не знал, что делать. Скажи, когда?
Лав.
– На твоих условиях, всё, что ты хочешь. Я не смогу жить. Да уже давно не живу без тебя.
Мне.
– Какое удовольствие получают пальцы, когда пишут твое имя, и губы, когда его произносят. Ужас!
Мне.
–Ты самая умная и самая красивая! Рядом с тобой сердце выпрыгивает от счастья из груди. Если можешь, скажи мне, когда я смогу насладиться еще и твоим телом. Я умираю, как хочу тебя целовать.
Лав.
– Ты грациозна, как дикая черная пантера, твое дыхание свежо и благоуханно как весенний ветер  в яблоневом саду. Твои глаза – бездонные омуты, наполненные тайным знанием, твой смех – раскаты грома после долгой засухи. Я хочу тебя.
Мне.
–  Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!
Про этого точно не знаю.
– Давай я заеду за тобой на работу в любое время, и мы сходим в твой любимый  магазин. И если это только возможно найди для нас время. Я хочу вылизать тебя уже 128 дней. Пожалуйста.
Лав.
– Мне никогда не приходило в голову, что зайку бросила хозяйка – это про людей.
Мне.
– Теплый дождь и пьянящий весенний воздух – это ты. Ты наполняешь меня радостью.  Я хочу тебя чувствовать близко. Как вчера. И это большое и радостное – красота, телесная и духовная и хочется пастись рядом.
Мне.
 – В тебе такое радостное, без чего становиться невыносимо жить Не получая этого,  хочется отравиться повеситься и членовредиться.
Лав.
– Функция  «Вера А…» кроме аргумента «время» имеет еще довольно большое число аргументов,  которые не могут быть исследованы ни одним методом, динамический диапазон значений этой функции тоже не перекрывается ни одним множеством, экстремумы обоих родов на осях «Творчество» и «Наука» будут не учтены...
Чем не признание? Мне и только мне.
– Какая ты красивая, сердце замирает! Люблю тебя так, что башню сносит.
Лав.
– Вы самая красивая женщина, Богиня. Я обожаю Вас.
Лав.
– Без тебя очень трудно, нет воздуха. А с тобой есть. И очень болит сердце
Мне.
– Вы странная, но удивительная и прекрасная женщина…Быть Вашим мужчиной и проклятье, и благословение…
Мне.

Но всё равно,  Лав побеждает с явным преимуществом. Еще совсем недавно каждое из  этих признаний наполнило бы меня трепетом. И душа бы запела, и внутри бы всё сжалось. А сейчас мне плевать, до фонаря, по барабану, параллельно и фиолетово. И ведь это не дежурные слова, не помоечный флирт  –  за каждым письмом стоят реальные, известные мне, вполне нормальные до этого  мужчины.
Что происходит?  Какие такие достоинства, заставляющие этих людей умалять себя, они усматривают  во мне нынешней?  И почему раньше их не   видели другие, во всяком случае,  не в таком массовом порядке?
Отсутствие чувств отзывается ясностью сознания. И эта отныне отвратительная для меня ясность позволяет видеть   происходящее со всей прозрачностью. Я начинаю понимать, почему меня. Великая Электронная Вселенная притягивает крохотные людские тельца с чудовищной силой. И, влетая в неё, как пылинки, они мотаются и трепыхаются, перелетая от одного её незначительного объекта к другому. А задерживаются, когда попадают в область притяжения хоть чего-нибудь мало-мальски интересного.
И тогда простой интерес к одному умножается на безмерную силу всей Вселенной и  вызывает такое тяготение, что Просто Притягательный Объект превращается в Электронную Черную Дыру.  И, достигнув  её горизонта, обратно не вылететь. Любимый  –  манящая дырка, кротовая норка, ведущая Бог весь куда.  Так что превосходными  оказываются вовсе не мои достоинства, а они же, но помноженные на огромный IT- коэффициент.
Хотя  эта электронная любовь и не любовь вовсе, а фантом любви. Но ведь фантомы бывают гораздо сильнее реальности и  иногда заставляют живых людей выселяться из обжитых и любимых домов или Призраком коммунизма уводят мир  в неведомые дебри с широкой дороги разумного развития.   
А если тебя любят, даже вот так, фантомно, то ты монополист, потому что монополия – это  когда что-то можешь дать только ты. И всякий любимый  обладает монополией на себя, ведь нужен исключительно он.  И он может назначить любую цену за  то, чем обладает, создать  не просто инфляцию  –  гиперинфляцию.
И с  Лав всё просто. Мы с ней обе прекрасно знаем, что любовь вызывают детали. Для кого-то это завиток волос на шее, для кого-то – меткое слово, а для кого-то   –  кулон в глубоком вырезе платья, родинка на попке или яркие ногти на ногах.  Или любой стон, любая непристойность, произнесенная в постели, любая  невиданная ранее поза, любая сексуальная инаковость.  Особенности секса просто зомбируют мужчин,  а Лав не просто практикует особенности, она их коллекционирует и культивирует. Она обладает  редким, штучным  товаром – и тоже может заламывать цену.
Но самая главная  деталь  –  это женское удовольствие, заставляющее некоторых мужчин сходить с ума при воспоминании о нем. И они наслаждаются сладкими судорогами женщины, больше, чем своими, потому что чужой экстаз дает зримую,  телесно ощущаемую уверенность в себе, которую мужчине так хочется испытывать вновь и вновь.  А крик  Лав  будет стоять у них в ушах еще долго-долго и чувственным  эхом звать их в ту же самую пещерку, снова и снова вести в любимую норку.
Экстаз  любви вызывает не только семяизвержение, но и ответный трепет другого. Но меня с некоторых пор это не касается. Объесться-то  можно не только словами любви, но и её прикосновением, запахом, вкусом, видом. И я вспоминаю все эти виды  с равнодушием, доходящим  до  скуки. Да и тогда, во время,  в процессе, я всего лишь наблюдала.   
Вот я делаю единственное движение – а он почти теряет сознание, закатывает глаза, скрежещет зубами и изо  всей силы ударяется запрокинутой головой о край ванны, в которой мы  полулежим. Меня слегка пугает этот звук, такой сильный и гулкий, а он даже не замечает удара, поглощенный собственной эйфорией. Как хорошо, что здесь мелко, иначе  он  непременно утонул бы. Рот полуоткрыт, лицо эпилептика во время  припадка – от него исходят безумие и сияние. Любовь экспонентой возносит его наслаждение к  сияющим высотам, отражающимся на его  ослепшем лице, – а у меня всего лишь лёгкий интерес к происходящему. И мне плевать на его стон.
А вот мы в постели, он движется надо мной, и его слёзы капают мне на грудь, на лицо. Он откидывается с рыданиями,  а  мне  даже не любопытно, словно  прохожему при виде интенсивно совокупляющихся собак.
Он кидается ко мне, как голодный пёс к миске. Он лакает из меня,  а я смотрю на него сверху, и мне не хочется ни отогнать, ни приласкать – лень.
–Ты даешь мне фантастическое наслаждение. Это самый сильный наркотик. Как с электродом в мозгу.
Ну что ж, электроды в мозгу у пса – это нормально, это не страшно.
Мы в машине и он достаёт при мне бритву, а мне всего лишь понятно,  что так делать нельзя, но нет ни ужаса, ни жалости.  Вот ведь  она перед глазами – та смерть, что придаёт любви глубину. А у меня всё плоско, словно в луже на  только что положенном асфальте.
И теперь я по-настоящему понимаю, что такое поклонники. Стоят на коленях,  простираются ниц, протягивают плети и ремни в горьком раскаянии, что чем-то не угодили, – и вызывают к плети больший интерес, чем к себе, распростёртым и поверженным. Мне ни жарко, ни холодно, ни тепло, ни прохладно  – никак. И я внимательно рассматриваю  сложное плетение ремня.
Мои чувства приобретают невероятную цену.  Чтобы вызвать их, нужно отдать столько, сколько нет ни у кого. И я начинаю понимать, что значит бесценно – это когда отсутствует эквивалент. Зато равнодушия у меня  так много, что оно превращается в бросовый товар, и я раздаю его бесплатно – всем.
А ведь я помню, как было. Какими важными были любое слово, взгляд, жест. И от них ликующая душа огромным светящимся шаром улетала в поднебесье. Помню, как волновал меня  даже намёк на любовь, и даже на чужую, её следы, метки. Никогда не забуду лица молодого мужчины, которого я видела девчонкой в трамвае. Было раннее утро, трамвай был пуст, а он стоял у окна и бредил. Губы его шевелились, он говорил кому-то недосказанные слова, и  лицо его было не просто страдающим  – оно было помечено смертью, языку не справиться с его описанием.
Но было ясно – у человека огромное горе, и понятно было –  он возвращается после ночи с возлюбленной, которая прогнала его, оставила  навсегда. И это давнее мужское лицо и сейчас стоит у меня перед глазами, и всё так же интересно мне. А вот лица мужчин, которые совсем недавно бредили из-за меня, мне не интересны  – это просто серые пятна. Потому что теперь моя душа не светящийся шар  –  она плоская и ровная. Равнодушие – это нескончаемая равнина. И мое равнодушие делает вопли умирающих от любви  просто словами.
А вот равнодушие Лав в принципе исключается её же  бездушностью. Зато у неё, как и всех хищников,  равновкусие – свою добычу она различает не по вкусу, а по объёму. Хищникам неведомы деликатесы, они хотят мяса, и побольше. Вкус же рождается умением оценивать чужие качества,  но ей-то как в них  разобраться? Когда странник далеко – его еще не видно,  достоинств не различить, когда вблизи,  он уже не странник  –  плоть, а она на вкус у всех одинаковая.
У нас с ней, в принципе, разные стратегии, им почти невозможно сосуществовать в одном теле. Равнодушие означает – никого, равновкусие – всех сразу и одинаково.  И Лав,  движимая сиреньим инстинктом, стремится привлечь как можно больше странников и для этого раздает авансы и кредиты. Она поёт всем желающим, зная, что простенькие эти песни вернутся к ней сторицей.
– Вы чрезвычайно умны…
– Мне с Вами  очень интересно…
– Я так соскучилась…
– Настоящая мужская профессия…
– Не могу оторваться от  беседы с Вами…
 –А я люблю, когда меня…
– О, да Вы, оказывается хороши собой…
И они радостно слушают эти песни, переполняясь  ими до тех пор, пока из них не польются их собственные. И их всё больше, больше, больше – разных, всяких, любых.
Идёт чрезмерная добыча,  серебра и золота становится слишком много   –  инфляция неизбежна. Это обесценивание чужих чувств, чудовищная инфляция,  пугает меня, но я бессильна: кнопка, которая останавливает конвейер, слишком далека от меня.

