Дождь… Опять дождь.
- Ну, бывай, Ромео, – весело кивнул молодой сержант. – Удачи.
Артур запрокинул голову и подставил лицо крупным каплям. Закрыв глаза, глубоко вдохнул. Воздух свободы был пропитан липким запахом молодой листвы. За спиной раздался грохот железных ворот и скрежет замка.
Десять лет он ждал этой минуты. Ждал и с упоением представлял, как, переступив порог тюрьмы, снова станет свободным, сядет в поезд и поедет к ней.
В тот вечер тоже шёл дождь.
Тихонько всхлипывая, она брела по пустынной улице, промокшая и такая беззащитная. Рыжие волосы прядями облепили её лицо. Как обиженный ребёнок, она вытирала ладошками не то слёзы, не то капли дождя, оставляя на щеках чёрную мазню от косметики. И Артур словно потерял голову. Он, боевой офицер, влюбился, как пылкий подросток. Подошёл, предложил проводить, напросился «на чай».
Он был счастлив с ней! Но мог ли он предположить тогда, что эта девица окажется обычной проституткой!
В плацкарте было людно. Кряхтели старухи, где-то плакал ребёнок, кто-то разливал водку в пластиковые стаканы, и, выпивая, беседовал «за жизнь». Артур устроился на верхней полке. В воздухе витала смесь запахов чесночной колбасы, свежих огурцов и общественного туалета. Поезд, медленно скользя по рельсам, набирал ход.
Артур пытался заснуть, но не мог.
Почему не раскаялся на суде? Почему, хотя бы не сделал вид, что раскаивается? Адвокат "из кожи лез": «Просто скажи, что сожалеешь, что не умышленно убил того сутенёра. В состоянии аффекта…». Нет! «Я убил гада и не жалею об этом!». Орёл! Нечего сказать. Тогда бы срок меньше дали, и она бы точно дождалась… Но, теперь поздно сожалеть о чём-то.
На какой-то станции в вагон ввалилась яркая толпа цыган. Толкаясь и галдя, они по-хозяйски раскладывали многочисленные узлы на свои и чужие полки. Пассажиры тихо роптали, и, будто невзначай, надёжнее прятали кошельки и сумки.
Подперев кулаком подбородок, Артур смотрел в окно на проносящиеся мимо деревья, на серые облака, на мёртвые, одиночные столбы вдоль дороги… Темнело.
Месяц назад брат написал, что она давно замужем, что ждёт второго ребёнка. Ведь писала, что любит!Он выжил в мире зверей, только потому, что верил ей, что знал - она ждёт! Он не пойдёт к ней. Не будет мешать её счастью. Теперь остались одни родные люди – мать и брат. Те, кто не предаст, не бросит. Те, кто верит и ждёт.
Под размеренный стук колёс Артур задремал, и, клюнув головой, открыл глаза. Мельком он заметил пристальный взгляд старой цыганки. Сидя по-турецки на полке напротив, она гребнем расчёсывала свои седые волосы. Артур лёг на бок, и, глядя цыганке в глаза, протянул ей ладонь. Та, не отреагировав, словно гипнотизировала его взглядом, от которого по спине пробежал холодок. Артур отвернулся к стене, но всё ещё чувствовал на себе тяжёлый взгляд.
Так смотрел прокурор во время суда.
«…Деяние, совершённое подсудимым, без сомнения, является общественно опасным! С учётом отягчающих обстоятельств дела и личности подсудимого прошу суд назначить ему наказание в виде пятнадцати лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима…».
Когда зачитывали приговор, Артур смотрел на мать. Она, казалось, не дышала и жадно ловила каждое слово судьи, теребя пуговицы на стареньком, но всё ещё приличного вида, пальто.
Он вспомнил мать молодой. Вспомнил, как шёл с ней по улице, держась за руку. На ней было то самое ярко-синее пальто и шёлковый, небесного цвета, шарф. Мужчины оборачивались, глядели ей вслед. Тогда он злился, по-детски показывал язык зазевавшемуся мужику и ещё крепче сжимал мамину руку.
«… и назначить ему наказание в виде десяти лет лишения свободы, - гордо расправив плечи, трубила судья – тучная женщина в круглых, старомодных очках, - с отбыванием наказания в колонии строгого режима…».
Всё же адвокаты не зря едят свой хлеб…
Поезд подкатил к станции. Теснясь в узком проходе, народ медленно продвигался к выходу и рассыпАлся по перрону.
Артур не стал брать такси. Он шёл по родному городу, закинув рюкзак с нехитрыми пожитками за плечо.
За десять лет почти ничего не изменилось. Всё те же узкие улочки, обшарпанные дворы, тот же старый таксофон на углу «Булочной»… Артур остановился, посмотрел на витрину. Там, где на деревянных полках ровными рядами теснились торты и караваи, теперь в сиянии неоновых огней стояли манекены в откровенном белье и кружевных пеньюарах. Вместо привычной с детства тусклой надписи «Булочная» ярко-красным светом переливалась вывеска «Sex Shop».
И лишь тот же серый дождь каплями скользил по витражу…
У подъезда дома он посмотрел на окна своей квартиры. В них горел свет. Артур представил себе, как мать в слезах бросится ему на шею и, причитая, побежит в кухню, готовить его любимый борщ; как брат, крепко пожав руку, станет осторожно спрашивать: «Ну, как… там?». Мысли эти согревали душу.
