Письма к жене. 1920 год

Иван Павлович Романовский
 На фото:
Чествование текинцами «быховских узников». 20 ноября 1919 г.
Сидят слева направо: С.Н. Ряснянский, И.П. Романовский, А.И. Деникин, Е.Ф. Эльснер, Ю.Н. Плющевский-Плющик.

     Сокращения в письмах http://proza.ru/2011/05/14/1537

При использовании и цитировании ссылка на публикацию обязательна:

Столыпин А.А. Дневники 1919-1920 годов. Романовский И.П. Письма 1917-1920 годов. – Москва - Брюссель: Conference Sainte Trinity du Patriarcate de Moscou ASBL; Свято-Екатерининский мужской монастырь, 2011.



2 января 1920 г.

Милая и дорогая моя Ленурка, всё лелеял мысль тебя увидать и обнять на праздниках. Но судьба против нас, и этой мечте не суждено было осуществиться. У меня глубокое убеждение, что всё кончится хорошо и что вы могли оставаться в  Е-даре, а ты приехать сюда, но если бы что случилось, то меня совесть бы замучила, что я, вопреки общим советам, тебя задержал.

Теперь меня чрезвычайно беспокоит мысль о вашем переезде в Новороссийск, как вы там устроитесь, как будете жить при той забитости, которая там в настоящее время. В  Е-даре всё-таки была квартира и, главное, всё можно было достать. Нехорошо. Ну да никто как Бог.

 Теперь вопрос с заграницей. Если вас повезут, то, конечно, желательно было бы ехать уже вместе с более близкими, в данном случае с Плющевскими, Деникиной и семьями штаба. По этому поводу я говорил с Нолькеном. Конечно, в этом случае лучшее место была бы Сербия, где, может быть, и бедно, но приветливо встретят. Вообще, мне пока не очень хотелось бы, чтобы вы уезжали заграницу, но тут приходится равняться на всех.

Я жив, здоров, пухну от сидячей жизни. Как вы, как детишки? Последние дни от тебя не имею известий, вероятно, собиралась приехать и не писала. Думаю, что с Леонидом Митрофановичем пришлёшь что-нибудь. Крепко тебя целую. Поцелуй детишек.

     Твой Ваня





4 января 1920 г.

Милая и дорогая моя Ленурка, ты себе представить не можешь, как я себя безумно считаю виноватым и перед тобой, и перед семьями офицеров, которые попали в ужасные условия с этим переездом. Есть у меня дурацкая черта, что я могу, не вдумавшись по вопросу, который не кажется мне особо серьёзным, сказать «да» или «нет». Так и здесь, на ходу, когда я был занят чем-то другим, Ю.Н. мне сказал, что Подчертков предлагает вас перевезти в Новороссийск. Совершенно не отдавая себе отчёта, что это будет делаться в таком спешном порядке и вызовет тревогу среди семей офицеров, я дал согласие и теперь казнюсь. Казнюсь, потому что и тебя не повидал, чего тоже безумно хотел, и ещё больше казнюсь, что благодаря этому выкинули эту глупость с перемещениями семей офицеров и поставили себя в чрезвычайно тяжёлые условия.

Послали вас в Новороссийск только благодаря вестям из  Е-дара. Вести эти были действительно скверные, но, м. б., моя беспечность, мой оптимизм служили тому, что я особенно этому значения не придавал. Правда, мне представляется, что будет лучше, если вы будете вместе и в обстановке, где исключается возможность внезапной паники, но, тем не менее, очень обидно это происшествие.

Вообще, Ленурка, если нет от меня лично указания какого-нибудь, то действуй по своему разумению или постарайся добиться лично меня. Это всегда можно запиской по аппарату. Затем, конечно, вам на месте много виднее. Увидеть тебя мне хочется безумно, и я дал Харитонову указание, что если возможно с удобствами привезти тебя, то это сделать, но конечно при условии, что это не нарушит никаких твоих предположений и если дети устроены. Перед выездом, во всяком случае, лучше справиться, т.к. обстановка меняется часто.

Очень меня беспокоит, как вы устроились в Новороссийске, боюсь, что очень скверно и что тяжело будет с довольствием. Затем Л.М. мне сообщил, что часть вещей ты оставила в Ек-даре. На кого и какие вещи? Харитонов предложил перевезти их, хотя я и не знаю, что это за вещи, но я дал ему разрешение.