Результаты:
…статистический ансамбль  любящих превращается в хор, отдельные голоса в котором неразличимы…
…эмиссия чужих чувств вызывают инфляцию и невероятный рост цены на собственные...
…переизбыток спроса  способствует инфляции…
…сокращение производства собственных эмоций  ускоряет инфляционные процессы…
…выдача кредитов усиливает  инфляцию …
…монополия на себя вызывает  гиперинфляцию  для тех, кто нуждается в тебе…
…постоянно  жить в состоянии гиперинфляции невозможно…

Выводы:
… когда тебе дают всё, ты не получаешь ничего…
… и тогда чтобы получить хоть что-то, надо что-то отдать…
 
Обработка результатов эксперимента

Бесконечных исследований не бывает, даже если вы изучаете  Вечность. Потому что Она-то вечная, а вы – нет. И когда вы исчезаете, ваше исследование прекращается. И пусть твердят о восприемниках, продолжателях, коллективах,  школах, традициях, парадигмах – каждый всегда изучает только своё, уходя, как и все,  туда, где любые исследования излишни. И примиряет с этим только одно: вы уходите, ваш опыт заканчивается, но результаты остаются.
Наш с Лав эксперимент вскормил ее, исчерпал себя и обескровил меня, и для нас с ней это было значительным результатом. Но такого потомкам не оставишь,  следовало сказать миру что-то гораздо более важное.
Мою взбалмошную ассистентку  за материалы и протоколы было не усадить. Летая, не попишешь – а  она по-прежнему порхала из истории в историю, даже и не помышляя  обдумывать хоть что-нибудь, а описывать желала лишь  в постелях  – свои прежние похождения нынешним возлюбленным. Мне не оставалось  ничего другого, как самой сесть за рабочий стол с горами  писем и подвести хоть какие-то итоги, но  я не могла этого сделать. Ведь для любой работы необходимы две вещи  –  интеллект и тело.  У  меня больше не было ни того, ни другого.
Мой хвалёный, всю жизнь лелеемый и питаемый  разум приказал долго жить. Он  скончался от  отвратительной оболванивающей болтовни, чрезмерности чудовищной чуши,  хаоса хронической хвастливой херни, сумрака сквернословия, суеты суесловия. Прав был мой любимый Носов. В стаде невозможно не заблеять, в свинарнике поневоле захрюкаешь, нельзя одновременно пастись и думать. Ни у кого не получится быть умным только  часть дня. И  я безо всякого анализа ощущала, что больше не могу анализировать, потому что нечем.
 Итак, мой высший разум трагически погиб. Но на самом донце моего несчастного сознания, переполненного дурью, ерундой, чепухой, абсурдом и абракадаброй, сверкала драгоценная капелька здравого смысла. И он, этот простой, незатейливый и ранее не уважаемый мною  крохотный нижний умишко,  подсказал мне, что делать.
Я оживила Старушку. Это стоило мне огромных усилий. Преданная, униженная, оскорбленная, обиженная, она не хотела воскресать, капризничала, сопротивлялась. Но мы жили с ней вместе так долго и пережили так много, что она  сжалилась надо мной и вернулась к жизни. А ожив, немедленно принялась за работу.
Первым делом, надев очки, осмотрелась вокруг.

– Боже мой! Ужас! Что ты натворила! Цветы засохли, пыль сантиметровая, любимая кошка в колтунах! 
 И она принялась ходить по дому, то и дело  всплескивая руками и тыча пальцем:
– Посмотри вот тут, и вот тут, и вон там! А окна! Нужно немедленно привести всё в порядок!  Возьми себя в руки.
Но наше общее с Лав тело больше не слушалось моих приказов и брать меня в руки совершенно не желало.  Оно было общее, но мое больше: я долго владела им, я привыкла к нему, я неплохо к нему относилась. Для Лав же оно было временным прибежищем, съёмной квартирой, общежитием. И она носила его,  как носит пэтэушница  взятые у  случайной  товарки туфли: безжалостно, стаптывая, сбивая носки о камни и ломая каблуки.   
И, странное дело,  – тело выбрало именно её. Устав от долгих лет,  проведенных со мной за книгами, за умными беседами, за пристойными и полезными делами, оно, отныне бездумное, радостно предавалось любимым утехам Лав. И чтобы угодить своей фаворитке, постоянно мылось, приводило себя в порядок, умащалось, наряжалось и исчезало куда-то вместе с ней. И  совсем не обижалось на Лав за многочисленные кровоподтёки, царапины, шрамы и другие уроны, которые она ему всё время наносила.
Хотя что тут странного? Только дух может заставить тело работать или созидать что-то полезное, но и дух мой давно покинул меня. Тело же,  предоставленное само себе,  непременно начинает лениться, бездельничать, не хочет брать никого и ничего в некогда прилежные собственные руки,  зато само попадает в плохие чужие. Похоже, прав был и Спиноза:  тело связано с разумом идущими  к небесам нитями, это две марионетки, движимые Божественной дланью. И, когда эти нити разорваны, рассудок не в силах управлять телом. А Лав перекусила нити.
Но  настырную Старушку было  не остановить:
– Нельзя упорядочить что-либо в бардаке!
И,  правильно оценив дееспособность  нашего тела, вызвала целую команду, отмывшую дом до сияния. А сама  тем временем отлила цветы и свозила кошку к парикмахеру. Получив же необходимую для чистоты мысли чистоту помещения, сама взялась за бумаги.
– Это надо непременно сделать, Вера, непременно.  Иначе получится, что ты задарма дерьма наелась.
 И теперь она подолгу что-то читала,  шевеля губами и нашептывая, щелкала счётами и время от времени ахала.
– Вот, посмотри, что получается. Солидно, тянет на серьёзное исследование.

И протягивала мне протокол.

За период наблюдения  (9 месяцев):
Общее число респондентов – 82 379.
Из них условных мужчин – 69%;
             женщин – 13%;
    пар – 16%;
    более крупных коллективов – 2%.
Общее число встреч – 218;
количество встреч с мужчинами – 197;
количество встреч с женщинами – 21.
Все встречи удовлетворительные.

Среди всех респондентов (согласно их собственным утверждениям и нашим наблюдениям):
стремящихся изменить супругу (супруге) или другу (подруге) – 99, 8%:
предпочитающих традиционному сексу любые виды нетрадиционного – 98, 2%;
практикующих  БДСМ, насилие над другими, собственное сексуальное рабство или мечтающих об этом –  31% (!);
из них доминирующих – 4%;
стремящихся к любым видам сексуального рабства – 96%.
практикующих групповой секс – 7%;
мечтающих о групповом сексе – 92, 8%.
гомосексуалистов – 2%.
лесбиянок – 12%.
бисексуалов – 7%.

Мне было безмерно скучно, но она так старалась, и я заставляла себя спрашивать:
 
– Не маловато ли гомосексуалистов?
– Нормально, они и не должны были тебе писать, так, случайно забредшие.
– А лесбиянок не многовато? Двенадцать процентов из тринадцати женских?
– Вовсе нет, тебе либо они писали, либо училки-морализаторши. А их на сайте немного. 

Старушка  пыталась помочь изо всех сил: прилежно водила меня на кухню, вместо меня ходила на работу, пыталась занимать разговорами  –  и  я была очень признательна ей. Но я, как и моё тело, непостижимым для себя образом любила Лав. Старушка трудилась, но не могла защитить от той, которой я отдала свое сердце вместе со всеми остальными частями моей неприкаянной плоти.
Не удовлетворившись подсчетами Старушки, я попыталась подвести  собственные итоги. Меня  не интересовала статистика чужих сексуальных предпочтений, я была озабочена собственной исчезающей Персоной.
Меня почти не было. Я распылилась, рассеялась, раздробилась растеклась по сотням незавершенных и ненужных мне историй.  Я оглохла от слов любви. Я одурела от вранья. Я  оскотинилась от льющихся на меня потоков грязи. Я  осатанела от мужчин, скачущих мелким бесом. Я мечтала об уединении и  грезила о своей прежней скуке.
Я искала лимон, а, на беду свою,  нашла целые  груды лимонов на  огромных лимонных плантациях. Хотела лёгкой бодрящей кислинки, но откусила от каждого и  теперь передергивалась  от невозможной кислятины. Меня корёжило от комплиментов, тошнило  от признаний, выворачивало от предложений жениться. Я обожралась лимонами,  а это вам не пряниками объесться – обязательно сожжёшь себе все внутренности.
Но Лав было плевать на мои внутренности.   Пользуясь моей любовью к себе, она вытворяла, что хотела. Я боролась с ней, как могла. Сначала  выбивала клин клином: заводила новые профайлы с непристойными именами и гнусными предложениями.  Но смерть разума рождала только чудовищ, отвратительных, как она сама. Лав была красавицей-сиреной, и я создавала её, пребывая  в ясном  творческом сознании.
Теперь же  из бедной головы моей выходили исключительно эмпусы  – поганые ослоногие демоны с губастыми коровьими мордами, с мерзкими женскими туловами,  с отвисшими сиськами, толстыми задницами и складчатыми животами, моментально  разбредающиеся по заэкранным лугам в поисках лакомого мужского мяса. Иногда им удавалось  найти себе партнёров, таких же отвратительных и немощных чудовищ, как они сами, и тогда они наспех и бесстыдно совокуплялись, где придётся, любя лишь собственные нечистые дырки и выпуклости.  Но мужчин уродины обращали в бегство и, уж конечно, не могли затмить воздушную красавицу Лав. Помычав и постучав копытами несколько дней, они умирали от похоти, и трупы их смердели на дне электронного болота.
А я жаловалась Старушке:
– Мне никогда не справиться с ней.
– Не говори глупости, ее сделала ты, она искусственный объект, а ты-то настоящая. Помнишь, как там было написано?

Память у Старушки была отменная, и она напомнила мне строки из  одной хорошей книги:
«Твердо осознайте, что любое естественное всегда  превосходит искусственное  ровно во столько же раз, во сколько Создатель первого  превышает  делателя второго. Бабочка неизмеримо выше банта, роза – украшения на торте, солнце – софита»
Старушка   –  большая умница,  мне необходимо  настоящее. Спасение таилось где-то в мире, и я  из последних сил побрела туда, надеясь найти защиту у людей.
Я разыскала Художника. Но Лав была со мной, и, как всякий художник,  он не мог остаться равнодушным к красоте сирены. Он  хотел ее и не замечал меня.
Я кинулась к Поэту. Но Лав следовала за мной по пятам,  а он так ненавидел её, что не захотел даже выслушать меня.
Я обратилась к любящим, но они любили лишь свои переживания и  не слышали моих воплей.
Музыкант  пил.
Умники, как всегда, были  поглощены только собой, и   я не стала им докучать.
В церковь я не смела пойти  – моя исповедь стала бы чудовищным бесстыдством. Есть вещи, которые нельзя рассказать даже священнику, не вводя его в грех искушения или презрения – священники тоже люди.
Мне впору было встать на улице и закричать «Караул, помогите, люди добрые!»  –  но гордость не позволяла беспокоить добрых людей. Я умерила гордость: какая гордость у умирающего? Но закричать не удавалось, на настоящий крик нужны слишком большие силы.

