Преодоление
Дом, в котором жил Тима, был стар и неряшлив. На нем темнела покатая крыша с радиоантеннами, покосившимися, как кресты на заброшенном кладбище. На стенах там, где отвалилась штукатурка, виднелась штриховка потемневшей от времени дранки. Невысокое деревянное крыльцо просело. На веревках, подпертых шестами, сушилось белье. По случаю жаркого воскресного дня дом был нараспашку - окна открыты. Из них доносились голоса, музыка, бряцанье посуды и деловитая скороговорка швейной машины. Кто-то неуверенно трогал гармонь, и она лениво огрызалась.
Лева вошел во двор и пронзительно свистнул. В окне второго этажа среди цветов герани появилась рыжая голова Тимы. Через минуту он был на крыльце.
Тима, Лева и Макс любили бродить среди книжных развалов и, держать в руках старые книги, особенно старинные, осторожно листать их, читать наобум открытые страницы. Макс сегодня был занят – он учился в аэроклубе.
- Может быть, Макс? – Тима показал на летящий «кукурузник».
- Вряд ли. У них аэродром за Святошино. Ты знаешь, что у него сегодня первый прыжок с парашютом? Серега рассказал – они в одной группе. Если бы я прыгал, вся школа бы знала…
В это время Макс летел в АН-2. Он не был любителем острых ощущений. Но дорога в небо для него и всех курсантов, находящихся на борту, проходила через предстоящий прыжок, потому что пилоты должны уметь пользоваться парашютом. Самолет поднялся выше гряды разрозненных облаков, и эти белые острова остались внизу. Самолет достиг точки десантирования. Прозвучал сигнал. Открыли люк. Инструктор, он же – выпускающий, скомандовал:
- Пошел!
Один за другим ребята исчезали в бездонной дыре открытого грузового люка. У парня, за которым Макс должен был прыгнуть, не выдержали нервы, и вместо того, чтобы оттолкнуться и принять в воздушной струе горизонтальное положение, он стал на четвереньки и лихорадочно вцепился в нижний край люка. Выпускающий сильным толчком ноги «помог» ему оказаться за бортом. Встречная струя воздуха, перевернула его на спину и швырнула влево и вниз. Следом за ним ринулся Макс. Падая, он сдерживал желание дернуть кольцо, и мысленно, как его учили, проговорил: «121», «122» и «123». Последняя цифра «три» означало, что прошло три секунды его падения, и только после этого можно раскрывать парашют. Толчок – и он завис под куполом. Огляделся. Белоснежные сферические сегменты парашютов его товарищей величественно опускались. Вдруг все исчезло в плотном тумане – он вошел в облако и вновь, все появилось. Земля, похожая на топографическую карту, увеличивала свой масштаб. Теперь, когда все опасения и страхи остались позади, Макс с восторгом парил в воздухе.
Побродив по рынку, друзья расстались. Тима поехал в гараж одного из маминых сотрудников. Тот просил посмотреть его машину. Помогая своему дяде – автомеханику, фанатично влюбленному в гоночные машины, он многому у него научился. Лева возвращался домой – ему нужно было помогать маме – она была надомницей: плела «авоськи». Он научился этому несложному ремеслу. Как многие их сверстники, они росли без отцов, не вернувшихся с войны.
В вагоне трамвая появился едкий дым. Неисправность была серьезной. Пассажиры вышли и пошли к ближайшей станции метро. Впереди Тимы шла молодая женщина. Она несла на руках девочку лет двух, которая, положив голову на плечо мамы, смотрела на него. Он помахал ей рукой. В ответ она улыбнулась. Время от времени женщина останавливалась передохнуть.
- Давайте я вам помогу, - предложил Тима.
- Ну, что вы!
- Давайте, давайте!
Она осторожно передала ребенка. Девочка доверчиво прислонила голову к его плечу. Когда, наконец, дошли до метро, шедший рядом с ними мужчина лет тридцати вдруг сказал:
- Получил удовольствие – и хватит. Ухажер нашелся! Вера, возьми ребенка!
Он презрительно посмотрел на Тиму и ухмыльнулся.
- Спасибо, - прошептала женщина, забирая девочку.