Как детишки, где Вера Андреевна и Катя? Родная моя Ленурка, хотелось бы тебя повидать, но можно это сделать, если это будет благоразумно, так зря не подымайся, потому что когда станем несколько на рельсы, то может быть, и мы приедем в Новороссийск. Христос с Тобой, моя родная, главное - будь здорова. Безумно тебя, мою дорогую, люблю. Поцелуй детишек.

     Твой Ваня

P. S. Написал позавчера письмо, но отправить до сих пор не удалось. Сейчас пользуюсь поездкой ген. Ф. Настроение скверное, т.к. последнее время идёт усиленная травля на меня <и>, конечно, это не может не отразиться на настроении, особенно принимая во внимание, что, конечно, всё это доходит до тебя и тебя нервирует. Но ты, голуба, не обращай внимания и помни, что у твоего мужа совесть чиста. Ещё раз крепко-крепко целую.

Как вы довольствуетесь?

Твой Ваня





  17 января 1920 г.

Дорогая моя и милая Ленурка, на фронте прилично и в Е-даре как будто тоже всё обошлось хорошо. София Севериновна говорит, что вам в Новороссийске достаточно скверно. При этих условиях, может быть, тебе опять переехать в Ек-дар?

Завтра вопрос наших взаимоотношений с казаками окончательно выяснится, и если он выяснится благоприятно, а я думаю, что это будет именно так, то тебе предоставляется решить вопрос, возвращаться ли в Ек-дар или остаться в Новороссийске. Ксения Васильевна, по-видимому, возвращается в Ек-дар. Если решили, то нужно будет уведомить Успенского, которого я оставлю в Ек-даре, и попрошу Тихменева или Колчинского о перевозке. Поцелуй детей. Крепко целую.

     Твой Ваня





20 января 1920 г.

Милая и дорогая моя Ленурка, только пять дней, как ты уехала отсюда, а впечатление, что это было уже давно-давно [59]. Правда, за это время много событий произошло. Побывали мы в Ек-даре и опять вернулись сюда. В политической нашей кухне всё кипит. Ты уже конечно знаешь, что 16-го Деникин выступал в Верховном Круге. Речь ты, вероятно, читала, она очень хороша, но А.И. был не в ударе и произнёс её не очень хорошо. Встреча была холодноватая, но затем, когда состоялось совещание, то обе стороны пошли на уступки, и хотя соглашение ещё пока не достигнуто, но, тем не менее, оно будет достигнуто. И таким образом в нашей политической жизни начнётся новая эра, за которую Новороссийск проклянёт А.И., а попутно и меня, конечно, но не взять этого нового курса Деникин, конечно, не мог. Весь вопрос, не поздно ли и даст ли он теперь быстрые результаты? Останемся, как всегда, оптимистами и будем думать, что эти результаты не замедлят сказаться. Пока же, к сожалению, наоборот мы всюду в тылу имеем возмущения и в настоящий момент мы от вас отрезаны, т.к. где-то на ст. Ильской зелёные прервали сообщение.

В Ек-даре был у Успенских и у Каракай. Мария Ипполитовна в своём горе сильно выиграла наружно, сейчас у неё красивое одухотворенное лицо. Между прочим, она меня огорчила сообщением об Анапе [60], говорит, что там на могиле ничего не сделано. Не напишешь ли ты Скрипицыну [61] и не задашь ли вопрос, что мы ему должны за надгробную плиту и ограду? Каракай очень беспокоится за твои вещи. Там часть вещей, по-видимому, не заперта, и она говорит, что какой-то тюк там всё время уменьшается. Я условился с Леонидом Митр., что он переселит в эту квартиру Софью Север., а я тебя выпишу опять в Ек-дар, т.к. по словам С.С., вам в Нов. очень плохо, ну а в Ек-даре, по-видимому ввиду ведущихся переговоров, наступит известное успокоение. Но, конечно, решение этого вопроса я предоставляю всецело на твоё усмотрение. Харитонов тоже решил перевезти Надежду Влад. и телеграфировал, чтобы вагон задержали в Нов.

Как нашла детишек? По словам Софьи Север., Тонечка должна была тебя встретить не особо ласково. Здесь последние дни дует довольно нестерпимый ветер северо-восточный. Если и у вас он дует, то жизнь ваша, вероятно, совершенно нестерпима.

Ну, расписался я свыше меры. До свидания, моё сокровище, крепко-крепко тебя целую и мечтаю, когда это могу сделать въявь. Христос с тобой. Поцелуй детишек и Тонечку. Привет Вере Андреевне и Марусе.

     Твой Ваня



26 января 1920 г.

