Когда я вырасту, я непременно отращу усы. Только не рыжие, как у отца, а чёрные, И ещё я буду обязательно курить и разговаривать густым басом. Кто-нибудь скажет чего-то глупое, а я пророкочу : «Ну што-о-о ты!» и выпущу из ноздрей две толстые дымные струи. А потом приглажу усы согнутым пальцем.
Я это уже репетировал, но честно, пока получается фигня: усы отваливаются, от баса горло болит, а курить – вообще жуть! Ещё и по голове получил, потому что курить пробовал в ванной перед зеркалом, и мама дым унюхала. И за шапку получил, из которой усы вырезал…
Скорей бы, блин, вырасти! У меня тогда будут бицепсы – по два таких твёрдых бугра на каждой руке, как у Юрки, и меня возьмут в десантники в Афганистан. Только бы до тех пор наши не победили, хотя, конечно, так думать нехорошо. Нет, пусть они лучше победят, а когда вырасту, пусть душманы снова нападут. И меня наградят орденом, как Серёжу, только, конечно, не убьют. Правда, я иногда представляю себе, что меня тоже привезли в железном гробу, и вся школа пришла на мои похороны. Все плачут, а я лежу такой бледный, с чёрными усами и с орденом. И как будто Оля наклонилась надо мной и плачет, а её волосы приятно щекочут мне лицо. А мама… Нет, тут я даже самую чуточку не могу представить… И я представляю себе Серёжину маму на месте моей. Как она стоит и моргает, а ресницы у неё так сильно накрашены, что с них на щёки падают чёрные кусочки.
Вот зараза! Я не люблю про это вспоминать, но оно само как-то получается. И я опять представляю, что я пришёл с войны живой, и все меня встречают, и Оля меня целует.
А потом я пойду служить во флот, на барк «Крузенштерн».