Это было настолько неожиданно, что Тима растерялся. Но не сказать ничего он не мог.
- Ах, какой заботливый папаша! Как трогательно любит жену и ребенка! Если даже поискать, то не найдешь такое подлое ископаемое.
- Пойдем, Вася! Пойдем, - заторопилась Вера. - Ну, Вася...
- Что надо, лопух? - Вася по-дружески обнял Тиму и повел его в сторону трансформаторной будки. - Вот и ладненько. Поговорим заодно.
Он слегка оттолкнул Тиму к стенке и нанес несколько ударов. Тима мгновенно присел и уклонялся от ударов то влево, то вправо. И тут со стоном присел Вася: его удары пришлись в кирпичную стену, и с его рук капала кровь. Раздался истошный крик какой-то женщины, увидевшей драку.
- Что здесь происходит?! - раздался голос подоспевшего милиционера.
- Да вот – напал на меня ни с того, ни с сего.
Вася достал носовой платок и прикладывал его то к одной раненой руке, то к другой. Сквозь ткань выступала кровь. Девочка проснулась, посмотрела на всех сонными глазами и, капризничая, заплакала. Тима ощутил свою беспомощность: кровь, плач ребенка, злобный взгляд Васи, испуганные глаза онемевшей Веры и милиционер, которому все было предельно ясно, потому что кровь из ран четко определяла пострадавшего. В отделении милиции, куда их доставили, записали показания Васи. В них не было ни единого слова правды.
Тиме даже не разрешили позвонить маме.
- Она же будет волноваться! – закричал он.
Ему ответили, что о мамочке нужно было думать раньше. А Вася нагло ухмылялся, и никому не пришло в голову задуматься, как этот юноша мог избить такого мужика.
Камера была переполнена. Дни стояли жаркие. Духота ужасная. К тяжелому запаху потных немытых тел примешивался удушливый запах выхлопных газов: под окнами стояла грузовая машина с работающим двигателем.
- Эй вы! Уберите душегубку! - эти слова и чистосердечный мат вывалился из окна на двух механиков, которые, открыв челюсть капота и выставив наружу свои мощные зады, чинили двигатель. А тот задыхался, как астматик, и работал с перебоями. Механики даже не вздрогнули под шквалом проклятий, и молча продолжали работать. Накричавшись вдоволь, население камеры отхлынуло от окна. Тима остался.
- Садисты чертовы, - сказал он. - Дайте ему отдохнуть – он же сдохнет от ваших благих намерений.
И голос его был услышан. Механики подняли головы и, решив перекурить, сели на ступеньку кабины.
- Кого ты учишь, недоносок?! - презрительно сказал тот, кто был постарше, лысоватый мужчина с усами и большим животом. - У меня стажа больше, чем тебе лет...
- Я знал дурака с полувековым стажем – не в обиду будь вам сказано...
- Перестань кудахтать, Иван! - гаркнул пожилой на смеющегося напарника, который был намного моложе его.
Тот запустил пальцы в густую шевелюру и обиженно ответил:
- Уж посмеяться нельзя, дядя Леша...
- Так вот, дядя Леша, - продолжал Тима, - вы бы прислушались к мотору. Он жалуется бедняга вот на что... - и Тима рассказал о предполагаемых неполадках. - Если я неправ, просите свое начальство удвоить мне срок. И уберите машину – здесь и так нечем дышать.
Несколько часов спустя, за окном раздался голос дяди Леши:
- Эй, парень! Ты был прав. Как звать? Куришь? - и он протянул пачку сигарет. - Бери всю.
Дядя Леша чиркнул спичкой, протянул огонек через решетку и прикурил сам.
- Надолго к нам?
- Десять суток.
- Это хорошо. Поработаешь у меня, если, конечно, не возражаешь... С начальством я уже говорил. Просьбы, пожелания есть?
Анна Михайловна подошла к телефону. Звонил ее сотрудник. Он сказал, что договорился с Тимой встретиться в три часа. Сейчас пять, а его еще нет.
Беспокойства вползло в ее душу.
- Олег Петрович, как только Тима появится, пусть сразу же мне позвонит.