Мои попытки найти защиту хоть у кого-нибудь  прервал один случай. Я шла по городу, а мимо меня на полной скорости промчался мой бывший друг, тот самый, который всего лишь год назад страдал и умирал от любви. Он не узнал меня, и я кинулась домой,  к зеркалу.
Оно, освещенное невероятным весенним солнцем,  огромное, ослепительное, открыло мне всю правду: меня точно больше не было. В зеркале отражалась  не я. Это было не моё лицо, это вообще не было человеческим лицом  – это был лик сирены. С заострившимся носом, больше похожим на клюв, с глазами, полуприкрытыми  крылатыми веками, с рельефными мраморными скулами и огромным алчным, привыкшим к чужой крови ртом.
И руки были не мои – это были хищные, цепкие птичьи лапы с длинными алыми когтями.  И тело было чужое: с чересчур крупными гладкими ляжками, со слишком тонкими голенями. И, о ужас, за спиной жили своей жизнью, угрожающе трепетали и готовились к очередному полёту два  больших серых крыла.
Я всю жизнь боялась птиц. (42) Прекрасные в поднебесье, они, при ближайшем рассмотрении, казались мне чудовищно уродливыми. Омерзительный перекошенный роговой клюв; подернутые пленкой, светящиеся скудоумием  крохотные глазки; оперение, в котором чудились  таящиеся паразиты;  змеиная шейка и самые отвратительные конечности, которые только можно представить,  –  костистые, когтистые, хищные.
(42)Мой любимый Карл Густавович считает, что в моей боязни птиц крылось подсознательное предчувствие будущего появления Лав в моей жизни и предвидение конца этой истории.
Но гораздо более живых птиц я боялась птиц мертвых, ощипанных, приготовленных к съедению.  При виде куриных трупов с мертвыми закрытыми глазами на поникших неживых головах,  раскачивающихся на мягких шеях, меня  тошнило в магазинах, и я старательно отводила глаза от прилавков с битой птицей. Образ ощипанной мертвой птицы, природное птичье уродство которой умножалось на уродство смерти, казался мне эталоном мерзости. Образ этот  был так ужасен, что я недоумевала, почему демонов изображают в козлином обличье, а не в образе мертвой курицы или индейки.
Так вот, увиденное в зеркале походило на полуощипанный куриный труп, подмигивающий мне мертвым накрашенным глазом. И это так напугало меня, что я закричала, заголосила и ударила по поганой  куриной  харе кулаком. И потом долго-долго рыдала, наблюдая, как Старушка убирает лежащие на полу осколки зеркала, залитые моей кровью.
Потрясенная, я собрала остатки своих сил для того, чтобы вернуть свое лицо.  Его высекает резцом дух, и он мне сейчас был нужен больше воздуха. Пусть разум мой умер, но дух, покинувший меня, –  он-то бессмертен, его можно вернуть, призвать назад. И я села за свою последнюю рукопись. Она должна была стать моим спасением, она  могла заново  написать меня.
Старушка, обрадованная тем, что я хоть чем-то занялась, поддерживала меня изо всех сил,  усаживала за работу, уговаривала:
–  Ты заслужила написать эту книгу.
–  Не поймут, осудят.
–  Пускай сначала сами хоть что-то напишут. Или хоть в чем-то разберутся.  А умные  поймут. Но что тебе до других  – ты приведешь в порядок свои мысли.  И вообще,  пишущего должно интересовать только мнение Творца. Не издателя, а Создателя.
И, довольная своим каламбуром, Старушка рассмеялась.
Иногда она даже удивляла меня, я явно переоценивала ее консервативность. Мы обсуждали название, я к тому времени уже придумала «SITE», но она морщилась:
– Все слова аббревиатуры затрёпаны. Давай лучше «FUCK»  - звучит куда свежее.
– Да уж, куда свежее! Но его мы не расшифруем.
– Обижаешь… Fully Uncovered Crucial Knowledge. А еще лучше: Fantastic Unfathomable Crud Katzenjammer (43) – Фантастастический Непостижимый  Поганый Кошачий Гвалт.
(43)Меня не перестаёт удивлять интеллектуальная интуиция Старушки. Ведь слово Crud переводится  не только  как «грязь», «барахло», «мура», «ерунда», «чепуха», «подонок», «мразь», «сволочь»,  но и  как «болезнь»,  и как «сперма». А слово Katzenjammer помимо явных значений «кошачий вой», «кошачья свалка», «шум», «гвалт» имеет и глубинные – «похмелье», «подавленное состояние», «депрессия», «упадок духа». Поэтому аббревиатура «FUCK» имеет огромное множество интерпретаций, значимых в контексте данного повествования.
– Здорово, вот за что всегда тебя любила – так это за сообразительность. Но не могу, нарушается концепция.
– А давай тогда – «FUCK SITE»?
На беду свою,  я совсем разучилась писать, я давно не держала в руках ручку. Я умела теперь только печатать. О, если бы не это, если бы не это! Ведь всё могло бы сложиться совершенно по-другому, совершенно по-другому. Мне следовало именно писать, углем, стилом, гусиным  пером, карандашом – чем угодно, но писать!  А я села за компьютер.
Бесконечный электронный океан засасывал своими водоворотами. Он накатывал на монитор серыми электромагнитными волнами и манил синими иллюзорными просторами. И я не могла сопротивляться  всесильной манкости  высокотехнологичной Харибды. Старушка ругала меня, и я  продолжала  работу, но океан звал меня  своим рокотом, завораживал шумом прибоя, и я снова и снова окуналась в него, принимая волны сообщений и пачкаясь, грязнясь, мараясь  в  прибрежном, нет, в приэкранном  мусоре.
      
– Привет, встретимся.
– Как делишки?
– Давно не виделись, когда свободна?
– И когда ж, наконец, подойдёт моя очередь?
– Как насчёт встречи сегодня?
– Пообщаемся?
          – Узнаешь меня? Я сменил фото.
–  Ваши глаза алмазные –
    Две звёздочки с небес,
    Вы – девушка прекрасная,
    Вы – чудо из чудес!
–  Ну чё, как нащёт выходных?

Все они и каждый в отдельности  надоели мне до зубовного скрежета.  Да что там – они мне. Я была уверена: тут все надоели всем. Но я что-то читала, что-то отвечала, стуча по клавиатуре как обезумевший дрессированный заяц. И миллионы других таких же зайцев-зомби наяривали на собственных барабанах. Всемирная Федерация Безумных Зайцев? Зачем?! Человеку, который бы ответил мне и всем остальным на этот вопрос, а заодно и  посоветовал бы, как от всего этого избавиться, следовало бы отдать все Нобелевские премии во всех номинациях до самого скончания веков.

Но  заботливая Старушка   снова высказала здравую мысль.
–  Слушай, я вот подумала. Тебе нужно просто убрать её, удалить страницу.
– Ты же знаешь, я не могу, у меня тут бесценный материал.
– Тогда просто измени имя, смени цель. Сама ж всегда говоришь   –   имя определяет судьбу. Все уроды сразу отвяжутся.
А ведь и в самом деле! Как всё просто! Я смогу это сделать, более того, я стимулирую себя этим, действуя  по своему  любимому принципу:  «Сначала скажи «гоп!», потом прыгай». Я часто пользовалась им, ведь публичное гоп подстегивает не хуже кнута, после него некуда деваться –  только вперёд. Я расскажу всем о своей книге, и тогда мне не останется ничего другого, как написать её.
И  я занялась метаморфозой, в глубине души радуясь возможности  посидеть в интернете легально, не объясняясь со Старушкой по поводу каждого своего выхода.
Гордясь собой, я недрогнувшей рукой, но с ёкнувшим сердцем  стерла имя Лав, и написала новое  – Прочитай моё признание.  Убрала все её красочные безликие фото, и обратилась ко всем, умеющим читать:

    Дамы и господа! Девочки и мальчики! Двуполые,  многополые и бесполые существа, которых я встречала здесь так часто!
         Именно в этот день мне хочется попросить прощения у всех, кого я ввела в заблуждение, и сделать признание.
          Love Fantasy,  которую многие знали, которой говорили столько добрых и отвратительных слов, которую любили и презирали, –  лишь незначительная часть меня.
          Она не говорила вам всей правды, но она старалась не лгать без нужды, так что простите её.
          Она долго и терпеливо купалась в любви и грязи, которые вы выливали на неё чрезмерно,  но  теперь она  больше не видит смысла в своей самостоятельности и благополучно возвращается ко мне, интегрируясь в мою личность.
         Её появление было связано с моим желанием познать себя и вас, мои дорогие, и я познала многое.
        Эти знания, теоретические и практические, кажутся мне вполне достаточными, чтобы написать книгу обо всём том, что со мной происходило.  Девять месяцев – тот самый срок,  который позволяет этой книге  родиться, и я надеюсь, что она будет не хуже того, что было написано мной раньше.
        Я напишу обо всех вас, дорогие мои, но никому не следует опасаться: я буду оперировать лишь собирательными образами и постараюсь никого не обидеть и  никого не сделать  слишком узнаваемым.
        Возможно (и даже вероятно), я напишу и научные труды, результирующие некоторые мои психологические изыскания, и благодарю всех, кто дал мне пищу для размышлений и выводов.
        Все люди, с которыми я подружилась здесь вопреки моему образу и которыми я дорожу, знают, как меня найти, и с ними я буду старательно и рачительно продолжать общение и дружбу.
         Все же прочие могут мне высказать свое недовольство или удивление.
        Еще ровно неделю я буду готова выслушать все ваши претензии, после чего отправлю и бедняжку Love Fantasy,  и этот профайл в небытие.
          Я уже перевернула страницу, но  все, кто хочет продолжить общение со мной, могут это делать. О прочих же, случайных и не понимающих, я не сожалею.
     Любящая всех вас со всеми вашими странностями и слабостями,
     бывшая Love Fantasy. 

А в разделе «Кого хочу найти», помня, что поиски спонсора здесь  чреваты клеймом, написала «Мецената  для издания книги о сайте».
Всё, теперь это моя страница. Я просто, вселилась сюда, как рейдер, как лиса в домик глупого зайца.  Теперь буду просто писать книгу и  иногда, очень редко, беседовать с милыми моему сердцу умниками, которым никогда не было дела до мерзавки Лав.
Меня настораживало только одно: Лав никак не отреагировала на  убийственные для неё метаморфозы, она и не думала сопротивляться. И очень скоро я поняла, почему – Лав продолжала спокойно и в свое удовольствие  жить здесь. Не так-то просто выгнать откуда-нибудь что-то бесплотное, иначе привидения не жили бы в английских замках веками.
Своим сиреньим оком  Лав видела дальше меня и куда лучше  разбиралась в странниках. Все плевать хотели, на то, как называется профайл, всем не было никакого дела до написанных на нем деклараций. Как телята к   кормушке, они бежали к странице Лав, и им было без разницы, что там написано. Ну,  в самом деле, какое дело бычкам и тёлочкам до того, что теперь на любимом  месте, где они обычно едят, табличка «Кормушка» сменилась  надписью «Умывальник»?  Глупым и несчастным зайцем снова оказалась я.
И только некоторые, умеющие читать, телята забавлялись очередной  причудой сирены.
– А чё это за прикол – книга?
– О чём книга-то будет?
– Нельзя ли и мне поспособствовать изданию этой книги? Внести свой вклад, так сказать? Мне очень нравился страпон на тех фото,  которые Вы убрали.  А что, если…

Но большинство вопросов было совсем другими:
– Ты зачем фото убрала?
– Госпожа,  умоляю Вас, хоть одним глазком позвольте мне взглянуть на фото? На одну секундочку…
– Полиция нравов наехала?
– Я так и знал, что это были не Ваши фото!
– Пожалуйста, открой фото хоть на пару минут.
А Лав,  обращая на меня внимания не больше, чем лиса на зайца, хозяйничала на странице: отвечала всем, кому хотела и как хотела, демонстрировала  по просьбам благодарной публики спрятанные мною фото, находила себе новых знакомых –  в общем, вела себя в свойственной ей манере и жила в привычном для себя ритме.  Но  теперь, уходя на свидания, уводила мое тело не только от меня, но и от спасительной книги.
Выждав, как и было обещано, неделю, я, продолжая умаляющие Лав метаморфозы, еще раз изменила имя и декларацию. Теперь меня звали Слишком Много Знаю,  а на странице были размещены мои обычные фотографии и  написано:

Я очень добра. Поэтому Вы запросто можете обращаться ко мне с отвратительными предложениями, трудно выполнимыми просьбами, неприятными комментариями, занудными нравоучениями, ненужными советами нескончаемыми рассказами, малопонятными высказываниями и прочая, и прочая, и прочая.  Причем делать это бесцеремонно, грубо, несвязно и с огромным числом всевозможных ошибок. Возможно, здравый смысл и не даст мне выполнить всё, о чём Вы просите, но Вы можете быть уверены – Я НИКОГДА НЕ РАССЕРЖУСЬ НА ВАС.
Познакомлюсь:
с парнем или с девушкой в возрасте 26-60 лет
Цель знакомства:  Дружба и общение, переписка.