Дорогая Ленурка, сегодня получил мыло и чай. Спасибо, милая. Пользуюсь случаем черкнуть две строчки. Мне Харитонов сказал, что вы переезжаете [62] 28-го. Тут все-таки будет теплее, ну, а в смысле безопасности – всюду скверно. Скверно, что вы, кажется, разложились [63]. Поцелуй детишек и поблагодари их за письма. Христос с тобой.

     Твой Ваня





3 февраля 1920 г.

Милая и дорогая моя Ленурка, за последнее время мы с тобой совсем прекратили переписку. Как вы переехали, устроились и поживаете? Все ли здоровы? Юрик [64] наш совсем расклеился. Поехали как-то мы с ним верхом после обеда (глупо, конечно), проскакали с версту, он у меня задохнулся, а затем проехали ещё рысью и он совсем скис, а затем обморок, целый день лежал, а теперь ходит на манер сонной мухи. Надо ему недельку-другую отдохнуть.

Как ты, моя родная, себя чувствуешь, я всё боюсь, чтобы с твоим беганьем и переездами не случилось какой-либо напасти вроде сыпного или возвратного тифа. Хорошо, если бы что привили, я привил и чувствую себя спокойно.

Как детишки и Тонечка? Я, конечно, успел уже без тебя соскучиться и очень бы хотел повидать, но пока поездки в Ек-дар не предвидится, тебя же боюсь вызывать. Как у тебя вопрос с деньгами, не надо ли тебе прислать? Ну, моё сокровище, пока до свидания. Будь здорова. Храни тебя Бог. Поцелуй детишек. Тебя без счета целую.

     Твой Ваня





20 февраля 1920 г.

Дорогая Ленурка, пользуюсь поездкой Шкиля и шлю тебе коротенькую весточку. Как вы доехали и как вы поживаете [65]? Дела на фронте таковы, что жалеть об отъезде не приходится и придётся, видимо, вам и дальше ехать. Надумали ли вы что-нибудь в Новороссийске в смысле отъезда, куда ехать? Сообщи. Посылаю тебе копию приказа, к сожалению русского, о моём награждении. От Б. [66] , если будет что-либо предлагать, не бери, дабы не влезать в историю. Крепко тебя и детей целую. Христос с вами. Уехали ли Плющи [67]?

     Твой Ваня





23 февраля 1920 г.

Милая и дорогая моя Ленурка, посылаю тебе 27 тыс. рублей, это все, что у меня есть. Понимаю, что мало, но помочь не могу. Болею вместе с тобой душой по поводу отъезда, а вместе с тем лучше, пожалуй, ехать. Я думаю, уж очень тяжело в Новороссийске жить - это будет трёпка нервов. Это с одной стороны, а с другой стороны, и последний момент может выйти очень неблагополучный, хотя не думаю, чтобы французы довели до этого последнего момента. Но этот вопрос, ехать ли сейчас или подождать ещё, я оставляю на твоё решение. Фронт пока ничего не подсказывает. С одной стороны, мы отошли, но, с другой стороны, кубанцы как будто действительно поднимаются и у большевиков тоже в тылу как будто не благополучно. Словом, я ничего не могу посоветовать.

Личные мои чувства ты, конечно, знаешь, что мне, так же как и тебе, хотелось бы, чтобы вы или совсем не уезжали или уехали поближе. Относительно Сербии я тоже сочувствую. Хотя это будет труднее, чем у англичан, где будет даровое содержание, но думаю, что морально будет легче.

 Манжен из желания везти тебя и Кс. Вас. на французском крейсере сделал большую историю, он заявил об этом англичанам. Хольман прибежал к Деникину и заявил, что в таком случае он выпишет английский броненосец, чтобы отвезти вас. Харитонов говорит, что Киз с тобой не очень был любезен. Ну, Бог с ним.

Ах, Ленурка, если бы дал Бог, чтобы повернулась фортуна опять к нам лицом. Ну, родная моя, Христос с тобой, главное, будь здорова. Поцелуй детишек и Тонечку. Что там Иринка пишет об охлаждении Бл. [70]? Правда это? Обидно. Ну, ещё раз целую тебя, мою родную.

   Твой Ваня





25 февраля 1920 г.

Родная и дорогая моя Ленурка, очевидно, есть какая-то высшая справедливость, которая не даёт никому пройти без лишений и страданий. Теперь очередь за нами. Потеря Мишурки [69], очевидно, недостаточная мзда за содеянные нами грехи. Будем молиться Богу, чтобы Господь это испытание послал только на время и чтобы вновь соединил нас, и будем надеяться на Его благость.