Потянулись часы ожидания. В шесть часов раздался звонок. Это был снова Олег Петрович – Тима не появился. В дом пришла беда.
Первым на зов Анны Михайловны примчался Лева. Следом – Макс. Они успокаивали ее, понимая тщетность своих усилий. Лева нервно вышагивал по комнате, Макс сидел и непрерывно стучал пальцами по столу.
- Прекрати! – Леву раздражал этот стук.
Стук прекращался. Но через некоторое время возобновлялся. Беспокойство нарастало. Когда часы на стене пробили восемь, Макс забрал телефон в соседнюю комнату и начал скорбную работу – звонил в скорую помощь, службу дорожно-транспортных происшествий и даже в справочное бюро по несчастным случаям на воде. Он несколько помедлил и, решившись, набрал номер телефона морга. Задал вопрос, и ему долго не отвечали. Наконец, он услышал ответ:
- Такого нет.
Он положил трубку и несколько минут сидел неподвижно, приходя в себя. Он дважды сегодня испытал ужас: когда перед прыжком заглянул в бездну, и вот сейчас.
- Я звонил в милицию и во все службы города, связанные с несчастными случаями, - сказал он. – Значит, ничего страшного с Тимой не произошло.
«Или сведения еще не поступили», - подумала Анна Михайловна, но промолчала.
Анна Михайловна умирала. Казалось, что если так продлится еще час или два, она не выдержит, и ее не станет. Все душевные силы были исчерпаны.
В половине девятого гнетущее ожидание разрушил звонок. Все ринулись к телефону. Первой возле него оказалась Анна Михайловна.
- Слушаю! - крикнула она.
В ответ прерывистые гудки. Через несколько минут снова зазвонил телефон.
- Анна Михайловна? Здравствуйте. Тимофей просил передать, что жив-здоров. Он находится в милиции.
- Живой? В милиции? Какое счастье! – вырвалось у нее. – Что случилось? Почему?!
- Обвиняют в хулиганстве.
- В хулиганстве?! Его?! Какое-то недоразумение...
- Я знаю.
- Как зовут вас?
- Алексей Иванович. Старшина милиции.
- Алексей Иванович, дорогой, где же Тима находится? Я могу его видеть? Можно что-нибудь передать?
- Завтра утром позвоню, и мы обо всем договоримся. Не волнуйтесь, Анна Михайловна. Работать он будет в гараже под моим присмотром. Чувствует себя нормально. Будьте здоровы.
И разом сгинули страшные мысли и предчувствия.
- Мальчики, Тима нашелся! - она, как пьяная, ходила по квартире и всюду включала лампочки. - Мы изгоним тьму! Господи, радость то какая! Радость...
И вдруг поникла, и тело ее сотрясалось от внутренних толчков – она была бессильна сдержать их. Ребята усадили ее в кресло. С трудом нашли валерьянку. Ее зубы стучали по чашке, когда принимала лекарство. Лицо было пугающе блед¬ным. Дыхание – судорожным. Она закрыла глаза и тихо сказала:
- Сейчас... Сейчас пройдет...
Когда ей стало лучше, ребята ушли.
Она бесцельно ходила по квартире. Вдруг позвонили в дверь. Перед Анной Михайловной стояла молодая красивая женщина.
- Здравствуйте! - сказала она. - Здесь живет Тимофей Ростоцкий? Мне нужна его мама.
- Я – его мама. Проходите.
- Нет-нет! Буквально на минуточку. Я пришла вам сказать, чтоб вы не волновались. Ваш сын попал в милицию по ошибке. Просто случайно. Потому что хороший. Поверьте – очень спешу: дочку оставила у соседки, да и муж должен скоро придти. До свидания.
- Постойте... Как вас зовут?
- Я случайная знакомая, - и женщина быстро спустилась по лестнице, и хлопнула внизу дверь.
Расправа
Утром Тиму привели в гараж.
- Дядя Леша, вы звонили? - встревожено спросил он.
- У тебя замечательная мама.
- Мне чертовски повезло, - согласился Тима. - Я вам очень благодарен!
- Поешь, - Алексей Иванович вынул из сумки сверток. В нем оказались хлеб, баночка с баклажанной икрой, колбаса и пирожки.