Войдя в подъезд, он стал медленно подниматься по крутым ступеням. Остановился на лестничной площадке. А как там?... Там, где волчьи законы… Там, где понятия выше чести; там, где прекращается жизнь и начинается борьба за жизнь; там, где останавливается время.
Он облокотился о перила и закурил, выпустив клуб едкого дыма. Из какой-то квартиры доносился запах свежей выпечки. Десять лет он не чувствовал этого запаха. Сладковато-приторный, он напомнил далёкое детство. Тогда мать работала в пекарне, заведующей. Когда на ночь она пела ему колыбельную, то наклонялась близко-близко. Артур чувствовал, как пахли её волосы. Они пахли сладкими булочками. Он грустно улыбнулся. Сколько воды утекло с тех пор. Когда умер отец, брат был ещё сосунком. Мать работала на двух работах, чтобы хоть как-то обеспечить семью. Артур, тогда семиклассник, вместо того, чтобы бегать за девчонками и курить с парнями папиросы в подвале, стирал брату пелёнки и, как мать, баюкал его на руках.
Где-то этажами выше хлопнула дверь, по лестнице тяжело застучали шаги. Он затушил окурок, и, сунув его в пачку с сигаретами, пошёл вверх. От звука приближающихся шагов его вдруг покоробило. Гулкая, тяжёлая поступь была похожа на шаги охранников. Тех, что поминутно стучали в дверь ключами, напоминая таким образом, что в карцере спать нельзя… Бетонный пол, два на два метра, холодные стены, голод и больше ничего. Ничего… Разве что, раз в сутки кружка воды через «кормушку» и кусок чёрствого хлеба…
По лестнице спускался сосед. Он, конечно, не узнал Артура. Немудрено. После тяжёлого воспаления лёгких Артур сильно похудел, ввалились щёки, черные круги под глазами. Шрам через всё лицо – дело давнее, увернулся от заточки.
Сосед искоса измерил Артура оценивающим взглядом, и, сторонясь, прошёл мимо.
Артур остановился возле двери своей квартиры.
Мать. Какой она стала? Он постарался представить себе её лицо: плавный изгиб чёрных бровей, аккуратно подкрашенные губы, высокая причёска, какую она сооружала быстрыми, привычными движениями каждое утро. Брат теперь вырос, возмужал, наверное … Последний раз Артур видел его, когда они с матерью приезжали в колонию, на свидание. Витя прижимался к матери, озираясь по сторонам в комнате для свиданий, и, застенчиво улыбаясь старшему брату, прикрывал рукой брешь от выпавших передних зубов.
Артур нажал кнопку звонка. Через минуту послышались шаркающие шаги.
- А-а… Вернулся… Ну, здорОво.
Брат зевнул, потянулся и, почёсывая бок, отправился назад в комнату. Он уселся за компьютер и снова погрузился в «стрелялку».
Артур вошёл. Скинул рюкзак в прихожей, прошёлся по квартире.
Мать спала на диване, который стоял на битых кирпичах, вместо ножек. На ней был засаленный халат и рваные шерстяные носки. Спала так, без подушки и покрывала. Рядом, на пыльном полу – та самая шаль, что он дарил ей в день рождения.
- Мама…
Женщина храпнула и, открыв отёкшие глаза, долго, непонимающе смотрела сквозь него. Медленно к ней возвращалось сознание.
- Ой, - она вдруг расплылась в беззубой улыбке, источая резкий, устоявшийся запах перегара, - Кто к нам пришёл! Артурчик!
Мать потянула к нему трясущиеся руки. Артур отпрянул. Она неловко поднялась, но качнувшись, снова упала на диван. Артур подошёл ближе, подал руку. Ухватившись цепкими пальцами, мать, словно вскарабкалась по ней, встала, и, обхватив его шею, прилипла губами к щеке. Он невольно поморщился.
- Вернулся… - прохрипела она, глядя на сына слезящимися глазами. – Витька, Артурчик вернулся!
- Ага… - не отводя глаз от тусклого монитора, протянул брат.
Ободранный компьютерный стол был завален алюминиевыми банками от пива и «Кока-колы», пепельница с горой окурков источала противный запах, на столе и полу – засохшие крошки и куски хлеба.
- Что ж ты, – дышала перегаром в лицо мать, - не предупредил даже… - она собрала жидкие волосы в жалкое подобие причёски, и заколов шпилькой продолжила:
- Мы бы встретили по-людски, как положено. Деньги-то есть у тебя? – почему-то шёпотом спросила она.
Артур кивнул и достал из кармана купюры. Глаза матери заблестели. Выхватив деньги, она быстро пересчитала их и побежала в прихожую.
- Сейчас я, быстро. В нашем ларьке водка дорогая, там, за углом есть…хорошая…
Мать натянула изношенное синее пальто с одной пуговицей, висящей на нитке, сунула ноги в тапки и, хлопнув дверью, засеменила по лестнице.
Витя откинулся на спинку кресла, та заскрипела. Запрокинув руки за голову, брат повернулся.
- Ну, как там? – улыбаясь, спросил он, и задорно подмигнул. – Как в кино?
- Как в кино, брат…
Артур поднял рюкзак и вышел на улицу.
Шёл дождь…