Но и это практически ничего не изменило. Если на клетке с сиреной ты видишь надпись «Старушка»,  подумай, не  кличка ли это. И все дружно так и подумали. И вместо меценатов и издателей ко мне на страницу вереницей прибегали прикормленные Коты, настырно лезли Побрей Звезду и Мастурбалы, на карачках приползали назойливые Тела Для Утех. 
Письма же тех, кто не знал предыстории,  чётко делились на  шесть видов, пять из которых:
– Кто много знает, тот плохо спит…
– Расскажи мне, что ты знаешь, я тоже хочу много знать…
– Тот, кто много знает, долго не живет…
– Да ничего ты не знаешь, коза…
– Знаешь, только ср…ть не просишься… 
Плюс довольно многочисленные письма людей, которые сначала настойчиво и даже грозно поучали меня и  пытались убедить, что я  ничего не знаю, ни в чём не понимаю  и никогда ничего написать не смогу, потому что мало ли невежд,  идиотов и бездарей, которые пытаются своими ничтожными писульками  осквернять и без того отвратительную действительность, и вот теперь еще одним прибыло.  А потом рассказывали о собственных непревзойденных литературных дарованиях и талантливых творениях, которые должны преобразовать несовершенный мир и осчастливить замершее в ожидании человечество, и  без моей просьбы присылали отрывки из них. Но я,  прежде всегда только хвалившая написанное другими,   к тому времени уже кое-чему научилась у Лав и отвечала:
– Но мне не нравится это стихотворение (поэма, рассказ, повесть, памфлет), не нра-вит-ся. По-моему, оно ужасно.
После чего получала поток оскорблений,   многократно  покрывающих мою дерзость,  и переписка  благополучно прекращалась.
И лишь одно письмо  нового корреспондента позабавило:
– О, как славно! А я думал, что на сайте я один такой – умный пьяница…
– Ничего,  –  утешала меня Старушка. –  Это переходный период,  ты допишешь книгу, и всё встанет на свои места.

Но  тучные стада всё шли и шли напиться из меня, и можно было бы окончательно одуреть от мычания, блеяния и хрюканья,  если бы не человеческие голоса, одиноко раздававшиеся среди скотских звуков. (44)
(44)И снова можно пропустить, потому что животные звуки куда забавнее человеческих голосов. А главное – они совершенно безадресные, а оттого понятные любому. И что стоит, например, приведенное ниже эссе о Венеции по сравнению с веселеньким хрюканьем, оптимистичным блеяньем  или  радующим слух мурлыканьем.   

– Мне нравится Ваша фотография, где Вы сидите с сумочкой на коленях среди кустистой зелени вокруг Вас – она о Кнопочке, чуть повзрослевшей, но еще недостаточно, чтобы навсегда покинуть берега Огурцовой реки...
– Очень долго откладывал поездку на родину предков по материнской линии. Объехал к тому времени много стран и городов, был в Париже, Лондоне, Мадриде, Буэнос-Айресе и еще Бог знает где, а вот в Италию не ехал. Очень не хотелось трансформировать образы в реальность с запахами бензина и специй, треском мотороллеров и шумом уличной толпы. В видениях она являлась мне то этаким городком из табакерки, то чем-то явно несовременным, словно сошедшим с полотен Джентиле Беллини, Боттичелли или Каналетто, а то и просто напоминающим декорации Чипполино или Приключений Буратино. В более поздний период эти непрочные конструкции подверглись нападкам со стороны итальянского неореалистичного кино, отвергавшего красоты bel paese хрестоматийной заданности, но Casta Diva Беллини, томик Лампедузы на итальянском языке и Боккаччо все возвращали на круги своя. А холодная и изысканная загадочность героев Антониони периода «Затмения» и «Человеческая комедия» Феллини не добавляли ощущений неизбежного разрушения детских рисунков в воображении.
Все оказалось и будничным, и необыкновенным. Едва сойдя с трапа самолета в римском Fiumicino, носящем гордое имя Леонардо Да Винчи  (это добрая традиция:  в Венеции аэропорт носит имя Марко Поло, во Флоренции – Америго Веспуччи, в Пизе – Галилео Галилея;  в этом есть проявление уважения к истинным героям истории и свидетельство вкуса, можете себе представить у нас в Ульяновске аэропорт Гончарова, а в Нижнем – Максима Горького?  или в Твери  – Афанасия Никитина? ну,  это Остапа понесло –  в Твери нет аэропорта),  я унял дрожь,  ступил на бетонное покрытие и полной грудью вдохнул интернациональный запах керосинового горючего, напоминающий все аэропорты мира.  Но очень скоро с хозяйской настойчивостью проявился аутентичный аромат трав, деревьев, цветов, благополучно здравствующих среди календарной зимы в канун рождества. Я на мгновение закрыл глаза и ощутил пробуждение ото сна наяву, в котором я находился все предшествующие годы  – потерянная еще в прошлой жизни мать раскрыла объятья и заключила в них сына.
Но, слава Богу, комок, подступивший к горлу, растворился и увлек за собой поднявшуюся было изнутри волну торжественного настроения благодаря возникшей к этому времени суете аэропорта: паспортный контроль-таможня-зал прилета-такси и улыбки, улыбки, улыбки и бесконечное напевное щебетание толпы вокруг: настоящая chiachierata. Спустя несколько дней я уже знал, что не чужой и могу интуитивно угадывать и понимать в здешней жизни, не выражаемое словами, а прочитываемое лишь языком давнего родства крови, зашифрованное ego ,и в отличие от своих соплеменников, которым  «за границей иностранцы ни к чему» и которые заново открывают для себя этот непонятный мир. Потом на смену этому ощущению пришло другое, словно смакуя бокал с вином, я чувствовал как раскрывались и оживали новые нотки, это было понимание отстраненности и неизлечимости недуга. Диагноз «свой среди чужих, чужой среди своих» уже был поставлен.
Потом уже, прожив некоторое время в стране и бывая в ней с определенным постоянством, я привык к тому, что меня часто принимали за местного и очень удивлялись, что я russo, чего я никогда не скрывал и чем гордился. Мне приходилось терпеливо объяснять, что русские это обобщенное название большого народа, вобравшего в себя все восточно-западное этническое великолепие, и  так любимый в Италии после «Ностальгии» Янковский по происхождению поляк, Бродский – еврей, князь Юсупов – татарин, Рождественский – хорват, Лермонтов –шотландец, но все они,  тем не менее, русские.
С течением времени стало невыносимым жить на два дома – это как любить двух женщин и оттягивать момент неизбежного выбора, а до этого часа нести бремя переживаний и душевной ломки. А потом одна из возлюбленных окончательно решила исход противостояния в свою пользу: ее козырем были магия пустоты, неприкаянности и почти библейской тщеты происходящего в жизни. Вам неинтересно со мной?
–  Читаю Ваш  «Прованс», не могу оторваться, то ли он не отпускает меня, то ли его автор. Излишне говорить, что мне пришлось поменять свое мнение о так называемой  женской прозе, да и женская ли она у Вас? Чем больше читаю, тем в большем смятении, смешанным с хорошей порцией недоумения, оказываюсь. Про себя же могу сказать, что не могу определиться, какая  из Вас меня влечет больше: женщина или человек. Немного тревожит лишь то, что оба влечения крепнут, погружая их владельца в юношеский максимализм. Снова воспользуюсь, безответным сонным Вашим состоянием, чтобы поцеловать эту удивительную Женщину-Девочку и потереться шершавой, но теплой щекой о ее обнажившееся плечико.
– У меня подспудное неприятие литературных образов Венеции. Мало еще на свете других городов, которые могли бы составить конкуренцию serenissima по количеству написанного о них. Отметились многие: Аннунцио, Генри Джеймс, Байрон, Шелли, наши поэты серебряного века, Бродский  –  пальцев не хватит на руках и ногах. А уж сколько литературного трэша почтило своим вниманием этот город! Но слова разные, а описания схожие  – красота, красота, красота. Подковка драгоценная в воде, шкатулка, невеста морская и прочее, прочее, прочее... И я прекрасно понимаю их: увидеть такое чудо и не утратить самообладания невозможно, а с самообладанием уходит вдохновение или в лучшем случае, последнее направляется на восторженное описание. Венецианцы сами, включая вымирающий тип "venexiano venexiano" (это синоним общенационального –  italiano vero, но какой венецианец считает себя итальянцем?!) не далеко ушли от иностранных трубадуров - либо коммерчески правильно воспевают красоты родного города, либо пишут парадоксальные и иронические эссе, не уходя далеко от общеизвестных фактов и лишь в очередной раз мистифицируя временных постояльцев Венеции и прочих читателей, например, Тициано Скарпа. Вот и получается, что за исключением специальной литературы исторического документального характера или культурологических исследований и читать особенно нечего. Тем не менее, надо отдать должное Бродскому за его блестящее эссе «Fondamente degli incurabili» («Набережная неисцелимых»). По моему мнению, да и по признанию самих венецианцев, по крайней мере, тех, с кем мне приходилось общаться, это действительная попытка заглянуть в душу городу и пробиться за фасад «абсолютной красоты». Поэт почти двадцать лет подряд, из года в год, в одно и то же время приезжал в этот город и иногда подолгу жил в нем. Будучи однолюбом почти во всем, он и город этот полюбил так страстно, что в своих поэтических опытах был лаконичен, оставляя все в себе и выплеснув лишь в нехарактерном для себя жанре, эссе. Не найдя в стихах достойных слов он оставил их для внутреннего употребления, что было удивительно для такого плодовитого и жестко-откровенного поэта.
Кино дальше оказалось от сердца своей избранницы, и либо рождались бесспорно гениальные, проникнутые прустианским духом увядания картины, вроде «Смерти в Венеции»  (по довольно блеклой повести Томаса Манна) Лукино Висконти, которые самими венецианцами встречались в штыки, либо штамповались паточно-мармеладные образчики романтического кино, где за режиссера работали операторы, выдавая дежурный набор видов города. Правда, Отар Иоселиани единожды попытался воткнуть Венецию в свой очередной веселый бред, но непафосные и человечные ракурсы, что хорошо,  слишком уж по сути смахивали на грузинский город, что не очень.
Вот и получается, что у Лондона есть Диккенс, у Парижа –  почти весь ареопаг французских классиков от Бальзака и до Пруста, у Мюнхена – Фейхтвангер, у Рима – Феллини, а Венеция ни с кем не обручилась...
– Люди гораздо интереснее и ярче, нежели они кажутся на первый взгляд. И в Вашей отстраненности есть свои преимущества, она дает возможность взглянуть на людей как на персонажи ненаписанной книги. Ведь справедливости ради, следует сказать, что большинство главных героев любимых нами книг пришло на страницы литературных произведений из жизни, правда, не миновав чистилища творческого воображения авторов. Знаете, я часто езжу поездом, и неизбежным злом являются попутчики, часто люди не интересные мне, изредка не просто неинтересные, но и вдобавок докучливые. Но иногда встречаются такие яркие и самобытные личности, что и путешествие кажется не таким длительным.  Мне нравится слушать людей.