Больше всего Тима любил икру, и он начал с нее.
- Вкусно. Как у мамы...
- Ничего удивительного. Это все передала тебе Анна Михайловна.
- Дядя Леша, попробуйте, - угощал Тима, но Алексей Иванович отрицательно покачал головой.
Пришел Иван, быстро переоделся, и сразу же к столу.
- Иван! - с укоризной сказал Алексей Иванович.
- Я только пробую, - с полным ртом ответил он.
На третий день пребывания Тиму перевели в другую камеру. Она была небольшой, рассчитана на двоих. «Дядя Леша постарался», - подумал он, и наткнулся на злые глаза мужчины лет тридцати.
- Здравствуйте, - поздоровался Тима.
Тот, криво усмехнувшись, спросил:
- Ростоцкий? - Тима удивился такой осведомленности. - Давай знакомиться – Толик!
И тут же от удара ногой Тима отлетел к стенке.
- Это тебе Вася Башашкин привет передал, - прошипел Толик.
Все произошло так неожиданно и стремительно, что Тима ничего не мог понять.
- Пикнешь – убью! - и снова удар – на этот раз кулаком в лицо.
Тима упал.
- Не серди меня – поднимайся! - приказал Толик.
Тима с трудом стал на колени. И новый удар обрушился на него.
- Все! Приветствие команд закончено! – миролюбиво сказал он. - Конкурс «Домашнее задание» проведем завтра.
«Вася Башашкин – это кто?» – лихорадочно думал Тима, и его вдруг осенило: это тот подонок, из-за которого попал в милицию. Башашкин Василий Николаевич.
- Слышь, фраер, я тебя пальцем не тронул. Ты упал и больно ударился. Запомнишь? Я на тебя надеюсь...
Верхняя и нижняя губа, пульсируя, набухали. Болела голова. Ныло плечо и кровоточило колено.
На следующее утро, прихрамывая, Тима вошел в мастерскую.
- Ты откуда, такой красавец? - присвистнув, спросил Иван.
Алексей Иванович выглянул из конторки.
- Заходи. Рассказывай.
Рабочий день кончался. Тима перебрал много вариантов. Остановился на самом отчаянном. Нужно задержаться в мастерской как можно дольше, чтобы вернуться к ужину. Когда принесут еду, залепить ему глаза кашей, и ребром миски бить эту сволочь и бить, пока хватит сил. Но Тиме не удалось задержаться: Алексей Иванович и Ваня сегодня спешили. Полный решимости обороняться, Тима шагнул в камеру и остановился от удивления. Левый глаз Толи обрамлял синяк – он смотрел сквозь щелочку. При тусклом свете он казался зловещим. Второй глаз, полный ненависти, почти не мигая, смотрел на Тиму. Правая рука безвольно висела.
- С ментами снюхался, падло?!
- С какими ментами?! – удивился Тима.
- Заткни хайло!
Он замахнулся, но не ударил.
- Вы с ума сошли. Причем здесь я?
- Кончай дуру гнать, фуфлогон. Тот мент поганый сказал, что будет делать со мной домашнее задание.
- Какое домашнее зада… - Тима осекся.
Он вспомнил, что Алексей Иванович как-то отлучился на часок, а потом, вернувшись, долго массировал правую руку. Встретив вопросительный взгляд Тимы, пояснил: «Ушиб...». И это «домашнее задание» - он же все ему рассказал.
Когда принесли ужин, Толя, прихрамывая, пошел к двери. За ним похромал Тима. Левой рукой Толя взял миску, поставил ее на стол и этой же рукой неловко подносил ложку с кашей ко рту. Чувствовалось, что ему трудно жевать. Тима ел и пытался понять, что же произошло. Нервное напряжение медленно уходило, на смену ему пришла усталость.
Ночью, лежа на нарах, он попытался представить, как это было.
«В камеру вошел дядя Леша.
- Толик? - спросил он.
И тут же от удара ногой Толя отлетел к стенке.
- Давай займемся «домашним заданием».
Еще несколько ударов, и Толик – на полу.
