Позвонила моя подруга Оля и каким-то странным низким голосом с драматическим придыханием сказала: «Можешь прийти ко мне срочно? Давай. Жду». И положила трубку.
Я слегка ошалела, потому что в обычные дни Оля никогда так коротко со мной не разговаривала. Наоборот, она могла по полчаса рассказывать, где она была и что делала с утра до вечера, с подробностями и повторами, как припев в песне.
Однако слез в голосе не было, поэтому я решила, что ничего страшного не происходит, а есть какая-то интрига, которую по какой-то причине она не может мне рассказать в двух словах.
Как все романтические девушки я обожаю всякие такие истории. Вы ведь знаете, что самые большие авантюристки именно романтические, книжные девушки. У них хоть и замирает сердце от страха, но кошачье любопытство намного сильней, поэтому они так часто попадают во всякие истории, которые потом переживают и горько страдают всю жизнь.
Я взглянула на себя в зеркало и решила на всякий случай привести себя в порядок. Быстро поплевала на щеточку с советской тушью, мазнула несколько раз по своим длинным шелковым ресницам, потом чуть-чуть пошелестела ими, чтобы понять, что послюнявленная тушь не обвалится с неприятным шорохом в ответственный момент, потом припудрила носик, поискала помаду и решила, что лучше трагического бордового для такой ситуации нет, накинула плащ и побежала. Благо было недалеко.
Оля открыла сразу, как будто стояла за дверью и с нетерпеньем ждала звонка. Я уже хотела громко спросить: что случилось, но она округлила глаза и приложила палец к губам. У меня от такой таинственности прямо холодок в животе растекся. Рот открылся сам собой, но слова от этого холода замерзли, и я смогла только молча снять туфли, надеть тапки и пойти за Олей в комнату, как овечка за бараном-вожаком.
За столом, на котором были расставлены чашки, вазочки с вареньем и пряниками, сидел странный большой человек с усами и двухдневной бородой. Одет он был в камуфляж, возле ног стоял огромный рюкзак, сильные мужские руки лежали на столе и чашка с чаем казалась чем-то смешным и игрушечным рядом с ними.
Он не улыбнулся мне, только кивнул головой, когда Оля сказала:
- Познакомьтесь - это Галя.
- А это Армен, он ехал мимо и решил зайти в гости, - не глядя на меня, произнесла Оля - так же, как и молчаливый гость - без улыбки.
Повисла тишина. Такое странное молчание и Ольгина робость, которая абсолютно была ей несвойственна, меня сбили с толку.
- Налей мне чаю, Олечка, - вежливо попросила я, не зная о чем говорить с этим Ильей-Муромцем армянского происхождения.
- Бери, Галюша, клубничное варенье, свежее, на прошлой неделе варила. Вот печенье – сама пекла, конфетки - это Армен принес.
Я выпила чаю, холодок немного растаял, и я решила, как воспитанная девушка, разрядить обстановку и порасспрашивать гостя о его житье-бытье.
- Вы геолог?
- С чего вы взяли, - хмуро ответил великан. - Я просто с дачи еду, вот решил заглянуть к Оле. Он с какой-то тяжелой грустью посмотрел на неё, но она отвела глаза, и Армен опять замолк.
- А дача далеко? - спросила я, не понимая еще драматизма ситуации.
- Далеко, - опять коротко ответил Армен.
- А вообще-то вы чем занимаетесь, - с какой-то даже вредностью опять прицепилась я к чУдному армянину.
Он вздохнул. Понял, что от меня так просто не отделаться, а Олино молчание расценил, как поддержку моего детского любопытства.
- Я – инженер на карбюраторном заводе. Но еще пишу повести, рассказы и стихи. У меня уже и книжка вышла. Маленькая, правда, но тираж – хороший, сто экземпляров. Жалко, что я с собой не захватил. Мне кажется, вам было бы интересно.
Он хотел пошутить, но опущенные глаза хозяйки стола, как-то не расположили его продолжать сомнительные шутки.
- Я пока был на даче еще один рассказ написал, - сказал он, решив поддержать меня в светской беседе.
- Да? - обрадовалась я, - почитайте, я люблю литературу.
- Оля, ты не против? - спросил Армен в надежде, что своим рассказом он тронет жестокое сердце и Оля выпроводит меня и останется с ним наедине, чтобы познать всю силу и мощь кавказского темперамента.
Но Оля не воодушевилась, только пожала плечами и почти равнодушно сказала: «Да, конечно, послушаем».
Армен с трудом наклонился, порылся в рюкзаке, вынул измятые и местами покрытые непонятными ржавыми пятнами листочки из блокнота, слегка их расправил, потом для храбрости налил из чайника чаю, высыпал в чашку полсахарницы, медленно размешал густую смесь и стал читать:
«Немолодой уже писатель приехал в Ленинград и остановился в гостинице. Вечером ему надо было идти на встречу с читателями, и он должен был подготовиться. Год назад напечатали его роман, который неожиданно получил шумный успех. Ему стали писать, как говорится, «поклонники его таланта» и признаваться, что роман буквально потряс их нетривиальным сюжетом и что главные герои просто так и засели в их сердцах и теперь они не могут ни пить, ни есть, а ходят под впечатлением и ждут продолжения гениального произведения.
Особенно ему нравились письма девушки, которую звали Анна. Она находила такие проникновенные слова, так глубоко и профессионально разбирала сюжетные линии, добавляла неизбитые метафоры и приятные для каждой творческой души комплименты, что он, заинтригованный таким необычным заочным знакомством, написал ей и предложил встретиться в Ленинграде, через месяц, когда он приедет в командировку.