Господи, что же заставляет вас, умных, образованных, одаренных писать мне всё это? Почему бы вам не найти кого-нибудь, кто будет  благодарно  внимать всему, что вы скажете,  в реальности, и внимательно смотреть вам в глаза, не отвлекаясь на бесчисленных Отлижу и Тел Для Утех?  И почему я, не менее образованная и одаренная, читаю всё это тут, вместо того, чтобы  слушать одного и говорить одному? Ведь разве не этого хотим все мы, умные?
Но я продолжала читать: (45)
(45)После долгих и непростых споров с моим глубокоуважаемым Экспертом я всё же настояла на том, чтобы сохранить неповторимые и самобытные лексику, орфографию, пунктуацию и стиль приведённых ниже писем, потому что моя правка существенно уменьшила бы  возможность восприятия читателем сюрреалистичности извергающихся на меня словесных потоков.
– Я приду к Тебе в чулках
  И нижнем белье
  Буду пахнуть здорово
  Ущипну ты же любиш боль
  Губами за ... трепетно...
  Подарю Тебе сапоги свои
  Ты же любиш не только чулки и белье!
– И не говорите «гоп», возраст с тридцати  до сорока обманчиво убаюкивающий  – все происходящее кажется в большей степени вехами какого-то намеченного пути – вот одну ступеньку преодолела, вот следующую. Вперед, вверх, вперед, вверх  – и эмоции кажутся оставшимися где-то в юности, и нет никаких предпосылок не то чтобы для их повторения, а даже и для реинкарнации в новом качестве. И тут в нас начинается процесс постепенного зарождения мудрости, причем идет он совсем не так гладко, как должен бы быть в идеале, плавно и методично переплавляя наш жизненный опыт, наши знания и наш ум в этот замечательный эликсир мудрости. На деле это крайне болезненная ломка, сопряженная и с переоценкой ценностей, и с неосознанной жаждой безрассудства на грани саморазрушения, и с эмоциональными порывами, и даже с возможными глубокими чувствами, лишенными всепобеждающего оптимизма юношеских любовей. Протекает этот процесс у всех по-разному, но избежать его рецидивов пусть даже в легкой форме не удается никому.
– Прeветеки можна пазнакомица?
– Смешение эстетики и метафизики  –  это разумный компромисс, который можно смело позволить себе с возрастом. У Роберта Браунинга есть такие строки: «...мне интересны опасные крайности  – нежный убийца, честный вор, суеверный атеист...». Последнее я вспоминаю каждый раз, когда захожу в церковь и молюсь Деве Марии. Столько душевных сил было потрачено на нейтрализацию влияния моей бабушки-католички  и прививание мне «здорового» атеистического мировоззрения, чтобы на экваторе жизни я как маленький мальчик плакал под рождество у вертепа в боковом приделе моей любимой церкви и вернулся к бабушкиному любимому Франциску Ассизскому.
–Придя на сайт знакомств Гаврила
 Хотел сниматься и снимать
 Но тут встречалися такие
 Просто кошмар ****а мать!
 Одна хотела секса стоя
 Другая просто полизать
 Даже случалось и такое
 Хотели в бане пососать!
 Но наш Гаврила  –  парень стойкий
 Сидел смотрел он в монитор
 Ему нужна была такая
 С кем так приятен разговор
 Но нет в сетях особ желанных
 Одни убогие козлы
 Грустил Гаврила понемногу
 И чуть не умер от тоски!
 Ну вот – о чудо приключилось
 Растаял снег, прошел мороз
 Он СЛИШКОМ МНОГО тут увидел
 Засунув в телек длинный нос!
 Она как чудо в Диснейлэнде
 Она  –  как серпом по яйцу
 Очаровательно красива
 Запала в душу подлецу!
 Теперь Гаврил ей письма шлет
 И с сайта больше не уйдет!
– Парадокс, но диккенсовские образы более узнаваемы здесь, в России, а не в Англии, где они стали принадлежностью волшебного мира, ничего общего не имеющего с реальностью. Викторианская Англия с ее жестокостями, попранием человеческого достоинства, детским трудом и прочими мерзостями первоначального накопления капитала почти ушли в небытие, зато в современной России это актуально. Кстати, Чарльз Диккенс до сих пор один из самых любимых моих писателей, почему-то особенно «Крошка Доррит» и «Лавка древностей».
– Лав прости значит наверное меня видимо не следует мне это говорить но вот приходиться! Ты знаешь вот чтобы как то продлить либо поддержать разговор Я должен на какую то тебя интерисующую тему «выйти» вот а поскольку тема у меня одна это политика то боюсь что тебе порой со мной и не интересно и скучно а мне в силу того что ты мне импонируешь хочеться как то тебя увлечь и не наскучить! Есть определённая надежда  (которая умирает последней) на нашу встречу та которая принесёт какие-то сирьёзные плоды! У меня вот есть чем с тобой поделиться! Но это касаеться политики и мне неведомо понравиться ли тебе это или нет?  Прочитал книгу о том как же всё таки «красные» победили в революции 1917 года! Так вот Я бы на первый  «взгляд» (гепотетически) подумал ну если не о подтасовке фактов то вот к примеру Я (уже лично Я на основании прочитанного делаю вывод) о дурном стичение обстаятельств, но их слишком много и все эти факты противоричивее всех доводов революционеров вместе с «грёбанным» кортавым! В Америке ФРС (Я думаю тебе это не секрет федеральная ризервная система) стала частной лавочкой то бишь находилась не в «руках» государства а принадлежала частным лицам то бишь воротилам в 1913 году при призеденте Вудро Вильсоне то бишь как бы теневой карпарацией! Вот а Америка где то (не помню в каких годах ) была сотилитом Англии и вот эта самая Англия (откуда и идёт весь нигатив в отношении нашей страны и СССР и России ещё дореволюционной) подтравливала Германию на пириод Первой мировой войны и Россию то есть она нас сталкнула лбами! А мы в то время как раз и непадрузамивали этого проморгали что у нас в Антанте (Россия Англия Франция) есть надёжный друг Англия которая и помогла уничтожить Российскую Белую гвардию! Так вот чтобы их Американский доллар был полновластным и неделимым во всём пространстве она (Америка) и воспользовалась этим фрагментом который и устроила Англия. Так вот не буду уточнять по поводу Германской марки потому как не ориентируюсь (ориентируюсь только на почве изложенного Э.М.Ремарка ).  А уж в России рубль был настоящим и крепким рублём! Вот чтобы господствовал Доллар эти валюты на мировой экономической арене были никчему то есть лишними! И вот Англичане честь им и хвала за то что такие интриганы и сумели так всё «обтяпать» столкнули лбами ведущую державу (Россию) с неслабой в то время Германией! Так вот после этого доллар и стал завоёвывать экономическое мировое пространство! А в отношении России они боялись узурпировать нашу страну так как глядя на другие примеры (Франция Польша наши соперники и наши генералы Суворов Кутузов) И они хотели Россию расчленить и по частям нас ассимилировать! Но вот при наличае «красных» они немного не расчетали ! Это уже сам додумал что Россия в СССР присовакупила Узбекистан Киргизию Таджикистан а оказываеться что до революции нас территория была куда больше у нас была Польша естественно и Белоруссия тоже сюда же входила!
Я мог бы если тебе интересно поделиться! А-а-а да! Ты знаешь Я ещё свой слабенький вывод сделал так для сравнения! Драйзер которого Я тоже почти всего прочитал вот «Финансист» «Титан» он написал в 1911 году и 1913 и только последнюю из трилогии книгу «Стоик» он уже перед смертью написал в 1947 году а первые две что касаеться финансов он написал ещё до образования частной ФРС!
– Как ваше драгаценое?
– Где пропадаишь?
– Не краснею, не бледнею –
  Оборзел япона мать.
  В черный список поскорее
  Суньте Вову, так сказать!!
–  Я вчера зубы вставил теперь можно бы и встретиться  чайку попить.
– Что хочу я предложить:
 Для окружения - официально,
 Да и для вас - отлично!
 Предложить хочу я быть
 Массажистом вашим личным…
 От мозоликов на ножках
 И до пуха на макушке
 Сделаю массаж прекрасно!!!
– Вчера в бизнес-центре проходил мимо офиса детского модельного агентства и услышал из-за неплотно прикрытой двери ,как детский девичий голосок уверенно выводил «Джамайку» Робертино Лоретти, а на обратном пути уже звучала «Чайки за кормой верны кораблю, как ветрам облака, трудно первый раз сказать я люблю, так любовь высока…».  Бог мой, откуда у девочки репертуар советского пионерлагеря шестидесятых?
– Мечтаю, чтобы ты помочилась на меня!
– За полторы в час согласна?
– Вечером свободна?
–Уверен, что смогу расширить
  Ваш и свой репертуар,
  Если пригласить решите
  Вы меня в свой будуар…
– Не отказался бы заехать к тебе  на ужин, крошка.
– Можно я сейчас подъеду?
– Вечно стараются люди без меры
  Возводить лишь мнимые барьеры
  Чтобы друг от друга защититься
  Только в сказках нам не ведомы границы.
  Видно потому на «знаки свыше»,
  К сожалению внимание обращают единицы.
  Так много прозы и стихов.
  О чем? Да все  про это…
  А может надо меньше слов
  Для большей близости полов.
– Я думал что по каким-то причинам ты со мной не очень хочешь общаться  (или знаешь как говориться конкуренция повышает качество а тут на сайте ты видимо подискала мне замену и определилась с общением с каким-нибудь аналогом меня) ну так я и подумал что видимо конец моему общению с тобой! (прости конечно же но тот факт который я тебе описывал уже был не актуааааален до того момента как ты не появилась).
–Забыв библейские заветы,
душа пускается во грех
и, наплевав на все запреты,
я становлюсь превыше всех.
А жизнь стремительно несётся
за годом год, за часом час,
в воспоминаньях остаётся
тот сладкий миг связавший нас.
А я хочу всегда быть страстным,
любимым, нежным и прекрасным…
– Вы мне интересны Как Женщина, странно, да? И очень уже давно.
– У меня рот рвёться в улыбке от твоих устных речей! Мы с тобой в контакте и это главное и не плохо! Я думал что ты можешь на меня несколько обидеться и абстрагируешься от меня! Но нет благо этого не произошло!  Смысл тот что време моё уже минуло для каких-то преобразований либо реанимаций! Ты знаешь я с тобой откровенно поделюсь во мне этот потенциал остался и по этому его хочеться сейчас реализовать! Вот смотрю и слушаю Кургиняна и так мне эта полемика близка что порой хочеться залезть в телевизор! Но я даже не Хинштейн (он депутат госдумы) знает всю историю на «зубок» где уж мне там соревноваться! Но однако о чём ни чём но могу речь развивать!
–Не силён я в лицимерье,
 В форисействе не мастак,
 А к тебе я с паздравленьем,
 Соченил его вот так!
 Взайдёт звезда в ночном небе,
 И новый день весны начнёт,
 И празника день нетленый,
 Судьба нам сново принесёт.
 И ты купаясь в ярком свете
 Своей души тайну храня
 Нивзирая на приметы
 Улыбку дариш для меня!!!!!!!!!!!!!!