- Не серди меня – поднимайся! – Дядя Леша вернул слова, сказанные Тиме. – Если парня еще раз тронешь, через три дня ты – покойник. И чтобы потом не жаловался. Было приятно познакомиться. Башашкину – привет. Да, чуть не забыл. Ты упал и больно ударился. Запомнишь? Я на тебя надеюсь...
Стукнул в дверь. Она сразу же открылась, и он вышел». Это было настолько зримым, что, казалось, было наяву.
Утром дверь отворилась.
- Ростоцкий, на выход!
Его вернули в общую камеру.
- Дядя Леша, спасибо, - сразу же, увидев Алексея Ивановича, сказал Тима.
- Ты о чем?
- Ну, как же… - и Тима рассказал, как увидел Толика, в каком он был виде.
- А я здесь причем?!
- Ну, как же… А «домашнее задание»?..
- Слушай – ты не в школе. У нас не бывает домашних заданий. Вот тебе клапана. Надо притереть. Все!
Предыстория
Липкин не любил Сочельникова. Сочельников не любил Липкина. Лева Липкин был учеником десятого класса мужской средней школы. Федор Романович Сочельников - преподавателем русской литературы. Их «нелюбовь» друг к другу началась, когда Лева был в восьмом классе. Однажды Федор Романович принес проверенные сочинения и раздал их. Подождав, когда все ознакомятся с оценками, он отметил лучшие сочинения и затем сказал:
- Читая сочинение Липкина, создается впечатление, что он, видите ли, невысокого мнения о гениальном сыне русского народа Михаиле Васильевиче Ломоносове. И это печально. Правда, слова эти почему-то взяты в кавычки. Вот послушайте, что он написал:
«В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности – вот следы, оставленные Ломоносовым». Кто написал этот пасквиль – не ведаю. Но то, что это написал какой-то безродный космополит, не сомневаюсь. И то, что он пытается очернить гордость нашей литературы, я тоже не сомневаюсь. Само собой напрашивается вопрос: «Какие цели преследует автор этого сочинения, цитируя человека, который враждебно относится к русской литературе?». Хотелось бы послушать Липкина.
Лева встал
- Михаил Васильевич Ломоносов… - начал он.
- Нет уж! – прервал его учитель. – Выйди к доске и объясни всем.
В голосе Федора Романовича появились надменные нотки.
- Михаил Васильевич Ломоносов, - повторил Лева, стоя возле стола рядом с учителем, - выдающийся ученый, и никто не отрицает, что он гениальный сын русского народа. По поводу его вклада в российскую словесность, мнения разделились. Я бы не стал, ознакомившись с цитатой, утверждать столь категорично, что автор цитаты – космополит, хотя внешние признаки космополита – курчавые волосы, лицо далеко не славянского типа у него все-таки были, и от этого даже при всем желании никуда деться нельзя. Слова, приведенные мною, принадлежат Александру Сергеевичу Пушкину.
В классе тихо взорвалась бомба и тяжело ранила Федора Романовича.
- И хочу добавить: написание од во славу царствующих особ было делом более выгодным, чем писать эпиграммы, как это делал Александр Сергеевич. Известно, что императрица Елизавета за оду в свою честь щедро наградила Михаила Васильевича. Награду привезли на двух подводах, и весила она почти две тонны. Это были медные деньги на сумму две тысячи рублей. Сумма эта была огромной.
Федор Романович, еще не осознавая тяжести ранения, начал несвязно, как в бреду, говорить. И по мере того, как он стал приходить в себя, голос его окреп и перешел в крик. Он кричал, что такого не могло быть никогда, что развелось множество фальсификаторов, которые так и норовят опорочить выдающихся деятелей русской культуры своими грязными выдумками.
После урока он, взбешенный, вошел в кабинет директора школы.
- Да, что вы, право, Федор Романович, помешались на этих космополитах, что ли? – выслушав его рассказ, сказал Юрий Яковлевич.
- Я требую отчислить Липкина из школы!