Спасибо тебе, родная, за твоё письмо, которое я прочёл с глубоким волнением. Не смог я ни тебя, ни таких <,как ты,> оценить. И теперь, рассчитывая на милость Божью, я, прежде всего, уверен, что ты её заслужила. Разлука с тобой, дорогая, тяжка, но оставить тебя было бы безумством. Вряд ли ты могла бы быть при мне, всё равно страдала бы в разлуке, а дети были бы без матери. Ведь ты самая большая их радость, зачем же их лишать этой радости, этой теплоты, которая должна согреть им всю последующую жизнь. Я тебе больше доставил огорчений, чем радостей, и теперь смотри на меня как на обречённого и не скорби очень, если лишишься меня. Знай, что душой я никому, кроме тебя, не принадлежал и принадлежать не буду и всегда буду гордиться своей женой – с великим русским сердцем.

Да благословит тебя и детей Господь. Храни вас Бог. Целую тебя, мою родную, крепко. Поцелуй Ирину, и Олю, и Тонечку.

    Твой Ваня



27 февраля 1920 г.

Родная моя Ленурка, может быть, это письмо тебя ещё застанет в Новороссийске и ты ещё раз прочтешь о том, что я люблю тебя бесконечно и молю Бога, чтобы ваше путешествие было счастливое и непродолжительное. К сожалению, пока никакими радостными вестями тебя утешить не могу и в связи с тем, что в Новороссийске со дня на день может вспыхнуть какая-нибудь кишечно-заразная эпидемия. Самое лучшее решение, которое вы могли принять – это уехать. Пребывание в Сербии я не думаю, чтобы было очень тягостно, т.к. всё же много лиц знакомых будет. Да благословит тебя Бог и да пошлёт сил перенести и это испытание. Поцелуй детишек и Тонечку. Христос с вами.

    Твой Ваня





1 марта 1920 г.

Милая и дорогая моя Ленурка, вот самое скверное в нашем положении, что неизвестно, как мы будем общаться и будут ли наши письма доходить. Но, тем не менее, пытаюсь писать, может быть, и дойдёт это письмо. Сегодня приехали в Новороссийск, вследствие чего не получил твоих последних писем, но тут Сергей Александрович [70] рассказал про последние минуты вашей жизни в России. Спасибо ему за то, что он тебе помог в денежном смысле. Завтра пойду благодарить Манжена за его любезность.

Как то вы доехали? На миноносце да при ветре, вероятно, сильно болтало. Утешил меня Харитонов сообщением, что вы, вероятно, поселились где-нибудь на побережье Адриатического моря. Это будет совсем хорошо. Если не будете бедствовать в смысле материальном, то пожить на берегу Адриатики совсем хорошо, особенно для детей. У нас, как можешь заключить из нашего переезда в Нов., положение неблестящее. Вероятно, части наши в конце концов отойдут за Кубань, сейчас почти у Кореновской, что дальше будет, трудно сказать, но настроение у меня и моих адъютантов хорошее.

Единственное огорчение, что тебя, моей милой, нет, но вместе с тем я доволен, что вы уехали; хочется верить, что вы проживёте там недурно, ну, а у меня душа спокойна, что вы в безопасности. Последние дни всё почти уходило из Ек-дара, собиралась убегать и Мария Ипполитовна, но Л.М. убедил остаться и её, и С.С. От Харитонова узнал, что Катя вас покинула, мне думается, что это и к лучшему.

Новор. нас встретил неприветливо. Оказывается, дул норд-ост со снегом, а сейчас идёт дождь, будем надеяться, что завтра будет хорошая погода. Ну, родная моя, крепко тебя целую. Поцелуй детишек и Тонечку. Христос с тобой. Пиши почаще и побольше.

     Твой Ваня

P.S. Взяла ли ты материю, привезённую мне В.А., я в ящике её не нашел?

     И. Р.





17 марта 1920 г.
г. Феодосия

Милая и дорогая моя Ленурка, на этих днях в Сербию собирается пробраться Жеребков, и я думаю воспользоваться его поездкой, чтобы черкнуть тебе несколько строк. Последнее, впрочем, и первое письмо я тебе послал с Марусей, которую благополучно отправил из Новор., кажется, 11 марта на французском судне «Царь Борис». С ней я тебе послал 125 фунтов стерлингов, полученных мною по должности Особого совещания [71].