Бесконечноголосая полифония, перерастающая в оглушительную какофонию. Вселенский бред,  способный свети с ума самого  Дьявола.

Сайт… Многопрофильный дурдом, где  из двух беседующих один рассуждает о Вечном, второй талдычит  о сиюминутном, и оба не замечают  онанирующих вокруг и лениво отмахиваются от желающих немедленно изнасиловать.

FUCK SITE!!!
 
Они галдели, тешились, умничали и улюлюкали, но мне-то следовало что-то сказать. И я, собрав в себе последние силы, встала перед лицом беспощадной истины.

Результаты исследования себя:

Это самый сложный, самый опасный,  предельный  эксперимент, который вы можете себе позволить, но куда  лучше никогда его себе не позволять.
Наблюдение как метод в этом случае полностью исключается, это всегда активный опыт, поскольку беспристрастно наблюдать за собой  не получается ни у кого.
Вне зависимости от результатов эксперимента вы должны твердо  помнить: всё, что вы сделали, сделали вы сами и только вы.
В  процессе этого эксперимента вы можете, обнаружить, что ваш телескоп оказался микроскопом, и то, что вы полагали движением звёзд есть  кишение простейших.
Во время подобных  исследований вы  непременно   перепачкаетесь и наедитесь того, что есть человеку совершенно не пристало.
Если вы проводите эксперимент очень последовательно, то приблизитесь  к пределу и  поймете, что не знаете ровным счетом ничего и забыли всё, что знали до этого.
Вы можете потерять всё, что имели, включая собственные тело,  лицо и душу.
Приближаясь к пределу, вы непременно и обретаете – либо желание полностью раствориться в мире, отдать себя ему, либо неутолимую жажду одиночества.
Жажда одиночества есть персонификация Танатоса, и он непременно будет звать вас к себе.
Избавиться от его зова вам удастся, лишь отойдя от предела, вернувшись, и в этом Вам никто не поможет, справиться с этим сможете только вы сами. При условии, что вы этого хотите и у вас достаёт на это сил.

 Сил у меня не было, но оставались желания. Целых два: я больше не желала так и хотела быть одна. Но  вошедшему в Царство мертвых никогда не выйти оттуда. Мне, словно  Кербер,  не давала выйти Лав. На наших общих  Весах Лав перевешивала. Прыгая и порхая, она  всё время заставляла их склоняться в её сторону.  Она была гораздо сильнее меня, эта проклятущая Лав. Чудовище всегда сильнее, даже если оно создано человеком. Победить чудовище может только герой, человек, который идет до конца. И  выйти из мира теней под силу только ему, не жаждущему смерти. Но в моём романе героя не было. А я, что я?  Способна лишь старушек убивать.
Я за ручку привела Лав в электронный детсад, а теперь она, вцепившись в меня, не давала мне оттуда уйти, доводя  изнуряющую меня  инфантильную публичность до крайности. Мне никак не удавалось побыть одной: гонг приходящих на сайт сообщений, треньканье телефонных смс-ок, непрерывная музыка звонков  и присутствие Лав сводили меня с ума. Старушка следила, чтобы я без нужды не подходила к домашним компьютерам, а я меняла телефонные номера, но все без толку. Лав раздавала телефон  своим поклонникам направо и налево, а компьютеры преследовали меня повсюду. Я пыталась проходить мимо них, но рука моя тянулась к клавиатуре, как рука онаниста к ширинке. Я изнемогала от душевной мастурбации, но  остановиться не  могла.

–Ес ай ду! Я глаголю как могу,
И не то чтобы польстить,
А свою правду выразить!
Не внемай ты этой лести,
Не исказило чтоб тебя,
В душе правду перемесит,
И получиться херня!
–Простите... В ваших глазах можно утонуть...
–Привет не знаю, захочишь ли ты общаться.  Расскажу о себе. Меня сильно избили (почти убили) так как я не приходил в сознание и находился в коме 17 суток! После этого меня сильно тряхонуло у меня исчезла координация движения! Меня останаливали ППСники в надежде что я пьяный (ну чтобы обобрать). Я начал  активно заниматься спортом. Бег ежедневный в течении трёх лет каждый день по 6 километров потом увеличил до 9-ти! А теперь хожу с боксёрами тренируюсь у них же масса упражнений на развитие и укрепление вистибюлярного аппарата! А после бокса тренажёрный зал! Так что видишь какая у меня спортивная жизнь насыщенная! Сначала пил а теперь уже с 2004 года активным здоровым оброзом жизни занялся и честно и искренне скажу что нахожу в этом и моральное удовлетворение и пользу и спасение от наших ППСников (я уже координацию движения так сказать обрёл). Теперь у меня несколько обнаглевшая задача! Надо до совершенства выработать эту координацию движения чтобы я мог (не для ГАИ) управлять транспортным средством! Средство это повышенной опасности поэтому я в себе должен быть уверен на 100 %! Во-первых это уже (имееться в виду неприятность) в прошлом а потом мои убеждения следующие. Я их как в начале имею и до сих пор не отказываюсь от своих слов "Эскулапы чем смогли тем и помогли а остальное дело рук самих утопающих"! Как то ведь надо же самому себе помогать от этого же зависит и моё благополучие! Ведь ни кто не придёт за меня мою работу не сделает правильно же! А ты как бы поступила  (не дай Бог тебе в такой ситуации оказаться да и не окажешься ты я так полагаю не заслуживаешь этого). Каждый бы человек боролся бы за себя Борис Полевой  про Мересьева (а это же был реальный прототип ) вон что написал! Да и Дикуль тоже сам себя вытаскивал да и масу наверное можно привести примеров у которых ситуация пооовеселей была нежели у меня!
– Спасибо, Милая-Девушка! Спасибо! От Тебя свет яркий и жаркий, который меня «искрит»! Пожар, давление шкалит в реакторе номер 1 (один). Радиации нет. Спокойно!!! Просто штормит в середине тела моего. Это не заразно, Девушка! Это необратимая реакция на Тебя! На фото мне 33, сейчас по паспорту 46-ть. Глаза и тело почти те же, глаза видят хуже, но тело жаждет, ждет и ищет Девушку. Тебя!!!
– Я Вас буду тихонько любить,
  Умница, Красотка, Недотрога!..
  Жизнь - долгая дорога.
  Я Ваш поклонник. Быть или не быть?
  Хочу всегда я много –
  Вас или никого.
  Мужчина Женщину –
  Мечта, желание, как мир простое!
– Реальность Носова мне тоже по душе. В детстве я зачитал трехтомник этого писателя до дыр.
– Да в чём уж в чём а наш советский атавизм засел в нас крепко причём до конца видимо наших дней и ты знаешь  очень часто не вольно сталкивуюсь с сравнением о днях наших те в которых мы видели какую-то перспективу и не зыблемость дней уже минувших! И при чём относительно того уже ушедшего времени наблюдаю некую несправедливость! По поводу образования о его не ровном распостранении на массы и о его реформах! Так вот ты знаешь Я после этого как-то обдумывал про обсуждаемую тему и наткнулся на мысль что необразованным обществом легче управлять а уж если деградированным то это вообще пару пустяков! Ну конечно не такое же у нас безперспективное общество всё такие ещё есть нобелевские лауреаты такие как Жорес Алфёров и ему подобные и учесть что его только наградили а ему подобные ещё ведь остались и живут и действуют и работают! А вот еще послушай…
–Я тоже немножко – экстро-секс! Ты очень-очень светлая, и даже гиперумная. Прости за наглость, я влюблен! Вру! Просто очень и очень хочу... Поговорить о биноме Ньютона, к примеру, или о наносексе. И признаться в гипержелании!
–Мужчину унижать нельзя!!!
 Девушка в маске,
 Твои прерасны Лик и Лоно!!
 Себя, Ты  сделай моей иконой.
 Молиться стану, не зная лени,
 Раздвинув нежно твои колени!
– Фигура  –  супер! А забраться на стол... Я бы на месте фотографа максимально приблизился к Вам!!! Не устоял,  так сказать, но стоял бы отчаянно.
– Кто ты? Наказанье или милость?
  Кто ты отрекаться не спеши!
  Если за душой моей явилась
  Так её бери!
– Когда-то, очень давно, я работал в строительстве, и большую часть времени проводил в командировках: я изъездил вдоль и поперек страну. Надо сказать, условия были спартанские, и жизнь являла мне явно не свою фасадную сторону – советские районные гостиницы с удобствами на этаже, а то и во дворе, поезда с разбитыми стеклами, которые приходилось затыкать подушкой, строительные вагончики в дикой степи, когда вокруг на многие километры ни души. Со мной всегда были две книги: «Мертвые души « Гоголя и старое довоенное издание Марселя Пруста.
Я живу в реальности, но она не представляется мне ужасной или низкой. В нашей стране очевидный диссонанс между редкой красоты природой и городами «цвета окаменелой водки», напоминающими походные бивуаки, словно созданные, чтобы «день простоять, да ночь продержаться»; между высочайшим полетом мысли одних и низменными помыслами других; между бьющей в глаза нелепой и зачастую безвкусной роскошью богатства и ужасающей нищетой бедности. Глаз не замыливается и не устает.
– Какая ты классная! С тобой бы одно удовольствие рядышком находиться! Дифирамбы тебе не хочу, а вот факт констатирую! Ты плюс ко всему ещё и превосходна! И это я заметил только сейчас и понял с чем это связано тебе (это только на мой взгляд субьективный ) наверное мешают солнцезащитные очки они самый цимус самую красоту и загораживают. Видишь ли я за какое то время общения с тобой стал открыт и откровенен а по сему можешь мои слова принимать за чистую монету!
–Темперамент!!!! Вы богиня и  женщина с фантазией и изобретательностью, почему то уверен!!!! Вы потрясающая! Не богатый финансово, местами развитый духовно,  очень счастливый знакомством с Вами. Спасибки за внимание к моей скромной персоне нон-грата, очень!!!
– Дежурил Я вот как бывает,
 Сценарий жизни кто диктует?
 Черты лица  судьбы меняет,
 Всевышний! Кто его осудит?
 Ты изменить что-либо хочеш,
 Но в силах что твоих теперь?
 Назад свою жизнь неворотиш,
 Зашёл не в эту видно дверь,
 Меняют разные мотивы,
 И в обстоятельствах судьбы,
 Полоски чёрной негативы,
 Меняют светлые черты.