- Уважаемый Федор Романович, потрудитесь проверить достоверность того, что написал ваш ученик. Или вас это не интересует? Вы прекрасно понимаете, что должность у меня такая – я должен всемерно поддерживать авторитет учителя, даже если он, мягко говоря, не совсем прав. Так вот – Пушкин действительно был такого мнения о творчестве Ломоносова. В конце концов, это дело вкуса или, может быть, психологическая несовместимость. Многие, например, не воспринимают творчество Достоевского, но из-за этого тот не перестал быть гением. И примеров тому – множество. И вы, уважаемый Федор Романович, на следующем уроке скажете, что погорячились, потому что очень любите творчество Михаила Васильевича и не разделяете мнение Пушкина. И что в этом вы не одиноки – есть литературоведы, которые, как и вы, тоже думают так, как авторы учебника.
Со временем рана затянулась, но саднила. Федор Романович, насколько это ему удавалось, старался относиться к Липкину справедливо еще и потому, что опасался его.
Расследование
Первым уроком была русская литература. Войдя в класс, Федор Романович сразу же спросил:
- Липкин, в чем дело? Почему не посещает занятия Ростоцкий? Что с ним?
Липкин, медленно, как только мог, встал, пытаясь выиграть время и придумать хоть что-нибудь.
- Он болен, и у него температура тридцать восемь и пять.
- А что нам скажет Палий?
- Да, тридцать восемь и пять, - промямлил Макс.
- Ах, тридцать восемь и пять? А-я-яй! Какие ужасы! Странно, но мне сказали в милиции, что он абсолютно здоров. Подумать только! Ученик выпускного класса арестован за хулиганский поступок. Позорное пятно для всей школы! А ты, Липкин, такой правдолюб – и надо же!
- У нас с Максимом, - учитель раздражался, когда слышал иностранные имена, - другого выхода не было. Но есть такая английская поговорка: «Если не хочешь, чтобы тебя обманывали, не спрашивай». Доносительство, как мне кажется, никого не украшало. И, между прочим...
- Все-все! Садись! У нас урок, а не митинг.
Тайна, которую Лева и Макс тщательно охраняли, перестала быть тайной. Когда кончился урок, кроме Федора Романовича, никто из класса не вышел. Новость была ошеломляющей. Вопросов было много, ответов – ни одного.
- Левка, ты же наш комсорг, - сказал Яшка Вольдман. - Вот и займись этим.
Мысль была гениальной. Дело в том, что Лева с Максом делали попытки получить в милиции хоть какую-нибудь информацию о Тиме, но тщетно: с ними никто не хотел разговаривать. Кто они такие? Никто. А Лева, оказывается, официальное лицо.
После первого урока Лева исчез. А после третьего в класс вошла Маша, старшая пионервожатая, и лукаво спросила:
- А что – Липкин еще не пришел? Его разыскивает Юрий Яковлевич.
Все были удивлены и встревожены: как мог знать директор школы о том, что Лева ушел и должен вскоре вернуться? Они бросились вслед за Машей:
- Маша, подожди!
- Маша, куда ты?
Но их уже разделял бурный поток большой перемены. А Маша вошла в учительскую.
За дверью с надписью «Начальник отделения» кто-то кричал. Она распахнулась. Из кабинета выскочил лейтенант. Лицо его пылало. Лева понял, что время для визита он выбрал не самое удачное, но постучал.
- Войдите!
Сидевший за столом капитан увидел худенького подростка.
- Я комсорг десятого класса семнадцатой школы Лев Липкин.
- Ну, и что?
- На собрании класса решили, что нужно разобраться с комсомольцем Тимофеем Ростоцким, которого арестовали, и он у вас. Тимка – замечательный парень. И очень добрый. Принимает активное участие в работе комсомольской органи…
- Что ты хочешь, комсорг?
- Поговорить с ним.
Капитан нашел нужную папку.
- Тимофей Ростоцкий, говоришь? – капитан просматривал какие-то бумаги. – Открой дверь!
Лева, недоумевая, подошел к двери и открыл ее.
– Дежурный, старшину Митрофанова ко мне! – зычно крикнул капитан.
- Алексей Иванович, - сказал он вошедшему старшине, - у тебя Ростоцкий? Это его одноклассник. Пусть поговорят.
