Холм нежился в щедрых лучах весеннего солнца, пАрил, подставляя заросшую трёхдневной зеленью щеку долгожданной нежности. Он отдыхал, вальяжный среди цветущих садов.
Кем он был? Чем?
Может быть, он был Курганом? И в его груди свернулась, таясь и разрушаясь своими загадками, величественная история?
Или он был Высотой? И по склону его бежал, уворачиваясь от свинцовой смерти, мальчишка – курсант в черном бушлате? Огрызался огнём, падал, вставал и нечаянно погиб, залив склон алым, стынущим, уже не живым?
Или он был Сопкой? И две подружки сбежали с уроков, чтобы увидеть, как на подставленной северу его стороне по весне расцветают дивно – незабываемые, крохотные дикие ирисы?
Холму было всё равно. Он набирался сил. Он молодел. Снова.
Пчела потревожила ленивую задумчивость и он щедро раскрыл ей целую россыпь нежно – бирюзовых незабудок. Но пчелу манило буйное цветение сада и она не задержалась.
Холм улыбнулся дремотно, вздохнул…