А-А-А-А-А-А-А!!!

ДА-ПО-ШЛИ-ВЫ-ВСЕ-НА-***!!!

ЦАРСТВО МЕРТВЫХ…

Вы можете делать коллективно всё, что угодно, кроме трёх вещей, которые вы всегда совершаете в одиночестве. Только в одиночку вы рождаетесь, рожаете и умираете. Но если первые два одиночества беременны  тёплым Бытием, то на последнее  веет холодом  из могилы Небытия. 
И, даже если вы прыгаете с крыши небоскреба, держась с кем-то за ручку,  или уходите из жизни, окруженные толпой стенающих родственников,  будьте уверены:  смерть встретите вы, и только вы, сам у себя единственный, и в момент встречи  с вами рядом не будет никого. Мне уже не родиться и не родить. Но  я лишена даже одиночества смерти, потому что со мной Лав.
Но в мире есть то, что попирает совершенство и полноту единицы, – это всепоглощающий нуль.  И, если вы не можете достигнуть желанной единицы, остаётся стремиться к нулю. А уж  когда вы в нуле, то точно вне любого коллектива. Да, именно нуль, и вовсе не начало он, а конец. Не вход, а выход.
 А провожает к  выходу именно он,  Милостивый и Великий Танатос. Он ведёт  вас медленно, освещая дорогу погашенным факелом.  Не будь его, даже те, кому отрубили голову,  или те, у кого она навек потеряна, жили бы вечно – а это жестоко и страшно. Да, он добр, чёрный мальчик,  и он спокоен. И  он делится покоем с вами,  давая выпить из чаши с гипнотическим напитком, исключающим всякие сомнения. И только он придаёт любви  глубину. И я сама срезаю у себя прядь волос.

Лав, о моя красавица Лав!  О Лав,  моя несравненная Лав! Я сотворила тебя. Я восхищалась тобой. Я  отдала тебе год своей короткой бесценной жизни. Я любила тебя, Лав, я очень сильно любила тебя!  И я убила, убила, убила, убила, убила тебя!!!

 
Заключение консультанта

Мы имеем дело с классическим случаем шизофрении, отягощенной биполярным аффективным расстройством. Смены  типов поведения и настроения, чередование депрессивной и эйфорической фаз, направленная внутрь деструкция, галлюцинации, голоса, обсуждающие поведение пациента убедительно свидетельствуют в пользу правильности поставленного диагноза.
К сожалению, развитие болезни наблюдать не удалось, но, по-видимому, оно тоже проходило  в рамках существующих в  психиатрии канонических представлений.  Однако об этом мы можем судить только со слов самой пациентки,  потому что за помощью к специалистам она не обращалась и со свойственной шизофреникам хитростью долго скрывала заболевание от  окружающих.
В поле же зрения психиатров она попала после суицидальной попытки. Картина, представшая перед глазами  работников «Скорой помощи», устрашала. Почти обескровленная женщина лежала в залитой кровью постели, на обеих руках  у нее было пять глубочайших разрезов, повредивших не только вены, но  и сухожилия,  и достигающих локтевой кости. Разрезы были нанесены крупной, остро наточенной бритвой «Золингер»  еще довоенного производства. Позже было выяснено, что эта бритва была военным трофеем, привезенным дедушкой пациентки из оккупированной советскими войсками Германии. Ей был поставлен закономерный диагноз: клиническая смерть в результате обескровливания.
  На  разбитом трельяже лежала отпечатанная на компьютере окровавленная записка следующего содержания:

«Надеюсь, что я  наконец-то  одна. Потому  что  пред Лицом Создателя даже самая несчастная, раздвоившаяся в этом мире душа предстает в единстве  и целостности.
Надеюсь и на то, что  совершенный мной поступок будет оценен  не как непрощенный грех самоубийства, а как убийство, простительное  в некоторых особых случаях,  поскольку убила я не себя, а Её, и лишь в ответ на то, что она пыталась уничтожить меня. И поэтому я прошу прощения: прости меня, Лав! И ты прости меня, Старушка, тебя мне пришлось убить дважды.
А Господь простит меня. Потому что верю я, что велик Он и милостлив к бедным детям своим, знаю, что люди прекрасны, и убеждена, что  миром правит Любовь».

Клиническая картина заболевания типична. Первое время пациентка находилась в состоянии кататонического ступора, пребывая в эмбриопозе, из которой её удалось вывести через месяц. Последующая терапия  выявила несомненное наличие прогредиентной шизофрении.   И расщепленность  сознания пациентки, и сексуальная одаренность Лав, и ворчливая тупость Старушки, и нарастание негативных расстройств,  деструктивных стратегий – убедительные тому свидетельства.
 Кататоническое возбуждение проявилось  в чудовищном напряжении, психическом автоматизме, двигательных расстройствах, выражающихся в непрерывном желании печатать и говорить, пафосности речи,  экзальтации,  угрожающей для окружающих  импульсивности. Ипохондрия, истерия в сочетании с аутизмом, эмоциональное обеднение, фантастический бред  гипертрофировались  и приобрели хронический характер.  Безмолвное возбуждение, связанное с тягой к  самоповреждению, как  часто и происходит в таких случаях, привело к суициду,  который при  подобном течении болезни  представляется охранительным торможением клеток коры головного мозга.
Архетипичность Старушки как воплощения Персоны и Лав как воплощения Тени, принявшей очертания Великой Блудницы, не вызывают сомнения. 
Шизофрения пациентки имеет  и специфические черты, принимая вид монстроантропии  –  отождествления себя с монстром, в данном случае – с сиреной.  Соответствующий термин я специально ввёл для этого конкретного случая, но  полагаю,  что в наш жестокий век повального увлечения самыми различными чудовищами он станет столь востребованным, что принесёт мне очередной виток известности в уважаемых психиатрических кругах, и не только в них.
Лечение было назначено и проведено,  но я  не буду  описывать его здесь, дабы прочитавшие эти строки не  имели возможность заняться губительным самолечением.
Более поздние психотерапевтические беседы с пациенткой и ее многочисленные сумбурные записи предшествующего суициду периода, позволили выявить  наличие множества разнообразных галлюцинаций с  преобладанием сексуальных. Трудно сейчас сказать, что из описанного ею происходило в реальности, а что есть плод её больной фантазии, но, по-видимому, всё же часть описанного ею опыта следует признать реальной.
Мотивация   же создания этих записок вполне логична в пределах  собственного бреда пациентки. Сирену, которая является  второй её личностью, могут, и это хорошо известно,  победить Герой, перепеть Муза и заглушить Орфей. Но Орфей, которого пациентке посчастливилось встретить во время своих изысканий действительности, сейчас содержится в нашей же клинике и проходит курс интенсивного подавления наркозависимости, поэтому ничего не поёт.  Героя пациентка так и не встретила, после чего и решилась на героический поступок и сама попыталась убить собственное чудовище. Постигшая  же  неудача заставила её уповать только на Музу, и она взялась за книгу, пытаясь перепеть сирену. И теперь пишет, и пишет, и пишет, и пишет,  рождая необходимую ей мелодию слов, способную заглушить совсем иные звуки, переполняющие  бедную её голову.  Уж не знаю, удастся ли ей перепеть сирену, но то что она  перепишет её,  не вызывает никаких сомнений.
 В любом случае, итоги её  усилий покажет время, а  пока что рукопись  представляет интерес, прежде всего, для специалистов в области психиатрии. Смешение же стилей, рваность самого теста на фоне назойливой структурированности и многословия,  перемежение сложных отрывков  простыми  убедительно свидетельствуют в пользу того, что автор нездоров.
Что же касается литературных достоинств этого произведения, то, на наш взгляд, они сомнительны, хотя в рукописи и встречаются удачные и даже забавные отрывки. Увы, хотя и многие великие страдали этим распространенным заболеванием,  сама по себе шизофрения еще не есть свидетельство гениальности или хотя бы таланта. В противном случае, пришлось бы признать пятиэтажное здание нашей клиники уникальным  средоточием всевозможных и разнообразных дарований. Но мы планируем передать рукопись на экспертизу специалистам в области лингвистики, поскольку оценка текстов входит именно в их профессиональные компетенции, а подобная экспертиза могла  бы  стать полезной для реабилитации пациентки.
Сейчас пациентка находится в состоянии ремиссии и демонстрирует благоприятные симптомы, свидетельствующие о положительной динамике. Она спокойна, выдержанна, сосредоточенна, вежлива, но, к сожалению, на фоне сохранения некоторых устойчивых маний.  Одной из них является её последовательное нежелание выходить из своей одноместной палаты, так что даже на процедуры приходится иногда выводить её силой. 
Однако и здесь наблюдаются положительные тенденции, так что третьего дня удалось уговорить её выйти на прогулку в сад. Увидев солнце, небо, траву и крохотные еще листья, пациентка заплакала, но подобные проявления чувств не обеспокоили персонал, поскольку это были спокойные и мирные слезы облегчения и счастья. 
Сложнее оказалось справиться с жутким ужасом пациентки  при виде компьютера. Увидев как-то раз его в моём кабинете,  она закричала, зарыдала и забилась в сильной истерике, и только  шестидесятимилиграммовая доза галоперидола позволила купировать обострение психоза. Последующий же месячный курс терапии с помощью этого превосходного лекарства позволил настолько уменьшить страх пациентки перед экраном,  что она даже отважилась взять в руки сотовый телефон.
Проблемным полем является то, что пациентка продолжает стремиться к писанию текстов, но пишет ручкой куда хуже шестилетних. Решением проблемы стало использование старенькой пишущей машинки, которую разыскала и подарила нашей пациентке  одна из работниц канцелярии, недавно сама прошедшая курс лечения от интеренет-зависимости. Отсутствие экрана вкупе с присутствием клавиатуры делает это техническое устройство оптимальным для подобных случаев, и наша пациентка постоянно и с большим удовольствием им пользуется.
Страх перед компьютером, по-видимому, является следствием того психического и физического напряжения пациентки, которое  и спровоцировало суицид и которое было связано с её маниакальным стремлением завершить свою рукопись в кратчайшие сроки. Судя по анализу текстов, которые хранились в её личном компьютере, она не только написала  более двухсот  страниц за месяц, но и многократно переделывала их, поскольку существуют многочисленные версии рукописи, например, Сайт7, Сайт11. Такая маниакальная целеустремленность, придающая  иногда невероятные силы шизофреникам, хорошо известна, описана и тоже является стандартной.
Типичное течение болезни несколько осложняется любопытнейшими специфическими следствиями попытки суицида и  пребывания пациента в состоянии клинической смерти. Она прекрасно, необыкновенно, удивительно и сладко поёт, хотя до этого не обладала ни голосом, ни слухом. Ее уникальный голос необычно широкого диапазона, чудной красоты и невероятной силы завораживает внезапными переходами от глубокого контральто к высочайшему сопрано и  производит сильнейшее впечатление не только на пациентов, но и на сотрудников клиники.
Особенностью  этого пения является то, что  пациентка не может  исполнять музыкальные произведения, содержащие тексты: арии, оратории, песни – и поёт лишь музыку, причём неизвестную никому, но удивительно сложную и гармоничную. Попытки же записать её пение на специальную  аппаратуру, чтобы потом расшифровать и представить в виде  нотных записей,  не привели ни к чему: её голос не записывается! Это удивительный феномен нуждается в особом исследовании, и мы собираемся обратиться за помощью в его изучении к столичным и зарубежным специалистам из разных сфер науки.
Признаюсь, несмотря на свою типичность, этот случай, а в особенности  – наши с пациенткой долгие и доверительные беседы, заинтересовали меня настолько, что я собираюсь изучить его не просто лично, а максимально тщательно и подробно, и посвятить этому значительные усилия и время.
Свои наблюдения я собираюсь проводить в моей известной всему мире Башне (Тurm), воплощающей структуры психики. Её прекрасная архитектура, переполненная смыслами внутренняя конструкция и удачное расположение на берегу Цюрихского озера  могут поспособствовать и моим исследованиям, и выздоровлению пациентки. И очень скоро  (я выбрал для этого уже совсем близкую Вальпургиеву ночь) я отвезу мою любимую Лав туда, где она сможет петь во весь свой неповторимый голос, после чего надеюсь удивить мир своими очередными  ошеломляющими открытиями.