Старшина походил на сельского дядьку, привезшего овощи на базар. Это сходство подчеркивали усы, безвольно свисающие до подбородка. Он привел Леву в маленький дворик и, показав на машину, ушел.
Никого не было. Лева дважды обошел ее, загля¬нул в кабину и, решив, что Тима отлучился, сел на ступеньку. Через некоторое время откуда-то снизу услышал какие-то звуки – это насторожило, и он прислушался. Звуки снова повторились. Заглянув под машину, увидел Тиму.
- Хулиган, вы зачем забрались под машину, и что вам там надо?! - закричал с интонацией своей бабушки.
И тогда появилась голова Тимы. Он с удивлением взирал на Леву, а тот с не меньшим удивлением рассматривал большой синяк под глазом друга и голову, напрочь лишенную прически.
- Ну и порядки у вас здесь! – заявил Лева. – Их стригут, кормят, поят и вместо того, чтобы работать, они валяются под машиной! Вставай, вставай. Нечего!..
- Тебя-то за что? – спросил Тима.
- Как ты мог так подумать?! – с притворным гневом возмутился Лева. – Боже, ты еще и хромаешь? Ну, рассказывай, как живешь, преступник?
Лева вышел из милиции. На полпути к школе остановился и пошел в другую сторону. Трамваем проехал несколько остановок и вышел возле станции метро. Возле трансформаторной будки несколько женщин торговали овощами. С тыльной стороны никого не было. Осмотрев стену, он обратил внимание на четыре небольших пятнышка бурового цвета с одинаковым интервалом, выстроившихся в линию. И рядом обнаружил еще три группы таких же пятен. Догадка пришла не сразу: это пятна крови от ран на четырех суставах пальцев, согнутых в кулак. Он зарисовал их. Оставалось только ознакомиться с характером ран Башашкина.
До конца пятого урока оставалось минут десять. Как только Лева вошел в вестибюль, тетя Оля, протиравшая пол мокрой шваброй, огорошила его:
- Явился, наконец... Здесь тебя, милок, все ищут. С ног уже сбились, а найти не могут.
- Кто ж это меня ищет? – предчувствуя недоброе, спросил он.
- Да вот, Юрий Яковлевич интересовался – уж сколько раз спрашивал... Иди уж. Что делать?!
Вместо того, чтобы, крадучись, подняться на третий этаж, и после звонка, дождавшись ухода учителя, юркнуть в класс, Лева пошел к кабинету директора.
- А-а, - по-дружески улыбаясь, приветствовал его Юрий Яковлевич, - что нам расскажет адвокат Липкин?
Кто-то «настучал» - решил Лева.
- Тимка зверски избит. Ни в чем не виноват, а его…
- По порядку можешь?!
И Лева все рассказал и отдал спичечную коробочку, в которую соскоблил пятна крови. Юрий Яковлевич набрал номер телефона. После нескольких зуммеров – они были отчетливо слышны даже Леве, сидящему далеко от аппарата, - в трубке раздался голос:
- Капитан Вороненко.
- Антон Сергеевич, комсорг у меня. Он побеседовал с Ростоцким, ознакомился с местом происшествия и нашел, на мой взгляд, весомые доказательства его невиновности. Мне бы хотелось встретиться с тобой… Добро! Через час я буду.
Он положил телефонную трубку и сказал:
- Давай рисунок. Кто знает?! Может быть, Лев Липкин успешно завершил первое в жизни «дело». А как же литературоведение?
- Юрий Яковлевич, это было только расследование. И не более того…
По традиции они собирались возле Тимкиного дома и вместе шли в школу. На этот раз после долгого перерыва встреча друзей была громкой и веселой. Они показывали друг на друга пальцем и хохотали. Прохожие с удивлением посматривали на них. Тима, лишенный своей вечно не причесанной рыжей шевелюры, с синяком под глазом, и все еще опухшими губами, имел устрашающий вид. Остриженные «наголо», Макс и Лева тоже стали припадать на правую ногу. По тротуару шли три хромающих старшеклассника, смешных и радостных.
- У нас не один «арестант», а три, - завершая перекличку, отметил Федор Романович.
На следующий день, войдя в класс, Федор Романович увидел двадцать семь стриженых «арестантов».