Он рассказал в письме, в какой гостинице остановится и что вечером, после встречи с читателями, будет ждать её в номере.
Встреча прошла замечательно, ему опять говорили приятные слова, он зачитывал некоторые страницы шедевра, вслушивался в тихий смех, в шепот, ловил слова одобрения и буквально купался «в лучах славы». Хотелось улыбаться, сыпать направо и налево искрометными шутками, радоваться влюбленным глазам юных девушек и серьезным взглядам мужчин его возраста и чувствовать себя, если не гением, то уж точно мировой знаменитостью.
С бьющимся сердцем он вошел в гостиницу и, подойдя к администраторше, спросил: «Меня никто не ждет?»
Та с подозрением посмотрела на писателя, не узнав в нем русского Хемингуэя, и сухо ответила: «Нет!»
Неузнанный классик поднялся на лифте на четвертый этаж, открыл номер, зажег свет и стал расставлять на маленьком столике принесенные с собой шампанское, яблоки и конфеты.
Прошло полчаса. За окном стал накрапывать дождь. По стеклу потекли медленные капли, эйфория радости и от дождя, и от долгого ожидания, так же медленно, как дождевые струи, угасала. Ему захотелось прижаться лбом к прохладному мокрому стеклу и тихо смотреть, как «бегут неуклюже пешеходы по лужам». Он стал представлять себе Анну. Она, наверное, брюнетка, с длинными волосами. От дождя волосы намокнут, она будет их откидывать назад, а он предложит мягкое гостиничное полотенце и даже сам поможет их высушить. Потом возьмет её нежные пальцы в свои натруженные писательские руки, будет гладить их и по ладони гадать, что её ждет в будущем. Потом он нежно её поцелует, а она робко ему ответит. Они выпьют немного шампанского и всё случится. Желательно до 11 вечера, потому что гостям в гостинице можно находиться только до 23-х часов. А если гостья задержится, то могут прийти с милицией и с позором выставить девушку из номера.
От приятных мыслей о мокрых волосах и нежных женских губах он странно, как школьник, разволновался. Теперь он считал минуты, почти не отрываясь от часов, которые висели над кроватью и медленно, пинками, заставляли стрелки двигаться быстрее.
Через час, когда он уже решил, что она не придет и что зря он тратился на шампанское, кто-то несмело постучался в дверь.
Сердце у него забилось, как бабочка в сачке. Почти прыжками он побежал к двери, открыл и увидел… её!
Это была женщина лет шестидесяти, в черной длинной юбке, в очках, с потертой сумкой в руках. На голове была довоенная нелепая шляпа, а в руках… его книга.
- Добрый вечер, - сказала она низким голосом. Прошла мимо онемевшего писателя, подошла к столу и вопросительно посмотрела вначале на «русского гения», а потом на шампанское.
- Здравствуйте, - только и мог выговорить писатель и буквально упал на гостиничный стул в полном оцепенении……..»
Армен замолчал. Залпом допил сладкий чай, чуть поморщился и стал ждать вердикта. Мы тоже молчали.
Мне даже не хотелось спрашивать, что же было дальше. Сюжет был, конечно, интересным. Но абсолютно мужским. И я даже сказала бы с привкусом кавказского темперамента.
Оля, которую рассказ совершенно не смягчил, а наоборот навел на ненужные ассоциации, вдруг решила поменять сценарий и сказала ни с того, ни с сего:
- Галь! Ты помнишь, нас Люба сегодня звала к себе? Она, кстати, мне звонила утром и просила тебе напомнить.
Хорошо, что я в детстве ходила в театральный кружок, поэтому вполне натурально смогла подыграть и воскликнула:
- Точно! И как это я забыла! Смотри – уже семь! А мы договаривались на полседьмого! Чего делать-то?
Армен смотрел на наши театральные этюды с усмешкой.
Он не стал вежливо раскланиваться, а только грустно взглянул на Олю, взвалил на спину тяжелый рюкзак и ушел, тяжело ступая по скрипучему паркету.
Когда за ним закрылась дверь, Олю мою, наконец-то, прорвало.
- Не, ну посмотри на него! Специально приехал ко мне в этой дурацкой одежде, чтобы потом поехать домой к жене, как будто бы он с дачи возвращается! Я-то с ним познакомилась, когда он меня на машине подвозил. На нем был костюм, на пальцах золотые перстни, без конца делал мне комплименты и был таким симпатичным! А здесь – небритый, со щетиной, грязный!
Я такому комментарию не удивилась, потому что знала, что Оля не терпит никакой грязи. У неё в квартире всегда чисто и стерильно, как в хирургическом кабинете.
Конечно, сумоист в камуфляже абсолютно не вписывался в белоснежные простыни и пушистые розовые покрывала.
Ну что? Я еще посидела на всякий случай у Оли. Поела еще свежего клубничного варенья, печенья и конфет и с тяжелым объевшимся животом пошла домой, размышляя о том, что наши представления о желаниях мужчины и женщины иногда кардинально отличаются. И никакого разумного ответа на такие вопросы нет! Каждый сам для себя всё это объясняет, поэтому и нет полного взаимопонимания.
И как всё-таки хорошо быть умной! Всегда можно любую ситуацию разложить по полочкам и жить дальше, понимая, что к чему!
А про Армена я больше не слышала. Наш кавказский любитель дачи и коротких рассказов так и не появился. Наверное, обиделся.