Президент Международного
Психоаналитического Общества,
Президент Немецкого
Психиатрического Общества,
профессор Базельского,
университета и Цюрихской
политехнической школы,
доктор психиатрии                К.Г. Юнг


 
Выписка из истории

Пациентка поступила в наше закрытое лечебное учреждение в связи с попыткой суицида, вызванной обострением  паранойи. Параноидальный бред имеет все характерные признаки: сложность содержания, хорошо обоснованную систему сверхценных идей, последовательность доказательств, внешнее правдоподобие, агрессивность,  борьбу с мнимым врагом.  Темы бреда типичны – научная деятельность,  творчество, преследования.  На протяжении нескольких месяцев получает соответствующее интенсивное лечение, не демонстрируя положительной динамики.
Параноидальный бред связан с якобы написанной пациенткой, но так и не обнаруженной рукописью сложного жанра и не имеет никакого отношения к действительности. Сверхидея  концепции  - опасность, связанная с созданием человечеством техногенных виртуальных пространств. Пациентка выдает себя за несуществующую или неизвестную нам личность женского пола, якобы мыслителя и писателя.
Причиной бреда является описанная еще Фрейдом фиксация на определенной стадии сексуального развития -  гомоэротики (4-11 лет), вызывающая  у женщин во взрослом возрасте  мании преследования лицом именно женского пола. В данном случае речь идет о некоей несуществующей Лав, которая пытается лишить пациентку жизни.   Эмоциональный фон соответствуют содержанию бреда. 
На деле же, пациентка – библиотекарь одной из маленьких городских библиотек, и именно род её занятий спровоцировал её болезнь. Одиночество и почти непрерывное чтение книг в течение пары десятилетий  –  два краеугольных камня её болезни. Как и у многих параноиков, у пациентки не наблюдается снижения интеллектуальных способностей. Напротив, она убедительно, логично и очень грамотно говорит, у неё прекрасная память, удивительно широкий кругозор, обширные знания из истории, мифологии, литературы.
Все факты, противоречащие бреду, отметает как несуществующие. Так, например, пациентка совершенно не умеет пользоваться компьютером, который, по её словам, и спровоцировал ее заболевание, и на котором она якобы написала свою работу. Когда проведенный нами эксперимент убедительно показал, что она не знакома с азами компьютерной грамотности и не может печатать даже одним пальцем, она продолжала настаивать на своем, утверждая, что  прекрасно умеет делать это, но просто не хочет.
Случай сам по себе малоинтересный, если бы не особые обстоятельства, обусловленные условиями содержания пациентов в нашем лечебном учреждении. Теснота, недостаточная изолированность женского и мужского отделений, а также   халатное отношение  некоторой части персонала к  своим обязанностям и соблюдению пациентами необходимого режима привели к тому, что указанная пациентка познакомилась и подружилась с двумя пациентами мужского пола, именующими себя Дмитрием Мережковским  (писатель, поэт, критик,  номинант на Нобелевскую премию по литературе)  и Карлом Густавом Юнгом (знаменитый психоаналитик, основатель аналитической психологии).   Заболевания у каждого  приняли настолько острые формы, что  каждый из них не пожалел сил  и средств на то, чтобы в периоды ремиссий и домашнего наблюдения поменять себе паспорт и получить  фамилию своего  кумира.
В результате – распространенное в психиатрии явление, когерентный коллективный психоз. В случае наших пациентов он приобрёл нетипичную форму ролевой игры,  где пациентка изображает психически неустойчивую и чрезвычайно талантливую женщину, больной Мережковский – ученого эксперта её мнимой рукописи, больной Юнг – её лечащего врача.
В угоду больному Юнгу пациентка даже имитирует шизофрению, расщепление  личности, часами рассказывая ему о своих двух, а иногда и трех ипостасях. Чтобы нравиться ему, она выдумывает и то, что страдает галлюцинациями, в том числе и сексуального характера, и подробно описывает ему их содержание, хотя специалистами нашего учреждения установлено, что у неё их  нет и в помине. 
Дружба же с больным Мережковским основана на обсуждении достоинств мнимой рукописи пациентки, достоинств самого Мережковского,  достоинств новых, постоянно изобретаемых ими  литературных жанров и форм. Главный из этих жанров: книга, которая пишет автора – предполагает  добровольное погружение автором в непредсказуемые, меняющие структуру психики обстоятельства, которые затем и должны описываться  личностью с уже измененным сознанием, а иногда и телом. Многочисленные попытки других пациентов мужского пола вступить в их союз, пациентка резко отвергает, настаивая на том, что оптимальным для межгендерного общения является число три.
Со своей стороны, как лечащий врач и администратор подчёркиваю, что в настоящее время администрацией нашего закрытого лечебного учреждения  и мною лично, сделано всё возможное, чтобы устранить любые нарушения режима, ведущие к подобным  безобразиям и отрицательной динамике течения болезней.
И Юнг, и  Мережковский утверждают, что их привлекает  сложная натура пациентки, но еще более – её музыкальный дар, выражающийся в удивительном пении. Никто из персонала клиники ни разу этого пения не слышал, однако  многие больные, особенно лица со сложными диагнозами,  тоже уверяют, что пациентка чудно поёт, будоража их души своим исполнением. По их описаниям, это песни без слов, очень протяжные,  нежные и страстные одновременно, исполняемые то очень высоким, то крайне низким голосом.
Ну что ж, коллективный психоз на то и коллективный психоз, чтобы распространяться и множиться – иногда косит и миллионы. И вам это отлично известно, глубокоуважаемые  коллеги… 

Заведующий женским отделением
Областной психиатрической больницы,
кандидат медицинских наук                С.А. Пупкин
 
Послесловие автора
Судьба послала мне и удивительного второго читателя, но я заслужила его, как, впрочем, и первого. И именно его словами мне  следует закончить свой  рассказ.

-Спасибо за Вашу рукопись. Мне это интересно – я коллекционирую жизнь день за днем. Раньше делать это было тяжело из-за слишком пристрастного отношения к ней, и при выборе роли зрителя, режиссера или актера последние два амплуа казались предпочтительнее. На первом этапе актерское превалировало над режиссерским, затем уступив ему место. Но с возрастом профессиональная самонадеянность режиссера-любителя, замахнувшегося на копирование роли Творца, иссякла, и зрительская роль показалась наименее претенциозной и фальшивой.
 Тема Вашего «Сайта» мне близка, и  мы с Вами в определенной мере коллеги, только Вы профессионал, а я любитель. И как любитель менее связан внутренними обязательствами и более свободен в использовании самого себя, реального или виртуального. Читая написанные Вами страницы, я знаю, о чем Вы пишете.
Очень интересно, и по мере прочтения уже начинает казаться, что любые комментария и высказывания могут быть неуместными. Вы мой единственный респондент, и, чтобы пройти этот путь, мне тоже понадобились метаморфозы: от  персонажей  с картинкой Алена Делона и  туркменки-интеллектуалки с откровенной фотосессией, заставляющей  отважных командиров-омоновцев и чеченских авторитетов из Центрального Черноземья  страстно желать оказаться  трепетными сучками в умелых женских руках,  –  до простоватого парня из нашего города, заточенного на исполнение народного романа на бис.
Различия с Лав были: никакого раздвоения личности и минимум встреч на пленэре  – нарциссизм в тяжелой форме и чувствительная к личной гигиене прихожан чувственность всегда останавливали. Хотя, признаться, лукавство это:  останавливало, главным образом, другое, более важное. Но интервьюирование как метод изучения явления присутствовало. Побочным моментом этого любительства был непродолжительный и яркий роман за тридевять земель, но кто ж из нас ищет легкие пути?! «Perdere la testa» – то же самое, что «потерять голову», и это единственное обстоятельство, оправдывающее мое любительство, та самая ложка меда в бочке чего-то там.
Читая строки Вашего произведения, я почти физически ощущаю написанное, даже когда Вашей рукой водит лишь голый, как скелет, ум. Критиковать легко, но вот попробуй – напиши нечто подобное. Это справедливо и несправедливо одновременно:  не будь зрителей –  и в футбол было бы при пустых трибунах играть неинтересно. Но и сидя на трибуне, не стоит думать о том,что вот этот верный удар прошел над штангой только потому, что форвард  – мазила.
Знаете, я никогда не стремился к тому, чтобы прочитанная мной книга легла на мою душу полностью. Литература – это своего рода золотодобыча: сверкнул где-то на странице пятьдесят четыре  самородок в виде абзаца, а то  – и двух-трех гениальных фраз, и уже прекрасно, и вовсе ничего, что сам роман составляет шестьсот с лишним страниц. И нет в моих словах никакой иронии. Поглощать залпом «Три мушкетера» было хорошо в детстве, при свете фонарика, луны или еще какого-нибудь подручного осветительного средства, а с возрастом возникает гипертрофированная чувствительность вкусовых рецепторов. Главное – найти ложку меда! Каждый увидит в написанном Вами что-то свое.
 Вы для меня загадка, и, вовсе не желая делать свой мозг беспристрастным настолько, чтобы отмести личное в моем восприятии прочитанного, скажу, что написанное Вами не имеет смысла оценивать с позиции «верю – не верю». Конечно, верю, потому что знаю: даже если столь любимый литературный и кинематографический прием с раздвоением личности – Ваша чистая фантазия, дело ведь совсем не в этом.
И я начинаю понимать, что, все-таки, чертовски здорово быть любителем! Нежно прикасаюсь к Вашим мозгам, это единственный тактильный контакт, который я могу себе позволить. Они хорошо поработали, а Вам надо отдохнуть: чувство опустошенности или выпотрошенности не лучше ломок. Черная кошка в черной комнате – это одиночество в плотном кольце близких людей, но, в то же самое время, и ложка меда. Вот и получается, что одиночество – это ложка меда!
Мне приятно быть услышанным, иногда это важнее, чем быть понятым.

И вот к этому последнему мне совершенно нечего добавить.

В. Афанасьева