Если Маруся приехала, то она тебе, вероятно, рассказала о последних днях <в> Новор. После неё события разыгрывались быстро: 13-го началась полная эвакуация Новороссийска и 14-го утром мы его оставили. Так как события следовали быстрее, чем мы рассчитывали, то, конечно, эвакуация прошла далеко не так планомерно, как это должно было бы быть, но, тем не менее, прошла, на мой взгляд, благополучно. Добровольцев почти всех вывезли, застряла часть одного полка только, осталось много донских казаков, не желавших сражаться и не предполагавших до того эвакуироваться. Семьи вывезли все, больных офицеров осталось человек 400. Главнокомандующий со мной вышел из порта последним на миноносце, так что с этой стороны упрёков, вероятно, по крайней мере, не будет.

Пятнадцатого приехали в Феодосию, и здесь я подал рапорт об освобождении меня от должности н-ка штаба, на что А.И., в конце концов, согласился, так что с 16 марта я уже не н-к штаба, а только помощник гл<авнокомандую>щего. Для дела, я думаю, это хорошо: общественное мнение удовлетворено, если будут искать виновного в эвакуации Новор., то тоже могут остановиться на мне и будут удовлетворены тем, что я уже не начальник штаба, да и оттрепался я. Новые люди с новой энергией будут, несомненно, лучше вести дело. Жаль только Антона Ивановича. Расставанье со мной ему доставило большое огорчение, и в будущем он остаётся одиноким.

Теперь относительно с себя. Конечно, ты понимаешь, как больно и горько, начав дело, не довести его до конца. Хотел я отправиться на фронт в качестве добровольца, но сейчас сомнение: уже очень много неприглядного сейчас в наших добровольческих частях, и справишься ли с жизнью в хамстве, грубости и пьянстве? Оставаться при штабе? С одной стороны, даже хочется не оставлять Деникина, но с другой стороны, будут опять болтать, что вот остался в качестве советчика и мешает делу.

Положение двусмысленное, а как не хочется уезжать заграницу, на что меня усиленно подбивает Жеребков! А.И. тоже уговаривает поехать, но в другом виде, в качестве его посланца в Лондон для осведомления и переговоров. Это, конечно, выход, но боюсь, что опять на этой почве пойдёт игра.

Так что видишь, Ленурка, как не кинь, всё клин. А главное – уезжать из России не хочется [72]…


     Примечания

59 Скорее всего, Е.М. Романовская приезжала из Новороссийска к мужу в Батайск в период с 7 по 15 января 1920 г. (ст. стиля).

60 Вероятно, речь идёт о могиле М.И. Романовского и М.А. Бакеевой, скончавшихся в декабре 1919 г. или в январе 1920 г. от холеры.

61 О ком из служилого рода Скрипицыных идет речь, точно установить не представляется возможным. Может быть, это капитан Скрипицын Борис Владимирович (1886-1930), участник 1-й мировой войны (Преображенский полк), Георгиевский кавалер, расстрелян в 1930 г. в Варшаве.

62 Речь идёт об обратном переезде Е.М. Романовской с семьёй в Екатеринодар.

63 Т.е. распаковались.

64 Абашев Юрий Дмитриевич, сын М.А. Абашевой.

65 Е.М. Романовская в середине февраля 1920 г. снова переехала с семьёй в Новороссийск, чтобы оттуда уехать заграницу.

66 Возможно, речь идёт о генерале А.П. Богаевском.

67 Речь идёт о семье Плющевских-Плющик.

68 О ком идёт речь, установить не удалось.

69 Михаил Иванович Романовский умер в конце 1919 г. или начале января 1920 г. возрасте 15 лет от холеры.

70 Харитонов Сергей Александрович.

71 Особое совещание при Главкоме ВСЮР — законосовещательный и распорядительный орган управления на Юге России, с 31 августа 1918 г. по 30 декабря 1919 г. выполнявший функции правительства на территории, подконтрольной войскам Добровольческой армии и ВСЮР. 

72 Окончание письма не сохранилось.


   Справочные разделы

    Пояснения комментатора http://proza.ru/2011/05/14/1534   
    Упоминаемые географические названия  http://proza.ru/2011/05/14/1540
    Упоминаемые исторические лица http://proza.ru/2011/05/14/1538

При использовании и цитировании ссылка на публикацию обязательна:

Столыпин А.А. Дневники 1919-1920 годов. Романовский И.П. Письма 1917-1920 годов. – Москва - Брюссель: Conference Sainte Trinity du Patriarcate de Moscou ASBL; Свято-Екатерининский мужской монастырь, 2011.